Текст книги "Настоящее - Прошлое - ... (СИ)"
Автор книги: Валентина Ad
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Я испортила всю жизнь самому любимому и родному. Ему ведь почти тридцать пять, а у него ни детей, ни жены…
Острая боль пронзившая мой мозг, заставила отказаться от размышлений. Слезы покатились еще сильнее – от безысходности и несправедливости. Я просто хочу жить! За что меня так наказывают?!!! Лучше убей меня сразу, Господи. Оторви мою голову, которая в последнее время предназначена только для боли! Вырви сердце, которое стучит то слишком быстро, то вовсе отказывается выбивать ритм! Останови дыхание, ведь я так часто не могу надышаться, хватая воздух жадно и часто! Господи, прекрати мои мучения!..
– Любимая, ты это почему на полу? – Федя заботливо взял меня на руки и положил в кровать.
– Ночью, мне было настолько плохо, что я свалилась, а на прохладном полу мне стало легче, поэтому я не стала подниматься.
– Сашенька, ты с этим не шути, не хватало, чтобы ты еще и простудилась. – Федя укутывал меня в одеяло, как в кокон. – Я на работу ухожу, вот, зашел попрощаться. Тебя я оставляю на Тамару. Она сейчас принесет тебе завтрак и будет тебя развлекать. А мне пора. До вечера. – Муж заботливо поцеловал меня в лоб.
Тома-же, не заставила себя ждать. Федор только покинул спальню, как в ней запахло вкуснейшими гренками и омлетом.
– Спасибо тебе, Томочка. Я так давно мечтала о домашней пище! Да, в больнице неплохо кормили, все-таки я имела статус VIP, но ничто не сравнится с твоим омлетом!
– Ох и подлиза ты, Шуруп. Я ведь кроме омлета и готовить ведь ничего не умею.
– Пусть это будет единственным твоим кулинарным шедевром, но это ведь – шедевр!
Как ни странно, но я с аппетитом съела все мне предложенное:
– Я давно так вкусно не завтракала, спасибо тебе, Томочка.
– На здоровье, – Тома торопливо прибрала разнос, – Шур, если ты не возражаешь, и я тебе пока не нужна, можно мне отлучиться на пару часиков?
Подруга прятала глаза, задавая этот вопрос, она однозначно чувствовала себя виноватой.
– Что за глупые вопросы? Иди, куда тебе нужно. Тем более ты меня уже накормила, а с гигиеническими ежедневными процедурами я, пока, сама справляюсь.
– Ты уверена? – хотя на лице подруги уже появилась чуть заметная улыбка и облегчение, она не могла не уточнить. – Если я тебе нужно, я обязательно останусь.
– Не стоит жертвовать своей жизнью ради моей. Хотя моей – это слишком сильно сказано. Думаю, тебе еще представится возможность со мной понянчиться… а пока… можешь смело заниматься собой.
Вскоре я осталась в гордом одиночестве. В голове вновь всплывали вчерашние разговоры Томы и Феди, но я так и не смогла найти никакого логического объяснения, кроме – Тамара, наверное, беременна. Поэтому они не хотят меня травмировать, ведь я так и не смогла стать матерью для своих малышей. Да, точно. Так очень даже логичным становится их следующий разговор.
Копаясь в собственной голове, мне практически удалось позабыть о боли, которая меня не покидала уже никогда. Вернуться с небес на землю, заставила резко подступившая тошнота.
Я едва успела добежать до туалета, когда меня начало полоскать.
Весь вкусный завтрак – коту под хвост.
От физического бессилия. От душевной боли. От безысходности и обреченности, мне вновь стало себя жалко.
– Мамочка, папочка, я так вам завидую…
Обняв белоснежного друга, я вновь расплакалась.
Я вспомнила, как мне было больно, когда я узнала, что мои родители погибли. Я плакала и проклинала все и всех, за то, что отняли их у меня. Сейчас-же, спустя годы, я им завидую. Завидую самой белой завистью. Они ушли быстро и, возможно, безболезненно. Да даже если они и почувствовали резкую боль, это было мгновение, и вечный покой…
Мне же судьба уготовила вот такой конец – мучительный и долгий.
