Текст книги "Томские трущобы"

Автор книги: Валентин Курицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Концерт давно окончился... Из зала доносились звуки оркестра: там танцевали...

Тот, в мундире, все еще сидел в своей компании. Они выпивали, закусывали, смеялись.

Кочеров допивал уже вторую бутылку пива, когда до его слуха донесся со стороны соседнего столика отрывок разговора, заставившего его выйти из столовой и направиться вниз в раздевалку.

Он знал теперь наверняка, что тот будет сейчас тоже уходить домой и один...

В раздевалке Кочеров намеренно долго возился, надевая пальто, роясь в кошельке, чтобы дать на чай сторожу при вешалке. Все это он проделывал как-то машинально, точно подчиняясь чьей-то чужой, покорившей его, воле...

Выйдя из собрания и перебравшись на противоположную сторону улицы, Иван Семенович, зорко оглядываясь по сторонам уселся на маленькой лавочке, около ворот дома, в котором была квартира намеченной жертвы. Эта сторона улицы тонула в густом мраке. Молодые, густо разросшиеся березки, насаженные около тротуара, черными застывшими силуэтами выступали на фоне ярко освещенного клуба. Кочеров со своей скамейки мог отлично наблюдать всех выходящих с собрания, оставаясь совершенно невидимым для прохожих.

Заметив, что объект его наблюдения вышел из дверей клуба и направился к квартире, Кочеров поднялся и отошел несколько в сторону... Верно определив расстояние, он двинулся вперед и перед самой калиткой, запертой на цепь, опередил офицера. Дом этот, как мы уже говорили, имел много квартир, и поэтому последний не обратил внимания на Кочерова, идущего впереди, признав его за одного из квартирантов.

Лихорадочно дрожащими руками, Кочеров достал спички и сделал условный сигнал.

Исполнив это, он поспешил пройти далее и занял определенную позицию за углом одного из флигелей.

Если для Егорина, спрятавшегося под диваном, время, пока заснул хозяин квартиры, тянулось скучно и медленно, то для Кочерова, притаившегося под чахлым кустом смородины, в чьем-то палисаднике, минуты казались часами, а часы вечностью...

Над его головой стояло черное, мрачное небо, казавшееся странно близким и почему-то страшным... В воздухе было напряженно тихо: не шевелился ни один листочек на жалких запыле-нных деревьях палисадника. В голове Кочерова назойливо проносились мысли о неудачном исходе задуманного дела. Стараясь отогнать эти мысли, он вызывал в своем воображении полуосвещенную спальню... Нежную и гибкую фигуру Кати...

– Коньяку бы теперь недурно выпить, – выползла откуда-то нелепая мысль. И тут же растерянная память упорно повторяла: "не ставь на червонную даму обманет!"

Тишину ночи рассек звон выбитого стекла и протяжный зловещий свист.

Кочеров, бессознательно подчиняясь этому призыву, бросился из палисадника...

В это время, в темном и узком проходе между двумя флигелями, разыгрывалась молчаливая драма.

Егорин, оправившись от удара, быстро повернулся к своему преследователю и взмахнул рукой, острая сталь ножа вошла мягко в упругое тело. Раздался легкий стон. Егорин отскочил в сторону и сбросил с себя пальто. В этот момент из-за угла появился Кочеров.

Егорин, борясь со своей жертвой и нанося ей страшные удары, прохрипел:

– Хватай пальто и беги... Живо!

Пока шум борьбы и предсмертные стоны жертвы, разбудили кое-кого из обитателей двора, оба преступника успели благополучно скрыться... На смятом песке рядом с окровавленным трупом лежала забытая Егориным шляпа...

Шляпа запачканная кровью, но пахнущая модными духами!

22. ЦЕНА КРОВИ

Оставив свою жертву неподвижным, распростертым трупом, и не заботясь больше о своем сообщнике, Егорин бросился от места преступления. Выбежав из ограды, он пустился по направ-лению к Заистоку. Минута была критическая.

Сзади доносились крики:

– Лови! Держи!

