Текст книги "Бахтияра (СИ)"

Автор книги: Валентина Ad

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

   Голос врача звучал холодно и безразлично. В Валентине Дмитриевиче не было и намека на заботу свойственную Ивану Варфоломеевичу при всей его мнимой отрешенности. Даже его внешность была какой-то грубой, а опущенные вниз уголки губ и чрезмерная худоба, придавали образу некой жестокости. Иван порадовался про себя, что его Бахтияра попала в руки другого врача, который умел переживать за своих пациентов. Хотя иногда его тоже можно было упрекнуть в бессердечности. Но этот, это врач подходил именно для его случая. Ни тебе лишних расспросов – "а зачем вам это?", и тому подобное. Ни нравоучений и предостережений. Вопрос – ответ. Все предельно ясно.

– Спасибо вам, Валентин Дмитриевич. Вот только где и когда я смогу пройти то, что вы рекомендуете?

   Все так же равнодушно, доктор заполнил несколько направлений на процедуры и протянул небольшой бланк Ивану.

– Вот, держите. После того, как получите результат, жду вас у себя. Пока это все, чем я могу быть вам полезен. До свидания.

   «До свидания» в голове у Ивана прозвучало как «проваливай», что, собственно, он и сделал.

   Получив 80% уверенности в том, что он на правильном пути, Иван поспешил повидаться с дочерью. Он безумно скучал по своей малышке, но то чему он уделял время, пренебрегая встречами с ней, было важно для их обоих.

   Минуя лифт, Иван поспешно направлялся к выходу, чтобы резво пробежаться по ступенькам. Он никогда не отказывал себе в малейшей физической нагрузке, ощущая, таким образом, себя живым.

    Уже на выходе, краем уха Иван услышал старческий голос пропитанный тоской и обидой.

– Господи, что за жизнь-то такая. Пить нельзя. Курить нельзя. Зачем жить-то спрашивается, а, дочка?

   Речь тяжело дышавшего человека заставила Ивана обернуться. Пожилой дедушка с помощью медсестры выходил из лифта. Молоденькая девушка изо всех сил удерживала повисшего на ее руке мужчину, который был очень даже плотного телосложения. Мужчина задыхался, кряхтел, пыхтел, шел очень медленно, но чувство юмора осталось при нем. А может это был не юмор?

   Иван на несколько минут задержался, провожая взглядом «веселую» парочку. Странно, смысл жизни для одного заключается в курении и алкоголе, а Иван не понимал зачем жить, если с его девочкой случится худшее. Дедушке явно было под семьдесят и стопроцентно у него были проблемы с сердцем. Ивану стало его жаль, ведь у него однозначно должны быть и дети и внуки, даже правнуки, а все его радости выходит это никотин и спирт. Это грустно. Но самое печальное то, что Иван может курить до беспамятства, нажираться до «немогу», но его это совсем не радует. Больше всего на свете ему хочется, чтобы его девочка была живой и здоровой, даже если для этого ему придется отказаться от собственной жизни полной всего, что жизненно необходимо другим.

– Да, каждому свое. – Прозвучало в пустоту, а в памяти возникли неблагополучные семьи, которых в его отделении милиции стояло на учете приличное количество, вот тем родителям точно дороже всего была водка. Как так можно Иван не понимал тогда и отказывался понимать сейчас.

    *****

   Иван ничего не рассказывал Софие о своих планах. Он сначала хотел убедиться в том, что он годен, и только потом поговорить с женой. Он обязательно все ей расскажет, только немного позже.

– Ооо, не может быть, это ты? Какими судьбами? – саркастично выпалила София едва завидев мужа на пороге ненавистной палаты. – Неужто наш идеальный папочка решил почтить нас своим присутствием? Спасибо вам.

   София резко вскочила со стула и демонстративно низко поклонилась. На что Иван ничего не сказал и никак не отреагировал, а только подошел как можно ближе к дочке. Он легонько провел ладонью по ее щечкам, а затем подарил по одному поцелую глазам, носику, щечками и губам.

