Текст книги "Наполеоновские войны"
Автор книги: Валентина Скляренко
Соавторы: Владимир Сядро
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Гибель эскадры в Абукирском заливе
Пока окрыленный взятием египетской столицы Бонапарт занимался государственными преобразованиями в стране, адмирал Нельсон без устали продолжал поиски французской флотилии. Он обнаружил ее вечером 1 августа в двадцати милях к востоку от Александрии, в Абукирском заливе. Заметив неприятеля, французские моряки, большинство из которых в это время находилось на берегу, посчитали, что британцы вряд ли начнут их сразу атаковать – ведь до захода солнца оставалось не больше часа. К тому же у них была сильная позиция, а на ближайшем острове стояла огневая батарея.
Застигнутый врасплох адмирал Брюэйс после проведения оперативного совещания решает принять бой с опущенными якорями. По сигналу боевой тревоги всем шлюпкам, находившимся в Александрии, Розетте и на берегу, дана команда срочно вернуться на свои корабли, а экипажам транспортных судов явиться на линейные корабли по суше для усиления корабельных команд. Однако выполнить этот приказ успели не все. Британцы не стали ждать, пока французские моряки займут боевую позицию, а сразу же перешли в наступление. Часть британских кораблей смогла незаметно встать между французскими судами и берегом, а другая часть атаковала врага с моря. Таким образом французская флотилия попала под перекрестный огонь. Вот как описывает эти события А. Иванов: «Решительный Нельсон, приблизившийся с удивительной быстротой, бросает свои двенадцать линейных и маленький корвет против семнадцати французских судов (13 линейных и 4 фрегата). Половина его кораблей пущена между французской линией и берегом, другая половина атакует с моря. (В восемь вечера подоспели еще два английских корабля – герой начал сражение, не дожидаясь их!) Французские линейные «Герье», «Конкеран», «Спартиат» выведены из строя. Великолепный 120-пушечный флагман «Орион», так полюбившийся Бонапарту, расположенный в центре линии, наносит повреждения «Беллерофону», а английский «Маджестик» получает жестокие удары от 80-пушечного «Тоннана».
Последние успехи французов! Зажатые с двух сторон, они гибнут… Солнце скрывается за горизонт, бой продолжается при свете горящих парусных судов, и это корабли с флагами Французской Республики.
Брюэйс был ранен в голову и руку, но отказался спуститься в перевязочный пункт. В него попало еще одно пушечное ядро. Он приказал нести себя наверх: «Французский адмирал должен умереть на своем капитанском мостике!»
Огонь достиг арсенала, флагман взорвался, звук этого взрыва слышен даже в Каире. Было десять часов вечера.
Бой продолжался до трех утра. В пять часов он возобновился и закончился в три часа дня.
Конечный итог сражения был таков: Англия не потеряла ни одного корабля, хотя многие были повреждены. Английский флот еще раз показал, кто хозяин на море. Французы же лишились одиннадцати линейных кораблей и двух фрегатов. С их стороны – 1700 убитых и 1500 раненых.
Вильнев взял курс на Мальту с четырьмя кораблями (по два линейных и фрегата), уцелевшими в этом бою». Англичане же в этом сражении потеряли только 900 человек убитыми.
В результате этих событий к И часам утра 2 августа французский флот перестал существовать. Строки из письма французского журналиста и политика Жана Ламбера Тальена, бывшего очевидцем этой битвы, одному из членов Директории – Баррасу, лучше всего воссоздают те трагические события: «Несколько часов мы имели надежду остаться победителями; но когда корабль «Восточный» взлетел на воздух, то беспорядок распространился в нашей эскадре. По признанию самих англичан, все наши корабли хорошо дрались; многие неприятельские суда лишились мачт, но наша эскадра почти совершенно уничтожена. Ты довольно хорошо меня знаешь для того, чтобы быть уверенным в том, что я не буду отголоском клеветы, которая спешит собрать самые нелепые слухи; я наблюдаю и удерживаюсь еще от произнесения решительного заключения. Все здесь в ужасном унынии, я завтра еду с этим известием в Каир к Бонапарте. Оно тем более его огорчит, чем менее ему бы следовало ожидать оного: он, конечно, приищет средства, чтобы исправить столь великую потерю. По крайней мере, для предупреждения, чтобы сие бедствие не сделалось пагубным для армии, им предводительствуемой».
