Текст книги "Бахтияра (СИ)"

Автор книги: Валентина Ad

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Бред! – непроизвольно вырвалось из груди измученного собственными фантазиями Ивана, который изо всех сил старался переключить свое сознание на более радужные мысли, но ничего не выходило. – Соня, я на свежий воздух. Скоро вернусь. – Автоматически прошептал Иван в сторону совершенно безразличной к его словам жены. Ему нужен был свежий воздух.

   По дороге к выходу Иван сделал остановку у кофейного аппарата одиноко красовавшегося у лестничной клетки. Кофе, то, что делало его жизнь на одну десятую процента выносимее. Всякий раз этот горячий напиток обжигал его изнутри и заставлял работать мозг чуть лучше, чем он мог справиться самостоятельно. Организм Ивана был истощен, а этот темно-коричневый напиток хоть на несколько минут бодрил все клеточки измученного переживаниями тела.

– Папочка! Папочка!

   Пластиковый стаканчик моментально оказался на полу, а сам Иван боялся пошевелиться. В его ноги жадно впились чьи-то маленькие рученки и пронзительный тоненький голосок разорвал его внутренний мир изнутри своим «папочка». Он замер.

– Карина, это не твой папа, – последовало сразу за детскими словами, – твой папа на работе, а это чужой дядя. Оставь в покое его ноги.

   Иван обернулся и увидел как симпатичная молодая брюнетка силой пытается отцепить от его ног малышку лет трех. Девочка была похожа на свою маму, вот только волосы были намного светлее, а глаза чернющие точь в точь такие же как у мамочки.

– Простите. Просто вы сзади очень похожи на нашего папочку. На вас точно такая же ветровка и джинсы, цвет волос и рост… Простите, ради Бога. – Извиняясь мать успешно завладела дочкиной ручонкой. – Карина, идем. И больше не смей так поступать. Это, по меньшей мере, не прилично. Дядя вон до сих пор в себя прийти не может.

   Мама с дочкой поспешили исчезнуть, а Иван продолжал стоять, как вкопанный в землю столб. В его ушах продолжало звенеть «Папочка!», а глаза сохранили в памяти две черные бусинки на лице незнакомой девчушки. У нее были такие же черные глаза, как и у его Бахтияры…

   Сердце Ивана выскакивало. Кофе уже не хотелось, выделившийся в кровь адреналин и без участия кофеина заставил его взбодриться. В голове была каша из настоящего, прошлого и будущего. Ему вспомнилось как его малышка точно так же хватала его за ноги и не хотела никуда отпускать. Он часто таскал ее по квартире на своих ногах, даже не пытаясь избавиться от самой очаровательной присоски. То время уже никогда не повторится, но черт, он должен услышать ее «Папочка» еще сотни раз, тысячи. Сегодня, завтра, и через десятилетия, он хочет слышать СВОЁ «Папочка»!

   Иван быстро удалялся с этажа на котором находилась операционная желая оставить на нем и свои бредовые мысли. Он тщетно пытался отмахаться от безжалостных картинок в своей голове. Он не видел ничего и никого вокруг, кроме собственных фантазий. Ему казалось еще немного и он сойдет с ума.

– Простите. – Машинально слетело с губ Ивана, как только он почувствовал, а не увидел, что что-то живое встало на его пути.

   Спешно перепрыгивая с одной ступеньки на другую, Иван так бы и не заметил сидящего на холодном бетоне человека, если бы не зацепил его ногой. Он уже готов был шагать дальше, продолжая погружаться в собственные галлюцинации, но задержал свой взгляд на сидящем.

   В пролете между пятым и четвертым этажами, прямо на голых ступеньках, сидела женщина. С виду, ей было около сорока, но все же было в ней что-то, что подсказывало Ивану – ей, скорее всего, нет и тридцати.

   Ивану хватило мимолетного взгляда, чтобы оценить степень боли и отчаяния на совершенно потерянном лице. Таком же, как у его Софии, да и у него самого.

