Текст книги "Наполеоновские войны"
Автор книги: Валентина Скляренко
Соавторы: Владимир Сядро
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Реванш за Абукир
Бонапарт всегда умело маскировал свои неудачи, превращая их в достижения, либо находил веские доводы в оправдание изменившихся планов. Так произошло и на сей раз. Он послал впереди себя генерала Бойе, который должен был оповестить каирские власти о возвращении победоносной французской армии. В Каир он, как и подобает победителю, вступил торжественно, через ворота Побед. Перед каирцами провели сановных пленников, пронесли бунчуки и знамена, отбитые у турок. А вот носилки с ранеными, среди которых были Ланн и Дюрок, доставили в город позже и без лишнего шума. Пользующиеся покровительством Бонапарта шейхи мечети Аль-Азхар обратились к народу с воззванием, опровергающим «ложные» слухи о поражении французов в Сирийской кампании. В нем, в частности, в числе взятых «султаном Кебиром» городов… оказалась и Акра, о которой говорилось: «Потом он разрушил стены Акры, не оставив камня на камне, и превратил их в кучу обломков, так что люди спрашивают, стоял ли когда город на этом месте…» Судя по этому воззванию, в Египет Наполеон вернулся по двум причинам (первая особенно интересна): «во-первых, чтобы сдержать обещание, данное египтянам, – возвратиться к ним через 4 месяца, а обещания суть для него священные обязательства; во-вторых, потому что, как он узнал, некоторые злодеи из числа мамелюков и арабов в его отсутствие сеяли смуту, подстрекали к волнениям…»
Однако все эти ухищрения вряд ли могли кого-то обмануть. Истинное положение вещей было весьма далеким от реального. И выглядело оно, по мнению А. Иванова, во всех отношениях не в пользу Бонапарта: «Кажется, что весь мир против него. Флот уничтожен, связь с Францией оборвана, более пяти тысяч его солдат погибли в Египте и в Сирии, а подкреплений нет. Со всех сторон ему доносят о подготовке новых восстаний, а в большой мечети Каира нашли 5 тысяч ружей, много патронов, копий и пик. Не удалось договориться ни с султаном, ни с беями (он обращался к ним неоднократно). Жена его забыла, а любовная интрига скомпрометировала. Луи покинул Египет раньше брата – еще в марте. Другие (Бертье, Клебер, Мену, Дюма) тоже просили увольнения: он отпустил одного Дюма. Провальный Сирийский поход опустошил казну Восточной армии. В штабе заговор: Бонапарта хотели схватить и доставить в Александрию договариваться с англичанами (возьмите назад свой Египет, но верните нас на родину!)».
В такой ситуации любому впору было бы прийти в отчаяние. Но только не такому энергичному и честолюбивому человеку, каким был Бонапарт. Несмотря на очевидное непринятие его мусульманским миром, он намеренно распространяет информацию о том, что якобы желает навсегда оставить свою родину и стать королем Египта. Вот что вспоминал об этом приближенный к нему мамелюк Рустам: «После этой неудачи Бонапарт часто надевал турецкие одежды и говорил, что не вернется больше во Францию, примет обрезание и станет королем Египта. Все верили, но он распространял эти слухи для того, чтобы обмануть турок. И в самом деле, дней через десять-двенадцать стало известно, что турецкая армия подошла к Абукиру. Наполеон с Мюратом сразу же отправились в Александрию, чтоб возглавить расположенное там французское войско».
В действительности же сам Бонапарт намерен был как можно скорее вернуться во Францию. Уже через неделю после вступления в Каир он отдает секретный приказ Гантому подготовить к отплытию фрегаты «Мюрион» и «Ла Карьер», а также две маленькие шебеки. Но так скоро, как ему хотелось бы, покинуть Египет он не мог. В стране по-прежнему было неспокойно: начались новые восстания, готовилось нападение и со стороны Мурад-бея. Чтобы утихомирить мятежи, Бонапарт приказал взять заложников. Но старый испытанный метод не помог: фанатики продолжали убивать французов из-за угла. Дальнейшие события были еще драматичнее. Вот что пишет о них А. Иванов: «Тогда он приказал казнить тридцать два человека по сфабрикованным на скорую руку обвинениям.
Об этом узнали в Институте. 29 июня на публичном заседании доктор Деженетт бросает вызов тирану и обвиняет его в произволе. Ранее этот мужественный человек отказался подписать документ, в котором Бонапарт хотел объяснить свое отступление из Сирии одной лишь чумой. Деженетту все сошло с рук, но атмосфера накалилась до предела.