Кстати, стоит заметить, что и Абукир и все последовавшие впоследствии крупные сражения, закончившиеся для наполеона поражением, – «вечернее Маренго» и Фридланд – начинались именно в пять часов пополудни. Что это: простое совпадение или подсказка свыше, не услышанная великим полководцем?
А пока сразу же после сражения Нельсон послал сообщение о «славной битве в устье Нила» и «великой победе» в Бомбей, и вскоре уже многотысячные толпы встречали его в Неаполе как триумфатора. Ему было что праздновать, ведь осуществленный им сокрушительный разгром французской эскадры стал началом провала египетского похода Наполеона. Лишенный поддержки флота, оторванный от Франции, он был уже, по сути, обречен на поражение.
«Мы здесь надолго. Возможно, навсегда»
Об Абукирской катастрофе Наполеон узнал только две недели спустя от курьера, посланного Клебером. Как и предполагал Тальен, он не впал в уныние, а напротив, постарался воодушевить свою армию, обратившись к ней со словами: «Ну что ж, теперь мы вынуждены совершать великие подвиги, и мы их совершим, основать великую империю – и она будет нами основана. Моря, на которых мы более не господствуем, отделяют нас от родины; но никакие моря не отделяют нас ни от Африки, ни от Азии. Нас много, у нас не будет недостатка в людях для пополнения рядов. Мы здесь надолго. Возможно, навсегда. У нас много времени, мы можем спокойно обдумывать свои предприятия, заниматься управлением и науками».
С этой целью Наполеон организует в Каире Институт, который по его замыслу должен был стать аналогом французскому. Первое его заседание под председательством видного физика Гаспара Монжа состоялось 23 августа 1798 года. На нем Бонапарт предложил ученым обсудить ряд проблем, разных по значимости, но весьма актуальных: строительство печей для обеспечения армии хлебом, использование местных растений вместо хмеля при изготовлении пива, возможные средства для очистки Нила, постройка ветряных мельниц, способы производства пороха, состояние законодательной системы Египта.
Под руководством Института ученые, которых Наполеон предусмотрительно отобрал для участия в египетской экспедиции, разворачивают широкую и многогранную работу. Судя по их отчетам и протоколам собраний, они исследовали географию, геологию, минералы, флору и фауну Египта, в многочисленных поездках по регионам изучали его историю, демографию, проблемы здоровья нации. В рамках Института была создана комиссия по изучению современного состояния страны, которая объезжала провинции и систематически собирала сведения о топонимике, демографии, культуре, торговле, промышленности, состоянии путей сообщения, качества воды и воздуха, особенностях животного и растительного мира. В частности, проводилось масштабное изучение нильских рыб и минералов Красного моря, растений дельты Нила, состава песков пустыни, натриевых озер и нильского ила, системное описание ракообразных и насекомых.
Изучение собранных образцов и работа по их классификации приносили как научные, так и практические плоды. Именно в Египте французскими учеными были сделаны важные открытия, сформулированы интересные гипотезы. К примеру, физик Гаспар Монж, опираясь на законы преломления и отражения света, дал объяснение такому удивительному явлению, как миражи, химик Бертолле исследовал свойства каустической соды, которую древние египтяне использовали при мумификации, а зоолог Этьен Жофруа Сент-Илер на основе изучения нильской фауны сделал вывод о том, что три слуховые косточки в черепе млекопитающих – это не что иное, как видоизмененные жаберные дуги рыб.
Заботясь о здоровье как местного населения, так и французской армии, ученые многое сделали и в области медицины. В книге А. Иванова «Тайны египетской экспедиции Наполеона» можно найти такие примеры их лечебной деятельности: «Главный хирург экспедиции великий гуманист Доминик Ларрей, человек-легенда наполеоновской армии, и доктор Деженетт вместе с другими медиками организовали госпитали в Александрии, Розетте, Дамиетте, Каире и исследовали причины чумы и страшной трахомы, от которой слепла половина населения Египта.
Многие солдаты и ученые пострадают от этой болезни. Заметно ослабнет зрение у молодого Даву, будущего маршала.
Одного Наполеона ничто не берет. Когда он вернется в Париж, один журналист напишет: “Бонапарт оказался, пожалуй, единственным сохранившим здоровье офицером Египетской армии. На вид хрупкого телосложения, он наделен исключительной физической и моральной силой”».
