Текст книги "Рождество наступает все раньше"
Автор книги: Валери Блок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Валери Блок
Рождество наступает всё раньше
Посвящается моим родителям
Благодарности
За вотум доверия и за все, что они для меня сделали, я в большом долгу перед Мелани Фляйшман, Лорой Хруска и Юрисом Юрьевичем из «Сохо Пресс», а также перед Гейл Хохман и Марианной Мерола из «Брандт & Брандт».
За энтузиазм и неоценимую помощь спасибо Питеру Камерону, Памеле Крайстман, Эйми Гарн, Салли Хиггинсон, Эбби Кнопп, Стивену Коху и Ричарду Локу.
За техническую экспертизу я бы хотела поблагодарить Элейн Браш, Дэвида Крайстмана, Пэм Гэннон, Валери Хартман Леви, Шэрон Лессер, Роберта Лобелла, Эда Лорда, Эндрю Дж. Нуссбаума, Дэвида Ротгена, Сюзанну Слоан и Майкла Учителя.
ГЛАВА 1
С каждым годом Рождество наступает все раньше
В семь тридцать утра Барри Кантор мчался вверх по Со-Милл-Ривер-Парквей, врубив «Abbey Road» на всю катушку. До Рождества оставалось пять дней. Уже месяцев восемь дальше первого свидания он ни с кем не заходил, а не спал он ни с кем уже больше года. С ума сойти.
Барри работал, читал «Таймс», смотрел телевизор, играл в бейсбольной команде «Приправы и соусы». В тридцать два года он получил «Брэмми» в номинации «За лучшее продвижение продукта на рынке». В тридцать три он сделал капитальный ремонт в похожей на лабиринт семикомнатной квартире, в которой вырос. Три месяца назад он нанял повариху, и теперь дважды в неделю она готовит ему ужины. Если он будет хорошо себя вести, то через год получит под собственное начало какую-нибудь группу продуктов. Скорее всего, он никогда не выучит итальянский; в минуты искренности он признавался себе, что и по-французски-то толком не говорит.
Он свернул на второй въезд в Тэрритаун. Все старинные приятели Барри уже давно женаты, большинство стали отцами; по выходным он не раз видел, как они идут куда-нибудь в окружении своих семейств, нагруженные свертками. Может быть, он какой-то неправильный. Он начал лысеть еще на первом курсе в Дартмуте, и с тех пор лысина неуклонно росла. С другой стороны, ростом он выше большинства своих знакомых мужчин. Кроме того, все женщины, с которыми он встречался в последнее время, были какие-то совсем неправильные. Джек Кеннеди женился только в 36 лет.
Он вырулил на обледенелую парковку, и ему уже осточертело думать о себе. Будто и не было никогда никакой Синтии, будто соседняя подушка пустовала всегда. И почему бы такому положению вещей не длиться до бесконечности? В наши дни уже никому ничего не нужно.
Неверно: Винс Анспэчер встречается с тремя женщинами одновременно. Барри этим восхищался, пока не познакомился с гаремом Винса – все как одна нервные, истеричные и самовлюбленные, а Кики вообще из тех, кому и в лифте карта понадобится. Хотя с виду все три вполне ничего себе.
Барри познакомился с Винсом в июле, на свадьбе. Винс казался вполне нормальным парнем, разве что держался несколько отчужденно; отец у него был медиамагнат, причем своими руками построил империю, о которой теперь ежедневно с восторгом писали газеты. В сентябре Винс попросился пожить у Барри, пока не снимет себе что-нибудь, и Барри тут же согласился, подумав, что, живя с Винсом в одной квартире, сможет вступить в клубы, о которых пока и не слышал, и вообще, приятно сталкиваться иногда с кем-нибудь в гостиной.
И конечно же, в результате он получил лишь постоянное напоминание о том, чего у него самого нет и почему. Вчера по пути к себе в спальню он заметил, что дверь в комнату Винса открыта. Рене, скорее всего, валяется голышом в кровати. Если Винсу хочется привести к себе женщину – почему бы и нет, пожалуйста. Но с открытой дверью? Хорошо еще, что Винс был постоянно в разъездах.