   Через правое плечо, прямо на грудь, женщине ниспадала растрепанная белоснежная коса. А по нездорово бледным щекам, скатывались огромные капли слез. Иван даже отметил про себя, что таких крупных капель он давно не может ронять на землю. Скорее всего, рана этой особы слишком свежа.

   Сделав два шага вниз, Иван готов был покинуть свою находку, ему с головой хватало своего личного горя. Но что-то невидимое и неосязаемое, не отпустило. То ли он слишком близко стал проникаться чужой болью. То ли слишком глубоко окунулся в сверхъестественное. А может просто, в знак благодарности, за то, что она помогла ему отвлечься от собственного сумасшествия, Иван сделал несколько шагов в обратном направлении.

– Девушка, вам, может, чем-то помочь? – неуклюже поинтересовался Иван у той, которая не нарочно сверлила дыру в противоположной стене. – Вам плохо? Давайте я вам помогу подняться, что ли… Может позвать кого или еще что?

   Но ответа не последовало.

– Эй, мадам, вы меня слышите? – Иван замахал рукой перед остекленевшим взглядом сидящей, но вновь удостоился того же ответа. – Хорошо. Тогда я позову какого-нибудь врача.

– Не нужно мне никого. – Стоило Ивану зашагать прочь, как он, наконец, удосужился услышать голос сидящей.

– Хорошо. Ну тогда вы должны объяснить мне свое поведение. Что у вас стряслось? – как-то не привычно для самого себя поинтересовался Иван, ведь в последнее время ему лишь приходилось слушать подобные вопросы, а никак не задавать.

   В Иване включился режим милиционера, который должен был докопаться до сути, оказать помощь. Он уже и забыл – как это, интересоваться чужими бедами и проблемами. А сейчас ему это было просто необходимо, чтобы не свихнуться от собственных.

– Я внимательно вас выслушаю и, быть может, смогу помочь. А если вы будете бездействовать сидя на ледяном цементе, легче уж точно никому не станет. Вставайте и пойдем пить кофе. Я угощаю.

– Думаешь ты самый умный? Думаешь, что все знаешь? – женщина вновь заговорила, и каждое ее слово излучало боль и злобу.

   Нет, эта злость не была предназначена лично для заботливого мужчины. Она была адресована всему миру. Всей вселенной. Иван в этом был уверен точно так же, как в том, что дважды два – четыре.

– Нет. Не думаю. Просто пытаюсь помочь. Просто вижу, что помощь вам нужна. Не желаете принимать ее от меня, я сейчас же позову медсестру. Пусть вами занимаются профессионалы. А у меня и своих забот хватает.

   Ивану было безумно жаль эту девушку. Ему бы хотелось быть чем-то полезным, но навязывать свои услуги, он точно не собирался. Сил на бессмысленные уговоры и назойливую помощь у него не было. Его мысли вновь оказались в операционной, где в это время лежит бездыханное тело его Бахтияры, а он тут возится с какой-то малахольной. Да и что, в конце концов трагического может произойти в ее возрасте? Какой-то «козел» разбил сердце? Или «птичку жалко»? Времени проведенного рядом с этой особой Ивану хватило, чтобы понять, ей до сорока еще очень далеко, а вот двадцать пять, максимум тридцать, это о ней. У нее вся жизнь впереди, а она, стопроцентно, убивается из-за какой-то ерунды.

– Я же уже говорила – не нужно никого звать. Мне уже никто не поможет. Мне ничего не нужно, даже собственная жизнь... И ты проваливай, пока на грубости не нарвался. – Вновь зло зашипела девушка, автоматически удаляя ручьи с лица.

