Текст книги "Рождество наступает все раньше"

Автор книги: Валери Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Корпоративные жены

Утром по дороге к гаражу Барри ощутил в груди прилив воодушевления. Небо было безоблачное, воздух морозный, чувствовалось, что к обеду потеплеет. Одно из тех мгновений, когда его охватывало счастливое волнение просто потому, что он живет и идет к гаражу. Вот и гараж! Жизнь прекрасна.

__________

Прошла череда фокус-групп в гипермаркете «Пассаик Молл», и Барри провел все утро, наслаждаясь волной одобрения новой бойкой упаковки. Он выскользнул на улицу, сел в машину и победоносно поставил на повтор «Let It Ве». Он уже почти слышал, как те самые люди, что сейчас осуждают его, в недалеком будущем начнут наперебой хвалить его стратегию и проницательность, импульс нарастал. Банкет по случаю Дня учредителей в отеле «Уолдорф» приближался. Служащие «Акрс» относились к нему, как выпускники к школьному балу. Много лет ему не с кем было прийти, потом его передергивало от одной мысли привести туда Синтию. Ему было стыдно такого своего отношения, но ничего не поделаешь. А потом опять несколько лет – никого. Джастин он пригласил в четверг, не задумавшись ни на секунду.

Можно ведь довольно успешно выстроить отношения. Посмотрите, сколько за все прошедшие века было браков по расчету. Да взять хотя бы историю его жизни с Синтией – женщиной, которая его даже не привлекала. Синтия заняла пять лет его жизни – пять лет разногласий и угрызений совести, – но он не смог бы положа руку на сердце сказать, что был несчастен. Можно, наверное, найти приятные стороны в любом человеке, если ничего другого не остается, и, наверное, большинство браков на этом и стоят.

Но его неудержимо влечет к Джастин – ему не приходится прилагать усилий. Он поглощен ею, она занимает все его мысли, он думает о ней постоянно с глубоким восхищением. Не может быть, чтобы это ничего не значило. Он боялся ей об этом сказать. А что, если она только выстраивает с ним отношения, не больше?

Началась вторая часть «Two of Us», и он забыл про свои страхи. Эти парни были волшебниками. И все случилось только потому, что Джон, Пол и Джордж встретились еще в юности и крепко сдружились во время промозглого, порочного, неистового ноктюрна в Гамбурге. Такое невозможно запланировать, как невозможно повторить уникальное стечение обстоятельств. Это – Судьба.

Он чувствовал, что Джастин тоже была для него Судьбой. А он? Был ли он для нее Судьбой, или ей просто приятно проводить с ним время?

Вернувшись к себе в кабинет, Барри перезвонил Эмилю Дунсту из международного отдела.

– Наши упаковки линии натуральных продуктов оказались в конфликте с зарубежными, – сказал Эмиль. – Существуют очень популярные немецкие шоколадные конфеты с такими же цветами упаковки и аналогичной графикой.

– У нас не шоколад.

– У нас рожковый сахар, и он продается в отделе сластей. Мы не можем использовать этот дизайн.

– Ну, у вас есть бюджет – воспользуйтесь им. Пришлите мне этих конфет. Я хочу сам взглянуть.

Через пять минут ему позвонил Райнекер.

– Ты с ума сошел? Учить Динста, как использовать бюджет!

– Я только сказал ему…

– Если ты хоть раз только косо посмотришь в сторону международного отдела, я тут же вздерну тебя на рее.

Ну, вот и пришел конец эре добрых отношений.

– Они не хотят, чтобы я совал нос в их дела? Пожалуйста. Не буду, – говорил он, бросая об стенку красный мячик. – Но пусть не приходят совать нос в мои дела. Это американский дизайн.

– Посмотрим, – бросил его босс.

А пока что «Цезарь с беконом», прихрамывая, продвигался на Среднем Западе, шел на спад на Северо-Западе и входил в штопор на Юге. Назначение Барри начальником оказалось под вопросом. Как полный идиот, он не выбил у Райнекера повышения зарплаты до запуска брэнда, а теперь отказ ему почти гарантирован.