Барри припарковался, но сразу выходить не стал, потому что опять зазвучала «Come Together». О чем поет Джон Леннон, и имеет ли это хоть какое-нибудь значение? Еще задолго до того, как Джона убили, Барри было неловко, что Джон ему не слишком нравится. Уж очень Джон своевольный; Барри все время казалось, что он что-то упускает и при этом такой растяпа, что не может даже понять, что именно. Вот Пол, наоборот, уступчив до смешного, даже взял Линду играть в свою группу. Но зато – джентльмен. Хотя теперь сравнивать их критически уже, конечно, невозможно.
Барри заглушил мотор и зашагал по пронзительно холодной Плазе навстречу новому дню. Рождество уже пришло в головной офис компании «Мейплвуд Акрс» в Тэрритауне. Все началось в ноябре с оленя на лужайке, а закончится только в январе, зеленым тунцом на красном рисе в кафетерии. Стены трещали под тяжестью гирлянд, фонариков, а столы ломились от фигурок рождественских персонажей. С каждым годом Рождество начиналось все раньше. И каждый год Барри от всего этого воротило.
Мэгги Фэйхи, ослепительно красивая ассистентка менеджера по продвижению продукции, появилась из буфета и молча прошла мимо.
– Тебе тоже доброго утречка, краса ненаглядная! – крикнул он ей вслед.
В знак приветствия она подняла свою чашку кофе, даже не обернувшись.
Очень мило. В суд за сексуальное домогательство на него не подадут.
Барри посплетничал немного с парнем, который варил кофе, – как всегда, Барри еще не успел дойти до прилавка, а тот уже приготовил ему кофе: большой, некрепкий, три кусочка сахара. Этот парень ему нравился. Барри доехал до пятого этажа в увешанном омелой лифте и чуть не столкнулся с какими-то людьми, которые лизали задницу Джону Райнекеру, старшему вице-президенту по маркетингу, инициатору повторного выпуска на рынок «Штруделя Сьюзи» – а это событие повсеместно считалось по меньшей мере выдающимся. Барри видеть не мог, как люди стелются перед Райнекером, и терпеть не мог Райнекера за то, что тому это нравилось.
– Привет, Кантор, – сухо и пренебрежительно бросил Райнекер, даже не взглянув на него.
– Да, Ваша Светлость, – ответил Барри и шустро завернул в свой кабинет.
У него проблемы с начальством, ну и что? На столе бились в агонии останки пятничной трагедии: Совет принял решение продать «Соленья Салли» – очаровательный маленький брэнд, пользующийся стойким спросом в Новой Англии. Никаких упреков в адрес Барри, который этим брэндом заведовал, не высказывалось, но все-таки его это задело.
Эмили Кинг, которая предположительно была его ассистенткой, не было на месте. Он снял крышку с бумажного стаканчика кофе. Опросный лист, имеющий целью показать, какие настроения царят в «Мейплвуд Акрс», все еще лежал у него на столе, пустой. Заявленная в заголовке анонимность была бесстыдной ложью – у них все было помечено. Все остальные немедленно его заполнили и вернули, машинально вписав вранье, строчку за строчкой (обязательный семинар по составлению электронных писем был очень полезен, медицинская страховка – очень щедрая). Если бы десять лет назад вы сказали Барри, что он когда-нибудь станет сомневаться, стоит ли высказывать вслух свои искренние критические замечания, он рассмеялся бы вам в лицо.
И все-таки: Генри Форд создал «Детройт ото-мобайл компани» только к тридцати шести годам, компанию «Форд мотор компани» – лишь к сорока, а модель «Т» он выпустил уже в сорок пять. Хотя, конечно, Джордж Гершвин умер в тридцать девять. С другой стороны, он так и не женился. И тем не менее женщины за ним увивались стаями.
Барри просмотрел данные Нильсона по «Салатным соусам Парсона Крика». В августе «Дижонский чесночный» по всей стране круто спикировал вниз. Дела «Цезаря с беконом» на тестовом рынке в Рочестере шли вполне успешно. Зазвонил телефон.
– Не одалживай отцу денег, – резанул ухо голос матери.