– Как она? – Иван прошептал как можно тише, боясь разбудить Бахтияру.

– А тебя это еще волнует? – не успокаивалась убитая горем и отчаянием София. – Ты практически не заходишь сюда. Вот уже два дня как я не знаю, что мне ответить дочке на извечный вопрос «где папа?». Всякий раз, как она открывает глаза они ищут тебя! А я не знаю, что ей ответить. Все время приходится выдумывать небылицы типа «папа вышел в туалет» или «папа пошел купить тебе вкусняшки» или еще что. Вот только я не очень умею врать! И разочарованный взгляд Бахтияры очень красочно мне об этом напоминает. Черт, Иван, тебе что на самом деле плевать? Ты сдался? Скажи – ты сдался?

   В эту минуту Ивану впервые в жизни захотелось влепить жене пощечину. Он ненавидел ее за эти слова, но в то же время пытался обуздать злость, заставляя себя понять ее чувства и принять их. За прошедшие два дня он бывал в палате, вот только София дремала вместе с Бахтиярой и, понятно, что не могла его видеть. Но это не важно. Он не станет оправдываться. Она потом все поймет. Вот только как она вообще могла предположить что он мог сдаться, практически всю жизнь упрекая его в чрезмерной любви к дочке и приравнивая его чувства к одержимости?

– София, я бы с удовольствием объяснил тебе, где пропадаю, но еще слишком рано. Скажу больше, я буду продолжать пропадать еще некоторое время. Может день, или два. Так нужно. Ты уж постарайся не делать скоропалительных выводов. – Иван подошел к жене и нежно обнял ее за плечи. – Даже думать не смей, что я кого-то из вас разлюбил или же стал любить меньше. Вы вся моя жизнь, и запомни, сдаться я могу лишь тогда, когда буду знать, что все у вас обеих в полном порядке.

   Затем Ивану захотелось поцеловать Софию. Он так давно не делал этого. Он уже и не помнил, какими сладкими могут быть ее губы. Он бы никогда в жизни не смог ударить Софию, даже будучи в маразме, он все равно бы помнил, что она мать его Бахтияры и его любимая и единственная жена. Он любил ее все так же, как и много лет назад, даже сильнее.

   В этот день Иван больше никуда не уходил, чтобы уже на следующий вновь исчезнуть.

    *****

   Процедуры, которые Ивану назначил Валентин Дмитриевич, оказались не такими  уж и простыми. Это не было похоже на все то, что осталось у Ивана позади. Коронография и зондирование сердца это мини-операции, к которым нужно было готовиться заранее, а любая операция это не просто «пописать в баночку».

   Ивана госпитализировали и запретили в течении шести часов принимать пищу и воду. Он провел шесть бесконечных часов в ожидании, настраивая себя на превосходный результат. Нет, он нисколько не боялся предстоящих мероприятий, просто ему очень сильно хотелось чтобы с его органами было все в полном порядке.

    Во время исследования Иван находился в полном сознании. Через бедренную артерию ему ввели котетор, предназначением которого было добраться до нужного органа. Иван лежал на столе, а рентгеновская камера  вращалась вокруг него, записывая изображение сердца под разными углами, за чем он наблюдал с огромным интересом. Еще ему вливали какие-то лекарства с помощью стоящей рядом капельницы, а к коже на груди были прикрепленные ЭКГ-электроды, маленькие холодные присоски. Время от времени его просили покашлять или глубоко вдохнуть. Иногда Иван чувствовал легкий приступ тошноты и некий дискомфорт при продвижении катетера по сосудам. Но все это было слишком незначительным для него дискомфортом.

   Лежа в одной больничной рубахе на операционном столе, будучи при этом привязанным тугими ремнями, Иван наслаждался биением собственного сердца. Он отчетливо слышал, чуть ли не впервые в жизни, как его «мотор» успешно перекачивает потоки крови. Иван чуть заметно улыбнулся, представляя как этот самый «мотор» своей мощью вытащит его малышку из пропасти.

