Текст книги "Неповторимое. Книга 5"

Автор книги: Валентин Варенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Перехват проводился днем и ночью. Днем шли караваны, груженные, как правило, продовольствием и другим, камуфлированным под гражданское, имуществом. Ночью караваны провозили вооружение, боеприпасы. Ночью переходили границу и банды. Все эти караваны и банды были на особом «прицеле» нашей разведки. Дневные караваны обнаруживались нашими патрулирующими вертолетами со специальным десантом и соответственно досматривались. Делалось это так.

Обнаружив караван, вертолеты делали над ним один-два круга на небольшой высоте, и если охрана каравана не стреляла, то один из трех вертолетов (если позволяла местность) садился перед головой каравана так, чтобы все оружие вертолета было направлено на караван. Десант в 10–12 человек делился на две группы, одна из них становилась справа, вторая – слева от вертолета (в цепи и в полной готовности двинуться к каравану), не закрывая для него сектор обстрела. Второй вертолет садился в ста метрах (плюс-минус 50 метров – в зависимости от местности и величины каравана) от середины каравана, но сбоку. Вертолет тоже был развернут лицевой стороной к каравану, чтобы можно было применить его вооружение. Десант выскакивал и, развернувшись в цепь, занимал равномерно справа и слева от вертолета позицию для стрельбы лежа, внимательно наблюдая за действиями мятежников и нашего десанта с первого вертолета. Третий вертолет во время досмотра каравана барражировал в воздухе, наблюдая за всей картиной и передавая все на центральный командный пункт. Он тоже был в полной боевой готовности и мог при необходимости вступить в бой.

Если же с появлением наших вертолетов охрана каравана открывала стрельбу, то вертолеты шли в атаку. Они простреливали караван вдоль и поперек до тех пор, пока не прекращалось сопротивление. Затем действовали так, как было изложено выше, и проводился досмотр. Одновременно просили командный пункт прислать охраняемый транспорт для доставки «груза», а также пленных (если они были) на ближайшую нашу базу. Раненым, естественно, оказывалась медицинская помощь. Но если караван был небольшим и во время штурмовых действий наших вертолетов его охрана разбегалась или была перебита, а сам груз не представлял особой ценности, то все собиралось в один костер и уничтожалось. Оставшихся в живых животных (ослов, верблюдов, лошадей) бросали, их обычно подбирали местные жители для своих мирных целей, а то и мятежники.

Что касается перехвата караванов наземными средствами, то это была фактически целая небольшая операция.

Допустим, наша агентурная разведка донесла, что такого-то числа в таком-то месте следует ожидать переход госграницы караваном в таком-то составе. Далее сообщались сведения о самом грузе (перечислялись виды оружия, боеприпасов) и, возможно, о нескольких переносных комплексах ПВО «Стингер». Такое предположение делалось в зависимости от того, удвоено или утроено охранение каравана (назывались цифры). Часто сообщался и маршрут возможного движения каравана, конечный пункт прибытия и принадлежность груза (т. е. какой из оппозиционных партий доставляется это имущество).

В соответствии с этим принималось решение о выделении соответствующих сил и средств для перехвата каравана. Если каравану придавалось особое значение, то готовился перехват на двух рубежах: основной – недалеко от госграницы и второй – в глубине, но не ближе нескольких десятков километров от пункта назначения каравана, чтобы базовый район не мог быстро отреагировать на бой во время перехвата.

Выделенные силы и средства делились на группу (эшелон) захвата, группу (эшелон) огневой поддержки, резервную группу и группу обеспечения. При необходимости выделялась группа имитации ложных действий. Все это проходило необходимую подготовку (тренировку) как в действиях, так и в управлении особенно. Если позволяла обстановка, то тренировка проводилась на местности, приближенной к той, где придется действовать в действительности.

Едва караван появлялся на перевалочной базе и находился в трех-пяти километрах от госграницы, как наши формирования занимали исходные позиции. Иной раз они уже накануне выходили в район «подскока», располагавшийся в 20–30 километрах от района действий.

