Текст книги "Сын убийцы миров (СИ)"

Автор книги: Валентин Шатилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– И еще – кроме нас! – хмыкнула я. – Он теперь за нас тоже все время держаться будет? Мы у него вместо родителей теперь? Как у того утенка, который считает мамой первый предмет, увиденный после вылупления из яйца?

– Очень может быть, – подтвердил Олег. – Поэтому нам надо соответствовать роли его родителей.

– Ха! – только и сказала я, потрясенная такой перспективой.

– За квартиру не беспокойтесь, – обратился Олег к Дмитричу. – Мы ее поставим на сигнализацию. Если кто и попробует войти без нас, то с ним милиция будет разбираться!

***

– А что у тебя за обстановка дома такая, что ты о ней не хочешь говорить? – спросил Олег в такси.

Мы с ним опять сидели на заднем сидении, а страшно довольный Дмитрич устроился впереди. Ему, похоже, очень нравилось путешествовать, и «свою» квартиру он покинул без излишнего сожаления.

– Раз не хочу говорить – зачем спрашиваешь? – удивилась я.

– У меня от тебя тайн нет.

– Ха-ха. Два раза ха-ха. И еще три раза. Тайн у него нет! Да ведь ты мне так ничего толком и не рассказал! Все намеки какие-то, обещания. «Потом, потом!»

– Приедем – расскажу, – заверил Олег.

– Ну-ну, – скептически усмехнулась я. – И потом – что это за манера такая? И у тебя, и у твоей бабушки!

– Какая манера?

– Такая! Навязываться. «У меня от тебя тайн нет! Мы вместе навеки!» – да кто так решил? Я не педофилка. У меня свои интересы, свои поклонники…

– Андрей Кромсайт?

– Да хотя бы и он!

– Остановите, пожалуйста, здесь, у Сельмаша, – попросил Олег водителя.

– Вы ж собирались на Чкаловский? – удивился тот.

– Мы передумали.

Водитель недоуменно поглядел на Дмитрича:

– Что, останавливать?

– Конечно, конечно! – радостно закивал тот. – Мы выходим!

Водитель только пожал плечами.

– А теперь прогуляемся через скверик, – распорядился Олег, когда такси уехало. – Посмотрим, не увязался ли кто за нами. На всякий случай. Я ничего не заметил, но лучше не рисковать. А уже там, на другой стороне, возьмем машину – и в Александровку. Так надежнее.

– Я вообще-то собираюсь домой, – сообщила я.

– Но мы и едем домой, – мягко возразил Олег.

– К себе домой я собираюсь! К себе! Между прочим, и я не бездомная. Игры в суперменов – это дело конечно интересное. Даже захватывающее. И я ничего против таких игр не имею. Но когда мне в них предлагают более чем странные роли… Да-да, странные! И подозрительные!

– Хорошо, – согласился Олег. – Ты права.

– В чем?

– Во всем.

– Что, совсем во всем?

– Конечно. У тебя своя жизнь. Разумеется. У тебя должны быть кавалеры. Андрей нормальный парень, я ничего против не имею. Как и против любого другого, кого ты выберешь, – тут же дополнил он, видя, что я собираюсь возразить. – И, конечно, у тебя своя квартира. И ты туда поедешь. Я только предлагаю сначала отвезти Дмитрича к нам и поужинать. Бабушка специально готовила что-то для тебя. А потом я отвезу тебя куда захочешь.

– Я и сама в состоянии добраться.

– Безусловно. Просто на общественном транспорте, особенно по вечерней поре, это будет дольше. А на такси мы домчимся быстро и с ветерком. Есть возражения?

Я промолчала. В конце концов, дома меня не ждет бабушкин ужин. Да и вообще ничего не ждет. Так что я ничегошеньки не теряю.

***

– И я хочу фокус посмотреть! – крикнул из кухни Серега Дмитрич.

Вот ведь – услышал! Разговаривал бы себе спокойно с тетей Таней и не отвлекался! Так нет – все ему надо!

– Ты, Серега, того-этого… – обратилась я к нему. – В наши разговоры не лез бы. Мало ли что мы говорим?…

– Ой, ребятки, – опечалился он. – Да вы ж мне как родные… Извините если что не так. Я думал – фокус… Думал – интересно…

– Пусть смотрит, – неожиданно разрешил Олег. – Он тоже увяз в этом нашем деле обеими ногами. Зачем от него скрывать?