Однако наибольшее число открытий и находок, конечно же, пришлось на долю археологов, архитекторов и искусствоведов. Архитекторы и археологи досконально изучили строительное искусство арабов и эпохи Птолемеев – великолепные храмы в Дендере, Ид фу, Амбосе, Филэ. В Каире они исследовали уникальные мечети, бани, покрытые арабесками здания времен халифов. Все постройки были богато украшены резьбой по дереву, изразцами, мозаикой. Они выявили определенную закономерность в расположении архитектурного достояния страны. В связи с тем что в Нижнем Египте господствует сырость, которая разрушает камни, в Танисе, Пелузии и Саисе не осталось ни одной целой постройки древних времен, а лишь холмы мусора. А вот в Среднем и Верхнем Египте, где, напротив, всегда сухо, находится множество хорошо сохранившихся памятников древности.
Иногда замечательные археологические находки делались случайно. Так, однажды Бонапарт, находясь среди развалин Пелузии, приподнял ногой несколько камней и вдруг увидел прекрасную вещицу. То была камея императора Августа, высоко оцененная учеными. Сначала он отдал ее генералу Андреосси, но потом взял назад и позднее подарил своей супруге Жозефине. А офицер Сулковский нашел на берегу Нила бюст богини Изиды. Но самой ценной оказалась находка капитана Бушера, сделанная им 19 июля 1799 года: при производстве земляных работ вблизи города Розетты он обнаружил черный камень, на котором были начертаны древнеегипетские надписи. Двадцатью годами позже этот знаменитый черный камень позволил ученому Шампольону расшифровать иероглифы.
Французские археологи, конечно же, особое внимание уделяли знаменитым египетским пирамидам. Они сделали подробные замеры больших и малых пирамид Гизы, вели раскопки не только на поле пирамид в Каире, но и в Фивах, в Долине царей, в Луксоре, в Карнаке, в Розетте и Пелузии. Все их находки впоследствии хранились в доме или в саду «султана Кебира» – так называли Бонапарта египтяне. С обследованием пирамид связано немало загадок. Одна из них – побывал ли в этих древнейших захоронениях сам Наполеон? Мнения исследователей на этот счет неоднозначны. Одно из них, за прошедшие два столетия превратившееся, по сути, в легенду, воссоздает это посещение во всех деталях. Итак, как-то раз выслушав очередного рассказчика, поведавшего о тайнах египетских пирамид, Бонапарт рассмеялся и заявил, что сам посетит самую большую из них – пирамиду Хеопса. Далее современники рассказывали: «На следующее утро будущий император действительно в окружении своих старших офицеров прибыл к пирамиде Хеопса и потребовал от служителей, чтобы его ввели внутрь и все показали. От их настойчивых попыток отговорить его не делать этого Наполеон начал впадать в ярость. Испугавшись, служители ввели его в так называвшуюся «королевскую комнату-усыпальню», оставили одного и тут же вышли наружу, к восседавшим на коням офицерам. Наполеон появился минут через двадцать. От его нетерпеливой горячности не осталось и следа. Лицо его было пепельно – серым, глаза безжизненно тусклыми, глядящими в землю. Не отвечая ни на какие вопросы, он трясущейся рукой поймал повод коня, с трудом влез в седло и молча потрусил в свой штаб. Офицеров томило любопытство.
Что там случилось такое с бесстрашным полководцем в этой проклятой пирамиде, что он весь день сидит сам не свой, не ест, не пьет, не разговаривает? Уже вечером адъютант капитан Жере все же осмелился обратиться к Наполеону с вопросом, не вызвать ли ему врача и не поделится ли он тем, что так сильно угнетает его дух? Подошли рядом стоящие офицеры, среди них врач, окружили Наполеона. Внезапно, Наполеон закрыл ладонями глаза и, медленно покачиваясь из стороны в сторону, с глухим стоном воскликнул: “О, Господи! Да зачем это нужно! Ведь все равно не поверите!” Через несколько секунд он пришел в себя, молча кивнул офицерам и удалился в спальню. Разговора этого больше никогда не начинали, и тайна увиденного в пирамиде Хеопса умерла с развенчанным императором Франции в 1821 году».