– Знаешь что, красавица, ты поосторожнее в выражениях. – Психике Ивана давным-давно требовалась разгрузка, которую он с удовольствием устроил себе с подачи незнакомки. – Ты, родная, еще не знаешь, что такое настоящая «грубость» и  слова «мне уже никто не поможет», скорее всего, слишком громкие в твоем случае. А в сторону собственной жизни я бы вообще не стал так грешить. Она слишком коротка, чтобы ею так распорядиться. Кто-то, когда-то подарил ее тебе и радовался каждой твоей улыбке, каждому произнесенному слову, сделанному шагу… Ты не вправе произносить подобные слова! «Никто не поможет» – это когда ты лежишь на операционном столе и от тебя уже ничего не зависит. Возможно от твоего организма, или от доктора, который распанахал тебя остреньким ножичком. Но не от тебя! Забьется ли вновь твое сердце, не тебе решать. Вот это – "никто не поможет". «Никто не поможет» – это когда ты умираешь, прекрасно знаешь об этом, и ничего не можешь с этим поделать. Вот что значит это твое "никто не поможет", а как минимум двум людям безумно хочется, чтобы ПОМОГЛИ. А ты здоровая барышня с обеими руками, ногами и голова на плечах, пусть и с вавками, но все же имеется, а такое несешь! Больная!

   Незаметно для самого себя, Иван начал орать на постороннего человека. Он не понимал, как можно быть таким эгоистичным и разбрасываться собственной жизнью, когда другие изо всех сил борются за право жить. Он был по-настоящему взбешен.

   Молодая женщина медленно поднялась с пола. Слезы на ее лице застыли. Сделав несколько коротких шагов, тонкими руками она пригвоздила Ивана к больничной стене.

– Кто дал тебе право судить мои слова? Кто дал право поучать? И скажи мне, пожалуйста, имею ли я право на каждое произнесенной слово, в случае если на этом чертовом операционном столе всего несколько часов назад лежал мой ребенок, и от него ничего не зависело?!!! Имею ли я право на собственные слова, если его совершенно здоровое сердце не захотело больше биться в его груди?! Когда он был единственной радостью и солнечным лучом в моей гребаной жизни, но это не удержало его в ней, имею ли я право так говорить?! Как ты думаешь, потеряв единственный смысл своей жизни, могу ли я утверждать, что она мне больше не нужна?!

   Девушка еще не закончила, а в голове у Ивана зазвучал голос Ивана Варфоломеевича – «Вашей дочке мы можем пересадить сердце мальчика. Они практически одногодки и это лучший вариант...». Пазл моментально сложился. Иван непроизвольно сглатывал один за одним подступающие к горлу комки. Он искренне ненавидел себя за все, что наговорил незнакомке. Он действительно не имел никакого права разговаривать с ней в таком тоне, как бы ему того ни хотелось в тот злосчастный миг. На физическом уровне Иван ощущал страшную боль по всему телу. Ужас услышанного его парализовал. На мгновенье ему показалось, что в собственных жилах течет не кровь, а мелкая крошка из разбитого стекла.

   Уверенность и агрессия, с которой он несколько минут назад пытался донести правду жизни до ушей незнакомой девушки, испарилась. Его истерзанное сердце стало болеть в два раза сильнее. Он смотрел в утонувшие в слезах глаза и не мог поверить, что так жестоко мог ранить эту и без того несчастную особу.

   Всего на секунду, но на очень жестокую секунду, он представил, что сердце, остановленное на время операции в груди его дочери, не забьется. Фантазия моментально обрисовала маленький гробик обитый красным шелком... Ивану стало не хорошо. Во рту все пересохло, а затем наоборот стало слишком много слюны и захотелось блевать. Мысленно он в миллионный раз проклял себя за жестокие слова в адрес незнакомки. Но разве он мог знать?

   Иван пристально посмотрел на ту, благодаря несчастью которой, его собственный темный мир вскоре должен приобрести краски. Вглядываясь в ее лицо, он никак не мог себе представить – что должна чувствовать сейчас эта мать? А еще, знает ли она, что в эти самые минуты сердце ее сына забьется в новом теле, в теле именно его Бахтияры?

   Непроизвольно Иван обнял разгневанную от отчаяния девушку. Он готов был сделать что-то невероятное, лишь бы она успокоилась. Но что он мог противопоставить смерти собственного ребенка? Он не знал. Да и никто не знает.