Ночью, накануне боя, а иногда и в эту же ночь, когда предстоял бой, группа захвата, оставив свою технику далеко от предстоящих боевых действий (а иногда и тихо, как черная пантера), подкрадывалась к месту нанесения удара, занимала своими силами и средствами предусмотренный (и оттренированный) ранее боевой порядок и, притаившись, ждала неприятеля. Так зверь, заняв удобную позицию и сгруппировавшись для прыжка, выжидает удобное время, чтобы напасть на свою жертву.

Вместе с командиром этой группы, как правило, находились авианаводчики и офицеры-артиллеристы с подготовленными на карте огнями и со средствами связи. Группа огневой поддержки не только сама имела достаточные огневые средства (танки, БМП, ЗПУ-4, орудия, минометы), но была связана с дежурными крупнокалиберными и дальнобойными средствами (в том числе с реактивными установками «Град», «Ураган», «Смерч» – реактивными снарядами большой мощности).

Резервная группа была готова на БМП, БТРах и танках немедленно включиться в бой по сигналу командира, командно-наблюдательный пункт которого располагался вместе с группой захвата.

Очень важно отметить, что у всех воинов имелись приборы ночного видения. Эта мощная аппаратура способна обеспечить наблюдение на дальность до полутора километров. А индивидуальные средства (бинокли, прицел ит.п.) – в пределах 300–500 метров, при этом видимость была отличная.

Операция засылки каравана тщательно готовилась. Предстоящий маршрут тщательно изучался. Его сопровождали опытные проводники, заранее определялись места особой опасности, а также места дневок, поскольку караван с оружием шел, как правило, ночью, днем же, укрывшись в зарослях или пещерах от «глаз» авиации, он отдыхал. За маршрутом постоянно наблюдали местные жители и сообщали ему об обстановке. При необходимости моджахеды на некоторых участках заранее выставляли охранения.

Как только караван пересекал госграницу, об этом нам сразу же становилось известно. Правда, некоторые могли проскользнуть незамеченными, но большинство из них нам удавалось обнаружить. Впереди шла разведка, затем охранение, далее охрана непосредственно каравана, в середине каравана, как и в хвосте, тоже могли быть группы охранения. Все они связывались друг с другом по рации. Кстати, разведка могла выдвигаться и на ослах, и на лошадях. По ходу движения они сворачивали на отходящие тропы и, осмотрев местность, продолжали движение. Разведчики моджахедов тоже были оснащены биноклями ночного видения. Иногда в составе разведки имелись мотоциклисты. Включив полусвет, они, словно челноки, уезжали вперед на пять-семь километров и возвращались обратно, к ядру каравана, который двигался все-таки на животных. Бывали случаи, когда караваны состояли из грузовых автомобилей или пикапов. В основном они встречались в пустыне (на юге-востоке и юге Афганистана). И, как правило, старались на максимальной скорости проскочить свой маршрут.

Конечно, разведку никто не трогал, как бы она ни действовала, не трогали и головное охранение. Но когда караван своей серединой уже втягивался в зону действий нашей засады, вот тут-то немедленно открывался ураганный огонь из всех видов оружия, сосредоточиваясь в основном на охранении и на всех, кто был с оружием. Местность максимально освещалась, хотя и не всегда осветительными ракетами.

Одновременно резервная группа на БМП и БТРах подтягивалась максимально ближе к месту боя.

Бой обычно длится всего лишь несколько минут. Но когда охрана, бросая караван, начинала отходить в сторону, противоположную от нашей группы захвата, то дело могло и затянуться. В этом случае вызывался огонь артиллерии или даже вертолеты или самолеты. Дело в том, что охрану надо было обязательно перебить или захватить в плен. В крайнем случае надежно рассеять, чтобы у нее не было желания собраться с силами и отбить караван (они же знали, что их ждет в Пакистане, если этого не сделают).