   Процедура не заняла много времени, а после всего, Ивану назначили строгий постельный режим на целых восемь часов. Этот факт безумно его расстроил, так как в эти часы с его девочкой могло произойти все что угодно, но ослушаться докторов, он не решился. Сейчас он не может рисковать собственным здоровьем как никогда в жизни, тем более на кону была уже не только его собственное благополучие.

   Все, что требовалось в ближайшее время от Ивана, это пить больше жидкостей, содержащих калий – фруктовые и овощные соки. На следующий день ему нужно было сделать еще одну кардиограмму сердца, для исключения повреждения миокарда. Затем, летящей походкой, он направится прямиком к Валентину Дмитриевичу за своими   ста процентами.

– Что ж, я готов вам сообщить то, что вы желаете услышать. Вы хоть завтра можете стать донором для подходящего реципиента. К моему удивлению, каких-либо отклонений в размерах камер, их конфигурации, толщине стенки и ее движении, направлении кровотока, движении клапанов – не выявлено. Проведенные исследования показали, что коронарные артерии проходимы и имеют гладкие контуры. Зондирование сердца позволило измерить давление в камерах сердца и сосудах, которое у вас тоже в норме. Поздравляю, вашему сердцу могут позавидовать многие из нынешней чахлой, испорченной и дефективной молодежи.  Вы донор, о котором многим приходится лишь мечтать.

   Все, сказанное холодно и безразлично, зажгло огромный огонь в пока еще Ивановом сердце. Доктор сам того не подозревая попал в самое «яблочко» с нуждающейся в чужих сердцах чахлой молодежью, тем более что одной из представителей этой самой «молодежи», как бы ни было грустно, являлась его Бахтияра. Только для нее одной предназначалось то, о чем другие могли лишь мечтать.

   На лице далеко не юного мужчины появилась искренняя и неподдельная улыбка, такая, на которую были способны лишь непорочные и не познавшие жизненной жестокости юнцы. Слова Валентина Дмитриевича, были самым прекрасным из всего, что Ивану доводилось слышать за последние два года.

   Гордость за самого себя распирала мужчину изнутри. Ивану было чем гордиться. Он был горд от того, что не сорвался и не стал злоупотреблять алкоголем, не вернулся к вредной привычке обжигать легкие никотином, хотя иногда так хотелось. Он был просто счастлив от того, что не угробил такой жизненно важный, как оказалось  не только для него, орган. Слова молодого врача  лишний раз убедили его в том, что к болезни собственной дочери он не имеет никакого отношения. Физические нагрузки, в которых его часто упрекала София, да и он сам, были совершенно ни при чем. За все 42 года жизнь достаточно его потрепала, но его сердце было практически идеальным. Соответственно не нагрузки на хрупкий детский организм стали причиной их семейной драмы. Так, наверное, должно было быть.

– Спасибо вам, Валентин Дмитриевич. И, если позволите, последний вопрос?

  Доктор без энтузиазма оторвал глаза от письменного стола:

– Слушаю.

– Отец может стать донором для собственного ребенка?

   Через секунду врач снова опустил глаза, после чего последовал очередной лаконичный ответ:

– Да. У нас это называется – сингенная трансплантация. А сейчас, если у вас закончились вопросы, я не стану возражать против вашего отсутствия в моем кабинете.

– Да. Конечно. Еще раз, спасибо.

   Покидая кабинет Валентина Дмитриевича Ивану, как назло, захотелось закурить – « И все-таки дедушка был в чем-то прав. Курение хоть и приносит вред, но ведь и удовольствие тоже». Парадокс, но радуясь тому, что собственное здоровье в его годы очень даже ничего, ему моментально захотелось его немного поубавить. Ооо, как бы сладко он сейчас втянул в себя вредный дым! Его легкие медленно наполнились бы никотином, а по всему тело прокатилась едва заметная дрожь от наслаждения. С непривычки немножко закружилось бы в голове… Выдохнув одну порцию, он обязательно втянул бы в себя следующую, а потом еще и еще, и всякий раз испытывал бы неимоверный кайф!