   Теперь ее слова «Мне уже никто не поможет», в голове у Ивана зазвучали совершенно по-иному. А «...мне уже ничего не нужно, даже собственная жизнь...» навсегда засели в сердце, ведь только благодаря им, сам он избежит участи повторить их вскоре. У него, непременно, все наладится, ценою боли этой безутешной матери. Бахтияра вновь будет радовать его своими успехами, смехом и признаниями в любви. А вот этой девушке уже никогда не удастся услышать слова «Мамочка, я так тебя люблю!» из уст того, кто по какой-то причине слишком рано покинул свою мать.

– Ему было всего восемь. Моему Артему лишь неделю назад исполнилось восемь, а сегодня его не стало… – Все еще оставаясь в цепких объятиях Ивана, незнакомка заговорила совершенно опустошенным голосом. – На день рождения мы с ним гуляли в аквапарке, он так любил воду… Он просто сходил с ума на всех аттракционах. А сейчас… Сейчас он лежит с проломленным черепом в морге.

   С каждым словом незнакомки, Иван чувствовал, что его собственный череп тоже сейчас взорвется. Его сердце пронзала боль, а чувство вины душило слишком напористо. Иван чувствовал себя виноватым за ту радость, которую испытал услышав, что найден донор для его Бахтияры. В тот момент, он даже не задумывался, кто, что и как? Ему было попросту наплевать, ведь если кто-то умер, значит, так должно было быть и все. А теперь он держит в своих объятиях мать, потерявшую своего ребенка и не может промолвить ни слова, ведь таких слов, которые смогут ее утешить, просто НЕТ.

– Мы с ним были на катке и… – девушка не могла дальше говорить, с ней случилась истерика.

   Не в Ивановых силах было утешить незнакомку. Аккуратно, шаг за шагом, он проводил девушку в один из коридоров больницы и вручил ее первому попавшемуся человеку в медицинском одеянии. Сначала он намеревался убедиться, что с этой женщиной будет все в порядке, но стоило ей исчезнуть за дверью одного из кабинетов, как ему захотелось бежать прочь, и позабыть о ней навсегда.

   Убегал от чужих проблем он уже не на улицу, а к операционной, в которой решалась судьба его Бахтияры.

– Что, все еще не закончилось? – подойдя к находящейся в прежнем состоянии Софии поинтересовался Иван, который шагая к этой двери, все же надеялся, что его с ходу обрадуют.

– Нет. – Сухо процедила сквозь зубы София.

– Но ведь прошло уже больше трех часов, почти четыре. – Иван резко уставился на дверь операционной и его сердце учащенно забилось. – Может кто-то выходил? Или ты у кого спрашивала, что там происходит?

   София резко повернулась к мужу.

– Если бы тебе это было интересно, ты бы никуда не уходил! – Вызверилась женщина, но Ивана ничуть не задел ее тон, он давно привык к подобным нападкам, да и сам часто изъяснялся не лучше.

– От того, что я торчал бы здесь вместе с тобой, ничего бы не изменилось. От нас ничего не зависит. Все в руках тех, кто находится ЗА этой дверью.

   София моментально изменилась в лице и следующие ее слова звучали совсем иначе.

– Прости. Просто это ожидание… Мне кажется, я скоро сойду с ума, а никто ничего не говорит… Как там наша доченька? Как там моя Бахтияра? Господи, я все время молюсь за ее спасение, но не знаю – услышит ли он меня. Это сердце должно забиться в ее груди. Она просто не может нас покинуть, правда ведь?

   София умоляюще всматривалась в лицо Ивана ища в нем поддержку. Ей так нужны были его убедительные слова, что все будет хорошо и в груди их дочери ритмично и надежно забьется чужое сердце.  Нуждающийся в подобных убеждениях ничуть не меньше Иван,  все же согласился стать для своей жены спасательным кругом в море надежды.

– Знаешь, я уверен, что с нашей малышкой все будет в порядке. Она у нас сильная девочка. Она ведь папина принцесса, Багдасарова.