– Но он же мой отец, – сказал Барри, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Два года назад он одолжил Айре семь тысяч долларов, чтобы тот продержался на плаву, пока не получит выплат по страховке – его лодку тогда разбил вдребезги ураган «Карл». В глубине души Барри понимал, что никакой страховки у Айры не было, сколько бы тот ни бухтел по поводу бюрократических проволочек, бесконечных кип необходимых анкет и заявлений и кретинизма инспекторов.
– Хорошо. Валяй, – сказала Роза. – Ты их больше не увидишь.
Родители были в разводе уже двадцать один год. Роза продолжала управлять грязной фабрикой, выпускавшей подкладочные ткани, – это на 36-й улице. Отец жил на лодке в Куинсе вместе с Катариной, албанкой, которая мыла полы в его магазине мужской одежды до того, как он во второй раз разорился.
– Подумать только, неужели у него хватило дерзости попытаться занять у тебя, – сказал Барри.
– Он пытался занять у твоей сестры. Она мне только что звонила, – Барри взял себе на заметку отчитать Карен, чтобы не жаловалась Розе.
– Ладно, вечером увидимся, – она старалась перекричать грохот, – у меня тут недопоставка – две партии ниток. Надо еще разобраться до рейса.
Барри прошел по коридору и заглянул к своему непосредственному начальнику, Уильяму Пласту.
– Как выходные? – спросил он с порога.
– В гараже порядок наводил, – отозвался Пласт с мрачным удовлетворением и жестом пригласил Барри в комнату. – Сводил детей на церковную распродажу. А ты?
Барри сел на стул для посетителей, по дороге смахнув с тумбочки волхва.
– Гольф смотрел, – Барри поднял фигурку с пола и поставил ее обратно к яслям.
– Ах, старые добрые времена, – проговорил Пласт, напуская на себя вид измотанного отца семейства, – когда можно было просто сидеть и смотреть гольф.
И они принялись болтать о том, как прошел этот год для салатных заправок. В этом году Барри побывал на свадьбе парня, с которым жил в колледже в одной комнате, причем женился тот уже второй раз, – и там его отшила дородная платиновая блондинка никак не младше сорока. Такое длительное соблюдение обета безбрачия до сих пор можно было встретить только в стенах францисканского монастыря. Может, вернувшись домой сегодня вечером, ему стоит просто постучать к разведенке в квартиру напротив и представиться: «Барри Кантор. Приятное времяпрепровождение, удобно и конфиденциально». Но у него больше нет времени валять дурака. Интрижек в его жизни было немало, но, если не считать Синтии, все непременно разваливалось после первых же конфликтов.
Пласт сказал, указывая на эскизы к «Дижонскому чесночному»:
– Как бы нам усилить драматичность этой капли?
– Зачем это?
– Чтобы привлечь к ней внимание.
– Зачем это?
Пласт посмотрел на Барри так, будто застал его за списыванием на контрольной по математике. Ему сорок три, метр шестьдесят пять ростом, сложением похож на футбольный мяч, а живостью и непосредственностью – на холодную овсянку. Одна мысль о том, что он регулярно с кем-то трахается, вызывала у Барри оторопь.
– Слушай, мы не получим в следующем году больше средств на продвижение продукта, если просто спустим штаны и учтиво попросим Райнекера нас поиметь.
Мимо прошел Стью Эберхарт, и Пласт опрокинул мусорную корзину, подскочив от неожиданности. Барри каждый раз удивляло, какой все-таки генеральный директор маленький. Коротышка, метр пятьдесят пять, не больше. С тех пор, как он стал генеральным директором, у него появилось три шунта в кровеносных сосудах, сейчас под него подкапывается Райнекер, но он все еще на плаву. Три года назад он сменил свою двадцативосьмилетнюю жену на более новую модель того же типа – расфуфыренная пепельная блондинка из пригорода. В прошлом году вторая миссис Эберхарт отрастила новую, внушительных размеров грудь.
Пласт переключился на купоны, которые разработал Барри.
– Мне не нравятся эти лучи вокруг «Экономия – 50 центов», – грустно сказал он. У него была толстая жеманная жена, которая соглашалась с каждым его заявлением.