   Но это все было «если бы». Как бы ему ни хотелось навредить собственному здоровью, теперь он не имел на это права. Его здоровье уже не принадлежит только ему.

   Занимаясь всеми прописанными процедурами, Иван вот уже два дня не навещал свою Бахтияру. Всей своей душой, он был рядом с дочуркой, но его тело в это время подвергалось необходимым процедурам, о которых он намеревался сообщить Софие.

   Он не шел, он летел на крыльях надежды на светлое будущее свой Бахтияры. Приближаясь к до боли знакомой палате, мужчина все же притормозил. Ивану просто необходимо было собраться с мыслями и сформулировать ту речь, которую должна услышать София. Это будет нелегко, но он должен был это сделать.

   Практически на пороге Бахтияриной палаты, Иван попятился назад. Собраться с мыслями он решил в фойе неподалеку, боясь, что у палаты София внезапно может его обнаружить, когда он еще не будет готов.

   Взгляд Ивана устремился в окно, за которым уже несколько дней подряд радовало своим теплом осеннее солнышко. Он пытался насладиться этими лучами и впитать всю прелесть этой прекрасной поры, пусть даже сквозь больничные окна, так как знал, это его последняя осень. Он больше никогда не сможет прогуляться по осеннему парку. Никогда не сможет угостить прыгающих с ветки на ветку белок припрятанным в карманах лакомством. Никогда больше не увидит, как оголяются до последнего листочка деревья. Странно, но раньше ему не доводилось так пристально обращать внимание на подобные прелести, и только сейчас, когда подходит момент прощания со всем этим, он все вокруг воспринимает и видит в другом свете. Но большая странность была в том, что он абсолютно ни о чем не жалел. Он легко простится с жизнью; со всеми не прожитыми закатами и рассветами; с осенним листопадом и зимним снегопадом; с весенней капелью и летним звездопадом. Он готов отказаться от всего, только бы его малышка смогла еще долгие годы наслаждаться всем тем, что так нравилось ему.

   В их семье была одна маленькая, но милая традиция – осенью, в момент когда все вокруг пестрило разнообразнейшими красками, Иван вывозил семью в лес или парк, и все они приступали к поискам элементов для будущих коллекций. Каждый из них делал это втайне друг от друга.  Как бы ни сторонились они один одного в этом процессе, у него с Софией часто многие растения были идентичными. Зато их Бахтияра всегда собирала самые эксклюзивные букеты. Ивана всегда удивляла и умиляла способность дочки отыскать самые прекрасные краски для своего гербария. Она занималась поисками своих шедевров на том же периметре что и он, но лишь пару раз в их букетах случилось встретиться листьям с одного и того же дерева. Иван даже подшучивал, говоря что из нее выйдет не плохой опер. Бахтияра всегда любила осень, а Иван любил все времена года,  только бы рядом была его малышка.

   Окунувшись в теплые воспоминания Иван словно улетел за грань и только импульс посланный мозгу глазами смог вернуть его в реальность. Совершенно случайно его взгляд замер на прекрасной картинке, о чем незамедлительно сообщил куда нужно. Карапуз непонятной половой принадлежности в ярко оранжевом комбинезоне удерживаемый сильной мужской рукой за капюшон, старательно собирал лежавшие на земле листочки. Шаги ребенка были неуклюжими, но он целенаправленно продолжал заниматься своим делом, изо всех сил стараясь не упасть под тяжестью собственной попы. Малыш, казалось, тщательно отбирает экземпляры в собственный осенний букет, места в котором не было никаким листочками, кроме ярко желтых и почти красных.

   Сердце Ивана защемило. Вмиг пришло четкое осознание того, что с ним этого больше никогда не произойдет. Он больше никогда не сможет так же беззаботно радоваться листопаду, шагая, рука об руку, с собственным ребенком.