– Ты достал этим своим «сильная»! Она всего на всего ребенок! Больной испуганный ребенок! И порой мне кажется, что именно эта твоя уверенность в том, что мы воспитываем не хрупкую девочку, а робота, и привела ко всему этому! Охота, рыбалка, спорт… Это ты довел ее сердце до истощения! ТЫ! Всеми невыносимыми нагрузками, когда ей нужно было играть в куклы и помогать мне на кухне... – Слова как-то сами собой слетели с губ Софии.

   Это был не первый раз, когда София упрекала Ивана в излишне мальчишеском воспитании Бахтияры. Она еще с самого начала их «каторги» была убеждена, что вся причина именно в нагрузках. Хотя все доктора, как один, твердили, что это здесь совершенно ни при чем, огромное количество детей занимаются всем и сразу, но ничем подобным не страдают. В моменты прозрения, София незамедлительно просила прощения за все сказанное, но когда становилось особенно невыносимо, вновь не могла сдержаться от выброса негатива.

   Иван, который в первый раз принял ее слова слишком близко к сердцу, сейчас уже практически не реагировал на подобного рода упреки. Да, пару лет назад он и сам себя упрекал в том же, что и София. Он ненавидел себя за то, что так старательно лепил из Бахтияры бойца. Хотя, при этом, безумно любил ее и часто баловал приятными бонусами в виде новенького велосипеда или телефона последней модели. Он не заставлял ее от заката до рассвета таскать в спортзале железо, или же торчать сутками на стадионе. Он просто хотел, чтобы его дочь была дисциплинированной, сильной, стойкой, и всегда стремилась к победам. Он просто желал, чтобы его девочка могла постоять за себя. Но он никогда не забывал сказать ей, как сильно он ее любит, не боясь тем самым показать слабину. Он не считал, как многие из мужчин, что проявление чувств это слабость. В их с Бахтиярой взаимной любви было нечто волшебное и даже святое. Они упивались взаимными признаниями и одному Богу известно, как дороги для Ивана все ее поцелую и объятия.

– Сонь, тебе прекрасно известно, занимайся я с ней с утра до ночи спортом, охотой или рыбалкой, она бы здесь не оказалась, если бы не какой-то дефект в ее сердечных мышцах. Знаю, ты не со зла, но думаю не стоит больше к этому возвращаться. От того, что ты будешь искать виновных, лучше никому не станет. Тем более что обвинить меня больше чем я сам себя виню, ты все равно никогда не сможешь. А еще, по моему личному мнению, во всем что с нами случилось, виноват весь мир. Но сейчас не об этом. Нам нужно радоваться, что мы все же имеем возможность, все исправить. А вот у матери того мальчишки, сердце которого будет биться в груди нашей Бахтияры, такого шанса не было.

   Слова Ивана заставили Софию очнуться. Ее глаза широко распахнулись, а на лице читался весь ужас услышанного.

– Какого мальчика? Какой матери?

– София, не думала ли ты, что нашей дочке будут имплантировать искусственное сердце? Или бесхозное какое? – Иван не подбирал слова, он просто желал донести до жены, что кому-то гораздо хуже, чем им, и не стоит тратить собственную энергию на взаимные упреки и оскорбления, она им еще пригодится.

   Всего несколько часов назад, он сам радостно вскидывал руки к небесам и благодарил всевышнего за ТАКОЙ подарок. Ему было все равно «чье» сердце достанется Бахтияре, лишь бы та жила. А вот сейчас, ему по-настоящему больно, что ради спасения одного ребенка, Господь отнял жизнь у другого. Только взглянув в глаза матери, не имеющей никакой надежды, он по-настоящему оценил свою, и собирался научить это делать Софию.

– Нашей Бахтияре пересаживают сердце мальчишки, ее ровесника. Оно полностью здорово, а он мертв. У нашей дочки есть все шансы на счастливое будущее, и оно у нее обязательно будет. А вот у того мальчишки и у его матери, больше нет надежд ни на что. Так что мы просто обязаны верить в лучшее, а не оскорблять друг друга. Наша дочь будет жить и мы за это должны благодарить не только Бога и врачей, а и, как бы это жестоко не звучало, случай забравший жизнь мальчишки.