Кричали извозчики, стоявшие около клуба. Было очевидно, что в первый момент преследо-ватели не вполне понимали, в чем дело и считали Егорина за простого воришку, утекающего после неудачной кражи... Между тем преследуемый не терял времени. Напрягая все свои силы, он летел по тротуару, прыгая через свежие насыпи и ямы водопроводной сети, которая в то время прокла-дывалась по городу.

Уже близок был темный переулок, ведущий в Заисточье, в глухих уголках которого Егорин надеялся избавиться от погони, как вдруг откуда-то из-за угла вывернулся конный объездной ночной стражи и перерезал Егорину дорогу. Но неизбежная опасность окрылила Егорина и он сделал отчаянный прыжок в сторону, прямо через водопроводную канаву. Объездной же, очевидно, не обративший должного внимания на это препятствие, запутался. Лошадь его попала передними ногами в ловушку. Это обстоятельство спасло Егорина. Пока объездной возился, вытаскивая коня, Егорин был уже далеко. На бегу он сбросил с себя рубашку, обильно смоченную кровью убитого и оставшись в одном пиджаке, темное сукно которого не выдавало зловещих пятен, перемахнул через какой-то забор. Выбежав на другую улицу, он все не умеряя шага, скользил около заборов, прячась в темноте.

В местности, где обитал Егорин, глухой и малонаселенной, в этот поздний час все спало мертвым сном. Не слышно было ни лая собак, ни стука колотушек ночных сторожей...

Вступив в свой переулок, Егорин облегченно вздохнул, чувствуя себя теперь в безопасности.

Как-то Ванька выкрутился? Беда, если не успел убежать! И себя и меня "засыплет" – только сейчас вспомнил Егорин о своем сообщнике. Не подходя к дому, он издали заметил, что два окна верхнего этажа, где была столовая, освещены.

Должно, вернулся парень! – успокоил себя Егорин, ловко перепрыгивая через забор. Поднявшись на крыльцо с черного хода своей квартиры, он позвонил. К его вящему успокоению дверь была открыта никем иным, как самим Кочеровым. В темноте сеней нельзя было разглядеть его лицо, но было слышно, что дышит он тяжело и испуганно.

– Ну как, благополучно убрался?

– Ничего... а ты как?

Эти первые фразы, которыми обменялись сообщники, были произнесены ими шепотом.

– Анфиса спит... На кухне тоже спят. Мне отворила сестра, но я отправил ее опять в спальню. Сказав, что ты вряд ли сегодня вернешься...

Сказал, что в карты в клубе заигрался.

– А пальто-то ты куда дел.

– Пальто я потихоньку пронес... Там оно в столовой. ну, проходи, я запру дверь...

Войдя в столовую, Кондратий Петрович первым делом поспешил убедиться в целости бумажника, вынутого из-под подушки жертвы. Бумажник был налицо.

– Так, – самодовольно крякнул Егорин, опуская бумажник в карман брюк, все-таки, что-нибудь да есть!

Затем он всмотрелся в зеркало и, обнаружив на лице запекшиеся капли крови, обратился к Ивану Семеновичу:

– Принеси-ка, Ваня, из сеней воды в умывальник. Надо умыть харю.

Кочеров машинально выполнил эту просьбу, и пока Кондратий Петрович умывался, осторожно, чтобы не разбудить домашних, побрякивая умывальником, он уселся около стола, тупо, как сильно пьяный, уставившись на свечку.

– Ну, вот я и готов... Теперь брюки надо переменить да и пиджак заодно брошу: пятно есть!

– Слушай, – глухо, точно просыпаясь от кошмарного сна, заговорил Кочеров, – он-то как теперь!

– Кто, как теперь? – не понял вопроса Кондратий Петрович.

– Он, которого...

– Вот дурак-то! – рассердился Егорин. – Чего еще спрашиваешь. Што, обалдел с перепугу?

– Значит готов. Насмерть!.. – и лицо Ивана Семеновича передернулось какой-то болезненной судорогой...

– Тьфу! – даже плюнул Егорин. – Совсем ты размяк, Ванька! Крови-то еще не нюхал, а уж трясешься. Святой, подумаешь!

– Нет, я что же... так как-то спросилось.

Егорин обратил внимание на жалкий и растрепанный вид своего собеседника. Лицо Кочерова было бледно, как лист писчей чистой бумаги. Глаза смотрели растеряно и дико... Костюм был в самом жалком состоянии: запачкан грязью, разорван.