Когда, поужинав в городе, они вернулись домой и вошли в квартиру, там надрывался телефон. Звонила Карен. Розу, похоже, настолько возмутило часовое ожидание в приемной у врача, что у нее случился приступ неконтролируемой ярости, и ее отправили в больницу.

– Высокое давление и боли в груди, – тихо сказала Карен.

– Боли в груди! – Джастин была далеко, наверное, в ванной. Барри, потеряв дар речи, почувствовал, как что-то дрожит в его собственной груди.

Когда они доехали до дома его матери, было уже почти девять. Роза открыла не сразу, в розовом банном халате и тапочках, она была похожа на себя, только выглядела значительно хуже.

– Ну, если обязательно было заболеть, – начал он, целуя ее в щеку, – то где же, как не на приеме у врача.

Роза села в кресло, положив ноги на журнальный столик. Щиколотки и подъемы стоп у нее были похожи на рельефные географические карты – испещрены частой сетью вен: толстых, синих и выпуклых, тонких, красных и извилистых.

– А что вообще привело тебя к доктору, начнем с этого.

– Мое здоровье, – сказала она с отвращением и взяла чашку чая трясущейся рукой. Когда это у нее начали дрожать руки?

– Я не удивляюсь, что вы рассердились, – успокоила ее Джастин. – Никто не имеет права заставлять вас ждать целый час.

– Может случиться новая забастовка, – осторожно сказала Карен, худая до прозрачности. Она пьет слишком много обезжиренного молока.

– Забастовка, отмена заказа, потерянная при перевозке партия товара, – агрессивно начала перечислять Роза.

Джастин спросила:

– А как ваши планы отойти от дел?

Роза медленно пожала плечами, вся набычившись от раздражения. Без косметики она выглядела ужасающе.

– Почему бы тебе просто не продать фабрику? – спросил Барри.

– Потому что я наконец-то поняла, как ею управлять, – рявкнула она неожиданно громко. – Понимаешь, люди стоят дорого, – она стала перечислять, загибая распухшие пальцы. – Им нужны зарплаты, им нужны медицинские пособия, они уходят на больничный, они говорят по телефону, они крадут ножницы и туалетную бумагу. Они занимают место, теряют время, совершают ошибки. Они бастуют. – Все смотрели на Розу, она поднесла чашку к бледным губам и отпила глоток. – Выгнать ВСЕХ. Вот ответ.

Может, у родителей Барри значительно больше общего, чем различий.

– Ты должен войти в дело, – сказала Карен позже, когда они неслись на полной скорости по улице Рузвельта. Стояла ясная, теплая, восхитительная ночь.

– Ага, и меня примут как племянника-идиота, который вечно везде напортачит, но которого не могут выгнать, потому что он член семьи.

– Я порвала с Карлосом, – объявила Карен с шальным безрассудством, как истинная дочь своего отца.

– Шутишь! – поразился Барри, снижая скорость и входя в полосу медленного движения к Бруклинскому мосту. – Когда?

– Я больше никогда никого не встречу, – заплакала она. – А он найдет себе кого-нибудь за пять минут.

– Мужчины всегда так, – утешила Джастин, передавая ей бумажный платок.

– Я останусь одна до конца жизни, – всхлипывала Карен.

– Ты встретишь кого-нибудь, – заверила Джастин, сунув ей бутылку «Эвиан». – Может быть, не сразу, через некоторое время, и пока тебе будет очень худо. – Она говорила так буднично, что у Барри мороз пошел по коже. – Но другого пути нет.

Он бросил на нее резкий взгляд.

– Почему?

– Я не о тебе говорю, – сказала Джастин. – Расслабься.

Они молчали, пока машина катилась по изгибам моста. Карен держала в руках бутылку и тоскливо смотрела в окно. Он просто не выносил, когда она вела себя, как бедная жертва.

– Ну, так выходи в люди. Сделай что-нибудь. Пойди на какие-нибудь курсы.

– Уже. Семинар в Нью-Йоркском университете по экологическому расизму.

Барри свернул в сторону Кэдмен Плаза.