– Ну, как хочешь, – обиделась я. – Если ты бандитам всяким доверяешь…

Олег усмехнулся, покачал головой. Но повторять свою песню: «Он не бандит!» – не стал. А вместо этого пояснил Дмитричу:

– Фокус такой. Вот он я сижу. Руки, ноги, голова – все на месте. А теперь смотри.

– А-а! – взвизгнул Дмитрич.

И было отчего. Уж на что я привычная, но когда Олег оказался сидящим на диване без головы – тоже вздрогнула.

Тихий смех из серванта заставил нас обернуться. За стеклом, среди фужеров и декоративных хрустальных плошек, висело и хихикало олегово лицо.

Тетя Таня осуждающе покачала головой. Я приподнялась из кресла, разглядывая это неожиданное добавление к пустой посуде, выставленной в серванте. Дмитрич пукнул. Но не заметил того, поскольку продолжал напряженно таращиться на одинокую голову совсем-совсем без туловища.

Потом понимающе ухмыльнулся, сказал:

– Фокус, да? – и сел мимо стула. Со стуком и грохотом.

Когда его подняли и водворили на сидение, Олег уже пребывал в собранном виде – с головой.

– Фокус! – благостно сиял Серега Дмитрич. – Ох и хороший фокус! Веселый!

– А можно по-другому, – сообщил Олег. – Вот так.

Он вновь разукомплектовался, лишившись на сей раз правой руки. Которая материализовалась позади Дмитрича и дернула его за ухо. Дмитрич в недоумении повернулся – и получил легкий щелчок по носу.

Выставив перед собой ладони для защиты от излишне самостоятельной олеговой руки, Серега вымученно улыбнулся. Ему было и неловко, и стыдно, и страшно.

– Олежек, отстань от человека, – не выдержала бабушка. – Видишь, ему неприятно.

Мальчишеская рука, одетая в рукав белой олеговой рубашки, плавно отлетела от Дмитрича и странной торпедой устремилась к тете Тане. В полете она вытянула указательный палец и, зависнув в нескольких сантиметрах от бабушкиного лица, принялась плавно раскачивать своим плечевым краем, демонстрируя срез красного мяса пронизанного кровеносными сосудами и очень ровненько спиленную кость.

– А тебе тоже неприятно? – смеясь, поинтересовался Олег.

– Ты же знаешь… – поморщилась бабушка. – Не люблю амикошонства!

Возле первой тут же возникла в воздухе вторая олегова рука, и раздались насмешливые хлопки – внук аплодировал:

– Браво! Сразу чувствуется библиотечный работник со стажем! «Амикошонством» ты сразила всех наповал!

Я впервые видела столь странное диво: семилетний супермен дурачился.

– Вряд ли так уж сразила, – возразила тетя Таня. – Они даже не заметили. Куда мне тягаться с твоими фокусами!

– Фокусы! – отчаянно закивал головой Серега Дмитрич. – Смешные фокусы!

– А тебе тоже смешно? – спросила голова Олега, материализовавшись передо мной.

И не она одна. Ее окружали: две руки, вертикально висящие около олеговых ушей, и две горизонтально расположенные ноги, отрезанные чуть выше колен – одна парила над головой, почти касаясь аккуратного мальчишеского чубчика, а вторая чуть ниже подбородка. Все это образовывало некое подобие рамки вокруг картины. Ноги были обуты в олеговы тапочки и олеговы же летние кремовые брючки.

Я обернулась к дивану. Так и есть – оставшийся сидеть там обрубок туловища леденил душу своим видом.

– И как же тебе удается вот так… четвертовывать себя? – чуть сипло, но бодро поинтересовалась я.

Одна из рук наклонилась, нарушая симметрию, и задумчиво почесала затылок. Вторая рука, решив, видимо, не отставать, поскребла ногу, зависшую над головой. Нога взбрыкнула. После чего тоже, очевидно, собралась поразвлечься и спикировала вниз, на пол. Где и принялась подпрыгивать, шлепая тапочкой по паркету. Голова же, устроившись щекой на коленке, с ангельской улыбочкой наблюдала этот одиночный танец.