Кое-как, спустя мысленную исповедь и казнь, я нашла в себе силы покинуть туалет.
Вернувшись в комнату, которая по всей видимости и станет моей усыпальницей, я вновь влезла на кровать. Сознательно отказавшись от просмотра телевизора, я сжалась, скрутилась, съежилась в малюсенький комочек и уснула.
Мне вновь приснился сон в котором я падала…
* * * * *
Приблизительно в таком режиме прошел месяц.
Большее количество времени я спала. Изредка меня выгуливали, как собачонку, поочередно – Тома – Федор, Федор – Тома. Практически каждый день блевала, и с каждым днем чувствовала себя слабее.
Спасибо доктору. Павел Олегович не обманул, он каждый Божий день радовал меня своим присутствием. Живое общение посещало меня вместе с Павлом Олеговичем.
Вечно занятый Федор и ежедневно контролировавшая ремонт в своей квартире Тома, большее количество времени проводили где угодно, только не дома. Они избегали меня. Возможно, им больно на меня смотреть. Возможно, у них действительно очень важные дела. В любом случае, не за что было на них обижаться – вымыта, одета, накормлена, выгуляна. Их вина была лишь в том, что они слишком меня любили, а поэтому им приходилось страдать ежедневно глядя на то, что от меня осталось.
– Павел Олегович, скажите, только честно. Долго мне еще мучиться?
– Александра, извините меня, конечно, но не стоит задавать глупые вопросы, чтобы не получить – глупые ответы.
– А почему вы считаете мой вопрос глупым? Он вполне естественен.
– Он не естественен в вашем возрасте. Вы проживете долгую, а главное – счастливую, жизнь.
Хотя я прекрасно понимала, что доктор мне нагло врет, но мне так нравилось это слышать.
– А мне почему-то в последнее время кажется, что моя «счастливая жизнь» уже в прошлом.
– Да вы еще не жили, чтобы говорить о подобном. Все у вас впереди.
Безумная задышка и колики внутри всего организма, отчетливо давали понять, что доктор все же врет.
– Александра, вам плохо?
– А вот теперь, ваш вопрос звучит глупо – мне все время плохо.
Сквозь неимоверную боль, я рассмеялась.
– Ну ведь если вы смеетесь, значит, не так уж все и плохо. Правда ведь?
Это милое, доброе лицо Павла Олеговича, одно из немногих, которое я буду вспоминать даже на том свете. Оно излучает добро. Оно пропитано заботой и лаской. А его серые глаза… пожалуй это вторые серые глаза в моей жизни, которые вызывают во мне такие теплые чувства. Глядеть в них одно удовольствие, в них нет жалости и отчаяния, которые излучают взгляды Томы и Федора, они полны надежды и решимости.
Умирать совершенно не хочется, но…
В таком режиме заканчивался год. На улице все было укрыто белым покрывалом. Народ торопливо носился с елками. Пришло то время, когда кроме панорамы за окном и телевизора, я больше не могла себе ничего позволить.
Каждый раз, когда меня усаживали в инвалидное кресло, таская, как кусок д…., мне казалось, что с меня живьем сдирают кожу. Любое физическое прикосновение, доводило меня до истерики. Желая оградить себя хотя-бы от этой боли, я добровольно отказалась от улицы. Даже мой домашний путь с каждым днем становился все короче.
Со временем моя комната стала универсальной: кухня – ванная – туалет – спортзал. Без острой надобности я редко покидала стены своей крепости, но иногда, преодолевая саму себя, я двигалась в заданном направлении не без помощи ненавистных ходунков.
– Как ты думаешь, Шуруп действительно ничего не замечает?
«Разогнавшись» на кухню, я осторожно развернулась в другом направлении.
– Томочка, ей сейчас не до этого.
– Я понимаю, но ведь я заметно поправилась.
– А она заметно истощала, а поэтому до твоего внешнего вида ей точно нет дела.
– Ты так говоришь, словно я виновата в ее нынешнем положении. Мы ведь все равно ничего не можем с этим поделать, как-то помочь, повлиять на ситуацию. Мне безумно ее жаль, но ведь кто-то умирает, а кто-то рождается. Жизнь так устроена и так всегда было, есть и будет. Знаешь, мне даже иногда кажется, что у меня обязательно родится дочь, в которую вселится душа Шуры.