– По чему?

Она не отрываясь смотрела на Бруклин.

– Ты не поймешь.

– Это уж точно, – усмехнулся он и протянул руку. Джастин взяла его за руку. В зеркало заднего вида он заметил, что Карен отпрянула. Вообще-то, они не обязаны быть несчастными только потому, что ей плохо.

На ее улице на сухих серых газонах стояли потрескавшиеся и разбитые святые, пустые участки были завалены выброшенными автомобильными деталями и мусором.

– Почему бы тебе не выбраться отсюда? – спросил Барри, останавливаясь у облезлой развалюхи-гаража, где жила Карен. – Пожила бы как человек.

– Иди на фиг, – отрезала она, вышла и хлопнула дверью. Она не поблагодарила ни его – за то, что подвез, ни Джастин – за воду, и не попрощалась.

– Мог бы проявить и побольше сочувствия, – упрекнула Джастин. – Ты был не так уж и счастлив, когда оказался в ее положении.

– Ты хочешь сказать, что сейчас я счастлив?

– А разве нет? – удивилась она.

Барри остановил машину, поставил на ручник. Он держал Джастин за руку, разглядывая ее смешные маленькие пальчики, особенно большой, с его квадратным ногтем.

– Очень, – сказал он и нежно поцеловал свою нареченную. Он был счастлив. Не тем безрассудным счастьем, что скачет до потолка и переворачивает все вверх дном, но тихим теплым счастьем, которое спокойно разливается вокруг и за которым не надо постоянно присматривать. Часть его хотела, чтобы он сейчас же попросил ее выйти за него замуж. Другая хотела сначала прожить с ней полный круг времен года. Просто чтобы наверняка.

– Я так рад, что ты сегодня поехала со мной, – искренне сказал Барри, и вся машина вздрогнула и затряслась, захлестнутая бурной волной последних новинок дурной попсы: мимо, покачиваясь, промчался низко посаженный автомобиль, несущий своих пассажиров к новым преступлениям.

Эмили швырнула в него чем-то, как только он вышел из-за угла. Это был пакетик немецких шоколадных конфет. Он внимательно его изучил.

– Эгей! – крикнул он. – Ничего похожего. И спустился посплетничать с Херном.

– Я никогда такого не говорил, – прошипел Херн в трубку с тихой яростью, махнув Барри, чтобы тот заходил. – Я все. Нет. Я кладу трубку.

Барри посмотрел на свои руки. Херн – хороший человек. Хороший человек, завязший в жизни, которая ему уже давно не нравится. Что пугает больше: мысль, что никогда не найдешь родственную душу, или мысль, что Херн считал Джини Той Самой, Единственной, когда женился на ней?

Херн все не клал трубку. Барри одними губами сказал, что зайдет попозже, и, удрученный, направился обратно к себе в кабинет.

Появился Джек Слэймейкер, чахоточно покашливая.

– Я слышал, ты бросаешь вызов немецким наглецам, – проворчал он, откашливая мокроту.

– Я требую, чтобы ты сообщил мне свои источники.

– У меня тайный агент в турецком консульстве. – Слэймейкер взял со стола пачку кураги. – Я бы с удовольствием торговал этим вразнос. Очередь к твоему дереву со сластями протянется до конца квартала, поверь мне. Не опускай оружия.

__________

В шесть часов, направившись в мужской туалет, чтобы привести себя в порядок перед банкетом, Барри заметил платиновую блондинку в платье с синими блестками, которая слонялась без дела в холле.

– Ой, золотце! – воскликнула она. Это была Кимберли Эберхарт, выставившая напоказ свою новую грудь так, чтобы видно было, с какой стороны ни подойди. Она пыталась застегнуть ремень, но пятисантиметровые белые накладные ногти ей мешали. – Будь лапочкой, помоги мне вот здесь.

Он глянул на веснушки в декольте, опуская глаза к пряжке. Она знала, что он посмотрит. Ей хотелось, чтобы люди смотрели, потому и выставила свой выдающийся бюст напоказ.

– Да ты инвалид, – пошутил он, застегивая ей ремень без излишней медлительности.