   На глазах сильного мужчины заблестели слезы, а София не стала сдерживать свои.

– Ваня…

   София уткнулась носом в родную грудь мужа. Она так давно этого не делала, что уже начала сомневаться в способности плакать. Ей казалось, что все свои слезы, она уже давно истратила. Но, получается, она истратила только те, которые предназначались для Бахтияры. А оплакать чужое горе, у нее откуда-то взялись два мощных ручья.

– Вань, я, наверное, ужасный человек, но… Я рада, что этот мальчик умер.

   София произнесла то, в чем даже себе самому боялся признаться Иван. Она искренне радовалась чужому горю, и это действительно было страшно, так как тем самым занимался и Иван, только очень глубоко в душе. Даже когда ему на грудь падали слезы незнакомой женщины, и он искренне ей сочувствовал, все равно был рад. Рад тому, что врачам не удалось спасти ее сына, чтобы чуть позже спасти его дочь.

   Иван крепко прижимал к себе Софию, но сил произнести те же слова, что и она, у него не нашлось. «Правду говорят, женщины все же сильнее нас, мужчин» – проскользнуло в его голове, ведь только сильный человек может открыто демонстрировать свою человеческую слабость.

– Операция закончена.

   Вот он, момент истины. Спустя четыре с половиной безжалостно долгих часа, раздался долгожданный голос Ивана Варфоломеевича. Доктор предстал перед семейством Багдасаровых совершенно неожиданно и выглядел крайне уставшим и измученным.

 – В груди вашей дочери бьется новое сердце. Но никаких гарантий я вам дать не могу. Она все еще под наркозом и будет спать несколько часов, что я и вам рекомендую сделать. Послеоперационный период иногда, а если быть до конца откровенным, во многих случаях бывает намного тяжелее дооперационного. Вам потребуется много сил. Так что пока можете прилечь, часов на четыре-пять. Вы ничем не сможете помочь Бахтияре. В последующие часы все будет зависеть лишь от нее самой и от ее организма.

   Словно предвидя все возникающие в головах обоих родителей вопросы, Иван Варфоломеевич одним кратким монологом ответил сразу на все и поспешно удалился. По всему было видно, что он устал. А когда до Ивана и Софии дошли слухи с подробностями проведенной им операции на сердце их дочери, они поняли, почему он был так истощен.

   Как оказалось, не все было так просто. Из-за болезни сердце Бахтияры слишком увеличилось в размере, намного больше, чем рассчитывал Иван Варфоломеевич. Все внутренние органы пострадали из-за этого. Печень была увеличена. Легкие истрепаны из-за постоянного кислородного голодания, которое случалось через плохую циркуляцию крови. Все внутренности были слишком стеснены огромным детским сердце. По этой же причине, было слишком сложно заменить умирающий детский орган на здоровый, нормальных размеров. Хирургу и его ассистентам пришлось немало потрудиться, но радоваться действительно было слишком рано. Если сердце мальчика не отторгнет Бахтиярин организм, все, рано или поздно, внутри нее придет в норму. Но если чуда не произойдет – Багдасаровы вновь попадут в зловещий «лист ожидания».

   *****

– Операция – самое простое в этой истории, – как всегда четко, уже на следующий день поставил в известность Багдасаровых, Иван Варфоломеевич. – Впереди сложнейший этап реабилитации. Каждый час прием медикаментов, причем по несколько таблеток, лечебная физкультура. Девочка должна быть под наблюдением врачей постоянно. Еще будьте готовы к тому, что после операции могут быть осложнения, и Вы должны осознавать вероятность возможного риска. После трансплантации сердца может развиться острое или хроническое отторжение трансплантата, увеличение опасности развития различных инфекционных заболеваний, развитие стероидного диабета, возникновение острых язв в желудке, увеличение риска развития опухолей, заболевания костей, избыточная масса тела, болезнь коронарных артерий… Простите меня за все эти слова, но я должен предупредить вас о разных вариантах развития дальнейших событий. Чудеса в жизни случаются, но не так часто, как хотелось бы. Так что крепитесь и не переставайте молиться.