Мое измученное сердце набирало бешенный ритм. Стоять, я практически не могла, всем телом повисши на несчастных ходунках я вслушивалась в каждое слово.
Как Тома может говорить о подобном, мечтать? Как она смеет меня хоронить раньше времени, ведь никто не знает, сколько ему дано пусть не прожить, просуществовать? Как она может быть настолько жестокой? Хотя… Становится понятным – почему она так редко радовала меня своим обществом. Ну что ж, Бог ей судья.
– Как ты можешь так говорить?
– В смысле?
– Что ты себе присваиваешь все заслуги – у нас.
– Что у нас?
– Дочь родится у нас, а не у тебя. Боюсь без моего прямого участия, у тебя ничего бы не получилось.
– Подумаешь. Обидели мышку…
Дальше прозвучал смешок и звук поцелуя.
Тело обмякло. Дыхание застыло. Сердце остановилось. Ходунки больше не могли помочь.
Я прекрасно осознавала, что падаю, так же прекрасно, как и то, что Федор совсем скоро станет отцом.
В голове все смешалось. На несколько минут мне показалось, что душа, покинула мое тело. Я слышала, испуганные возгласы Феди и Тамары. Я чувствовала на своих щеках удары. Я слышала, как Тома вызывала скорую помощь и в последний раз в своей жизни почувствовала губы мужа на своих, вот только это не был страстный поцелуй, это было искусственное дыхание.
Часть вторая Настоящее
«Думаешь – плакать буду,
Буду молить – вернись!
Нет! Запомни мой милый –
На плаче, не строится жизнь».
(автор неизвестен)
Несколько минут, с высоты птичьего полета я наблюдала за всем происходящим. У меня наконец-то ничего не болело. Мне впервые за долгое время было легко и хорошо. Мне даже было смешно, наблюдать за паникой, вокруг самой себя. Я наблюдала за происходящим со стороны и была совершенно счастлива, но это продлилось не долго.
Темнота. Боль. Противный писк больничной аппаратуры, первая мысль – Вернули, все’ вернули.
– Александра, вы меня слышите? Александра… Саша?
В знак положительного ответа я моргнула ресницами.
– Слава Богу! Что ж вы нас так напугали. Александра, когда я пророчил вам долгую и счастливую жизнь я точно не имел ввиду загробную. Вы нам еще здесь нужны.
Слушая доктора, мне так и хотелось прокричать – Кому я здесь нужна?!!!!
Загробная жизнь, именно то, что мне сейчас нужно. Только она избавит меня от физической и душевной боли. Может хоть на том свете начнется именно жизнь, а не мучительное существование. Боль – то что олицетворяет целиком и полностью мою так называемую нынешнюю жизнь. Боль, и ничего кроме, а всего несколько минут назад я ее не ощущала, и это было сказочным ощущением.
У вас когда-нибудь болели кости? Нет, не при переломах или к перемене погоде, или еще по какой причине. По настоящему, так, что вам хотелось самостоятельно избавиться от них, вырвав живьем их из кожи. Болели? Думаю – нет. А у меня – да. Что уж говорить обо всех остальных моих органах. Даже своим «друзьям», которые у меня появились всего несколько часов назад, я не желаю испытать когда-нибудь такую боль. А они сделали все, для того, чтобы к физическим мукам прибавились еще и душевные.
Сейчас, лежа в больничной палате мне безумно хотелось вырвать из груди сердце, душу, глаза и оглохнуть. Мне больше не хочется жить, дышать, видеть и слышать.
Господи, ну почему ты не лишил меня слуха? Почему я услышала то, что услышала? Зачем ты издеваешься надо мной?
Дьявол, если все же это твои проделки, то зачем? Я и так попаду к тебе, я это точно знаю.
– Зачем?
– Что, простите?
– Зачем вы меня вернули с того света?
Я невнятно, но старательно задала мучивший меня вопрос. Павлу Олеговичу пришлось наклониться к моему рту практически вплотную, чтобы понять сказанное.