– Я знаю, смешно, правда? – рассмеялась она, ускользая в сторону офиса своего мужа.

Он встречал Кимберли Эберхарт минимум по три раза в год за последние три года на разнообразных мероприятиях, и каждый раз она притворялась, что впервые его видит. Ну да, она жена генерального, – ну и что? Что она вообще в жизни сделала? Она не молода, не красива, и зубы, волосы, ногти и грудь у нее фальшивые.

Джастин никогда не упоминала про силикон. К сожалению, Барри не смог бы чистосердечно сказать, что ему нравятся женщины с маленькой грудью, но в конце концов почему-то именно с ними его и сводит судьба. Строго говоря, единственная значительная грудь, с которой он сталкивался вплотную, была грудь Мелисы Равитски в лагере «Рапонда». Это были очень, очень удачные плавки. Мелиса Равитски была двадцать два года назад.

Он уже двадцать два года встречается с разными женщинами и так и не нашел себе одну-единственную! Это когда-нибудь кончится?

Когда Барри приехал в «Уолдорф», Райнекер и Териакис стояли в баре живот к животу. Послышались неуклюжие дружеские приветствия. Что за бред: как будто они не встречались всего час назад, как будто они пришли сюда просто развлечься, а не работают все вместе в одной компании.

Барри пресек этот фальшиво-праздничный тон.

– Джек Слэймейкер говорит, что побьет все рекорды с нашей новой ослепительной упаковкой и этим деревом.

– Он торговец, Кантор! – Териакис раздраженно закатил глаза, прихлебывая джин.

– Он не вешает мне лапши на уши.

– Он блестящий торговец, – настаивал Райнекер, – за это мы ему и платим.

– Он не стал бы мне лгать. Мы друзья.

К ним присоединилась Джуди Райнекер, крепкая, устойчивая ко всем ветрам женщина, которая, судя по внешнему виду, могла починить кухонную раковину без всякого сантехника. Вот что возбуждает Его Светлость.

– Во-первых, он не лжет, – сказал Райнекер. – Он преувеличивает. Он заводит тебя, ты даешь ему больше денег на рекламу. Это облегчает ему работу. И во-вторых, вы не друзья.

Барри уловил в толпе гладкую черную прическу Джастин и, извинившись, отошел. Ему не терпелось оказаться с ней рядом.

– Я скучала по тебе вчера вечером, – прошептала она, и все его существо устремилось к ней.

– Пойдем, познакомишься с моей семьей, – сказал он, целуя ее с благодарностью и почти не замечая волнения, которое этот жест вызвал среди некоторых распутников из отдела продаж Он начал с четы Пластов, а когда вернулся с напитком для Джастин, она уже оживленно обсуждала с Херном и Райнекером оптоволокно. Джастин профессионально владела личным общением – так почему он так удивлен?

– Ух ты! – подмигнул Херн, проходя мимо. – Спорим, ты бы раньше и не подумал, что будешь рад, что попал в авиакатастрофу.

– Я знаю, звучит немыслимо.

Мери Пласт с любопытством ему улыбнулась.

– Так это серьезно, – прошептала она, краснея. Черт – он и сам покраснел. Он чувствовал себя как на школьной вечеринке.

– Да, я думаю, серьезно, – отозвался он, наблюдая, как его начальник увлеченно беседует с его девушкой. Рики Териакис со своей безумной прической явилась в непристойном красном платье и тут же встряла в разговор, заигрывая с Райнекером и игнорируя Джастин.

Мимо прошли Эберхарт и Жена № 2. Кимберли Эберхарт пожала ему руку своими пятисантиметровыми когтями, как будто впервые его видит и не просила его час назад помочь ей одеться. Она принимала комплименты и хихикала.

Кучка безмозглых корпоративных девок.

– Кимберли Эберхарт – это просто выше крыши! – ухмыльнулся Барри позже, когда они сплетничали в такси по дороге домой.

Джастин сидела, положив голову ему на плечо.

– А я думала, тебя нравятся пухлые и гладкие цыпочки, – зевнула она. Он ее обожал.