  Ноющая боль где-то под ребрами продлилась не долго. Чувство сожаления быстро сменилось чувством радости. Да, он не сможет больше прогуливаться по осеннему парку, по зимнему лесу и весеннему лугу, но ведь его дочь сможет собрать еще не один гербарий, слепить не одну снеговую бабу, и поймать не одну бабочку, а это того стоит. У его Бахтияры впереди не одна прекрасная осень, а на свой последний гербарий для нее, у него еще есть время собрать несколько десятков золотых листьев.

– Сонь, – спустя какое-то время, собравшись с мыслями, Иван уверенно перешагнул порог палаты, – давай выйдем.

– Папа, папочка! – тут-же послышалось с больничной койки.

   Иван полагал, что Бахтияра, как часто случалось в последние дни, скорее всего спит, и никак не рассчитывал на беседу с ней. Он так сильно любил своего ангела, что просто на просто боялся этой, пусть даже последней встречи глаза в глаза. Он боялся взболтнуть лишнее. Или выдать свои истинные переживания и эмоции совершенно не нужными сейчас слезами, которые точно не были бы скупыми мужскими. Он обожал то чудо, которое сотворил, и ему абсолютно не хотелось расстраивать ее или же показывать свою слабость. Иван знал, Бахтияра во всем старается быть похожей на него, а поэтому сейчас он должен выглядеть более сильным, чем когда-либо. Дочь должна запомнить его именно таким, чтобы на протяжении всей своей долгой и счастливой жизни наследовать его силу. Чтобы перед самыми неожиданными поворотами в своей судьбе, она с гордо поднятой головой находила силы шагать дальше. Так, как это делал ее отец.

– Да, милая. Я здесь, моя хорошая. – Иван прижал свою крошку к груди, на сколько ему это позволили сделать многочисленные проводки и капельницы, захватившие крохотное тело в слишком длительный плен.

– Папочка, пообещай, что ты никогда меня не бросишь. Обещаешь?

   Иван не мог видеть лица дочки в этом момент, но он чувствовал ее внутреннее напряжение и понимал, она изо всех сил держится чтобы не заплакать.

– Обещаешь?

– Да, милая. Куда же я без тебя? Я всегда буду рядом. Даже когда ты не будешь меня видеть, знай, я намного ближе, чем тебе кажется.

– Папочка, мне приснился сон… – Малышка замолчала, чтобы перевести дух. Ей было тяжело даже дышать, а говорить и дышать одновременно, она уже практически разучилась. – Мне приснилось, как в своих ладонях ты протягиваешь мне пылающее ярко-алое сердце. Я беру его в свои ладони и оно начинает бешено пульсировать, согревая меня своим теплом. Мне давно не было так тепло, как во сне… А ты исчезаешь. Ты просто растворяешься, как утренний туман. Помнишь тогда, когда ты в последний раз брал меня с собой на рыбалку. Тогда ведь был очень сильный туман, и он ведь рассеялся с яркими лучами солнца, как и ты… – Бахтияра все крепче жалась к отцовской груди, а в собственной резко почувствовала невыносимую боль. – Папочка…

   Руки Бахтияры безвольно разжались, и она рухнула на больничную койку начиная биться в легких конвульсиях. В палате моментально началась паника. На крики Софии прибежали медсестры. Вскоре в палате появился и Иван Варфоломеевич. Бахтияру срочно увезли в реанимацию, а по истечении двух часов доктор вынес свой приговор.

– В этот раз нам удалось спасти вашу дочь. Но, если в ближайшие сорок восемь часов для нее не найдется подходящего сердца, мы ее потеряем. Мне жаль, но «список ожидания» в этот раз не в вашу пользу, а инородное для нее сердце больше не может находиться в ее организме.

   Слова доктора прозвучали ужасающе. С Софией случилась истерика, по истечении которой Иван все же решил начать свой разговор.

   Более подходящего момента могло попросту не быть. Напичканная успокоительными София была не способна остро отреагировать на его слова. Да и никакая новость на свете не может прозвучать более жестоко, как то, что она уже услышала.