– Не могу сказать, что всей душой к ним привязан, – вздохнул Барри. Ему не хватало Джона Херна. Это был самый лучший из его начальников. Нет: единственный хороший начальник в его жизни. Они работали в команде, без формальностей, и за два года подняли рейтинг «Мейплвудского джема» на тринадцать процентов. Когда Барри повысили до менеджера по продвижению продукта на рынке, Херна пригласили основать отдел по продаже замороженных закусок с низким содержанием холестерина. С тех пор, как у Эберхарта случился приступ, Херну давали зеленый свет на движение практически в любом направлении.
– Мне хочется здесь круг, а не лучи, – наконец сказал Пласт. – И давай сделаем по горизонтали, как мы обычно делаем. Это работает.
По дороге к себе Барри увидел Эмили Кинг, она бесцельно шебуршилась за своим столом. Примерно месяц назад отношения между ними стали натянутыми – он пригласил ее сходить с ним куда-нибудь, а она превратно это истолковала. Как будто его могла заинтересовать эта мямля-недоучка с лошадиной физиономией! Дело ухудшилось, когда она рассказала про свою сестру, которая учится на акушерку, а он сказал, что в жизни не слышал ничего абсурднее. Выяснилось, что сама Эмили тоже учится на акушерку. А есть ли у нее вообще сестра? Эмили: несуразное существо.
– Проверь, пожалуйста, эти данные. – Он протянул ей цифры Нильсона, как только она вошла в его кабинет. – Они мне нужны к обеду.
Она уставилась на него, в ее взгляде были наглость, покорность и отвращение к самой себе.
– И как, черт побери, я должна успеть это к обеду?
– Попробуй приходить к девяти, как все остальные.
Она подавила в зародыше все, что ей хотелось сказать по этому поводу, взяла диски и метнулась – именно метнулась – к себе. Она так и не сняла пальто: незачем ему видеть ее неухоженное, худощавое тело. Боже, ну и зануда.
Он неспешно направился в кабинет Джона Херна.
– У моей ассистентки предменструальный синдром по нескольку недель кряду, – начал Барри и положил ноги на стол Херна, отчего на пол хлынула целая волна поздравительных открыток. Он наклонился их собрать. – Мой босс все выходные возился с моим купоном. Сосед по квартире приводит женщин и не закрывает дверь. И мои «Соленья» собираются продать, – добавил он, раскладывая открытки в ряд на столе. – Стоит ли мне принимать что-нибудь из этого близко к сердцу?
– Нет, – рассудительно ответил Херн; было видно, что его ситуация забавляет. – Но выказывай хоть иногда должный трепет перед вождями. Они тебя за это на руках носить будут, – добавил он с интонацией опытного коммивояжера.
– Хм, – сказал Барри и вышел.
С самой первой их встречи Херн всегда шел на шаг впереди Барри и служил для него жизненным примером. Херн был одним из тех немногих в этой компании, кто рождал в душе Барри надежду. Но идея устраивать опрос относительно настроений в компании принадлежала Херну, и Херн был настолько погружен в свои иллюзии, что не замечал, как руководство использует опрос, чтобы собирать информацию о сотрудниках и контролировать умы. А на прошлой неделе Барри случайно услышал, как Херн разговаривает с женой таким тоном, каким сам Барри не стал бы отчитывать даже непослушную собаку. Ему больно было думать, что он ошибся в Херне.
Поднявшись обратно на свой этаж, он увидел, что Эмили в увешанной мишурой буфетной увлеченно шушукается с приторно-сексуальной Мэгги Фэйхи.
– Мне положили на сердце большой кусок кварца, – говорила Эмили, исполненная жалости к себе. На груди у нее был приколот красный фетровый Санта.
– Я своим минералам пою песенки, – гордо сказала Мэгги.
– Приятно было почувствовать навалившуюся тяжесть, потому что на сердце у меня уже было тяжело, – трагически произнесла Эмили. – А розовый цвет целителен.
– Мне чудовищно жаль прерывать вас на самом интересном месте… – начал Барри, но они даже головы не повернули.
– Некоторые я ношу с собой, – продолжала Мэгги. – А остальные держу на подоконнике, чтобы они дышали свежим воздухом.