Есть еще более невероятное предположение о том, что Наполеон якобы пробыл в подземелье три дня, которые пролетели для него как три часа. Хотя историками оно воспринимается скорее как занимательный анекдот, какие-либо достоверные свидетельства того, что будущий император не спускался в погребальную камеру фараона, тоже отсутствуют. Единственным доводом тех, кто опровергает рассказ о его пребывании внутри пирамиды, является то, что сам Наполеон, любивший рассказывать об интересных случаях во время этой экспедиции, лишь коротко упоминает о посещении пирамид. Впоследствии это послужило Гете основанием для того, чтобы утверждать: «…то, что он спускался в пирамиды – миф. Он спокойно стоял на свежем воздухе и слушал рассказы тех, кто побывал в подземельях». Но как Гете может быть в этом уверен, если сам при этом не присутствовал? Единственным достоверным фактом, по словам А. Иванова, является то, что Бонапарт сам «посмотрел вблизи и замерил великие пирамиды. Он провел в этом районе несколько дней и совершил поездки по пустыне в направлении Малого оазиса».
Современники Наполеона из уст в уста передавали еще один занимательный рассказ, окутанный неким мистическим флером. «Бонапарт потребовал вынести ему саркофаг с телом Рамсеса Великого. “Вам любопытно, мой генерал?” – спросил Жюно. “Я хочу посмотреть на человека, которого даже его враги считали богом, на великого фараона, жившего за пять столетий до Эллады и за тысячу лет до Рима”. Немного помолчав, произнес: “Египтяне – самый великий народ из живших когда-то на этой Земле – только у них Смерть не была всесильна! Они лишили ее первородного права глумиться над лицами самых красивых женщин и самых великих правителей! Бросить смерти вызов… Как эти пирамиды. О фараонах будут помнить вечно!” Из тайного зала дворца Султана вынесли открытый саркофаг с мумией Рамсеса. Как велел Бонапарт, его поставили, прислонив к полуразрушенной стене древнего храма… Мумия была как живая! “Господи, мне кажется, он дышит!” – произнес Бонапарт, давно я не слышал от него имени Создателя. Бонапарт встал перед мумией, скрестив руки на груди, почти так же, как египтяне скрещивали руки своим умершим властителям. Так, под палящим солнцем Востока Бонапарт, не проронив ни слова, смотря прямо в лицо мертвого великого фараона, простоял почти два часа». Было это или не было – неизвестно. Но может быть именно тогда, в Египте великий французский полководец таким образом «заглянул в глаза Вечности»?
Одним из направлений научных разработок Наполеон предложил сделать создание календаря, «который бы заключал разделение времени по французскому и по египетскому способу». Изучив восточное летоисчисление, «астроном и консул» Бошам вскоре представил такой календарь. Но вместе с Нуэ он пошел дальше и издал альманах, включавший пять календарей: Французской Республики и церквей (римской, греческой, коптской и мусульманской). Кроме того, были напечатаны французский словарь и грамматика, начато издание двух газет на французском языке: «Египетская декада» и «Курьер Египта».
Однако основополагающим в работе ученых, по мнению Наполеона, должна была стать помощь армии. Он считал, что для этого необходимо найти сырье для изготовления пороха, восстановить оросительную систему, строить ветряные мельницы для производства муки и совершенствовать технологии выпечки хлеба, разработать систему фильтрации нильской воды. По предложению Наполеона «глава воздухоплавателей» Конте создал в Каире специальные механические мастерские, которые обслуживали армию, а также построил новые гидравлические машины для очищения селитры.
Бонапарт активно покровительствовал торговле. «Новая таможня, – писал генерал Бертье, – которой пошлина была не столь тягостна, как была до него, заменила бывшую до его прихода. Он принял меры обеспечения и охранения транспорта из Суэца в Каир и Бельбей; наконец, старался всеми средствами возвратить Суэцу его древний блеск». С этой целью в конце декабря 1798 года Наполеон вместе с частью академиков и генералов отправился в этот город, чтобы осмотреть его, увидеть следы древнего канала, построенного во времена правления фараона Нехо II, и побывать на берегах Красного моря. В Суэце, как писал А. Иванов, он нашел «прекрасный базар, несколько красивых мечетей, остатки красивых набережных, около тридцати магазинов и дома для населения в 2000–3000 душ и отдал приказы о сооружении батареи для защиты фарватера и порта… Затем Бонапарт сел на коня, чтобы посетить “Моисеевы источники” (ключи, бившие из холмиков), и пробыл в пустыне до поздней ночи. Он видел остатки венецианских складов, следы былого величия».