   В то время как София вновь заняла свой пост у койки Бахтияры, Иван внимательно выслушал врача, но был твердо убежден – это все не о его девочке. Главное, у нее есть новое молодое и здоровое сердце, которое непременно долго и счастливо будет биться в ее груди. А справиться с возможными так называемыми «побочными эффектами», у его дочки хватит сил.

   Ему бы тогда знать, как сильно он заблуждается в собственных убеждениях.

СЕНТЯБРЬ 2013

   Чуда не произошло. Пошел второй месяц реабилитации, когда доктора обнаружили неладное и без того зыбкий мир Багдасаровых вновь пошатнулся.

   Впервые в число «избранных» Бахтияра попала, когда ее сердце в восьмилетнем возрасте оказалось таким изношенным, как у древнего старика. Она попала в мизерный процент детей страдающих этим недугом. И вот теперь, она вновь оказалась в числе меньшего процента, но и в этом случае – худшем.

   В артериях ее сердца произошла прогрессирующая концентрическая гиперплазия гладких мышц. Говоря простым языком – активное клеточное размножение, ведущее к развитию опухолей. Причина этого процесса неизвестна. Считается, что роль в нем играют цитомегаловирусная инфекция (вирусное инфекционное заболевание возбудителем которого является ДНК-содержащий вирус) и реакция отторжения. А если еще проще, организм Бахтияры активно отторгал «инородное» для него тело, любимы удобными ему способами и доступными методами. Вариант лечения этого состояния единственный – повторная пересадка сердца. Другого не дано.

   На лечение, операцию, реабилитацию, Багдасаровым потребовались огромные суммы денег. Иван давно продал свой бизнес и еще раньше уволился из органов. Совместным и непоколебимым решением было продать и квартиру, в которой они прожили много счастливых лет. Дача тоже ушла с молотка, даже парочка земельных участков в глухой деревне, доставшаяся в наследство от бабушки лично Софие, тоже были благополучно проданы. Счета, на которых хранились деньги отложенные на безоблачное будущее Бахтияры ее «НЗ» – опустошены до последней копейки. Друзья давно безвозмездно отдали им не малые суммы. А еще было открыто несколько кредитов. Деньги на повторную операцию на семейном совете двоих, было решено просить у людей, с помощью СМИ, других вариантов уже не оставалось. Но даже не в этом была самая большая беда Багдасаровых – время, оставалось злейшим врагом. Второго подходящего сердца, Бахтияра могла попросту не дождаться.

   Иван и София готовы были до конца своих дней выплачивать долги, работая на африканских плантациях, если понадобится, лишь бы их дочь осталась живой и увидела этот мир не только сквозь больничное окно. Они были уверены в том, что заработать деньги всегда смогут. А вот смогут ли пережить… О таком исходе ни Иван ни София даже не думали. Они изо всех сил гнали от себя мысли о худшем. Их истощенные физически и морально организмы все же были еще в состоянии надеяться на лучшее и просить у Господа еще одного шанса.

– Поймите меня правильно, – как всегда учтиво начал разговор Иван Варфоломеевич, – но велика вероятность того, что мы не успеем найти для вашей дочери новое сердце. Тем более одно ее организм уже, как бы это правильно сказать, уничтожил. А оно было просто идеальным вариантом. Если даже такой орган был отвергнут… В общем, я не стану вселять в вас красочные надежды, а, пожалуй, посоветую избавляться от ложных надежд. Шансов на то, что ваша девочка выкарабкается, практически не остается. Мне очень жаль. – Честно, но жестоко прозвучал приговор из уст интеллигентного до мозга костей врача.