– Эге, брат, тебе надо водки хватить. Залить червяка, а то ты... краше в гроб кладут! – с этими словами Кондратий Петрович достал из буфетного шкафа графин и чайные стаканы. Наполнив один из них, он подал его Кочерову.

– Пей! Все до дна: все как рукой снимет!

Иван Семенович поспешил убедиться в справедливости этого врачебного совета. Он жадно выпил водку.

– Ну-ка, посмотрим теперь с тобой, сколько мы имеем. Бумажник-то толстый, жаль, что в шкаф не забрался. Там, наверное не одна тысяча будет.

Говоря это, Кондратий Петрович вынул роковой трофей кровавого дела и развернул на столе. К великому его удивлению, денег в бумажнике оказалось более трех тысяч рублей. Это обстоятельство окончательно развеселило Егорина. Он пересчитал ассигнации и сунул в карман пиджака.

– Твою часть завтра выделю. Все равно ты у меня будешь спать. Пей водки и ложись спи! Сестра-то у тебя не спрашивала, где это ты так вывозился?

Кочеров отрицательно качнул головой.

– Ну, ладно, завтра скажешь, что был пьян, только и делов!

– Скверно, вот, шляпу я там свою забыл... Положим, фамилия не обозначена, а все же скверно!

Кочеров выпил еще два стакана, и, пошатываясь, пробормотал:

– Ну... я того... лягу...

– Ложись, вот сюда, на диван. Наклюкался то здорово.

Иван Семенович, как повалился, так и захрапел.

– Ну, теперь концы спрячем! – пробормотал Егорин.

Он снял с себя грязное окровавленное платье, завернул в узел, присоединил сюда же и опустошенный бумажник. Надел пальто и, осмотрев револьвер, вышел из дома. Позади его двора тянулся пустырь, спускавшийся к томи. Этим-то пустырем и прошел он к реке... Ныряя в рытви-нах, хватаясь в темноте за кустарники, Егорин спустился к берегу и "утопил котенка", как говорят на языке острожников, т.е. бросил в реку вещественные доказательства преступления. Исполнив это, он повернул назад... Едва он сделал несколько шагов, как чей-то хриплый торжествующий голос раздался над его ухом:

– Что ты тут делаешь, купец! Рыбку ловишь?

23. НОЧНЫЕ ШАКАЛЫ

Егорин вздрогнул от неожиданности и сунул руку в карман за револьвером. Но его попытка защищаться была не удачной: чьи-то руки обхватили его за шею и сдавили так, что захватило дыхание и в глазах замелькали красные искры. В то же время другой из нападающих ударил Егорина по голове чем-то тяжелым. Свет померк в глазах недавнего убийцы и грабителя. Сколько прошло времени с этого момента, Егорин затруднился бы определить, но когда он пришел в себя, открыл глаза, был уже ранний рассвет... Тучи, так и не пролив дождя, разошлись по небу, только в одной части горизонта еще темнело... С реки тянул холодноватый ветерок... В воздухе было свежо и сыро...

Егорин лежал в одном белье, сброшенный в одну из прибрежных рытвин. Пальто, сапоги, револьвер и даже фуражка сделались, очевидно, добычей ночных рыцарей. Егорин дрожа от утреннего холода и морщась от боли, кое-как поднялся на ноги и, шатаясь, взялся за голову. Голова была тяжела, как налитая свинцом. В висках стучало... Когда Егорин коснулся рукой до волос, то сейчас же убедился, что удар по голове не прошел ему даром: волосы были слеплены засохшей кровью.

– Ну, угостили! – промелькнула в его сознании смутная мысль. – Выходит: вор у вора дубинку украл! Ну, "шпанка!"

Собравшись с силами, Егорин поплелся домой.

– Счастье, что еще деньги те не со мной были... хапнули бы, – думал он, пробираясь по пустырю домой.

Ранее утро и отсутствие жилых построек с этой стороны переулка, позволили ему вернуться домой незамеченным. Работник Егорина в это время уехал на реку, за водой. Кухарка, возившаяся около печки, не обратила на проходившего через кухню Егорина никакого внимания.