Это путешествие не обошлось без происшествия. Вот как описал его в своей книге А. Иванов: «В девять часов вечера егеря вдруг стали кричать, что они погружаются в воду – начался прилив! К тому же, группа сбилась с пути… Эскадрон стоял в боевом порядке посреди впадины – лошади по брюхо в воде; ночь была темной, луна должны была взойти только в полночь, на море замечалось легкое волнение, и ветер как будто свежел, продолжался прилив, идти вперед было столь же опасно, как и отходить назад.
“Неужели мы пришли сюда, чтобы погибнуть, как фараон?” – воскликнул Бонапарт. К счастью, солдаты нашли выход: отличились квартирмейстер Луи и бригадир Карбонель. Пережив тяготы и тревоги, путешественники через несколько часов достигли суши, будучи по пояс в воде».
Вскоре после этой поездки были начаты подготовительные работы по обследованию и выравниванию уровней грунта на Суэцком перешейке для соединения двух морей. Но, к сожалению, из-за недостатка воды, постоянных опасностей и, самое главное, неудачи последующей сирийской экспедиции Наполеона, они были приостановлены.
Столь успешная работа ученых Института была бы не возможна без поистине сверхъестественной активности Бонапарта, который, по словам А. Иванова, «успевал и воевать, и управлять, и исследовать, и учиться, и советовать». Нося генеральскую форму, великий полководец никогда не забывал о своей академической мантии и однажды даже заметил: «Если бы я не стал главнокомандующим, то занялся бы точными науками… И поскольку я всегда был успешен в моих великих начинаниях, я стал бы выдающимся ученым». Таким образом, становится ясно, что во время пребывания в Египте, помимо полководческих, он в полной мере проявил и другие свои способности, а его участие во всех сферах жизни страны свидетельствовало о долговременных планах, направленных не только на завоевание ее территории, но и на строительство здесь новой жизни. Вспомним, как он заявил своим легионерам: «Мы здесь надолго. Возможно, навсегда».
Та же мысль, но только в несколько слащавой и пафосной форме была выражена и Жаном Ламбером Тальеном в газете «Египетская декада»: «Мы более не живем в то время, когда единственным делом завоевателей было разрушение, где жадность была главным мотивом, а опустошение, насилие и нетерпимость сопровождали каждый их шаг. Сегодня французы уважают не только законы и обычаи страны, но и предрассудки тех, чью территорию они занимают». Однако сказанное журналистом являлось правдой лишь отчасти: на самом деле уважение законов и обычаев соседствовало с насилием и жестокими карательными мерами, а перемены, зачастую непонятные и неприемлемые для египтян, насаждались силой. Все это не могло не вызывать протестов у местного населения. Его недовольство порядками, навязываемыми европейцами, поднималось, как нильская волна во время прилива, пока наконец не обрушилось на них шквалом восставшего Каира.
Восстание в Каире
Не догадывавшиеся о грядущих волнениях французы продолжали обживаться в незнакомой стране. Благодаря усилиям Наполеона по общественному переустройству, восстановлению хозяйственных объектов и улучшению экономики, их положение в Египте к осени 1798 года стало стабилизироваться. Армия имела достаточно продовольствия и лошадей, успела отдохнуть и уже не так тяжело переносила непривычные климатические условия, тем более что самое жаркое время осталось позади.
Наступило небольшое затишье, пользуясь которым, Бонапарт активно занялся подготовкой легионеров к будущим боям. Для прикрытия пехоты от кавалерийских атак мамелюков изготавливались специальные колья с металлическими наконечниками. Скрепленные между собой цепями, они должны были устанавливаться перед французским каре. Кавалеристы приучали лошадей не бояться оружейной и артиллерийской стрельбы, а для себя изготавливали седла арабского типа. Артиллеристы переделывали свои упряжки для использования верблюдов, мулов и буйволов. На побережье строились новые батареи. Наряду с этим отдельные подразделения по приказу Бонапарта продолжали вести боевые действия в различных регионах Египта: генерал Дезе с 5 тысячами солдат и речной флотилией, преследуя в Верхнем Египте Мурад-бея, нанес ему поражение в битве под Седимане. Ему понадобились долгих пять месяцев (с сентября 1798 года по январь 1799-ш), чтобы покорить весь Верхний Египет. Тем временем Клебер успешно завоевывал дельту Нила.