– Из этих шлюх никто тебе в подметки не годится. – От гордости он не выбирал выражений. – О чем вы говорили с Райнекером?

Она обняла его за талию.

– А, о Джоне Броадбенте.

– Который из Пентагона?

– Бывший. Сейчас он занимается перевозками с одним моим клиентом.

– Торговец влиянием. Нарушитель этических принципов.

– А что ему делать? – игриво спросила она. – Идти на курсы медсестер?

– И вы только об этом говорили? Все это время?

– А, да, об этом, об оптоволокне, о том, что я такого могла в тебе найти. И все в том же духе.

Джастин и не подозревала, какая она забавная. Сколько ему еще нужно времени? Когда они повернули на 76-ю улицу, он посмотрел ей в глаза.

– Ты меня воспринимаешь больше как Пола или как Джона?

– Что?

– Понимаешь, в «Акрс» я – скорее Джон, но в глубине души я на самом деле думаю, что я – Пол. Я нахал, но я заботливый.

– Погоди. Джон Райнекер? Ты о чем говоришь?

Он выпустил ее руку.

– Ты на какой планете выросла?

На следующий день Барри сидел на стуле для посетителей в кабинете Райнекера. Когда Его Высочество положили трубку, Барри рассматривал фотографию раскрасневшегося подростка на лошади.

– Это Келли, – сказал Райнекер. – Ей будет семнадцать на следующей неделе. Джону-младшему четырнадцать. – Он указал на мальчика с пластиковым стеком. – А Талботу одиннадцать. – Он ткнул в румяного ребенка неопределенного пола в каяке. Дети его были расположены так же аккуратно, на равном расстоянии друг от друга, как и его зубы.

– Послушай, – сказал Барри. – Мы уже заплатили за это оформление. Новый дизайн будет стоить столько же.

– У нас есть переработанный вариант старой обертки от кураги.

– Ты согласился с этим дизайном.

Райнекер покачал головой.

– Да! Согласился. Мне что, составлять протоколы наших совещаний?

– Я дал предварительное согласие, – ответил Райнекер, не особенно злясь.

– Ну посмотри, посмотри, какая элегантная, доступная, причудливая и аппетитная упаковка. – Барри протянул ему пачку орехов. – Ну как ты можешь это погубить?

– А ты и сам неплохой торговец, – вздохнул Райнекер. – Мне было, кстати, очень приятно поговорить с мисс Шифф, – добавил он, искоса посмотрев на Барри. С одной стороны, это раздражало, с другой – радовало. Хотя, конечно, никто в «Мейплвуд Акрс» не будет до конца убежден, что он не голубой, пока у Барри не появятся дети. Дети, похожие на него.

У себя в офисе он изумленно уставился на фруктово-ореховое дерево. Как будут выглядеть дети Кантор-Шифф?

ГЛАВА 12

Кошки-мышки

Пиппа проснулась, чувствуя себя мерзко. Она заварила чай, решила прекратить пить, начать делать зарядку и избавиться от всего того, что бесполезно поглощает ее время. Она не собирается снова встречаться с Винсом, в любом качестве. Винс – зануда и прохвост.

Зазвонил телефон. Это был Винс.

– Мне очень неловко, – начал он.

– Ага, ага. – Она насыпала в миску хлопья.

– У меня сейчас очень тяжелое время. – Он натянуто усмехнулся. – Позволь мне пригласить тебя сегодня куда-нибудь.

Ну, все равно прямо сейчас у нее больше ничего не происходит. Она согласилась. И он тут же ее взбесил: отказался идти на фильм Трюффо, который показывали только один день. Они обсуждали это снова и снова.

– Слушай, – наконец сказала она. – Я иду на сеанс в семь тридцать. Если хочешь прийти – приходи. Если нет, как хочешь. – Она почти надеялась, что он откажется.

– Ну, если так, тогда почему бы тебе не зайти за мной, – спокойно предложил он. – Мне так удобнее.

– Но так неудобно мне. Встретимся в кино. Она в раздражении повесила трубку и отнесла хлопья на стол.