Доктор прав – Бонапарт стал настоящим тираном. Он не просто живет на сеете [2]2
Выделено курсивом: А. Ивановым.
[Закрыть].Он правит всем, к чему прикасается. Неспроста он все знает про королей и князей – сколько у них людей, войск, доходов. Ведь он намерен пользоваться всем этим. ЕгоИталия, егоЕгипет. Скоро и Франция станет его женщиной.
И горе тому, кто встанет на пути!»
Но главная причина, по которой Бонапарту невозможно было немедленно вернуться во Францию, заключалась не в необходимости подавления мятежей – с этим могли справиться и его помощники-генералы, а в том, что слишком близко от Каира курсировали английские суда, проскользнуть мимо которых было сложно. А вскоре появилась еще одна угроза: 11 июля турецкий флот, сопровождаемый английской эскадрой Сиднея Смита, бросил якорь в печально известной Абукирской бухте. На этих судах сюда прибыло 15 тысяч (по другим данным – 25 тысяч) янычар Родосской армии во главе с Мустафой-паши. Они с ходу заняли французские батареи и обложили форт Абукир.
Узнав о неприятельском десанте, Наполеон немедленно приступил к сосредоточению своей армии в одном лагере – у Рахмании. По его расчетам, она должна была составить до 20 тысяч человек пехоты и 3 тысяч кавалерии, находящихся под прикрытием 60 орудий. 19 июля, пройдя по июльскому пеклу 150 километров по пустыне от Каира до Александрии, армия вместе со штабом главнокомандующего прибыли в Рахманию. Здесь Бонапарта ждала плохая новость: тремя днями раньше Мустафа-паша овладел фортом Абукир.
Заняв позиции на холмах Колодезь и Шейх, турецкие войска несколько дней не начинали активных действий. Бонапарт тут же воспользовался этой пассивностью и перешел в контрнаступление. Его войска направились к Абукиру 25 июля, еще до рассвета. В авангарде находилось 2300 человек пехоты и кавалерии под командой Мюрата. Правым флангом численностью 2700 человек командовал генерал Ланн, генералу Даву во главе 300 всадников было поручено охранять коммуникации между французской армией и Александрией, а 2400 бойцов с 6 пушками, находившиеся в распоряжении Ланюсса, составляли резерв.
Чтобы обезвредить правый фланг французов, турки ввели в озеро Мадия 12 канонерских лодок, которые стали обстреливать их прямо на марше. В перестрелку ввязалась французская 8-орудийная береговая батарея, и канонерки, боясь оказаться запертыми в акватории, ушли. К полудню обе армии встали друг против друга. Турецкие силы были разделены на три линии: первая в 9 тысяч человек, состоящая из трех отрядов, расположилась на холмах Шейх и Колодезь и в предместье Абукира, вторая численностью в 8 тысяч человек – на холме Везирь, в самом форте и деревне Абукир, где находился лагерь Мустафы-паши и несколько английских офицеров во главе с Сиднеем Смитом, был сосредоточен резерв из 5 тысяч человек.
Два часа оба войска стояли в ожидании. А затем Бонапарт обратился к своим солдатам с призывом: «Англия заставляет нас совершать подвиги, и мы их совершим!» Поскольку фланги турецких линий прикрывали своим огнем канонерские лодки и 30 полевых орудий, генерал Сонжис выдвинул против них батареи тяжелой артиллерии. Между ними завязалась артиллерийская дуэль, в результате которой канонерки вынуждены были отойти. После этого французы развернулись в боевой порядок: в центре – кавалерия, на левом фланге – бригада Дэстена, на правом – дивизия Ланна, а дивизия Ланюсса – во второй линии. Первыми в бой вступили две кавалерийские колонны генерала Мюрата: одна направилась в промежуток между холмами Колодезь и Везирь, вторая – в обход холма Шейх. Одновременно в атаку на турков пошла пехота. Поначалу те вели сильный стрелковый огонь и держались очень стойко, но когда гранаты и ядра легких орудий стали поражать турецкие позиции сзади, встревожились за свои пути отступления и потеряли выдержку. Воспользовавшись этим, Ланн и Дэстен со своими войсками быстро взобрались на холмы. Турки бросились вниз, в долину, но там их ждала кавалерия Мюрата, которая прижала их к морю. Преследуемые картечью, ружейным огнем и кавалерией, они в отчаянии бросались в волны, чтобы вплавь достичь своих судов. Но удалось это очень немногим: на следующий день море выбросило тысячи тюрбанов.