Однако Наполеон понимал, что успех в войне обеспечивают не только боевые действия. Если турки и мамелюки отстранили местных шейхов от дел управления и правосудия, то он передал им уголовное и гражданское судопроизводство, а также спорные административные вопросы. Это быстро подняло авторитет шейхов в народе. Он хорошо усвоил уроки «идеологов», в первую очередь Вольнея, который говорил: «Чтобы утвердиться в Египте, придется выдержать три войны: первую – против Англии, вторую – против Порты, а третью – наиболее трудную из всех – против мусульман, составляющих население этой страны». Вот эта-то, третья, требовала от Бонапарта особенно много сил и энергии. Занимаясь общественным переустройством Египта, налаживанием дружеских связей с населением, он обратил внимание на идеологический центр местного мусульманского общества – школу мечети Аль-Азхар, основанную Саладдином и являвшуюся гордостью Востока. Преподававшие в ней 60 докторов богословия постоянно занимались вопросами мусульманской веры и толкованием Корана. Понимая, что именно их суждения во многом формируют общественное мнение в стране, Наполеон всячески старался сделать богословов своими союзниками. С этой целью он регулярно встречался с ними и обсуждал Коран, просил разъяснить ему его наиболее важные места, неизменно восхищался пророком. Настроенный на примирение с мусульманами, он даже выучил наизусть несколько сур Корана и пламенно убеждал богословов и улемов, что Магомет, спустись он сегодня с небес на землю, направился бы не в Мекку, которая не является центром мусульманской империи, и не в светский Константинополь, где неверных больше, чем верующих, а именно в Египет.
Некоторые французские офицеры «омусульманивались», и Наполеон вовсе не противился этому, хотя о массовых актах обращения в ислам речь не шла. Так, 38-летний генерал Жак Франсуа Мену принял магометанство под именем Абдаллах и женился на мусульманке. Все это очень нравилось улемам. Они даже вывели особый догмат веры, который гласил: «Французы никогда не победили бы правоверных, если бы их вождь не пользовался особым покровительством пророка. Армия мамелюков была непобедимой, самой храброй на Востоке; если она не оказала никакого сопротивления, то это потому, что была греховной, неправедной. Этот великий переворот предсказан в Коране в нескольких местах».
Тем не менее, духовенство продолжало антифранцузские проповеди в мечетях. И Бонапарт решился на то, чтобы потребовать полного и всеобщего повиновения французам. Он заявил десяти «наиболее преданным» шейхам: «Нужно положить конец этим беспорядкам; мне нужна фетфа…, приказывающая народу принести присягу на верность». На это после продолжительного раздумья глава улемов Аль-Азхара ответил: «Вы хотите пользоваться покровительством пророка, он любит вас; вы хотите, чтоб арабы-мусульмане поспешили встать под ваши знамена, вы хотите возродить славу Аравии, вы не идолопоклонник, сделайтесь мусульманином; 100 ООО египтян и 100 ООО арабов из Аравии, Медины, Мекки сомкнутся вокруг вас. Под вашим водительством и дисциплинированные на ваш манер, они завоюют Восток, и вы восстановите родину пророка во всей ее славе».
Бонапарт не сказал ему ни «да» ни «нет». Впоследствии лорд Эбрингтон задал ему вопрос: правда ли, что он собирался принять мусульманство? «Вы не можете себе представить, – ответил Наполеон, – сколь многого я добился в Египте тем, что сделал вид, будто перешел в их веру». Он не верил в христианскую Троицу, а потому монотеистическая религия пророка пришлась ему по душе, но принимать ее в целом он не собирался. Не исключено, что на основе ислама Наполеон хотел создать какую-то новую веру. По крайней мере, такой вывод можно сделать из его собственных слов: «Я видел себя едущим на слоне с тюрбаном на голове и новым Кораном в руках, написанным в соответствии с новой религией, которую я основал. Я хотел объединить в этом походе опыт Запада и Востока, поставить историю на службу себе…» Дерзкое желание! Мудрый и одновременно слишком самолюбивый правитель ни тогда, ни гораздо позднее так и не понял, что это он будет служить истории, а не она ему…
Тем не менее, требуемая Наполеоном фетфа была обнародована во всех мечетях. Подчиняясь всем формальностям, которых требовали обычаи от правителя страны, он провел в августе и сентябре 1798 года три массовых праздника: фестивали Пророка, Нила и Республики во время которых были ярко разукрашены мечети, дворцы и базары, а небо расцвечивалось фейерверками. Для знати устраивались армейские парады и роскошные обеды, а бедноте бросали значительные суммы денег в мелкой монете. Неудивительно, что дивившийся всему этому народ ликовал. Но веселье закончилось вместе с праздниками. Будни же в который раз показали несовместимость новых европейских порядков, вводимых французской администрацией, с традиционным укладом жизни египтян. В силу этого даже благие намерения пришельцев истолковывались превратно и враждебно. Именно так воспринимались все нововведения в организацию городской жизни. Требования новых властей – убрать ворота в кварталах, освещать всю ночь улицы, собирать и сортировать хозяйственные отходы, проветривать постельное белье, подметать и поливать улицы – египтяне считали для себя неприемлемыми. Они отказывались выполнять их, заявляя: «Зачем менять то, что было всегда?»