– …Но цифры мне нужны срочно, иначе я не успею на самолет. – Если к двум он уже уедет, то не увидит, как отдел контроля качества поет полный список выпускаемой продукции на мотив «Deck the Halls».
Эмили бросила на него такой взгляд, будто он разбил ей сердце, и быстро вышла из комнаты с видом оскорбленной старлетки из какой-нибудь вечерней мыльной оперы.
– А вы говорите, негативная энергия, – с отвращением сказала Мэгги.
В такие дни Барри вспоминал Джеффа Кили, который занимался «Изюмными хлебцами», – его уволили, когда кто-то увидел, как он мочился в корзину для белой макулатуры. А есть же еще легендарный Гэри Тобиас: он сорвался на совещании, посвященном прохладительным напиткам, и при всех обозвал Райнекера засранцем за то, что тот слизал его идею кофейной газировки. Барри считал, что бывают дни для поступков в стиле Кили, а бывают – для скандалов в стиле Тобиаса. Честное слово, пора расставаться с Эмили.
Ла-Гардия кишела издерганными декабрьскими путешественниками. Барри терпеть не мог праздники. Толпы, вымученная сентиментальность, настойчивые призывы купить чего-нибудь, да побольше, нагнетание обстановки, резкий спад, дома, увешанные всякой фигней. Каждый год он отправлялся в Майами-Бич за противоядием – знойный воздух и эксцентричные евреи, и от этого его тоже уже тошнило. Сегодня он увидит опухшие ноги матери – исключительно бледные, испещренные узелками выпуклых синих вен – у края бассейна. Ему хотелось отдалить этот момент. Сама мысль, что там он скорее встретит кого-нибудь, чем здесь, была смехотворна, но он на всякий случай старался иметь это в виду. Каждый год.
Перед Барри в очереди стояла удивительно изящная женщина. У нее были густые изысканной формы черные брови и короткие прямые черные волосы; одета в элегантное черное пальто. Багаж у нее тоже был очень опрятный и очень ей подходил. Барри чувствовал, что влюбляется в ее затылок, – он глаз не мог отвести от точки, где сходились линии ее лаконичной стрижки. Левую руку она держала в кармане.
Он смотрел на изгиб ее руки. Что можно сказать такой женщине: «Меня зовут Барри, летим со мной?» Пока он горячо обсуждал этот вопрос сам с собой, проклиная собственную трусость, она плавно прошла на регистрацию.
Она хотела, чтобы ей поменяли билет второго класса на первый, потому что на ее счету уже было нужное количество перелетов; она стояла, слегка прижимаясь к стойке, которая была ей по грудь. Она была грациозна, но непреклонна, стремительна и прекрасна. Руку все еще держала в кармане. Она вылетала в Феникс в 3:45. Женщина обернулась и рассеянно взглянула на Барри. У нее были яркие черты лица и смуглая кожа. «Мы были женаты в прошлой жизни, – говорил ее взгляд. – Разве ты не чувствуешь?»
Получив то, что хотела, она подхватила сумки и снова взглянула на него, и на этот раз в ее глазах читалось: «Я и не смотрела на тебя только что, более того: я с Парк-авеню, так что не зарывайся».
Она исчезла за группой разбуянившихся детей, но он опять нашел ее в толпе – она уплывала на эскалаторе вверх, сквозь потолок. Неужели ему нельзя даже надеяться, что эта женщина, которую он любит, да, любит, захочет хотя бы взглянуть на него? Аэропорт пульсировал. Сердце билось в такт где-то у горла и в желудке. Она смотрела на него сверху вниз. Подошла его очередь.
– Я хотел бы поменять билет на самолет до Феникса в 3:45, – сказал он, задыхаясь и обливаясь потом.
– За ваш билет деньги не возвращаются.
– У нас свободная страна, я куплю новый, – выпалил он, самолет взлетал через шестнадцать минут, а эскалатор уносил прочь его жену из прошлой жизни.
Клерк поднял на него глаза.
– Второй или первый класс?
– Первый. – Барри доверительно наклонился к клерку. – Мне нужно место рядом с женщиной, которая только что меняла билет.
Бледный клерк внимательно глянул на него.