Что-то метнулось за плиту. Хлопья и молоко полетели на пол. Пиппа с визгом выскочила в гостиную.

Нелепо. Это просто от неожиданности.

Вбежала Дарья в своем желтом индийском платье.

– Что? Что?

– Что-то прошмыгнуло вдоль стены, – сказала Пиппа, осторожно входя в комнату и взбираясь на стул. – По-моему, мышь.

– Ай! Ай! – Дарья вскочила на другой стул. – Где она?

Они обе стояли в кухне на стульях, как Этель и Люси.[10]10
  Героини сериала «Я люблю».


[Закрыть]

– Дарья! Не может быть, у тебя кольцо в носу!

– Я же говорила, что собираюсь. Слушай, тебе придется с этим разобраться…

– Я совсем не боюсь. Просто это было так неожиданно. – Пиппа слезла со стула. Весь пол был залит молоком и усыпан хлопьями. – Дома мы просто выгоняем их во двор.

– В Нью-Йорке они уходят, только чтобы вернуться с подкреплением. Двое приведут пятерых как минимум.

За печкой кто-то поскребся. Дарья захныкала. Пиппа бросилась в гостиную и позвонила первому же истребителю грызунов, который попался ей в справочнике.

– Как насчет следующего четверга? – спросил он.

– Вы шутите.

Из кухни донесся громкий, раскатистый визг. Дарья вбежала в комнату и пронзительно выдохнула, как свисток паровоза, за ней следом вбежала серая крыса размером с ботинок, скребя коготками по полу. Окаменев, они смотрели с дивана, как она скрылась в шкафу в прихожей. Пиппа подскочила к шкафу, захлопнула дверцу и бросилась обратно.

Дарья испустила целую серию истеричных воплей на итальянском. Пиппа позвонила еще в два места, и только «Городской контроль вредителей» пообещал, что пришлет кого-нибудь прямо сейчас.

Они оделись на улице, сидя на капоте машины, в ярком свете холодного утра.

– Сколько бы это ни стоило, – бормотала Дарья, натягивая куртку, – мы заплатим. Мама подпишет счет, никаких проблем.

Пиппа соскучилась по Дарье. Ей хотелось попросить совета насчет Винса. Ей хотелось наорать на нее из-за Брайана. Ей хотелось целый день бродить с ней по магазинам в центре.

– Что нового?

– Да ничего! – сказала Дарья, будто они разговаривали только вчера. – А у тебя?

Пиппа неожиданно принялась говорить о Винсе. Дарья слушала, зашнуровывая ботинки. Пиппа не рассказала Дарье, что он швырнул в нее бумажником.

– Как думаешь, почему он меня не целовал?

– Да уж, страннее некуда. Парень в тебе по самую рукоятку и вертит шеей, чтобы не целоваться, – хихикнула Дарья. – Ну и как оно было?

– Ну, мы этим занимались, или пытались, только один раз. И теоретически я на него работаю.

– Погоди, – Дарья помотала головой, нетерпеливо моргая. – Ты была в идеальном положении. Никаких баб, хорошие деньги, аккуратная квартирка. И ты все испортила! Почему?

– Так получилось, – ответила Пиппа. Но сама не была уверена, что «все испортила».

Дарья нетерпеливо взмахивала рукой.

– Давай сначала. Что ты имела в виду, когда сказала «пытались»?

– Ну, не думаю, что все получилось.

– С его или с твоей стороны?

– С моей стороны? Как я узнаю, получилось что-то с моей стороны или нет?

– На это требуется время, – сказала Дарья, несколько грустно, но в то же время несколько самодовольно, расчесывая блестящие на солнце иссиня-черные волосы. – У меня антропология, я уже на десять минут опаздываю – сможешь сама с этим разобраться? Ты меня сильно обяжешь.

Прямые, густые, длинные волосы Дарьи раскачивались из стороны в сторону, когда она шла через Бродвей навстречу солнцу.

Пиппа вдруг почувствовала, что на дух ее не переносит.

__________

Истребитель крыс приехал в ржавом грузовике. Он был толстый, краснолицый, в огромных рабочих ботинках и больших грязных серебристых перчатках.