– Значит, для тебя не существует пословица: близок локоть да не укусишь? – осторожно спросила я.

– Кусать локти? – возмутился Олег. – Зубы поломать можно! А вкуса никакого! И потом – зачем кусать самого себя? Больно же!

– А ты чувствуешь боль? – удивилась я. – Вот когда так – все отдельно от тебя?

– Да оно же не отдельно! – радостно захохотал Олег. – В этом вся соль фокуса! Я один! Целый! Смотри.

Вторая нога спланировала вниз, к первой, руки взмыли чуть выше, опустившись по швам (по несуществующим швам). Голова зависла над отсутствующими плечами и предложила:

– Дерни меня за рукав.

Я вжалась в кресло и боязливо помотала головой. На этот сборно-разборный конструктор и смотреть-то – в глазах помутнение начиналось, а уж чтобы потрогать такое – об этом и думать не хотелось.

– Смелее, Елена! – шепнула голова Олега прямо мне на ушко, возникнув рядом и тут же вновь вернувшись на прежнее место.

Делать нечего. Я встала, на негнущихся ногах проковыляла к гирлянде конечностей, лишенной тела, протянула руку к одной из олеговых рук и чуть потянула за манжет рубашки. При этом я почему-то изо всех сил старалась не дотронуться до ладошки, которой оканчивалась рука.

Но ладошка сама поймала меня. Теплая, обычная. Тихонько сжала пальцы, а олегова голова укоризненно сказала:

– Ну кто же так дергает! Сильнее! Не бойся!

Я зажмурилась и дернула снова. Дернула от души!

– Ой-ей! – смеясь завопил Олег. – Ты меня повалила!

Я открыла глаза. Ничего подобного: все конечности реяли в воздухе на прежнем месте. Во главе с головой.

– Мое тело повалила! Мою точку опоры! – его рука указала в сторону дивана.

Там действительно произошли изменения. Тело-обрубок уже не сидело, а лежало, свалившись набок.

– Ой, мне так неудобно! – продолжал веселиться Олег. – Посади меня назад!

Плохо соображая, что делаю, я шагнула к дивану.

– Да ладно, я пошутил, – замахали олеговы руки, а лицо засмеялось.

И тут же эти руки материализовались на предназначенных для них местах – на его плечах. И обрубок, опираясь на них, вновь сел, продолжая заливаться смехом.

Да, именно так! Похохатывание, вылетающее изо рта в нескольких метрах от тела, рождалось именно в этом теле: грудь и живот обрубка сокращались как раз так, как это бывает при смехе.

И еще я обратила внимание на одну деталь: из-под ремешка кремовых брюк (которые в обрезанном виде могли сойти за шортики) выбилась пола рубашки и свисала теперь белым треугольником. Это, что, я ее выдернула, когда дергала за рукав?

– Мне не смешно! – твердо сообщила я.

– Совсем? – удивился Олег. – А я так хотел тебя повеселить… Хочешь потрогать мою плечевую кость?

Перед моим носом тут же возникла одна из рук, вновь оторванная от туловища. Рука была повернута ко мне кровавым срезом. Я замычала отрицательно и отодвинулась.

Но заметила, что срез хоть и был кровавым – даже пульсация перерезанных артерий была заметна – но кровотечения-то как раз и не наблюдалось.

– Вот глупышка боязливая, – подзадоривал меня олегов голос. – Прикоснись, проведи пальчиком!

Культяшка вновь придвинулась ко мне своим надрезом.

Ни жива ни мертва я ткнула в нее мизинчиком, каждое мгновение готовясь завизжать и отпрыгнуть.

Палец наткнулся на что-то ровное и гладкое. Не мясное и не костистое. И не живое – даже без естественного человеческого тепла. Будто дотрагиваешься до фарфорового манекена. Срез на ощупь оказался чуть прохладным.

Я погладила его ладонью и немного вышла за пределы гладкой окружности. И сразу под пальцами ощутились мягкость и теплота: тонкая ткань рубашки, а под ней – живое тело.

– Ай, щекотно! – закричал мальчишка, все еще пытаясь вовлечь меня в свою странную игру.

Руку он не отнял, и я попыталась нащупать край среза. Ту грань, после которой живое тело превращалось в фарфоровую гладкость.