– Родная, – сидя у Софииной койки, Иван нежно держал ее за руку. – Родная моя, милая, я прошу тебя лишь об одном – пойми меня правильно и прости.

   Иван смело посмотрел супруге в глаза, в которых больше не было надежды, и в тот же час понял – она поймет его, но вряд ли сможет простить. Может со временем, когда Бахтияра подарит ей внуков, но сейчас это будет для нее лишь еще одним ударом судьбы.

– Видит Бог, я не желаю причинять тебе лишнюю боль, но… София, у нашей дочери будет новое сердце. Я тебе это обещаю. – Иван так и не смог быть честным до конца, глядя в безжизненные глаза жены. – Она обязательно будет жить. Ты еще выдашь нашу дочь замуж и сможешь поняньчить внуков. Вы с ней еще не один раз съездите на море и прогуляетесь по лесным тропинкам. Ты обязательно научишь нашу дочь вкусно готовить борщ, как умеешь только ты. Ты… Ты многому ее научишь… Нет, я не сошел с ума, я просто верю в чудеса, которые время от времени должны случаться вопреки здравому смыслу. Тебе ведь известно, я когда-то обещал крошке Бахтияре, что сделаю все возможное, чтобы она была счастлива, так вот, я намерен выполнить свое обещание. Она будет счастливой. Обязательно будет. Эти кошмарные пару лет вскоре будут казаться вам лишь страшным сном, поверь. София, ты отдыхай сейчас, а я должен идти. Обещаю, скоро вернусь. Кстати, ты можешь даже запретить ей посещать невыносимое для тебя карате и записать ее в художественную школу, как всегда хотела. Мне кажется, из нашей малышки получится не самый плохой художник. А еще, если она того захочет, вы можете завести щенка. Я не стану возражать против четвероногого товарища в нашем доме. Пусть он станет для Бахтияры лучшим другом.

   В полностью одурманенном лекарствами состоянии, Софие с трудом удавалось разобрать то, о чем говорил ей Иван. Большую половину из всего сказанного мужем, ее мозг так и не воспринял. Его слова напоминали ей некий бред. Единственное, что проникло в ее душу это то, что он дал ей обещание – их малышка будет жить. ЕЁ малышка – будет жить.

– Иван, не знаю, что у тебя в голове, но скажи что ты не обманываешь меня сейчас. Поклянись, что все, что ты только что проговорил, сбудется. – Крохотная надежда зажглась в этот миг в глазах у Софии, а Ивану больше ничего и не нужно было. Сейчас он был полностью уверен в правильности своего отчаянного решения.

– Клянусь, родная. Все будет именно так, как я сказал. Ты ведь знаешь – слово офицера.

– Спасибо. – Точка в их недолгом разговоре была поставлена.

   София тут же прикрыла глаза и моментально окунулась в мир сновидений. Слова мужа сладким медом разливались по ее уставшему телу и пробирались глубоко в подсознание. Она знала – слово офицера священно для ее Вани, а значит, их девочка будет жить.

   В этот раз ее потусторонний мир был по-особому красочным, а не тревожным и черным, как обычно для последних месяцев ее жизни. Впервые за последние пару лет Софие удалось по настоящему сладко уснуть.

   В то время как его жена предавалась настоящему умиротворенному отдыху, у Ивана были намечены дела поважнее дневного сна. Абсолютно ничего не подозревающий Иван Варфоломеевич дал ему отсчет времени, который был слишком мал – всего каких-то сорок восемь часов. А дел было не так уж и мало.

   В свой восьмичасовой период реабилитации Иван имел возможность составить четкий план действий. Первое, чем решил заняться – грамотно оформить завещание и упорядочить всю свою документацию.

– Вы уверены, что то, что вы мне предлагаете узаконить, и есть ваше завещание? – Женщина нотариус лет тридцати, подозрительно поглядывала то на исписанные от руки листы бумаги, то на измученного мужчину сидящего в ее кабинете. – Я не уверена, что имею право…

– Я ожидал чего-то подобного, – Иван только улыбнулся и протянул нотариусу новый документ. – Вот, это справка, подтверждающая мое вполне нормальное психическое состояние, заверенная главврачом одной из ваших киевских поликлиник. А еще, я на словах могу вас заверить, что нахожусь в здравой памяти и полностью отвечаю за каждое изложенное на бумаге слово.