– Меня зовут Гленн. Я этим зарабатываю. Хочешь, чтобы я и с тараканами разобрался?

– Иди к черту. – Она хотела, чтобы он сработал на совесть.

Он прошелся по комнатам, будто раздумывал, не снять ли ему эту квартиру. Он посветил фонариком в шкаф для верхней одежды и заверил ее, что там никто не притаился.

– Но у вас тут мост через Гудзон, – объявил он, показывая ей дыру в стене в комнату Бениты размером с футбольный мяч. Под кухонным столом он ткнул пальцем в дыру размером с теннисный мяч.

– А мы здесь ели все это время!

– А эти твари фланировали туда и обратно у вас прямо под носом, – заключил он, затыкая дырку коробкой с чайными пакетиками.

Она все потом выбросит. От всего придется избавиться. Она принялась сбрасывать еду в пакет для мусора: хлопья, крекеры, чипсы.

Гленн снял перчатки и бросил на стол мешок, в котором что-то громыхнуло.

– Пожалуй, поставлю парочку в каждой комнате. – Он заглянул в холодильник.

– Что вы ищете? А, сыр?

– Это подойдет, – жизнерадостно сказал он, открывая банку Бениты с арахисовым маслом и засовывая туда грязный красный палец. Он смазал пальцем каждую мышеловку, улыбаясь сам себе. Он отправился расставлять мышеловки, и Пиппа пошла за ним. В комнате Бениты он вытащил из-под кровати открытую коробку с печеньем.

– Да у тебя тут одни гении живут, ни хрена себе.

Послышался хлопок, кто-то принялся скрестись на кухне; он бросился туда, она – за ним. Крыса с бешеными глазами – меньше и темнее, чем первая, – билась на полу в ловушке. Во все стороны летела кровь, она кусала собственный хвост длинными, тонкими, острыми, влажными желтыми зубами. Пиппа сжалась на пороге. Гленн наступил крысе на голову огромным ботинком.

– Сдохни, падла, – спокойно сказал он. Послышался всхлип, потом сочный хруст. – Сдохла. – В его голосе слышалось удовлетворение.

Дарьиной деревянной лопаткой он толкнул раздавленную крысу в черный мешок для мусора. Пиппу передернуло. Окровавленная ловушка валялась на полу.

– О боже, – выдохнула Пиппа, когда Гленн бросил лопатку в раковину и сунул палец в банку с маслом, чтобы снова поставить ловушку. Под пакетом виднелись следы размазанной по полу крови.

– Приготовься. Вряд ли это был сирота или одинокая вдова, – ухмыльнулся истребитель, устанавливая ловушку.

Он побрызгал пол и внутреннюю поверхность шкафов отравой из жестяной канистры. Остановился.

– Я бы не отказался от стакана воды, – объявил он.

– Пожалуйста, вынесите это из квартиры, – попросила Пиппа, указывая на пакет с крысой, – я принесу вам воды.

Гленн бросил пакет в красный контейнер с надписью «Прочие отходы» и отнес его на лестницу, оставляя на полу рифлеными подошвами следы молока и крови. Она принесла ему воды, поливая по дороге очистителем пол, от кухни до парадной двери. Истребитель следил за ней.

– Не могли бы вы еще раз проверить шкаф в прихожей? По-моему, та, которую вы поймали, – не та, которую я видела до этого.

– Слушай, тебе все равно придется в конце концов иметь с ними дело.

– Пожалуйста!

Он открыл дверь, присел на корточки и сказал:

– Ни хрена себе!

– Что такое?

Он расхохотался до слез, вытаскивая огромную фаллического вида деревянную флейту, больше полуметра в длину. Должно быть, Брайана.

– Это не мое, – отрезала Пиппа, и ее передернуло, когда он взял мундштук в рот и изобразил, что играет.

Он улыбнулся ей.

– Ага, ладно. – Он встал. – Если там и притаились какие грызуны, то они слишком выдохлись, чтобы вас беспокоить.