Да вот же край! Он легко проминался при нажатии – как и положено живому телу, но когда я попыталась надавить на него со стороны среза, то убедилась, что это невозможно – фарфоровый спил отличался твердостью просто каменной.

Интересно, а насколько крепко прохладный материал среза сцеплен с телом? Я потянула за полотно рубашки – и оно начало легко вытягиваться.

– Караул! Раздевают! – захохотал Олег и радостно засучил ногами, отдельно стоящими на паркете.

Я оглянулась в сторону дивана. Так и есть – край рубашки еще сильнее вылез из-под брючного ремня. Это я его вытянула! Несмотря на твердокаменность среза.

– И как же ты умудряешься находиться в пяти, нет, в шести местах одновременно? – с раздражением спросила я.

– Гривны, это все они! – бодро отрапортовал Олег. И пальцем второй руки ткнул в полоску волшебной фенечки на своем запястье. – Мне только нужно внимательно всмотреться в то место, где я хочу находиться. И еще выбрать каким местом я там хочу находиться – рукой, ногой или головой.

– А туловищем не пробовал?

– Пробовал, – вздохнул он. – Туловищем не получается. На туловище ведь нет гривны! Эх, мне бы еще гривну в виде пояса, и тогда я весь бы перемещался куда захочу! Целиком и полностью!

– Интересно, а что на самом деле происходит в тот момент, как ты собираешься переместиться?

– Я пытался понять, – с неожиданной серьезностью ответил Олег. – Мне кажется, что никуда я руки-ноги не забрасываю, что на самом деле все наоборот – гривны подтягивают ко мне физическое пространство. Вернее через какие-то иные пространственно-временные континуумы как бы сморщивают плоскость нашего мира. И как иголкой прошивают его полотно через образовавшиеся складочки. А иголка – это как раз я. Понимаешь? Представь иголку, которую воткнули в складку, допустим, вот этой скатерти. Если двигаться по поверхности скатерти, то получается ерунда: от ушка иголки до ее кончика по скатерти ползти и ползти. И к тому же они как бы оказываются отделены друг от друга – непрерывность иголки нарушается. Так и здесь – видимая непрерывность моего тела исчезает, а на самом деле гривны просто сделали проколы нашей трехмерности.

– Но, тогда… если гривны – это иголки, которые протыкают… тогда ты, твое тело, оказывается как бы ниткой, которую они тянут за собой?…

– Вот! Ты поняла, поняла! – возликовал Олег. – Я знал, что ты поймешь! Видишь – все просто! Я одновременно и здесь – и там.

– А что будет, если ты захочешь переместить куда-нибудь свои ноги, когда стоишь на них? Не сидишь, как сейчас, а стоишь?

– Как что – больно будет! Я же упаду! Мне ведь хоть одна точка опоры нужна? Это еще Архимед знал!

– Архимед? – радостно воскликнул Серега Дмитрич. – А я знаю – это из геометрии!

– О-о, наш мафиози знакомое слово услышал, – кисло прокомментировала я вполголоса.

***

Я не позволила Олегу провожать меня до двери квартиры. И вообще выходить из машины. Такси развернулось и уехало обратно сразу, как только дверца хлопнула за моей спиной.

Я обернулась и посмотрела на его красные огоньки. Как они скрываются в темноте. Вот я и дома…

Но только вошла в квартиру – тут же захотела вновь выйти. А лучше – убежать: такой мертвечиной дохнуло из коридорчика.

«Уходя, забыла вынести мусор!» – подумала я. Но при проверке мусорное ведро в закутке, гордо именующемся «кухня», оказалось пустым и даже относительно чистым.

Мертвечина была разлита вокруг. Везде. Она таилась в рассохшихся кухонных шкафчиках, линялых ситцевых занавесочках, неоткрывающихся низких окошках, из которых даже в светлое время суток ничего не видно, кроме ржавых спин железных гаражей. И даже в буро-зеленых неровных поверхностях стен.

Здесь так было всегда, сколько я себя помню. Стены как-то раз перекрашивали – но они все равно остались буро-зелеными, нечистыми. Только что смененные занавески моментально оказывались такими же как и раньше – старыми и выцветшими. И темно-желтое пятно на столешнице было всегда…

Дух Катерины Петровны был неистребим!