– Понимаю, но я – хороший парень, – взмолился Барри, – я ничего подобного раньше не делал. – Клерк самозабвенно стучал по клавишам. Что это значит? Неужто ему придется рассказывать о своей любви служащему авиакомпании? – Ну тогда хоть через проход. – Он не смел оглянуться. – Пожалуйста! Я же, по сути, покупаю у вашей компании не один, а два билета.
– У нее ЗА. У вас 3Б. Вы – идеальная пара, – машинально сказал служащий «УорлдУайд». – Следующий?
Барри Кантор бросился к месту посадки со всех ног. Для него нет ничего невозможного.
__________
Когда он добрался до своего кресла, она раскладывала вещи.
– Привет, – коротко сказал он, будто только из вежливости. Пассажирка с ЗА посмотрела на него с недоумением, а потом занялась сумками, вынимая из них папки и стопки документов. Он достал свои папки в знак того, что не станет ее беспокоить.
Когда они оба уселись и обустроились, Барри решился взглянуть на нее в упор. Она в ответ сделала вежливую гримасу, улыбнувшись одними губами, и отвернулась к окну.
Это ничего. До Феникса лететь долго, ей придется пару раз встать, чтобы пойти в туалет. А пока радостное волнение немного утихло. Просто приятно было сидеть рядом с ней. Ей было где-то от 28 до 38. Само совершенство. От нее пахло гиацинтами, мандаринами и карандашными очистками – сильный, странный запах.
– О бо-оже мо-ой, – сказал мужчина за спиной Барри и толкнул его сквозь спинку сиденья, пытаясь нащупать что-то в кармане.
Может, как только она откроет рот, это будет полный кошмар. И поделом ему. Уродливая стюардесса подошла спросить, что они будут пить перед взлетом.
– Томатный сок, пожалуйста, – сказала она, – безо льда. – Неопределенный акцент, чудесный голос.
– Мне – имбирный эль! – сказал он, чувствуя себя увереннее.
Он притворился, что читает «Прогрессивного бакалейщика». Он пригласит эту женщину к себе домой пообедать, ведь у него есть личный повар. Это произведет на нее впечатление.
Вчера вечером, например, когда Барри пришел домой, Пиппы не было, но пахло в квартире изумительно. На плите стоял еще теплый минестроне, а на доске разложен чуть подтаявший с виду сыр. Он попробовал. На вкус отдавало пыльным бетонным полом французского подвала. Он почувствовал себя на седьмом небе.
– Я посмотрела совершенно потрясающий фильм, – сказала Пиппа, входя в комнату с его вещами из химчистки. – Видел когда-нибудь? «Охотник на оленей».
– А, может быть, и видел, – он звуковой?
Кожа у нее была нечистая, макияж чуть оплывший, а волосы – просто ужас. В Пиппе чувствовалась потрепанная, неразборчивая энергия, и чуть больше месяца назад, когда она пришла на собеседование, он посмотрел на ее кожаную куртку, на выкрашенные краской-однодневкой в оранжевый цвет волосы и задумался, не принимает ли она наркотики. Но у нее были прекрасные дымчато-синие глаза и, разговаривая с ним, она улыбалась. Говорила она без умолку. Она училась в Колумбийском университете на первом курсе и разрывалась между юридическим и архитектурой. Когда-то у нее была первая группа крови, но сейчас она уже не уверена.
– Ух ты, ну и толпа. – Она кивнула на две тарелки, одиноко скучавшие в пустом шкафу. Барри был зол на себя, что заподозрил в ней наркоманку; он становится пожилым и добропорядочным, черт побери. Перед ним – очаровательная личность, переживающая сложный период. Еда оказалась бесподобной – он был удивлен до крайности. Он тут же нанял ее, отменив собеседования еще с двумя кандидатами, ответившими на его объявление в «Таймс».
По виду женщины, сидевшей на ЗА, можно было предположить, что поесть она любит. Он пригласит ее на ужин и попросит Пиппу сотворить что-нибудь впечатляющее. Однажды вечером она приготовила наполеон буквально из ничего. Барри наблюдал, как она раскатывает скалкой кусочки теста. Он даже не знал, что у него есть скалка.