   Девушка придирчиво всматривалась в предложенный документ, оспорить который у нее не было никаких оснований. Разве что личностное убеждение в ненормальности сидящего перед ней мужчины.

– Что ж, вынуждена признаться, подобное в моей практике впервые.

– Поверьте, в моей тоже. – Попытался пошутить Иван.

– Тогда я, пожалуй, приступлю к делу.

   Пока Иван разглядывал висящие на стенах кабинета дипломы и бегло осматривал небольшую библиотеку, нотариус занималась своим делом – изучала документы, которые ей было поручено узаконить.

– Все готово. Держите. – Девушка протянула Ивану бумаги. – Вы все грамотно составили. Теперь только распишитесь везде, где я указала галочкой и все. Надеюсь, по судам меня за это не затаскают, – иронично улыбаясь, нотариус одну за другой пропечатывала страницы своими штампами.

– Не волнуйтесь. Это лишь формальность, вас никто не тронет, честное слово. Вы же видите что я в своем уме, так что вам нечего опасаться. – Иван бережно собрал все документы в папку. – Все это для того, чтобы мою семью не затаскали потом по судам. Так сказать, стараюсь сделать все правильно. По закону. Благодарствую и спешу удалиться. – Иван поспешно откланялся и исчез за дверью.

– Очень сильно сомневаюсь, что в своем уме можно завещать ТАКОЕ, – раздалось уже в пустом кабинете. – Но, собственно, какое мне до этого дело.

   Из нотариальной конторы Иван направился прямиком домой, точнее в их временное с Софией жилище, съемную гостинку на окраине Киева. После того, как они продали свою квартиру в провинции и перебрались в столицу, незнающая ни одного ремонта в своей жизни малюсенькая комнатушка, стала их домом. Но их мало волновал внешний вид временного пристанище, тем более что они практически дневали и ночевали в институте Амосова.

   Прежде чем покинуть родной город они избавились не только от жилплощади, а и от всего, что находилось на ее квадратных метрах, начиная с утюга, заканчивая домашним кинотеатром. Различный хлам типа ложек, вилок, тряпок и прочего барахла, отправили в деревню к Софииной матери. Багдасаровы прихватили с собой в столицу лишь документы и еще кое-что. Именно это «кое-что» было просто необходимо сейчас Ивану для воплощения в реальность своего плана.

   «Кое-чем» был тридцатикалиберный пистолет ТТ, приобретенный Иваном несколько лет назад в силу своей профессиональной деятельности. Делая подобную покупку, он и представить не мог, какую службу этому оружию предстоит сослужить в не таком уж и далеком будущем. Подобное применение ему даже в страшных снах никогда не снилось. Но реальность порой бывает гораздо трагичнее и страшнее, даже самых ужасных ночных кошмаров.

   Из одного единственного кухонного шкафчика Иван извлек пестрящую красочными цветочками банку. Когда-то в ней хранились сладости, которые просто обожала его Бахтияра. Сейчас, эта жестяная банка служила «домом» для его стального товарища.

   Аккуратно сняв крышку, Иван уловил едва ощутимый запах ванили вперемешку с запахом пороха. В небольшой коробке сладость и горечь смешались воедино, словно вся его жизнь. Иван натянуто улыбался поглаживая холодную сталь, а в глазах мерцали немного сумасшедшие огоньки.

– Что ж, дружочек, хватит тебе пылиться, пора уже службу сослужить. Ты уж не подведи.

   Приняв душ и сбрив почти двухнедельную щетину, Ивану чуть ли не впервые в жизни захотелось принарядиться.