Интересно, смогут что-нибудь изменить здесь ее наследники? Они так рьяно принялись доказывать свои права на квартиру сразу после похорон!… А как доказали, так уже два месяца сюда не появляются.

Я включила свет, подергала запертую (как всегда) дверь комнаты Катерины Петровны, обернулась к «своей» комнате, залитой жидким светом тусклой голой лампочки под потолком.

Ха, к своей! Никогда я не чувствовала эту проходную комнатушку своей. В ней невозможно было уединиться. Каждую минуту, каждую секунду я была под прицелом цепких глазенок Катерины Петровны, которая понимала слова «за ребенком должен быть присмотр» буквально. И никогда (даже в раннем детстве) я не могла понять: за что мне такое наказание? Почему я должна жить тихой тенью под присмотром двоюродной тетки отца и ни в коем случае не могу появляться в квартире у него самого? Почему мне нельзя приходить в его новую семью даже в гости? Разговаривать с его женой, играть со своими младшими братьями (хоть они мне братья только наполовину)?

Теперь поняла. И что? Принесло мне это облегчение?

Облегчение – вряд ли. Определенность – пожалуй. И еще – знание того, с чем я должна бороться в себе. Каких именно драконов в собственной душе должна победить…

Задребезжал телефонный звонок.

Я вздрогнула, но не двинулась с места. Телефон – это была одна из тех недоступных для меня вещей, которые вроде и рядом, но попробуй до них дотянись. Большие дорогие куклы в витринах магазинов на проспекте за углом. Роскошные кремовые торты в булочной. Телефон во всегда запертой комнате Катерины Петровны. Он и сейчас стоял там же. И все так же был недоступен.

Странно, что я вернулась сейчас в эту квартиру, где меня все угнетает и ничего не держит. Вернулась из другой квартиры – богатой, веселой, где меня ждут и обещают всяческие блага. Может быть я сбежала как раз из-за того что меня там ждут? Или потому что от меня ждут? Чего-то непонятного, странного, чего я дать никак не могу? Эти намеки (да что там намеки – прямые высказывания) о княжеском предназначении, о таинственной связи между мной, довольно взрослой девушкой, и мальчишкой, совсем еще ребенком. Мальчишка, конечно, не прост. Да и за спиной его чудятся такие невероятные горизонты, такие волшебные просторы, что дух захватывает…

Не потому ли я и сбежала, что опять захотела спрятаться? Зажмурилась вместо того чтобы раскрыть глаза пошире и вглядеться… Забилась в щель, как таракан, не желая одного – действовать, противостоять всем событиям и всем мирам, сколько бы их ни было, быть собой, черт побери!…

Телефон все трезвонил и трезвонил, не умолкая.

А не позвонить ли мне Андрею нашему, Кромсайту? Хотя бы для того, чтобы справиться о его здоровье. Как оно после вчерашних неприятностей в Плевенском парке? Еще ведь не так и поздно для звонка!

Я взяла из сумки телефонную карточку и отправилась к автомату на углу.

Андрей снял трубку сам.

– Ленка! – обрадовался он. – Ты куда пропала? Я два раза заходил по пути в Универ! До первой пары и после третьей. Звонил, стучал – никого. Где была, куда исчезла?

– Были тут дела… – пробормотала я неопределенно. – Ты-то как? Синяков не осталось? Фингалов под глазами?

– Обошлось! – хохотнул он. – Тем более что шрамы украшают! Я тут нашим порассказывал, все тебе привет передают. И Нюха, и Канцлер, и Эльх! Не передумала насчет малой июньской игры? А то съездили бы в Щепку…

– Передумала, – совершенно неожиданно для себя выпалила я.

– Да? – он явно обрадовался. – Молодчина! Жди завтра! Зайду, обговорим что брать. Палатка у меня есть, но спальный мешок только один! Поспрашиваю завтра в Универе – может кто даст лишний спальник? А антуражности особой от тебя пока не требуется. Распустишь волосы – будешь русалкой прудовой. Ручеек для тебя найдем! Что ты – не заманишь к себе хоть парочку гоблинов на верную гибель? Все путем будет, Ленка!…

***

– Это и есть ваша знаменитая Щепка? – спросила я, рассматривая низкорослые заросли на косогоре меловой горы.