В столовой на диване по-прежнему храпел Кочеров. Захватив с собой, спрятанные в шкафу, деньги, Егорин прошел в спальню и, разбудив жену, велел ей дать горячей воды.

– Вернулся-таки! Где это тебя до утра носило! – сердитым заспанным голосом спросила жена.

– Где был – там нету! – в свою очередь огрызнулся Егорин. – Тащи скорее горячей воды. Карболки надо развести – голову промыть... Ночью с пьяных глаз расшиб висок!

Анфиса Семеновна приподнялась на кровати и, увидав кровь на щеке мужа, испуганно ахнула.

– Ну, ну, нечего дуру валять! – прикрикнул на нее муж. – Делай, что говорят, да, смотри, не болтай зря языком.

Покорная жена, слишком хорошо знавшая крутой нрав и тяжелую руку Кондратия Петрови-ча, молча и торопливо стала одеваться.

Но оставим, читатель, душную атмосферу этого дома, в котором злоба и предательство, алчное корыстолюбие и кровожадные инстинкты свили себе гнездо...

Где-то ярко-красная, мещански-безвкусная, обивка мебели напоминает кровь безжалостно зарезанных людей, а тяжелое дыхание пьяного Кочерова предсмертные агонии жертв.

Перенесемся отсюда на вольный воздух заречных полей. Солнце поднялось уже высоко... воздух, не освеженный дождем, уже дышит зноем... В эти часы полдня, когда над городом стоит знойная дымка пыли, хорошо лежать на зеленом берегу реки, время от времени освежая себя купанием.

Два оборванца, типичные представители "черемошнинской шпаны", таким образом и коротали свои досуги, приютившись под тенью тальников, над самой Томью. Еще сегодняшней ночью они были голодны и злы, как волки в бескормицу, случай натолкнул их на Егорина и обстоятельства сразу переменились... Все, что они взяли от этого грабежа, было тогда же утром снесено к знакомому скупщику, который за все отвалил им четыре рубля с полтиной. Сделавшись обладателями такой большой суммы, наши герои, не теряя попусту времени, завернули в "казен-ку". К взятым двум бутылкам водки были присоединены: большая коврига черного хлеба, фунта три печенки и две пачки махорки. Сделав все эти хозяйственные запасы, они переправились на пароме на ту сторону реки, и найдя вдоль берега укромное местечко, расположились бивуаком...

Наши читатели уже в достаточной степени ознакомлены из предыдущих глав с разнообраз-ными типами обитателей томских трущоб. Избегая повторений, скажем лишь, что два любителя легкой наживы, расположившиеся около томи, были что называется – "шпанкой", которая в тюрьме "спит под нарами", а на воле носит презрительный эпитет "халамидников". Людям этого сорта безразлично, что и как украсть: крынку ли молока с воза у зазевавшейся бабы, белье ли, развешанное на просушку. Но, когда является возможность действовать наверняка, то они решаются и на грабеж, как это было сделано с Егориным. В общем-то – это парии среди темного мира преступников. Если Егорина, например, или ему подобных, по смелости, ни перед чем не останавливающейся жестокости, по широте замыслов, можно сравнить с кровожадным тигром, то представителей "шпанки" можно назвать лишь мелкими шакалами...

– Да, фортануло нам нынче! – подумал вслух один из оборванцев, беспечно выпуская клуб густого сизоватого махорочного дыма...

Товарищ его, маленький, плюгавый человечек, одетый в какое-то невообразимое подобие пиджака и старую студенческую фуражку с оторванным Козырьком, выразительно свистнул и приложился к бутылке.

– Искупаемся, нечто, – лениво протянул первый после небольшой паузы.

– Больно уж солнышко припекает... Айда, Федюха, в воду!

– Купайся, – равнодушно отозвался счастливый обладатель пиджака. – Я не стану... Солнышко я люблю. Для нашего брата – полевого дворянина – солнце первое дело! Выпил грешным делом водочки, перекусил малость и лежи себе пузом кверху... Хорошо, тепло! Солнце-то, оно, брат, для человека пользительно, у которого ежели нутро отбито!

Высказав эту сентенцию, человек в пиджаке повернулся на спину и замер в философском молчании. В голове его теснились обрывочные воспоминания минувшей ночи.