– Пожалуйста, не могли бы вы хотя бы посмотреть.

Он снова присел и включил фонарик.

– Ни хрена себе!

– Что?

– Ничего. Совершенно ничего, только ваши пальто.

Пиппа позвонила от Барри в Вермонт за счет адресата. Грохот и визг гончарных колес, заглушавших голос матери, вызвал у нее легкий приступ тоски по дому.

– Ну, если ты считаешь, что поступила правильно, то это главное, – с сомнением в голосе сказала Серена.

– Она бы вернулась или ушла в другую квартиру. Это Нью-Йорк, они здесь уходят только чтобы вернуться с подкреплением. Двое приведут пятерых, как минимум.

– Ты стала очень жестокой, – заметила Серена. – У нас всегда были мыши.

– Ты понятия не имеешь, о чем я говорю, – взвизгнула Пиппа, сама удивившись тому, как громко у нее это вышло.

– Ну, дорогая, все-таки ты убила живое существо.

– Нет: истребитель убил больную крысу с зубами. Ты сидишь там и гордо осуждаешь – ты понятия не имеешь. Я не могу с тобой говорить.

В ярости Пиппа бросила трубку. Мать Дарьи не стала бы ее осуждать. В Нью-Йорке любой понял бы ее. Она включила радио. На каждой станции люди кричали друг на друга. Это было слишком. Она залезла в бывшую кровать Винса и вздремнула.

__________

Когда она проснулась, было четыре тридцать. Она побродила по комнатам, рассматривая синее небо, цистерны с водой, похожие на амбразуры окна под крышами жилых домов, белый пар, поднимающийся из странных, напоминающих щупальца, труб. Над головой проплыл дирижабль. Стояла весна. Жизнь была очаровательна. Она выпила жасминового чая и почитала про иранские глинобитные жилища.

Вошел Барри. Она в жизни никого не была так рада видеть.

Он крепко ее стиснул.

– В чем дело, Пипс? – и она подумала, как здорово было бы встречаться с ним, а не с Винсом.

– У нас крысы. – Она чувствовала, что вся дрожит.

– Ох! Слушай, если захочешь пожить здесь, пока там все разгребут, то всегда пожалуйста.

Она чуть не расплакалась.

– Барри, ты такой хороший!

Он рассмеялся громко и раскатисто. Иногда Пиппе определенно казалось, что она нравится ему больше, чем Джастин. От этого ей становилось очень хорошо на душе.

– Ты разберешься. Эй, взгляни-ка на мою клевую новую упаковку, – сказал он, бросая ей пачку орехов. – Оставайся, поужинаем. Можем сходить куда-нибудь. Джастин раньше десяти не придет.

Ей бы раньше и в голову не пришло, что однажды они оба пригласят ее на ужин. Кажется, в этом что-то есть.

– Я сегодня встречаюсь с Винсом.

– Встречаешься? – Он замер, начав было расстегивать манжеты.

– Встречаюсь.

Он глубоко вздохнул и начал:

– Юная леди…

– Да, папа?

– Ты сума сошла. – Он выглядел взбешенным.

– Спасибо. Уже все закончилось. – Ей почему-то хотелось, чтобы он знал.

Он ударил ладонью по стойке.

– Ни хрена подобного!

– В каком-то смысле все было кончено еще до того, как началось.

Он приподнял бровь.

– За сколько до того, как началось?

Винс опоздал. Женщина перед входом в «Фильм форум» разразилась громкой нервной тирадой. На мгновение вся улица замерла и оглянулась на нее. Потом все в очереди вернулись к своим делам и мыслям. Винс явился и равнодушно извинился. Несомненно, опоздал он специально.

«Украденные поцелуи»[11]11
  Фильм Франсуа Трюффо с Жан-Пьером Лео в главной роли.


[Закрыть] были легки, как полуденный бриз. Ищет ли она Жан-Пьера Лео или сама чувствует то же самое, что и он? Она взглянула на Винса. Он обнюхивал свои пальцы. Что-то нужно менять. Нужно найти себе человека, хотя бы чуть-чуть менее сумасшедшего, чем она сама.