– Это только начало. Лесхоз большой, – заверил Андрей.

А Эльх-Максим добавил:

– Мы еще даже до крепости «славян» не дошли. Наш лагерь дальше.

– А населенные пункты здесь какие-нибудь имеются?

– Да зачем нам населенные пункты! – отмахнулся Андрей.

– На той стороне что-то большое есть. Село. Вроде, Волошино называется. А вон там, под горой – видишь домики? – хуторок какой-то. Калиновка, кажется. Помнишь, Кромсайт, мы в прошлый раз в хуторское сельпо ходили. За хлебом и вообще…

– За водярой мы ходили! – радостно захохотал Андрей. – Было дело, а как же!… – и он пустился в рассказ о «прошлом разе».

Но я не слушала. Название «Калиновка» чем-то сладким кольнуло сердце, и в раннем утреннем воздухе повеяло ветром невероятных приключений и сказочных надежд.

Возле нас, скрипнув тормозами и обдав клубами пыли, остановилась старая «Волга».

– Елена, доброе утро! – раздался звонкий мальчишеский голос.

Дверца хлопнула и перед нами предстал Олег – веселый и довольный.

– Привет, Кромсайт, здорово, Эльх!

Пока он здоровался за руку с ребятами, из машины солидно выгрузился Серега Дмитрич собственной персоной, а из окошка выглянула, опустив стекло, тетя Таня.

– Леночка, садись к нам!

– Вы тоже на МИК? – удивилась я.

– Не могу ж я отпустить Олежека самого в такую даль… – развела руками тетя Таня.

– Садись, доченька, – ласково приобнял меня Серега Дмитрич. – Места хватит. Я, правда, приглашаю, а сам на переднем сидении сижу, жирую… – покаялся он тут же.

– Но сначала мы заедем в Калиновку, к бабушке Вере, – предупредил Олег, приглашающе распахивая передо мной дверцу.

– Вот так и увозят от нас девчонок, – пожаловался Эльх-Максим. – На красивых дорогих автомобилях…

Водитель – дедок в засаленном пиджаке – только хмыкнул и дал по газам.

***

– Вот здесь и находится выход в мое княжество, – доверительно сообщил Олег, когда мы выползли наконец из-за стола.

Бабушка Вера оказалась довольно шустрой старушкой – наготовила много всяких вкусностей. Да и тетя Таня привезла немало продуктов из города. Так что теперь мы с Олегом неспешно прогуливались по старому яблоневому саду позади дома – полусонные от обилия съеденного. Сказывался, наверно и ранний подъем – поезд в сторону Щепки уходил с Пригородного вокзала в половину шестого.

– Знаю я про твое княжество, – лениво отмахнулась я.

– Откуда? – удивился он.

– Тетя Таня рассказывала, когда агитировала за… Ну, в общем, она упоминала Калиновку. Так это и есть княжество? Вы прикупили все земли в округе? А Щепку тоже?

– Нет, – засмеялся Олег. – Ничего мы не покупали. Тем более здесь. Наше княжество вон оно. Видишь те кусты на пустыре?

– Которые на кургане растут?

– Они сами есть курган. Этот курган и есть один большой терновый куст. Он разрастается густой шапкой, внутри которой можно спрятать что угодно – даже княжество.

– Так вот откуда у тебя такая любовь к кустам… – хмыкнула я, вспоминая массовуху в день нашего знакомства. – Но, видно, княжество у вас все-таки совсем небольшое если уместилось под кустом. Даже под большим.

– А вот и нет! – весело поднял на меня глаза Олег. – Княжество как княжество. Довольно приличных размеров. Может даже величиной с нашу область. Вход в него, да – маленький и узкий. А, как пройдешь – открываются просторы и богатства!…

– Оно у вас подземное, что ли? Проходит по ведомству троллей-гномов-гоблинов?

– Вполне надземное. Только в другом измерении.

– Как все просто! – восхитилась я. – В другом измерении! И вход в него замаскирован кустиками! Только непонятно почему об этом никто не знает? Бабушка Вера например? И другие местные жители?