На помощь флангам двинулся вперед центр первой турецкой линии, но этот маневр, оказался запоздалым, и, по определению Наполеона, «неосторожным». Его реакция на оплошность турецкого командования была молниеносной. Вот как описывает последующие события В. В. Бешанов: «Мгновенно эскадроны Мюрата охватили турок с обоих флангов, выходя им в тыл, а пехота Ланюсса атаковала с фронта батальонными колоннами. Через короткий промежуток времени центр турецкой армии был окружен, смят и разгромлен. Турки снова, не имея путей к отходу, разбежались вправо и влево по обе стороны полуострова, и вскоре тысячи тюрбанов закачались на волнах. Первая линия турецкой обороны была практически полностью уничтожена. Наполеон с гордостью вспоминал об этом успехе: “Что может сделать пехота без порядка, без дисциплины, без тактики! Сражение продолжалось всего час, а 8000 человек уже погибли; 5400 утонули, 1400 были убиты и ранены, 1200 сдались в плен; в руки победителей попали 18 пушек, 50 знамен”».
После рекогносцировки второй линии турецкой армии, найдя ее позиции неприступными, Бонапарт поначалу решил пока остановиться на достигнутом. Но после осмотра берега у него возник план новой дерзкой операции. На небольшом мысу была установлена артиллерийская батарея, которая смогла обстреливать с тыла весь правый фланг противника. Ее огонь вынудил турок отвести назад свой левый фланг. В образовавшийся между ним и морем коридор в 400 метров шириной Мюрат бросил своих 600 всадников. Тем временем Ланюсс и Дэстен открыли сильный огонь по центру и правому флангу второй линии турок. Вскоре они заняли редут, а кавалерия опять прижала остатки неприятеля к морю.
Оставалось расправиться с резервом Мустафы – паши. Для этого Ланн со своей дивизией двинулся на деревню Абукир и атаковал его лагерь. Вот как описывает В. Бешанов подробности этой атаки: «На узкой полоске суши началось столпотворение и резня. Мустафа-паша с телохранителями совершал чудеса храбрости; он был тяжело ранен Мюратом, которого, в свою очередь, ранил в голову из пистолета. Наконец паша сдался в плен с тысячей своих воинов. Остальные бросились в море. Сидней Смит, едва избежав плена, с трудом добрался до своей шлюпки. Три бунчука (знак власти) паши, 100 знамен, 32 полевых орудия, все обозы достались французам. Победа была полной и сокрушительной. После битвы восхищенный Мюрат обнял Бонапарта и признался: “Генерал, вы велики, как мир, но мир слишком мал для вас!”».
Теперь необходимо было освободить от неприятеля Абукирскую цитадель. Там заперлись около 4 тысяч турецких солдат во главе с сыном Мустафы-паши. Все попытки французов выбить их оттуда успеха не имели. Даже когда паша написал сыну письмо с приказом сдаться, тот продолжал держать оборону. Бонапарт не стал дожидаться штурма форта: поручив Ланну вести осаду, он уехал в Александрию. Вскоре осажденные были вынуждены сдаться.
Эта победа под Абукиром стала для Наполеона долгожданным реваншем за разгром французской флотилии. Его потери в Абукирском сражении были минимальными: 200 человек убитыми и 550 ранеными. А вот турки потеряли здесь почти всю свою армию. Когда французы вошли в форт, весь его внутренний двор оказался заваленным трупами и телами умирающих. Впоследствии, вспоминая об Абукирском сражении, Бонапарт писал: «Эта битва – одна из прекраснейших, какие я только видел: от всей высадившейся неприятельской армии не спасся ни один человек». Однако эта столь блистательная победа оказалась для него последней в Египетской кампании. Вести, приходящие из Европы, делали его дальнейшее пребывание в Египте не только не целесообразным, но и гибельным…
Несбывшиеся мечты об Иерусалиме и Индии, или дорога домой
Первые вести о событиях в Европе Бонапарт получил во время переговоров с Мустафа-пашой. Тот сообщил о том, что пока Наполеон завоевывал Египет, Австрия, Англия, Россия и Неаполитанское королевство возобновили войну против Франции, в ходе которой французские армии всюду были разбиты. А из английских и немецких газет главнокомандующий узнал о том, что австрийские и российские войска разгромили генерала Журдана на Дунае, Шерера – на реке Адидже, Моро – на Адде и только Массена с трудом удерживался в горах Швейцарии. В самой Франции было неспокойно: разбои, смута, полное расстройство. Характеризуя внутриполитическое положение в стране, А. Манфред писал: «Военные поражения осенью 1799 года сделали лишь явным, как бы озарили зловещим светом проигранных битв и пожарищ то, что осознавалось ранее: глубокий, неизлечимый недуг, полное разложение режима. Откуда шла опасность? Феликс Лепелетье на заседании Клуба якобинцев в термидоре VII года утверждал, что защитников Республики душат две фракции: “С одной стороны, воры, с другой – изменники, предавшие родину европейским королям”. Это определение вряд ли было исчерпывающим и точным. Кризис был глубже. Сама ткань, казалось, начинала расползаться. Государственная власть обнаруживала полную несостоятельность, она оказалась неспособной функционировать».