– Что значит «зачем»? Александра, прекращайте. Вам нужно бороться. Вам никак нельзя сдаваться. Если вы меня слышите, то моргните. – Доктор на мгновенье замолчал, а убедившись в том, что я его слушаю, продолжил. – Александра, вам нельзя сдаваться. Я буду повторять это до тех пор, пока вы меня не услышите. Не думайте о прошлом, не старайтесь заглянуть в будущее. Не анализируйте, не взвешивайте «за» и «против». Подумайте о том, что если вы появились на этом свете, значит это кому-то нужно. Я сразу-же могу дать ответ на это – нужно Вам.
Стоявший все это время около моей койки доктор, придвинул стул и присел, чтобы продолжить:
– Вас растили и воспитывали родители не для того, чтобы вы сдались. Они подарили вам жизнь, а вы так легко от нее отказываетесь. Боритесь с недугом. Ваша жизнь, кроме вас самой, никому не нужна, но если она не нужна вам, это очень печально. Александра, вы красивая, молодая, очаровательная женщина, у вас обязательно будет все хорошо, только нужно поверить в это, а не складывать руки на груди. Вы ведь хотите жить, я знаю. Вы еще многое хотите сделать в этом мире и вы докажете в первую очередь самой себе, что вы сильная. Вы только подумайте, если сможете преодолеть все свои горести сейчас, то когда все наладится, вам непременно будет море по колено. Александра Валентиновна вы должны жить для себя. Не для мужа, родителей, соседей, детей и так далее – нет. Вы должны это делать – для себя. Возьмите себя в руки. Взбодритесь. Я уверен, еще год назад вы были самым жизнерадостным и позитивным человеком. Преодолевая боль. Наступая на горло всем болезням. Назло врагам, в конце-то концов, но начните активно отстаивать свое право на жизнь у болезней.
Я внимательно вслушивалась в каждое слово. Павел Олегович был прав на все тысячу процентов. Он говорил четко и ясно. Он обладал магическим даром пробуждать в человеке веру в лучшее, так произошло и со мной.
Из всего, что я услышала, мне больше всего запало в душу – назло врагам. Это именно тот стимул, которого мне не хватало. Меня похоронили заживо муж и лучшая подруга, а что мне мешает похоронить все их планы на мою смерть?
Пропитанная насквозь позитивом, я позабыла об истинной и единственной помехе к своим мечтам – болезнь. Павел Олегович красиво говорит, но ведь я не могу прыгнуть выше своей головы. Я прикована к кровати и мало чем могу помочь сама себе.
– Спасибо. – Мне было очень трудно говорить, но все же я нашла в себе некоторые силы. – Вы во всем правы, но… но… Как может выжить такое подобие человека, как я? У докторов опускаются руки… они не знают как меня вылечить, да и вообще – что со мной. А я? Как я могу сама себя излечить, если самостоятельно даже поесть не могу?
Мой врач, сидя рядом на больничной койке, открыто и уверенно смотрел мне в глаза:
– Докторам, по большому счету, наплевать – будете вы жить или окажетесь одной из неизлечимых. Мы не Боги и не ангелы, просто, когда пациент сам борется за свою жизнь, это решает все. Поймите, если вы сдались и опустили руки, то доктора тем более не станут биться головой о стену – зачем? Вас ведь и такой исход устраивает.
Слова Павла Олеговича очень медленно, но уверенно, проникали в мое сознание, а вместе с ними на меня накатывал сон. Не заметно для самой себя я постепенно отключилась, позабыв о своем докторе.
Мне вновь приснилось, что я падаю. В этот раз, прежде чем приземлиться, у меня перед глазами мелькнули силуэты Тамары с Федором. Они смеялись, у Томы на руках был младенец. Они были счастливы, а я со скоростью света продолжала падать в бездну.
Резкое приземление во сне, вновь стало причиной резкого пробуждения наяву.