Перехват караванов был важнейшим способом пресечь приток оружия, боеприпасов, военного имущества. Учитывая, что действия носили скоротечный характер, а главное время уходило на подготовку, офицеры нашей оперативной группы Министерства обороны частенько напрашивались принять участие в таком виде боя (как, кстати, и в других). Я их чувства отлично понимал: одно дело наблюдать за боем со стороны, а другое – лично испытать все это, как говорится, «на своей шкуре». После этого и планирование боевых действий всегда будет носить более осмысленный характер.

И вот однажды, когда я находился не на выезде, а в Кабуле, ко мне зашел мой помощник полковник Заломин и сказал, что хотел бы поучаствовать в боевых действиях по перехвату каравана. После небольших объяснений я вынужден был согласиться, тем более что он уже, оказывается, предварительно договорился с командиром 1-й бригады спецназа. Но и это еще не все. Через некоторое время Заломин опять приходит ко мне, приводит журналиста Артема Боровика, которому я уже до этого отказал в участии в боевых действиях по перехвату каравана. Но А. Боровик не дремал – подговорил моих офицеров, и вот Заломин заявляет:

– Разрешите и ему со мной на перехват каравана?

– Вы думаете, о чем вы просите? Это же не к теще на блины. Тем более корреспондент. Ну, как он там себя будет вести? Там же надо стрелять, там могут убить! Нет, нет. Это исключено.

– Валентин Иванович, – включился Артем, – я вас еще и еще раз очень прошу, разрешите. Ведь очень многие из нашей пишущей братии бывали уже в боях. Сейчас вот представилась такая возможность…

– Но поймите, это не обычные боевые действия. Все связано с исключительными и большими физическими и психологическими нагрузками, огромный риск, там много неожиданностей, там надо мастерски владеть оружием.

– Я физически подготовлен, стрелять умею, не дрогну, – продолжал уговаривать меня А. Боровик.

Короче говоря, они меня все-таки уговорили. Точнее, я согласился под давлением воспоминаний о том, что многие корреспонденты, публицисты, писатели, находившиеся в Афганистане, постоянно просачивались на войну, т. е. туда, где шли бои. Делали они это незаметно и очень рискованно.

Взять, к примеру, Александра Андреевича Проханова. Он вроде родился для того, чтобы всегда быть там, где тяжело человеку, и помогать ему духовно. Это и в боях в Афганистане, это и январь 1990 года в Азербайджане (Гянжа, Баку, Карабах), это и Прибалтика и другие «горячие» точки СССР, а затем война в Приднестровье, война в Чечне – и везде он. События августа 1991 года – меня арестовали, а он уже у меня в семье: горе-то какое, надо успокоить близких. Но на это надо иметь мужество (далеко не все генералы позвонили и тем более пришли, как и лидеры КПРФ). Где он только не бывал! В какие переплеты только не попадал! Но Бог миловал – остался жив. А сколько он написал, а сколько еще напишет об Афганистане, о Чечне, о наших воинах!

Наверное, было бы несправедливо, если бы я наложил вето на просьбу А. Боровика.

Позвонил командиру бригады полковнику Старикову. Тот подтвердил, что у них на этой неделе спланировано два перехвата: один в Кунарском ущелье (севернее Джелалабада) и второй – ближе к Парачинарскому выступу. «Вот на второй можно было бы подключить Замолина и Боровика», – заключил комбриг. Оказывается, он уже был в курсе всех вопросов. Коль все и так уже оговорено, я дал добро. И им действительно повезло. Во-первых, караван перехватили, очень удачно – всего лишь два наших воина были ранены. Во-вторых, побывали в настоящем бою. В-третьих, и это главное – остались живы.

Однако бывали в нашей жизни и печальные моменты. Случай, о котором пойдет речь ниже, бесспорно, навсегда остался в памяти всех, кто о нем знал. Это был не перехват каравана и не засада, но родственные по характеру боевые действия, которые назывались «налет».

Налет обычно применялся как способ боевых действий в целях оперативной (в короткие сроки) реализации разведывательных данных по уничтожению небольших банд, пунктов управления, исламских комитетов, складов и других объектов мятежников. Налет применяется также с целью захвата главарей банд, руководителей оппозиции, документов и особо важных видов оружия (пусковых установок и ракет ПВО «Стингер»).