Директория, слабая, растерянная и ненавистная большинству, теряла прежние завоевания Республики одно за другим. И Бонапарт, давно принявший решение о возвращении во Францию, понял, что настал самый подходящий для этого момент: «Негодяи! Италия потеряна! Все плоды моих побед потеряны! Мне нужно ехать!» В годину самоуничтожения и растерянности именно он может и должен стать спасителем страны. Впоследствии на острове Святой Елены опальный император говорил о том, что «понял, что при виде его все переменится… ему будет легко стать во главе Республики; он был полон решимости, по прибытии в Париж, придать ей новую форму и удовлетворить общественное мнение нации». По всей видимости, Бонапарт в создавшейся ситуации видел для себя возможность прийти к власти, и под влиянием таких мыслей решение оставить Египет и свою армию была принята Бонапартом бесповоротно. Он хорошо осознавал, что, несмотря на победу, одержанную под Абукиром, планы колонизации Египта провалились, а сам он, не имея флота и подкреплений, остался отрезанным от метрополии. Рано или поздно все поймут, что его армия приближается к катастрофе, которую можно лишь отсрочить, но которой нельзя избежать. Так пусть это случится уже в его отсутствие. По словам В. Бешанова, великий полководец решил действовать, руководствуясь принципом: если невозможно спасти проигранную кампанию, то «спасти самого себя, бежать от унижения, хотя и с риском, было реально».
Конечно, как главнокомандующий он не мог сказать обо всем этом своим солдатам. Для них в оправдание своих действий он приводил самые благовидные причины, главная из которых заключалась в том, что он должен был – ни много ни мало – спасти Францию! Его последний приказ по армии был коротким и сухим: «Солдаты, известия, полученные из Европы, побудили меня уехать во Францию. Я оставляю командующим армией генерала Клебера. Вы скоро получите вести обо мне. Мне горько покидать солдат, которых я люблю, но это отсутствие будет только временным. Начальник, которого я оставляю вам, пользуется доверием правительства и моим». Обещая вернуться к оставляемой им в Египте армии, Бонапарт, конечно же, лукавил. Но посвящать в свои подлинные планы он никого не собирался.
Неправдой было и то, что французское правительство якобы разрешило генералу вернуться на родину. На его письмо с просьбой об этом Директория даже не ответила.
А без приказа свыше он, как офицер, не имел права покидать свой пост, ибо такой поступок мог быть расценен как дезертирство. Однако великий полководец и здесь вышел сухим из воды. Вот что писал он по этому поводу в своих воспоминаниях [3]3
В воспоминаниях Наполеон всегда писал о себе в третьем лице.
[Закрыть]: «В том, что он имеет полное право покинуть армию, герой не сомневается: “Ему была предоставлена от правительства свобода действий, как в отношении мальтийских дел, так и в отношении египетских и сирийских, равно как и константинопольских и индийских. Он имел право назначать на любые должности и даже избрать себе преемника, а самому вернуться во Францию тогда и так, как он пожелает. Он был снабжен необходимыми полномочиями (с соблюдением всех форм и приложением государственной печати) – для заключения договоров с Портой, Россией, различными индийскими государствами и африканскими владетелями. В дальнейшем его присутствие являлось столь же бесполезным на Востоке, сколь оно было необходимо на Западе: все говорило, что момент, назначенный судьбой, настал!”».