Больничная палата была наполнена ярким солнечным светом. За окном вовсю сыпал снег, который переливался на солнышке, словно бриллиант. На небе не было ни единого облачка, только бескрайняя голубизна. Солнце нахально слепило глаза. Я чувствовала, как его лучи согревают не только мое тело, а и забираются в душу. Еще вчера, и практически целый месяц, небо было тяжелым и серым. Тучи грозно висели прям над домами, и казалось, вот-вот ниспадут на землю. А сегодня – сегодня самый прекрасный день.
Многие считают, что зимнее солнце не может согреть, ах как же они ошибаются! * * * * *
Утреннюю идиллию прервал стук в дверь, а затем знакомый голос:
– К тебе можно?
В палате мгновенно стало темно и повеяло холодом, хотя солнце все так же светило. Это был мой «любимый» муж.
Странно, но я ни разу, с тех пор, как оказалась в больнице, не вспомнила о нем. После вчерашнего разговора с доктором мне вообще не хотелось думать ни о чем печалящем меня, но не судьба.
Не желая тратить силы на слова, я просто повернулась в сторону двери.
– Любимая, как ты?
Муж приближался, но я отчетливо слышала еще чьи-то шаги.
– Шуруп, милая, ты нас так напугала. Как ты себя чувствуешь?
Ну конечно, как же без Тамары.
Она сначала выглядывала из-за плеча Федора, а потом стала наравне с ним.
Их присутствие говорило об одном – они не уверены, что я все слышала. Две пары глаз вопросительно смотрели на меня, но вопрос, который я в них читала, был совершенно не тем, что был озвучен.
На вопрос о моих делах, я решила не отвечать, их это точно не волнует. А вот на тот, который они побоялись задать – отвечу, только молча.
Я улыбнулась, посмотрела на Федю, потом на Тому, потом на ее живот, на котором и задержала свой взгляд.
Она, оказывается, ночью была права – я не могла не замечать округлевшие модельные параметры Тамары, но только сейчас я сполна могла ими насладиться.
– Ты все слышала.
Это был не вопрос. Федя меня очень хорошо знал, что бы правильно понять смысл моего блуждающего взгляда. Я продолжала молчать. Мне было интересно послушать их, а они будут говорить, причем много, в этом я не сомневалась. К тому же не смотря на мой позитивный настрой, физическая боль никуда не делась, и мне не хотелось ее преумножать излишними затратами энергии.
– Саша, это случайность – начал, естественно, Федор. – Мы ничего не планировали… Мы всегда недолюбливали друг друга. Ты ведь знаешь, что мне всегда нравились умные и мудрые… Том, прости. Просто… Просто… Ты пойми, невыносимо ведь видеть, как медленно умирает твой любимый человек. Ты ведь знаешь, как я тебя люби.. люблю. Я старательно избегал дома. Я начал пить. Мне был невыносимо видеть твои страдания, и только Тома, заставила меня изменить свое отношение к ситуации.
Федор все продолжал, а я смотрела то на него, то на нее. Тамара молча стояла потупив взгляд в пол:
– Она просила меня уделять тебе больше внимания, ведь ты в нем так нуждаешься, а чтобы мне было легче, заботилась обо мне, понимаешь? Я так погряз в заботах о тебе, что совершенно забыл о том, как это, когда пекутся о твоем состоянии. Когда по приходу домой на тебя ждет теплый ужин, радостный взгляд, и неподдельный интерес в голосе при вопросе – Как прошел мой день? Понимаешь, Саша, МОЙ день. Тебе просто не понять, в каком аду я жил последние несколько месяцев… Я начал пить… курить… Меня перестало волновать все в этой жизни. Ты… ты… совершенно не желая того, убивала и меня, понимаешь? Я стал чахнуть вместе с тобой, и только Тома, смогла удержать меня и заставить вновь жить. Ее позитив и жизнелюбие. Ее страсть к жизни. А еще… Она сразу, после первого секса, забеременела. Ты представляешь?! У меня скоро будет ребенок, а я ведь так об этом мечтал. Теперь мне будет для кого жить.
Господи, ну почему я не оглохла! Зачем он так со мной? За что, он так со мной? И это я должна его понять? В моем нынешнем состоянии я, оказывается, должна быть еще и понятливой? Пока я медленно чахла в своей комнате, этот кабель оплодотворял мою лучшую подругу, и после этого именно я должна его понять? А кто поймет меня? Я его убивала. А мне безумно хотелось-бы знать, кто или что убивало меня?