Темень – глаз выколи... Гроза собирается, надо идти искать местечко, где от дождя спрятаться.

Идут они берегом... Как волки крадутся... Вдруг впереди плеск какой-то: не-то рыба взыграла, не то веслом кто ударил... Видят – человек...

"Пиджак" глубоко вздохнул и приподнялся на локте, свертывая "козью ножку". Товарищ его, искупавшись, лениво натягивал портки и что-то мурлыкал себе под нос.

– Федюх, – окликнул он. – Как мы нынче – по-старому, под кустом спать будем, аль в город махнем? Пол-плиты (полтинник) на пиво выложим! Хорошо пивка таперича!

– В город... а не "засыплемся"? – неуверенным тоном заметил "Федюх".

– Ну, что там!

– Ладно, к вечеру пойдем...

Вечером наши приятели, зайдя в грязнейшую пивную, были арестованы, как подозритель-ные лица... Их подозревали в убийстве, совершенном прошлой ночью в самом центре города.

24. БЛЕСТЯЩАЯ ДАМА

Прошла неделя с той знойной грозовой ночи, в которую уголовная летопись Томска увели-чилась еще на одну кровавую страничку. На городском кладбище под свежей могильной насыпью лежал тот, кто один бы мог рассказать тайну этого преступления. Общественное мнение, возбуж-денное столь дерзким убийством, настойчиво требовало возмездия. Но в руках следственной власти было слишком мало фактических данных, чтобы удовлетворить это требование. Два черемошинских героя, описанные нами в предыдущей главе, за недостатком улик были отпущены с миром.

Полицейские облавы, произведенные по разным притонам и вертепам города, также не дали положительных результатов. Между тем по городу циркулировали самые различные слухи и толки. В связи с оставленной на месте преступления шляпой с запахом модных духов, а также найденной за истоком окровавленной рубашки из самого тонкого полотна, – создавались леген-ды. Большинство были уверены, что преступники – люди из общества; были намеки, что убий-ство совершено на романтической почве. Прошла, повторяем, неделя и жизнь с ее повседневными заботами и насущными проблемами заставила томичей все меньше и меньше интересоваться этим делом.

Кондратий Петрович, оправившись от своих ушибов, выехал из города куда-то в уезд, по торговым делам. Он выделил Кочерову 1000 рублей и последний таким образом получил возмож-ность заплатить по неблагополучному векселю с поддельным бланком. Мало того, получил возмо-жность вновь учесть такой же вексель и даже на большую сумму. Очутившись при деньгах, Иван Семенович воспрянул духом. Чад веселых кутежей и горячие ласки любовницы помогли отдела-ться от тяжелых воспоминания роковой ночи.

Живи, Иван, пока живется! – говорил он себе, раздумывая. – Раз мать родила! Хоть час, да наш!..

...В светлое теплое праздничное утро, Иван Семенович, одетый в новенькое и с иголочки пальто, в модную мягкую шляпу и летние ботинки, весь сияющий молодостью, здоровьем и весельем, подкатил на паре гнедых лошадей извозчичьей пролетки к воротам дома, принадлежа-щего его жене. Дом этот, как равно и другой, выстроенный на том же усадебном месте, подальше в переулок, – отдавался под квартиры.

Нужно ли говорить, что фактически хозяином этих домов был единолично Кочеров. Он условился с жильцами, получал арендную плату и тратил ее, не давая никакого отчета жене. Угловой дом Кочеров сдал в аренду одному своему знакомому, про которого нельзя было во всяком случае сказать, что прошлое его безупречно. Ссыльный по положению, по национальности – грузин, человек, наживший изрядный капиталец содержанием "института без древних языков", человек этот, назовем его Александром Ивановичем Чебукидзе, сняв в аренду целый дом, намеревался открыть в нижнем этаже трактир, а вверху – номера. Дело задерживалось пока неполучением разрешения от администрации.

В одной из комнат верхнего этажа жила теперь Катя. Кочеров давно уже упрашивал ее бросить Орлиху и переехать на отдельную квартиру, но это его желание исполнилось лишь недавно. Катя, потеряв всякую надежду вновь увидеться со своим предметом – Сашкой-пройди светом, о котором не было ни слуху ни духу, махнула рукой и решила, что теперь ей оставаться у Орлихи незачем.