Поскольку с генералом Клебером, назначенным им новым главнокомандующим, отношения у Бонапарта были натянутые, он отказался от личной встречи с преемником, оставив ему запечатанное письмо с инструкциями. По словам А. Иванова, для него «Наполеон продиктовал три записки о положении дел и своих планах, в которых изложил принципы управления Египтом: араб – враг турок и мамелюков; нужно “убедить мусульман в том, что мы любим Коран и уважаем пророка”; Мурад-бея и Ибрагим-бея можно сделать союзниками французов, возведя их в княжеское достоинство, а других беев – произведя в генералы и вернув их владения…». Но Бонапарт сам не верит в возможность такого союза с мусульманами, свидетельством чего может служить такое распоряжение
Клеберу: «Если же вследствие неисчислимых непредвиденных обстоятельств все усилия окажутся безрезультатными и вы до мая месяца не получите ни помощи, ни известий из Франции, и если, несмотря на все принятые меры, чума будет продолжаться и унесет более полутора тысяч человек… вы будете вправе заключить мир с Оттоманской Портой, даже если главным условием его будет эвакуация Египта». Следовательно, Бонапарт хорошо понимал, чем, скорее всего, закончится его египетская авантюра. Отсюда возникает вполне закономерный вопрос, задаваемый А. Манфредом: «Если надо соглашаться на эвакуацию Египта, то зачем было начинать войну в Египте, к чему все эти жертвы?»
Дав Клеберу полномочия заключить мир с Портой на условиях эвакуации Египта, Бонапарт тут же выразил надежду на улучшение отношений с турками, которые «хорошо знают, что нас интересует не их территория, а Индия; что мы не стремимся унизить на берегах Нила полумесяц, а преследуем там английского леопарда».
Самого же Бонапарта ни Индия, ни Иерусалим уже не интересовали – они так и остались его несбывшимися мечтами. 23 августа 1799 года, ни с кем не попрощавшись, оставив Клеберу, помимо конверта с инструкциями, долг в семь миллионов франков, он отплыл из Египта на борту фрегата «Мюирер» в сопровождении своих ближайших сподвижников: Бертье, Монжа, Бертолле, Евгения Богарне, Бурьенна, Ланна, Мюрата, Дюрока, Андреосси, Давал етга, Бессьера, Мармона и др. «Трезво взвешивая все обстоятельства, снова и снова проверяя всю информацию о дислокации английских кораблей, о порядке патрулирования их вдоль берегов, – писал А. Манфред, – Бонапарт убеждался в том, что шансы любого французского корабля пройти незамеченным бесконечно малы, ничтожны, не больше одного из ста. Попасть в плен к англичанам ни в малой мере не соответствовало намерениям Бонапарта; в любом варианте это означало бы для него гибель, конец… И все-таки он должен был идти на риск».
Вместе с другим фрегатом венецианской постройки «Мюирер» буквально крался по морю, часто останавливаясь при малейшей угрозе со стороны англичан. Адмиралу Гантому, по словам А. Манфреда, были «даны жесткие директивы: уклоняться от всех обычных морских путей, держаться ближе к африканскому берегу. Днем не двигаться, не привлекать внимания; продвигаться вперед только ночью, под покровом темноты или тумана». Правда, англичане все же увидели эти суда, но, по счастливой случайности, приняли их за рыбацкие шхуны. Бонапарт хорошо понимал, что в случае их обнаружения неприятелем остается только один выход: самим взорвать свои корабли. Эту задачу он возложил на бывшего якобинца Монжа. И когда через несколько дней навстречу беглецам попался корабль, который они поначалу приняли за английский, тот послушно занял позицию у порохового погреба. Но все обошлось, а вскоре на горизонте появился до боли знакомый Бонапарту остров – его родная Корсика.
Последнее испытание выпало на их долю на подходе к Тулону. Вот как описал его в своих воспоминаниях мамелюк Рустам: «Примерно в семи милях от Тулона на горизонте показались семь английских кораблей. Адмирал Гантом приказал занять оборонительные позиции и в то же время специально для Бонапарта велел спустить в море шлюпку и незаметно привязать к военному кораблю. На всякий экстренный случай.
Англичане даже с такой дали начали обстрел наших кораблей. Гантом понял, что в Тулон зайти нам не удастся, велел переменить курс и направиться к Провансу, во Фрежюс. Порт этот был недалеко, уже виднелся берег, так что очень скоро мы дошли до пристани. Англичане проплыли мимо нас, несколько раз стрельнули из пушек, но мы уже не боялись их – береговая артиллерия защищала нас».