– Шуруп, прости нас, – проблеяла Тома.
Мое лицо натянуто улыбалось. Душа и сердце разрывались. Но я не проронила ни одной слезинки, глядя в эти подлые глаза цвета слабо заваренного чая.
Когда-то я завидовала Тамаре. Ее умению жить легко. Но я никогда не могла подумать, что принцип – Мне наплевать на то, что вы обо мне думаете, я о вас вообще не думаю, сыграет против меня.
Она просит прощение? Что мне ее «прости нас», когда она мечтает, чтобы я сдохла поскорее и моя душа переселится в ее дочурку?! Что мне ее жалкие слезы и кислая мина, когда она отобрала у меня мужа и именно она воплотит его мечту о большой семье в реальность?
Черта-с два! Не получите вы ни моей души, ни прощения, ни моей смерит! Обломитесь, лицемерные подлые твари!
Из всего этого я не произнесла ни слова, но мысли были настолько эмоциональны, что это повлекло за собой очередной приступ удушья. Снова и снова, я, словно выброшенная на сушу рыба, жадно хватала воздух, и, в очередной раз, только при помощи Павла Олеговича осталась на этом свете.
– Александра Валентиновна, вот вы зачем так нервничали, что повлекли за собой такие последствия? Обрадовались мужу и подруге? Так не стоит так на них реагировать, а то мне придется запретить им вас посещать.
– Запретите.
– Что?
– Запретите.
– Вы не хотите, чтобы они к вам приходили?
– Да.
Это было последнее слово, на которое у меня хватило духу, прежде чем я погрузилась в полудрем, умиротворенная и успокоенная снотворными препаратами.
Глупая привычка взвешивать все «за» и «против» вновь дала о себе знать. Еще глупее было то, что на моих весах было – жить или не жить. Как будто-бы я что-то могу решить.
Мысли, мысли, мысли…
А ведь Павел Олегович прав – почему я должна умирать, даже еще не пожив? Почему кто-то будет радоваться жизни, рожать детей, влюбляться, а кто-то должен гнить в земле? Но с другой стороны – судьба, а от нее, как известно, не убежишь. Хотя, кто знает, что умереть в тридцать – это моя судьба? Может моя судьба перебороть саму себя, все болезни, невзгоды и жить?
Я ведь и не жила толком. С раннего детства я была привязана ко всевозможным правилам, полностью покорившись чужим устоям, взглядам и требованиям. Желание всегда и все делать правильно, быть хорошей для всех, угодить всем, боясь обидеть или поступить неподобающе. Всю жизнь жить ради кого-то, как кому-то нужно, как кто-то считает правильным. Жить в вечном страхе – разочаровать, но почему? Я ведь не сто долларов, которые непременно нравятся всем, как удачно было подмечено кем-то, когда-то. Но если хорошо покопаться в моей жизни, то станет ясно – именно так я ее и прожила, в вечном желании всем угодить и всем понравиться, еще не осознавая того – что я не сто долларов.
В детстве, боясь огорчить родителей, я из шкуры вон лезла, только бы быть лучшей в классе – отличницей. Но, чтобы моя лучшая подруга не чувствовала себя ущербной, я старательно прикидывалась глупышкой вне школы.
В юности, вновь не желая досаждать родителям своими проблемами, я самостоятельно принимала глупые решения, причиняя тем самым боль всем – включая и саму себя. В то же время причина, с которой началась моя безрассудная взрослая жизнь, скрыта тоже в желании угодить. Я ведь просто пошла на поводу у подруги, поэтому отбросив книги, я последовала за ней на пляж и ринулась в омут с головой. Аборт – итог, всего этого. А отсутствие детей – последствие. Страх быть белой вороной толкнул меня в постель со взрослым женатым мужчиной. У всех моих подруг давно ЭТО было, а чем я хуже? Желание быть такой как все нормальные подростки, двигало мной, когда я связалась с Дроном. Желание отблагодарить Федора за его преданность на протяжении долгих лет – вылилось в брак.