– Вам жаль?! – Иван не выдержал, глядя на того, кто опустил руки раньше срока и советует им сделать тоже. – Вам жаль? Доктор, как можно вообще говорить такие пропитанные обреченностью слова тем, кто изо всех сил старается держаться за ниточку надежды?! Как вы можете нам советовать смириться и принять все как должное? Если бы с вашим ребенком случилось что-то подобное, вы бы смирились? Вы бы сумели заказать место на кладбище и похоронную процессию тому, кто еще дышит и борется за свою жизнь как может?!

   Вся боль и отчаяние Ивана переродились в гнев направленный в сторону доктора. Глядя на пожилого интеллигента, Ивану безумно хотелось перерезать ему горло со словами «Мне жаль». Ведь то, что он только что произнес, было не на много безболезненнее окровавленной, но еще дышащей плоти. В эту минуту он бы без сожаления лишил жизни этого человека, произнеся на его последнем вздохе «Мне жаль».

– Иван Семенович, я прекрасно понимаю, как вам сейчас тяжело. Но, думаю, спустя какое-то время вы оцените мои слова и то, что я не стал обещать вам нереального выздоровления. Мне действительно жаль, что ваша дочь не смогла принять подарок свыше. Но так бывает. Не она первая и, к моему глубочайшему сожалению, не последняя. – Доктор был непоколебим, хотя в его глазах тоже читалась боль. За все годы своей практики он так и не смог привыкнуть к подобным моментам. К этому невозможно привыкнуть.

   Пожилой кардиохирург Иван Варфоломеевич Остроумов не впервые в своей жизни столкнулся с ненавистью и презрением в глазах родителя собственного пациента, от чего ему всякий раз хотелось сменить профессию. Совершенно не имело значения ребенку или взрослому он уже вряд ли чем мог помочь, но доктор всегда должен был сообщать родственникам правду, и всегда все повторялось, словно проклятое дежавю.

   Всякий раз когда из его уст слетали печальные новости, его одинаково ненавидели и считали черствым и бесцеремонным бюрократом. Радовало то, что благодарных родителей, детей, братьев и сестер было в разы больше. Только по этой причине, он все еще изо дня в день пытался спасать чужие жизни. Только искренние слова благодарности и слезы счастья на лицах радостных родственников, после удачных операций, давали ему силы приступать к следующим. Всякий раз заходя в операционную, он не меньше всех тех кто оставался за дверью, молился Господу. Он просил у Всевышнего сил для себя, и жизни для лежащего под наркозом человека, но об этом было известно лишь ему одному.

– Может она не первая в вашей практике и не последняя, как вы утверждаете, но она ЕДИНСТВЕННАЯ для меня! – Громко хлопнув дверью, во избежание расправы над хладнокровным врачом, Иван пулей вылетел из дорого обставленного кабинета.

   Иван Варфоломеевич тяжело выдохнув откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Последний раз подобные слова ему приходилось слышать год назад, когда он не смог спасти  сорока пятилетнего мужчину с инфарктом. Он не стал тогда объяснять родственникам, что дело не в его компетентности или профессионализме, просто скорая добиралась к нему слишком долго. Он не оправдывался, а стойко принимал оскорбления. За всю свою жизнь он так и не смог понять одного – почему людям проще проклинать, чем понять, он не Господь Бог и оживлять людей ему не под силу.

   Полная тишина в кабинете и звучавшие в голове последние слова Ивана, все больше и больше угнетали кардиохирурга. Перед его уставшими глазами стояла маленькая девочка с прекрасными кудряшками. Как же она была похожа на его, нынче взрослую, дочь.

   Как-то незаметно даже для самого себя этот ребенок стал для него родным. Вопреки профессиональной этике и здравому смыслу, он полюбил малышку, которая никогда ни на что не жаловалась и стойко переносила все назначенные процедуры, дававшиеся даже некоторым взрослым с трудом. Ему безумно хотелось продлить ее не долгий век, но что он мог поделать, когда ее собственный организм не спешил ему помогать?! Его желание помочь этой семье было так велико, что всякий раз после тяжелой смены, втайне от всего мира, он заходил в небольшую церквушку не далеко от дома и молился. Он поставил не менее сотни свечей, в надежде на помощь свыше. Но...