Итак, в описываемое нами утро, Иван Семенович с шиком подкатил к воротам дома.

– Ты подожди меня здесь, – сказал он извозчику, скрываясь в калитке.

Если о костюме и внешности Кочерова можно было сказать, что и то и другое блистало претензией на моду и эффект, то справедливости требует отметить и блестящий парадный вид запряжки. Начисто вымытая пролетка с двойными рессорами и откидным верхом, ярко начищенная сбруя с бубенчиками, новый суконный армяк кучерского покроя, надетый на извозчика, – все это говорило, что Иван Семенович намерен сегодня пустить пыль в глаза томской публике.

Быстро поднявшись по лестнице на верхний этаж, Кочеров прошел по коридору и постучал в одну из дверей. Этой вежливости научила его Катя.

– Войдите! – раздалось за дверью.

Держа шляпу в одной руке, другою приглаживая волосы, Кочеров вошел в комнату, бывшую для него земным эдемом, благодаря живущей в ней гурии.

Комната эта была большая, светлая – в три окна. На обстановку ее было затрачено порядоч-но, но зато теперь она действительно производила впечатление красивого уголка, гнездышка, созданного для любви и наслаждений.

Изящный вкус женщины, умеющий создать наиболее соответственные рамки своей красоте, сказывался во всем.

Сама обитательница этого гнездышка стояла перед большим трюмо и расчесывала свои длинные золотистые волосы. Зеркало отражало ее стройную фигуру, роскошный бюст, ослепи-тельный белизны, нескромно выступающий из под сорочки.

– Ты уже приехал, но ведь еще, кажется рано, – спросила она, не оборачиваясь к вошедшему.

– Уже 11 часов, пока приедем... Начало бегов в 12, – ответил Иван Семенович, впиваясь очарованным взглядом в дорогие ему черты лица, отражавшегося в зеркале.

– Ну, хорошо... Посиди, мой дорогой, я сейчас буду готова, – равнодушно произнесла Катя, наклоняясь к зеркалу...

Когда Екатерина Михайловна в изящном летнем туалете и модной дорогой шляпе, красивым привычным жестом подбирая платье и обнаруживая стройные ножки, садилась в пролетку, то даже извозчик, угрюмый и с виду равнодушный человек, покосился на нее и как-то странно крякнул.

– Ну краля... эх! – подумал он.

25. НА ИППОДРОМЕ

Погода стояла самая прекрасная. На неделе прошел хороший дождь и запыленный, истомившийся от жары, город принял обновленный, бодрый вид.

Пользуясь хорошей погодой и праздничным днем, многие горожане отправились кто на бега. Кто на пикник в лес...

Кочеров сидел важно развалившись, в экипаже и снисходительно посматривал на пешехо-дов, обгоняемых ими. Его спутница распустила кружевной зонтик и держала себя с непринуж-денной грацией бывшей этуали, видавшей на своем веку кое-что лучшее, чем томские улицы.

Когда они подъехали к ограде ипподрома, оркестр уже играл марш. Бега начались. Приказав извозчику ожидать их, Иван Семенович и его подруга пошли в беседку ипподрома. Билет был взят в ложу, захвачена была также афиша, с подробной программой бегов.

– Какая, однако масса народа! – заметила Катя, усаживаясь в ложе.

– Да, публики много. День сегодня хороший, – отозвался Иван

Семенович, протирая стекла бинокля. Он бегло посмотрел программу и, передавая Кате ее, спросил: – На каких лошадей будем ставить?

– Ну, уж сегодня я буду играть самостоятельно! – подчеркнула она. – Ты можешь ставить, на каких тебе угодно, а я буду играть отдельно.

– Но не все ли равно? – слабо спросил Иван Семенович

– Нет, не все равно: я хочу играть на свое счастье, понимаешь!

– Пусть будет по-твоему, – согласился Иван Семенович.

– Вот в следующий заезд я играю на Сокола Ильницкого. Можешь идти взять мне билет... Постой, я тебе дам сама денег, – и Катя вынула из кармана изящный кошелек, открыла его и подала Кочерову 25-рублевую бумажку.