Они плыли из Египта сорок семь дней – целую жизнь – пока, наконец, 9 октября 1799 года снова не оказались в том самом месте, из которого отправились на покорение Востока чуть менее полутора лет тому назад. И хотя создать там свою империю Бонапарту не удалось и египетская кампания оказалась не чем иным, как экзотической авантюрой, он с обезоруживающей простотой и без всякого стеснения рисует перед парижанами радужную картинку своих завоеваний: «Он отплыл из Тулона 19 мая 1798 года. Следовательно, он находился вне Европы 16 месяцев и 20 дней. За этот короткий срок он овладел Мальтой, завоевал Нижний и Верхний Египет; уничтожил две турецкие армии; захватил их командующего, обоз, полевую артиллерию; опустошил Палестину и Галилею и заложил прочный фундамент великолепнейшей колонии. Он привел науки и искусства к их колыбели». Кстати, точно так же позднее Бонапарт будет говорить и о гибельной для французской армии кампании 1812 года: «Я разбил русских во всех пунктах». Еще позже он с такой же интонацией скажет о Лейпцигской битве, в которой окончательно потеряет Европу: «Французская армия вышла победительницею». Все это расходилось с реальностью, но ему почему-то верили. Уж очень убедительным был его рассказ о далекой стране, о которой европейцы знали лишь понаслышке. «Египет, – писал Бонапарт правительству, – огражден от любого вторжения и полностью принадлежит нам!.. Газеты я получил лишь в конце июля и тотчас вышел в море. Об опасности и не думал, мое место было там, где мое присутствие казалось мне наиболее необходимым. Это чувство заставило бы меня обойтись и без фрегата и, завернувшись в плащ, лечь на дно первой попавшейся лодки. Я оставил Египет в надежных руках генерала Клебера. Когда я уезжал, вся страна была залита водой: Нил никогда не был так прекрасен за последние пятьдесят лет».
Не удивительно, что под влиянием таких заявлений Директория, поначалу удивленная появлением дезертира, вскоре устроила пышный банкет в честь «празднования успеха в Египте». Описывая это торжество, А. Иванов отмечал: «Храм Победы (бывшая церковь Сен-Сюльпис) был великолепно украшен. Висели знамена побежденных врагов – к этому времени Массена уже разбил Корсакова и прогнал Суворова.
Председатель Совета старейшин сидел в центре стола, справа от него – Президент Директории, слева – генерал Моро, затем Председатель Совета пятисот, затем Бонапарт.
На обеде не было ни женщин, ни наблюдателей, но лишь 750 суровых государственных мужей».
А уже в ноябре 1799 года и Директория, и Совет старейшин, и Совет пятисот будут вычеркнуты из истории Французской Республики в результате государственного переворота, совершенного под руководством Наполеона, а сам он 24 декабря станет Первым консулом Франции. Ни о каком возвращении к оставленной им в Египте армии не могло быть и речи. Да и возвращаться было уже не к кому: 15 сентября 1801 года после подписания мира между Англией и Францией последний французский солдат покинул эту страну. Египетская авантюра бесславно закончилась. Но и после этого, как пишет А. Иванов, «Первый консул изучал возможности нового вторжения в Африку и Азию. В конце 1802 года он посылает на Ближний Восток генерала Себастиани с официальным поручением – восстановить торговые связи с турецкими гаванями и с тайным – восстановить отношения с Портой. Миссия не привела к ощутимым результатам».
Египетский поход Бонапарта, продиктованный англо-французским соперничеством, принес немало несчастий как арабскому миру, так и самим французам. Победы, одержанные им над мамелюками, не стали для египтян «освобождением от поработителей», а самой Франции стоили многочисленных жертв. Единственным положительным моментом можно считать привнесение в страны Востока духа новой Европы, а также огромную исследовательскую работу, проделанную французскими учеными по изучению египетских древностей. Правда, многие из них, включая и Розеттский камень, пришлось уступить англичанам после их воцарения в Египте. Они продержали в руках эту страну 70 лет, но даже и во время английской оккупации Каир приобретал черты французского, а не английского города, и господствовали в нем вкусы не английского «среднего класса», а французской буржуазии. А битва, проигранная в конце XVIII века генералом в мантии академика, спустя два десятилетия будет выиграна скромным египтологом Жаном Франсуа Шампольоном…