   В стареньком платяном шкафу мужчина легко нашел себе подходящий наряд. На трех полках валялись груды не глаженного белья и только на одном единственном тремпеле висел, укутанный в целлофан, элегантный мужской костюм. Это, пожалуй, была одна из немногих вещей напомнившая ему что когда-то, они жили прекрасно.

   Не дешевый костюм был куплен им несколько лет назад по случаю очень удачно заключенного договора. Охранять сразу несколько больших объектов его фирму нанимала столичная контора и при этом отлично оплачивала эту работу. Им услуги Ивана обходились гораздо дешевле, чем столичных работников. А для городка в котором жил Иван со своими ребятами, деньги, предложенные высокопоставленными шишиками, были просто баснословными. Он накрывал коллегам стол в ресторане и должен был выглядеть подобающим образом, поэтому и позволил себе купить достойный его положения наряд.

   В Киев эту вещь Иван прихватил только лишь по одной причине, он надеялся посетить самый модный киевский ресторан по единственно важному случаю в его нынешней жизни – успешной операции на сердце своей малышки.   Еще в самом начале их затянувшегося на годы кошмара, Иван мечтал как поведет малышку Бахтияру и Софию в сказочное место, где они дружно поставят точку в самом страшном этапе их жизней. Дамам он обязательно бы прикупил самые прекрасные тряпки, которые только пожелали бы их души, а для себя он сохранил шедевр от Воронина.

   Тогда, пару лет назад, он четко видел как они втроем не могут нарадоваться свершившемуся. Его девочки прекрасны и здоровы. Он вновь самый счастливый на планете человек. Все они лакомятся самыми изысканными блюдами, навсегда позабыв о минувшем кошмаре. Его мечты просто идеальны, жаль только в жизни не все так гладко, как хотелось бы.

   Мечты и планы Ивану пришлось оставить в прошлом, но  желание прилично выглядеть в свой последний день в настоящем, поселилось в его голове. Сегодня он обязательно наденет именно этот костюм. Не важно, поведет ли София его принцессу праздновать это событие в ресторан, важно то, что им будет ЧТО праздновать.

    Внимательно перечитав собственное завещание, Иван взялся за написание последних в своей жизни писем.

   Все, что он так и не осмелился сказать Софие, ему было легко излагать на девственно белоснежные листы бумаги. Все, что он никогда уже не сможет сказать Бахтияре, он тоже аккуратно выводил на огромных листах А4. Третье, и последнее послание, было адресовано Ивану Варфоломеевичу.

   В один большой конверт он вложил два других. В письме к Софие, первым делом он просил ее доставить адресованный Ивану Варфоломеевичу конверт ему лично в руки, и причем, раньше, чем его самого доставят к нему в операционную.

   Второй конверт, должен оказаться в руках у своего адресата по истечении шести лет. Бахтияра должна получить свое письмо в августе 2019 года, в свой шестнадцатый день рождения, именно в этом возрасте она уже сможет понять его. Ивану казалось, что шестнадцать та самая золотая середина. Он был уверен, даже в столь юном возрасте, его дочь будет мудрой и умной не по годам. Он знал, то, что он запечатлел только что на бумаге, его дочь сможет понять, простить и оценить уже в шестнадцать. Тогда, когда весь ужас останется далеко позади, и у нее будет достаточно сил получить послание от отца с того света.

   Прихватив с собой «стального товарища», фото, где они с трехлетней малышкой кормят у озера лебедей, все нужные документы и письма, Иван навсегда покинул свое временное жилище. В нем не было ни капли страха и напрочь отсутствовали сомнения. Он был твердо убежден – его жертва не будет напрасной. Он чувствовал это где-то у себя под ребрами.

   Доктор Остроумов дал Бахтияре не более сорока восьми часов и Иван намеревался уложиться в отведенное не только дочке время. С первой частью всего задуманного он благополучно справился – все узаконено, письма написаны, внешний вид отменный. Осталось только попрощаться с этим миром. Ах да, еще собрать последний в жизни гербарий. На все про все он оставил для себя два часа, и это были великолепные, хоть и последние часы его жизни.