– Стоит ли играть на Сокола, – заметил Иван Семенович. – Ведь публика преимущес-твенно на него будет ставить! Мало на билет придется...

– Раз я хочу на Сокола, – тоном избалованного ребенка протянула Катя, ступай же скорее, бери билет!

Иван Семенович повиновался. Около тотализатора происходила настоящая давка. Состав-лялись компании для покупки билетов в складчину. Громко обсуждались достоинства лошадей. Какие-то юркие, не внушающие доверия личности, таинственным шепотом предлагали свои услуги по сообщению якобы известных им секретов конюшни.

– Виноват, господин, – зашептал один из этих ребят, близко нагибаясь к Кочерову и обдавая его запахом чистейшей сивухи. – Ежели желаете наверняка сыграть, могу устроить, потому как лично от наездника знаю.

Кочеров досадливо отмахнулся от непрошенного гостя и протиснулся дальше к кассе.

– Что ты так долго ходил за билетами. Наверное, в буфете задержался,недовольным тоном спросила Катя, когда Кочеров вернулся в ложу.

– Как в буфете! Народу около тотализатора много: насилу пробился. Уф! Вспотел даже... – и Иван Семенович обтер платком мокрый лоб, пустив по воздуху сильную струю иланг-иланга.

В ложах и амфитеатрах публики было полно. Светлые женские туалеты издали напоминали какой-то пестрый цветник... Далеко вдоль круга, за барьером галереи, густо чернела публика демократических слоев общества. Там было очевидно, все веселее, чем среди затянутой в светские приличия публики лож.

В антракте публика угощалась пирожками, мороженым; кое-где поблескивали на солнце бутылки с живительной влагой. Какой-нибудь любитель спорта, в праздничной чуйке и глянцевых сапогах, вынимал из кармана "посудину", широко запрокидывал голову и вливал содержимое бутылки прямо в рот.

– Надо червячка заморить! – пояснил он соседям и вновь протискивался к барьеру.

В одной кучке шел оживленный спор о предстоящем заезде.

– Однако, против королевского Вихря поискать, да и поискать лошадок надо! – убедительно говорил какой-то благообразный мещанин с оловянной серьгой в ухе.

– Ан, врешь! – горячо набрасывался на него оппонент. – Супротив Сокола ему не устоять. Это нам известно! Потому, как наша кума у этого Ильницкого в посудницах состоит...

Далеко по кругу разнесся резкий звонок. Споры и толки оборвались.

Публика глухо заволновалась.

– Пошли! Пошли!

Победителем из этого заезда вышел Сокол, побивший противника на несколько секунд...

– Ты был прав, не надо было ставить на Сокола. Все на него ставили.

Это скучно!.. – заметила Катя, повернувшись к своему спутнику. – Надо теперь новых лошадей выбирать. – Она углубилась в программку.

– Вот с Вахтеновским Бураном идет Ястреб какого-то Загорского...

Лошадь незнакомая, но резвость показана хорошая! Поставить разве на Ястреба.

– Слушай, соседи как раз говорят об этой лошади...

В соседней ложе трое молодых людей по костюмам и манерам, как видно, действительно были заняты обсуждением этого вопроса.

– Мы обязательно должны взять билет на Ястреба. Мне сам Загорский говорил, что все шансы на его стороне.

– Ястреб – кровный рысак. Он стоит Загорскому две с половиной тысячи...

– Значит, фонды Сержа стоят высоко... Он при деньгах.

– Но ведь он же помолвлен на этой купчихе, как ее фамилия...

– На дочери покойного Изосимова. Полмиллиона приданого возьмет! пояснил третий собеседник.

– Ах, это того самого Изосимова, которого...

– Которого задушили прошлой зимой!

– Сержу это на руку: если бы был жив старик, свадьба вряд ли бы состоялась. Репутация Загорского была хорошо известна покойному.

26. ПЕЧАЛЬНАЯ ВЕСТЬ

Прислушиваясь к разговору в соседней ложе, Катя решительно заявила:

– Я играю на Ястреба! Ступай, возьми билет. Посмотрим, что это за новый рысак!