Страшно, но я ведь и не любила никогда… Я думала, я искренне верила, что полюбила, но ведь это было не так.
Подумать только, прожив тридцать лет, только на пороге смерти я смогла разобраться в себе. Только сейчас я смогла сделать переоценку прошлого.
Сделав вывод, должно было бы полегчать, но от чего-то стало больно и грустно. Жизнь закончится не сегодня, так завтра, а я ею так неправильно распоряжалась. Не так жила, не тем дорожила, не тех любила…
Подведем черту: Я одна. Больная, никому ненужная женщина. У меня не осталось никого. Родители умерли. Дети так и не появились. Муж ушел. Жизнь прекрасна!!!...
Нет, я ошиблась, я не одна. Здоровый сарказм меня все-таки не покинул.
Неделя самопознания протекала быстро. Павел Олегович никого ко мне не пускал, оставаясь единственным моим собеседником.
Изучая прошлое, я внимательно слушала наставления доктора о настоящем.
К концу недели мне захотелось жить. По-настоящему, не для кого-то – для себя.
Моя душа наполнилась теплом и надежной – меня действительно ждет еще все впереди. Я научилась любить себя даже такой, и мне безумно захотелось выздороветь.
Каждый новый день я благодарила все силы природы, всевышнего и все вокруг, за то, что даровали мне его. Каждый день я уже не вымучивала, а старательно перебарывая боль проживала, на сколько это было возможно в моем положении.
Я сама попросила доктора возобновить мои прогулки. Я с аппетитом кушала, хотя через раз все съеденное выходило наружу. Я перестала отказываться от лечебной гимнастики и массажа. Я даже попросила пригласить парикмахера, чтобы сменить «тифозную» прическу, которая болела вместе со всем организмом, на стильную стрижку.
Физически мне не стало лучше. У меня все так же болело, и все так же не было сил. Я не начала бегать и не набрала нужный мне вес. Я не стала здоровой, но я смогла стать счастливой, насколько это понятие можно применить к моему состоянию. Я больше не жалела себя и не проклинала эту несправедливую жизнь. Стиснув зубы, я терпела боль, принимая ее как нечто необходимое, перед бескрайним и безоблачным счастьем, полном здоровья и любви.
Я была готова встретить Новый год, с полной уверенностью что переживу его и еще много-много лет после.
– Паш, а Федор все еще является, или уже покинул затею увидеть меня?
Павел Олегович не так давно стал для меня просто Пашей, а я ему Сашей. Мы отказались по взаимному соглашению от официальных Александр и Павлов Олеговичев.
– Он приходит каждый день, вот и сегодня уже был. Обещал завтра обязательно передать тебе новогодний подарок.
– Можешь разрешить ему меня навестить. Я больше не злюсь на него и не обижаюсь. Я ничего к нему не чувствую и будет справедливо, если я ему об этом скажу, облегчив свою душу. Я хочу вступить в Новый год честно. Начать все с нового листа. Белоснежного и огромного. На нем не будет места прошлому, с которым я хочу попрощаться, не будет планов на будущее – оно никому не известно, будет только настоящее.
– Как пожелаешь. – Павел сиял от счастья. – Уже завтра двери твоей палаты будут вновь раскрыты для всех желающих.
– Уж слишком громко сказано.
Желающих меня навестить кроме Федора, ну, возможно еще Тамары, нет. Когда только со мной началась вся эта история, меня навещали сотрудники моего ресторана, коллеги и даже Борис Сергеевич заходил, однажды, но сейчас. Сейчас никому нет до меня дела. Ну и ладно. Еще чуть больше недели назад эти мысли вызвали бы у меня слезы, но не сегодня. Сегодня мне все равно интересна ли моя персона кому-то, главное, что она стала интересна мне.
Как и обещал Павел, уже на следующий день ко мне явился Федор.
* * * * *
Должна признаться, я ожидала, что он придет ко мне словно побитая собака: измученный угрызениями совести, душевными терзаниями и еще Бог знает чем. Мне казалось, после последнего нашего разговора он все же осознает, какого масштаба боль причинил мне. Я хотела великодушно простить его, тем самым очистить свою душу, но ничего не вышло. Я лишь убедилась еще раз в правиле – человек предполагает, а Господь располагает.