– Она знает. От нас. Теоретически. Потому что сама пройти туда никак не может. Она пробовала – бабушка рассказывала, что заставляла ее попробовать. Но ничего у них не получилось. Ни у моей бабушки, ни у бабушки Веры. А у моей мамы получилось. Но только в одну сторону – туда. Войти она вошла, а выйти не смогла. А туда-сюда спокойно ходить – это редкий талант. У нас, князей Шагировых, он по мужской линии передается. Мне, например, передался, – скромно потупился он.

– Так твоя фамилия – Шагиров? Приятно познакомиться – Митякина.

– Я знаю твою фамилию. Кромсайт говорил. А у меня фамилия двойная: Квасуров-Шагиров. По маме – Шагиров, а по отцу – Квасуров. Княжества два, поэтому и фамилия двойная.

– Это так принято?

– Это я так решил, – признался он.

– И все-таки я что-то не поняла. Твои родители – там, – я показала в сторону зеленой шапки терна. – Ты – здесь. Как это? Тебя в ссылку отправили, что ли? Выдворили из твоего двойного княжества?

– Моя мама очень плакала, когда провожала меня сюда, – строго сказал Олег. – Сама она со мной ни за что бы не рассталась! Но так сложились государственные дела. Я тогда маленький был, не понимал как и что, но я письмо ее читал – она все объяснила. Что отправляет меня к бабушке временно. И через три года ждет меня обратно. Сама-то она выйти ко мне не может, я же знаю! Так что никто меня не выдворял и в ссылку не отправлял!

В его голосе была строгая твердость ребенка, убеждающего всех (и прежде всего себя самого), что родители его любят, помнят и ждут. Прямо никак не дождутся… Как же мне это было знакомо!

– Прошло, правда, уже не три, а четыре года как я в гостях у бабушки, – вздохнул Олег. – Но ты же знаешь мою бабушку… Она никак не хотела отпускать меня обратно пока я был совсем малышом. Да и сейчас не хочет.

– Я тоже мамино письмо читала, – неожиданно ляпнула я.

– Тебе бабушка показывала? – деловито спросил Олег.

– Не твоей мамы. Своей. Нашла в старых бумагах Катерины Петровны.

Олег вопросительно смотрел на меня, ожидая продолжения.

– Моя мама тоже писала, что любит меня не смотря ни на что, – принужденно рассмеявшись пояснила я.

Олег продолжал молчать. Тишина была невыносима, и я заговорила, чтобы заполнить паузу. Будто оправдываясь (перед ним? перед собой?):

– Мама и к отцу обращалась – просила меня любить. Не смотря ни на что. Но он не послушался. Наверно просто не смог после того что я сделала.

– А что ты сделала? – серьезно спросил Олег.

– Струсила. Всего лишь зажмурилась и закрыла лицо руками. Я так ясно себе это представляю. Хотя и не помню – маленькая была. Точный возраст – четыре года и два месяца. Или память сама вычеркнула неприятные воспоминания. Зато теперь, когда я наконец все узнала… Теперь представить это не сложно. Как оно просходило. Как мама подходит с коляской к магазину. А в коляске – мой брат Димка. Маленький, шестимесячный. Как она оставляет меня возле коляски, просит позвать, если братишка начнет плакать. И заходит в магазин. Я недавно специально ездила смотреть на этот магазин. Он уже не «Молочный», там сейчас сэконд-хэнд. Но крыльцо с двумя ступеньками осталось. Вот около этих ступенек и стояла коляска.

Я замолчала, кусая губы.

– И что? – безжалостно спросил Олег.

– Не знаю… Мама писала, что я, наверно, нечаянно сняла коляску с тормоза. Нечаянно, в игре. Мама это даже два раза подчеркнула. Будто это могло разжалобить отца!… Я так понимаю, что он обвинял не только меня, но и ее. Не зря же она письмо ему писала из больницы? Он, видно, не ходил ее даже проведывать, когда ее парализовало после всего этого…

– После чего?

– Ну, после этого. После того как коляска с Димкой покатилась под уклон, вывернула на дорогу и там ее смял грузовик. В лепешку. Грузовик просто не мог остановиться – слишком неожиданно коляска вылетела на проезжую часть… А я в это время стояла, закрыв лицо руками. Очень испугалась, когда коляска вдруг поехала сама. Трусость моя их и убила – и Димку, и маму. С тех пор у меня и появилась эта вредная привычка: чуть что – зажмуриваться и прятаться. Страусиная такая привычка, – невесело хихикнула я.