Иван Семенович отправился к кассе тотализатора и приобрел два билета: Кате на лошадь Загорского, а себе на Вахтеневского Бурана.

– Ну, дорогая моя, если Ястреб придет первым, то ты выиграешь порядочную сумму, – сказал Кочеров, возвратившись с билетами. – Почти все ставят на Бурана я и себе взял на него билет. Посмотрим, чья возьмет!

– Посмотрим!

К удивлению не только Кочерова, но и всех почти завсегдатаев ипподрома, первым пришел Ястреб.

Катя радостно аплодировала победителю наезднику.

– Ну, вот видишь, чья взяла! – торжествующе воскликнула она, обращаясь к Кочерову. – Я играла на счастье, и выиграла! Отправляйтесь, милостивый государь, и получите мой выигрыш. Сегодня я вас буду угощать шампанским!

На билет пришлось 132 рубля.

Катя была в восторге. Ее радовала не столько сумма выигрыша, сколько вообще удача. До конца бегов она ставила еще на двух лошадей и также выиграла.

– Тебе сегодня необыкновенно везет! – даже удивился Кочеров. Сам он уже проиграл около пятидесяти рублей.

– Должно быть, я в любви несчастна! – с притворным вздохом ответила Катя, обжигая своего поклонника кокетливым взглядом.

После второго отделения Катя предложила ехать домой.

– Дольше оставаться незачем: программа не обещает больше ничего хорошего. К тому же я проголодалась, пора обедать!

Иван Семенович изъявил готовность. Они вышли из ложи. В буфете теснилось много публи-ки и путь к выходу был сопряжен с трудностями: приходилось продвигаться медленно. Катя шла за Кочеровым, рассеянно поглядывая на окружающих, как вдруг взгляд ее упал на лицо, показав-шееся ей знакомым. Катя остановилась и посмотрела внимательнее. В человеке, стоявшем за в двух шагах от нее и закуривающим папиросу, она узнала приятеля своего сердечного друга – Сеньку Козыря.

В былые дни оба они, Пройди-свет и Сенька, часто бывали у Орлихи и Катя запомнила лицо Сеньки.

– Вот встреча кстати! – обрадовалась она. – Спрошу его про Александра. Наверное он знает: они ведь товарищи с ним! – И она решительным шагом подошла к Козырю, не заботясь о том, что ей, такой изящной и нарядной, неудобно разговаривать среди любопытных с каким-то подозрительным типом...

– Здравствуйте, – тихо произнесла она, подходя к Козырю и дружелюбно протягивая к нему руку. – Вы не узнаете меня? Помните, приходили к нам с Александром...

Сенька Козырь галантно приподнял фуражку и осторожно пожал маленькую ручку Кати.

– Помилуйте-с! Очень даже хорошо помню! Нечто, увидавши вашу милость, возможно забыть!

Катя не обратив внимания на этот комплимент, бросила быстрый взгляд вокруг себя и прошептала:

– Пойдемте отсюда, мне поговорить надо с вами!

– С нашим полным удовольствием! – поспешил согласиться Козырь и кинув недокурен-ную папиросу, пошел за Катей к выходу.

В дверях стоял Иван Семенович.

– Что это ты? – обратился он к Кате. – С кем заговорилась?

Девушка подняла на него глаза и тоном, не допускающим возражения, сказала:

– Ты подожди меня у экипажа. Мне надо поговорить со своим знакомым по делу... понял?

Последнее было произнесено так выразительно, что Иван Семенович не вступая в дальней-шие расспросы, поспешил ретироваться.

– О чем говорить желаете? – осведомился Козырь, проводив Кочерова насмешливым взглядом.

Катя, не желая прямо приступить к делу, предварительно спросила своего собеседника о его личных делах.

– Как вы поживаете. Где это вас так долго не видно было.

– Немудрено, что не видно! – Козырь усмехнулся и понизил голос. – В "сушилоне" находился. Казенный паек глотал!

– В тюрьме!

– В ней самой! Как пословица говорит: "От сумы, да от тюрьмы не отказывайся"! Всего вторую неделю на "воле" хожу.

– Хочу я спросить вас, где теперь Александр? Что с ним такое случилось? Я не видела его с половины зимы...