– Так ты – еврей? – поинтересовалась его повариха подчеркнуто рассеянным тоном, посыпая тесто мукой.
Вечная тема.
– Да, мадам, это так.
Она притворилась, что читает кулинарную книгу.
– А Винс?
– Винс – наполовину еврей. Еврей самого худшего типа – он считает себя лучше всех. – Он смотрел, как она переваривает информацию. – А ты?
– Я – никто. А отец Винса – такая большая важная…
– Но христианская никто, так? – перебил он.
– Отец был католик, мать – пресвитерианка. – Она подцепила квадратик теста, перевернула и шлепнула обратно на стол, чтобы раскатать в другом направлении. – Они стали квакерами в колледже, а потом просто начали выступать против любых организаций.
По квартире слонялся Винс в банном халате и со стаканом шотландского виски в руке. Он походил на какого-нибудь герцогского отпрыска, который кутит в Оксфорде, растранжиривая отцовское состояние, – таких полно в мини-сериалах по «Пи-Би-Эс». Пиппа застенчиво проскользнула мимо него. Винс ей нравился. Это раздражало Барри.
– Ну, – обратился к нему Барри, – как делишки?
Винс прикрыл глаза.
– А ты не думал попробовать начать все с чистого листа? Побыть немного одному, разобраться, чего ты хочешь?
– Одному. – Винс произнес это слово, будто не совсем понимал его значение. – Не думаю, чтобы мне случалось оставаться одному больше чем… – он задумался, – на неделю с тех пор, как мне исполнилось семнадцать.
Потрясающее заявление.
– Тогда тебе определенно стоит попробовать.
– Тебе сильно помогло? – Винсу разговор уже наскучил.
– Ну, ну, грешно смеяться над убогим, – с досадой отозвался Барри. Пиппа наклонилась над раковиной и, краснея, поливала тесто растопленным маслом. Ну и что, что у Винса связи, что он богат и хорош собой. Все равно придурок. – А эти твои женщины знают друг о друге?
– Ничего конкретного, – Винс зевнул и подсел к столу. – Они знают, что у меня есть и другие женщины. Они и сами встречаются с другими мужчинами.
– Лора у тебя – номер первый, так? – спросил Барри. Винс пожал плечами. – И тебя не волнует, что она встречается с другими мужчинами? Дай-ка я выражусь пояснее: говоря «встречается», мы ведь имеем в виду «трахается», да?
– Да, – Винс положил руки на стол ладонями вверх.
– И тебя это не волнует?
– Ну, смотреть, как она это делает, я бы не хотел, но вообще-то – нет, не особенно.
Поразительно. Есть только два типа ситуаций, с которыми мужчина в состоянии справиться: крайне сложные или касающиеся только и исключительно секса. Но чуть в сторону – и ты пропал. Винс – пропал. И еще: Барри завидовал способности Винса думать о женщине только до тех пор, пока она рядом. Самому Барри невыносимо было и один вечер провести с той, в ком он не чувствовал потенциальной спутницы жизни.
Когда принесли напитки, Барри обернулся к соседке и сказал:
– Ле хаим.
Она опять бросила на него полный недоумения взгляд. Сколько можно – одни недоуменные взгляды? Вот что, девочка, ты это брось: я сижу рядом с тобой, и мы летим в Феникс! Что он будет делать, когда они туда доберутся, у него не было ни малейшего представления. Он снова занялся «Прогрессивным бакалейщиком».
Все говорят, что это случается, когда меньше всего ждешь. Барри тридцать четыре года, и за последние десять месяцев он ни одной женщины даже не поцеловал. Как же он может не ждать? Он остался единственным холостяком старше двадцати семи в «Мейплвуд Акрс», если не считать Боба Стенглиса, главы отдела напитков, но тот был совершенно чокнутый. Даже Синтия вышла замуж. Женщина, сидевшая рядом с ним, делала на полях документов пометки аккуратным, мелким почерком. Что это предвещает?
Он попытался успокоиться и не давать волю тщетным надеждам. Но ему не хватало классического формата свидания, которое подразумевало бы ужин, развлечения, потом поездку к нему домой и снятие одежд. И ему не хватало разговоров. Неужели он хочет слишком многого?