Были и более серьезные случаи открытого неповиновения, обвинения арабов в измене, правда, не всегда имеющие под собой основание. Об одном из них Е. Тарле писал следующее: «Оставленный Бонапартом в качестве генерал-губернатора Александрии генерал Клебер арестовал прежнего шейха этого города и большого богача Сиди-Мохаммеда Эль-Кораима по обвинению в государственной измене, хотя и не имел к тому никаких доказательств. Эль-Кора им был под конвоем отправлен в Каир, где ему и заявили, что если он желает спасти свою голову, то должен отдать 300 тысяч франков золотом. Эль-Кораим оказался на свою беду фаталистом: “Если мне суждено умереть теперь, то ничто меня не спасет и я отдам, значит, свои пиастры без пользы; если мне не суждено умереть, то зачем же мне их отдавать?” Генерал Бонапарт приказал отрубить ему голову и провезти ее по всем улицам Каира с надписью: “Так будут наказаны все изменники и клятвопреступники”. Денег, спрятанных казненным шейхом, так и не нашли, несмотря на все поиски. Зато несколько богатых арабов отдали все, что у них потребовали, и в ближайшее после казни Эль-Кораима время было собрано таким путем около 4 миллионов франков, которые и поступили в казначейство французской армии. С людьми попроще обращались и подавно без особых церемоний».
Такие расправы, конечно же, накаляли обстановку в стране. И все же не они стали главной причиной египетского восстания. Если поначалу Оттоманская империя довольно спокойно восприняла разгром мамелюков, то после разгрома французской эскадры у Абукира политическая ситуация изменилась. Бонапарту теперь не удавалось ни укрепить отношения с Турцией, ни договориться с вождями мамелюков об их переходе на службу Республики. Вот что пишет о его переговорах с ними А. Иванов: «Через несколько дней после битвы у Пирамид он написал Мурад-бею и послал к нему негоцианта Розетта – “ловкого человека, друга мамелюков и консула Венеции”. Он сделал Мурад-бею те же предложения, что еще раньше направлял Ибрашм-бею (“сохранить за ним и всеми его мамелюками право собственности на все их деревни, а также на их дома, платить им жалованье за счет Республики – беям, как генералам, киашифам, как полковникам, а его лично возвести в сан государя с соответствующими почестями”).
Ибрагим-бей поначалу заинтересовался предложениями Бонапарта, но через неделю после Абукирской катастрофы прислал отказ: «уничтожение эскадры изменило положение вещей; не имея более возможности получать подкрепления, будучи со всех сторон окружены врагами, французы кончат тем, что будут побеждены».
Мурад-бею Бонапарт предложил еще больше: в дополнение к тому, от чего отказался Ибрагим, – «пост губернатора одной из провинций Верхнего Египта – до того времени, когда удастся облечь его суверенной властью в Сирии».
Мурад-бей принял это предложение и заявил, что «полагается во всем на великодушие французского полководца, нацию которого он знает и уважает; что сам он удалится в Иену и будет управлять долиной, от двух гор до Сиены с титулом эмира; что он считает себя подданным французской нации и предоставит в распоряжение главнокомандующего для использования по его усмотрению отряд в 800 мамелюков и т. д.».
Розетти вез этот обнадеживающий ответ Бонапарту.
Однако негоциант надолго задержался в Бени-Суэйфе и перед отъездом из города получил от Мурад-бея новое письмо, в котором говорилось, что: «Будучи уведомлен командующим английской крейсерской эскадрой о гибели французского флота в Абукире, он [Мурад-бей] не может принять на себя никаких обязательств; что если бы он подписал таковые, то стал бы их придерживаться; но, оставаясь еще свободным, он решил сам попытать счастья».