Первым делом Федор протянул мне небольшого размера ярко упакованный сверток, который я демонстративно отложила в сторону, даже не поблагодарив. Видимо, это и был тот самый новогодний подарок, о котором говорил Павел, но сейчас мне не было до него дела.
Мысленно отметив, как хорошо выглядит все еще мой муж, я настроилась выслушивать его.
– Саш, у нас с Томой, через пару месяцев родится ребенок, и я пришел просить твоего благословения. Ты только представь, у нас будет малыш. Я просто не хочу брать грех на душу, и мне хочется услышать, прежде чем… прежде…
Даже при упоминании о еще не родившемся дитяти, глаза Феди начинали излучать блеск, как когда-то, узнавая о нашем будущем малыше. Он радостно и восторженно готов был кричать об этом на весь мир, этого он не мог скрыть даже от меня. Да он и не старался. Жизненные уставы Томки видимо пленили его полностью, и он уже не задумывается о моих чувствах, он просто радуется своему счастью.
– Что замялся, договаривай – … прежде чем я умру, и смело продолжай.
Озадаченный моим спокойствием и всем сказанным Федор неуверенно продолжил:
– Пойми, мы пытаемся строить семью. Тома безумно хотела ребенка, я всегда мечтал… Я не люблю ее так, как тебя, но я безумно хочу стать счастливым отцом. Давай посмотрим правде в глаза – ты очень слаба… – Федор так и не смог сообщить мне лишний раз о моем нестабильном положении в этой жизни. – Я молодой мужчина… рано или поздно я все равно решился бы построить новые отношения, почему-же не сейчас? Тебе ведь не станет легче, даже если мы разойдемся и я откажусь от малыша… Да я так и не поступил бы никогда. Я тебя безумно любил и буду любить всегда, но позволь мне быть счастливым. Позволь счастливо прожить свою жизнь. Разреши соединить свою судьбу с судьбой Тамары. Нам нужно твое благословение, ведь по-другому мы никогда не сможем спокойно жить. Сашенька, любимая, скажи что ты не против, не лишай нас возможности прожить счастливо.
Я внимательно смотрела и слушала мужа. Мои чувства были смешаны и не понятны даже мне самой:
– Я не возражаю.
Было странно понимать, что эти слова я произношу достаточно честно. Я действительно ничего не имела против, но не потому, что я такая хорошая, а потому, что – плохая. Независимо от финала моей жизни, я была уверена в том, что этот мужчина мне больше не нужен. Он хочет быть счастливый без меня – отлично.
– Сашка, ты точно не возражаешь? Мне важно это знать.
Федор упорно настаивал на ответе, а мне с каждой минутой все тяжелее было дышать.
– Точно. Будьте счастливы. – Собравшись с силами я, глядя в некогда любимые серые глаза, добавила – Федь, оставь меня, пожалуйста.
– Саш, мы с Тамарой … Нам… Мне не хотелось-бы, что бы ты нас проклинала… Мне точно нужно знать, что ты не против, а то ведь мы… мы… никогда не сможем спокойно жить.
Как много слов. А сколько надежды и мольбы во взгляде. Мой муж все никак не может от меня отстать, он печется о своем безоблачном будущем, а я?
Мне многое хотелось ему сказать, но не было ни сил, ни желания, может быть, последние секунды своей жизни тратить на этого… я не знаю, кем он есть после всего, но точно не моим мужем:
– Я вас благословляю.
Желая остаться, наконец-то, наедине со своими мыслями я коротко, но максимально ясно отчеканила и отвернулась к стене.
– Спасибо, родная. Ты у меня самая лучшая.
Слова Федора были пропитаны облегчением и некой благодарностью, но почему-то от второй половины сказанного мне стало тошно. Как можно одновременно быть заботливым мужем и самой законченной свольчью-эгоистом?
Я почувствовала, как тяжелая рука на секунду коснулась моей головы, затем последовали удаляющиеся шаги и глухой стук двери. Видимо, полностью удовлетворенный моим ответом супруг, решили удалиться. Оставив, наконец, меня в покое.