И он, и его суженая проигнорировали лекцию стюардессы по технике безопасности. А если она живет в Фениксе?
Самолет скользнул вперед и резко дернулся, желудок Барри испуганно сжался. Женщина откинулась на спинку, прикрыв глаза.
Она вставила затычки в уши.
Что он вообще творит? Он подписал чек за билет, даже не взглянув на него. Сколько ему будет стоить это свидание?
Самолет трясло и покачивало из стороны в сторону, но он постепенно набирал высоту. На данном этапе жизни отношения на расстоянии не казались таким уж заманчивым вариантом, даже если она неподражаема в постели.
Неожиданно все ринулось вниз; весь салон ахнул буквально в один голос, когда самолет резко нырнул; послышались скрежет и дребезжание. Пассажирка ЗА выпрямилась в кресле, вынула беруши и крепко сжала их в руке. Земля и вода мелькали в окне рядом под невозможными углами. Все всполошились и принялись оглядываться.
– Капитан Дон Бейкер сообщил мне, – послышался в громкоговоритель голос стюардессы, – что мы вошли в зону турбулентности. Пожалуйста, откиньтесь на спинки кресел, пристегните ремни, и нам бы хотелось еще раз напомнить вам, что этот рейс является некурящим, в туалетах расположены датчики задымления, а порча датчика, согласно федеральному уголовному праву, является преступлением и карается штрафом.
Между тем тряска и отвратительный скрежет не стихали. Он погибнет вместе с этим самолетом? Не может быть. Часто случается парочка неприятных моментов, но самолеты так или иначе все-таки выруливают. Всегда. Барри вытащил из кармана впереди пакет для рвоты, просто чтобы был под рукой. Не может быть, чтобы перед смертью, напоследок, его еще и вырвало на девушку его мечты.
– СЯДЬТЕ! 29Г, СЯДЬТЕ НА МЕСТО! – рявкнул громкоговоритель.
Барри молча, ошарашенно переглянулся с соседкой. По салону запахло чем-то вроде чеснока, самолет, кажется, стал двигаться медленнее.
– Не нравится мне все это, – сказала она тихо. Зубы у нее были соблазнительные и неестественно белые.
– Мне тоже, – отозвался Барри и, не задумываясь особенно, положил руку на столик между ними. Она положила сверху свою ледяную ладонь. Они переплели пальцы. У нее были очаровательнейшие карие глаза. Не может быть, чтобы пришел его последний час. Сквозь треск статики пилот сообщил, что они возвращаются в Ла-Гардию.
– Да лети же! – услышал Барри собственный разъяренный голос. – Хватит болтать, лети!
Самолет опять поднялся выше и резко начал поворачивать вправо. Когда разворот был окончен, скрежет прекратился.
Самолет погрузился в полнейшую, чудовищную тишину.
И начал падать. Барри почувствовал, что пытается надавить на педаль газа. Соседка с посеревшим лицом схватилась за сиденье перед собой. Он подал ей пакет, и ее стошнило, тихо; изломы белого пластика скрывали ее лицо. Он положил руку ей на спину, между лопаток. И подумал, доживет ли он до того, чтобы дотронуться до ее затылка.
Он легко погладил ее затылок, она скорчила жуткую гримасу, и ее снова вырвало. Самолет резко швырнуло вниз, и Барри нутром почувствовал подступающий ужас. Стюардесса снова начала орать в микрофон, требуя сохранять спокойствие, но по голосу было понятно, что она тоже перепугана. Мужчина, сидевший позади него, монотонно бубнил:
– О БО-ОЖЕ МО-ОЙ, О БО-ОЖЕ МО-ОЙ, О БО-ОЖЕ МО-ОЙ!
Барри почувствовал запах дыма и горелых волос. Пожар в самолете? Женщина передала ему пакет, и его вырвало поверх того, что там уже было. А потом вывернуло еще раз от одной мысли об этом. Он откинулся на спинку кресла. Она протянула ему влажную салфетку, но ему не хватило сил взять ее. Земля то показывалась в окнах, то пропадала. Сердце билось о ребра, силясь вырваться из груди. Она вскрыла упаковку салфетки, и Барри вытер рот и мокрый лоб.