– Он так и не пришел в больницу?

– Кто?

– Отец твой. В больницу к парализованной жене?

– Не знаю. Может, и пришел. Знаю только, что у мамы в больнице случился второй инсульт, и она там умерла. А отец отдал меня своей двоюродной тетке. Что-то там ей платил, чтобы она за мной присматривала, а сам со мной не хотел встречаться. У него сейчас другая семья, я даже знаю дом и подъезд, где они живут. И какие у них занавески на окнах. Вот и все, что я о них знаю…

– Я никогда тебя не брошу, – озабоченно заявил Олег, беря меня за руку.

Его ладошка была теплой и сухой.

– Да? – смутилась я. – Спасибо. Но ведь ты сейчас собираешься отправиться в свое непонятное княжество! – мне вспомнился испуг тети Тани, которая говорила, что все ее бросают, уходя по своим княжеским делам. – Вот, получается, сразу и бросишь! Эх, обещалкин…

Олег едва заметно побледнел. От стыда или от гнева? Но голос остался ровным и спокойным, когда он принялся объяснять:

– Это не значит «бросить». И не сейчас это будет. Сначала мы поучаствуем в МИКе, потом я на чуть-чуть схожу в гости к маме и папе, быстро вернусь, и мы все опять поедем домой. Дед Петро обещал нас и обратно на своей машине отвезти, к поезду.

– Да ладно, не переживай. Иди куда хочешь. Я и с Андреем прекрасно вернусь. И с Максимом. С ними приехала, с ними и уеду, не бросят же они меня тут…

Вот, черт! Опять я про «бросание»!…

Олег завелся:

– И я не брошу! Я же пообещал! Просто я не могу не пойти. Там, кроме мамы и папы, у меня еще друг есть. Я и по нему соскучился! Правда, он далеко, не знаю успею ли к нему попасть? Нам же завтра уезжать. Уже и билеты на поезд куплены…

– Ну и зачем тянуть тогда – иди в свое зачарованное княжество прямо сейчас! Зачем ждать завтрашнего дня?

– Но я же на МИК приехал… – с сомнением проговорил Олег. – Мне же на игру сейчас надо…

– Дался тебе этот МИК! Наиграешься еще!

– А, может, правда?… – загорелся Олег. – Я только на минутку загляну… Прямо сейчас… А потом на МИК… А после него – еще раз схожу туда…

Он говорил, а ноги сами несли его в сторону заветных кустов.

– И где знаменитый вход? – поинтересовалась я, останавливаясь у зеленого подножия тернового кургана.

Непролазная дремучесть кустарника впечатляла. Неброские блеклые цветочки, мелькающие среди листьев, как бы намекали, что куст живет своей жизнью и ни чужим мнением, ни посетителями вообще не интересуется.

– А вот здесь есть проход, – сообщил Олег, опускаясь на колени и раздвигая молодые ветки. – Ты постой тут, я пролезу, посмотрю и быстренько вернусь!

– Э-э, так не пойдет! Мне же тоже интересно посмотреть!

– Да там смотреть не на что – ничего не видно…

– Как это? А вход? Он в виде грота? Таинственная пещера, закрытая секретным камнем? Ты должен произнести волшебное заклинание, чтобы камень отвалился? И не хочешь, чтобы я услышала?

– Ты спутала со сказочной пещерой Алладина. А здесь никаких секретов нет – смотри сколько хочешь. Только смотреть не на что, ничего не видно, – и он на четвереньках пополз в глубину терновника.

– Вот я и посмотрю на это «ничего», – сказала я, и влезла в чащобу следом.

И немедленно пожалела о своем порыве. Олег, сопя впереди, конечно расчищал узкий проход, но и на мою долю оставалось множество колючих сухих веточек, которые так и норовили воткнуться если не в глаз, то в бок.

– Олег, долго нам тащиться так? – недовольно поинтересовалась я, поднимая голову. И поперхнулась. Смолкла. Замерла.

Потому что Олег исчез. Его не было впереди. И нигде не было. Коляска тихо катилась под уклон, все сильнее выворачивая на проезжую часть, уже слышался рев грузовика, под колесами которого она будет смята, раздавлена – а я опять сжалась, оцепенела… Безвольно ожидая, когда все свершится. Как всегда…