Успешное проведение налета обеспечивалось: наличием точных разведывательных данных об объекте налета; быстротой и скрытностью выдвижения; внезапностью совершения налета; решительностью и стремительностью действий личного состава; четким взаимодействием всех задействованных сил и средств; быстрым выходом в район боевых действий резервных сил для оказания помощи (если это требуется). Но самым главным было то, чтобы подразделение, проводящее налет, само не попало в капкан засады противника. А для этого надо было все господствующие в районе предстоящих действий высоты и другие местные предметы скрытно захватить нашим охранением. Наконец, должна быть гарантированная связь и управление в целом.

В зависимости от характера цели и условий выполнения задачи для проведения налета обычно привлекалось подразделение силою взвода или роты. Для боевых действий создавались: группа захвата, группа огневого поражения и прикрытия и бронегруппа.

Группа захвата могла состоять из пяти – десяти человек и более. Она действовала обычно с одного-двух направлений. В нее назначались физически развитые и решительные солдаты и сержанты, хорошо владеющие оружием и приемами рукопашного боя. Командир взвода (роты), как правило, находился с группой захвата.

Группы огневого поражения (прикрытия) располагались на позиции так, чтобы огнем стрелкового оружия эффективно поражать противника, надежно обеспечивая действия группы захвата.

Бронегруппа оставалась в районе спешивания и была готова быстро выдвинуться и поддержать огнем действия подразделений.

При совершении налетов возможными были два варианта действий. Если группа захвата не обнаруживалась мятежниками, она стремительно выдвигалась как можно ближе к объекту атаки с нескольких направлений. Назначенные командиром солдаты и сержанты скрытно приближались к объекту и снимали часового, после чего группа, по возможности бесшумно, уничтожала противника ножами или огнем стрелкового оружия, захватывала пленных и документы. Произведя налет, все группы по команде командира отходили в заранее намеченный район сбора, где быстро садились на БТР и убывали в свой район (пункт дислокации).

Если не удавалось незаметно приблизиться к противнику, следовало открыть огонь по часовым и объектам налета и, используя складки местности, захватить выгодные рубежи в непосредственной близости от расположения мятежников. После этого огонь переносился в глубину и на фланги с целью недопущения отхода мятежников.

Группа захвата забрасывала объект гранатами, огнем стрелкового оружия и в рукопашном бою уничтожала оставшегося противника, захватив пленных, оружие и документы.

После боя группа захвата, а за ней и группы прикрытия отходили к своим БТРам и следовали на них в назначенный район. Во избежание подрыва на минах, установленных противником на прежней трассе, отход осуществлялся по новому маршруту.

Разумеется, случались и отступления от этих канонов, а отсюда и тяжелые последствия. Но хочу подчеркнуть, что всегда все зависело от степени обученности и натренированности личного состава, его умения выполнять действия в экстремальных условиях и, что особо важно, от твердого и непрерывного управления личным составом со стороны командира, его воли, энергии и смекалки.

Теперь о трагическом случае, который имел место в апреле 1985 года. Я возвращался из поездки в Москву – вызывали буквально на один день, чтобы я на заседании комиссии Политбюро по Афганистану доложил вместе с начальником Пограничных войск СССР генералом армии В. А. Матросовым о ходе создания пограничных войск в Вооруженных Силах Афганистана и состоянии дел с прикрытием афганской госграницы с Пакистаном и Ираном. Отчитавшись и показав политическому руководству, что здесь еще много вопросов и что, даже решив эту задачу, мы не решим афганской проблемы в целом, я сделал акцент на том, что нам надо, наконец, развязать этот узел политическим путем. Мое заключение не вызвало энтузиазма ни у кого из присутствующих. И вообще заседание прошло как-то мрачно.

Я спросил у Сергея Федоровича Ахромеева: «Что происходит?» Он нехотя, коротко ответил: «Да есть тут внутренние обстоятельства…» Потом, подумав, добавил: «Вам надо ехать обратно». Я ответил: «Завтра в пять утра вылетаю в Кабул. Сегодня же как прилетел, весь день протолкался в Генштабе, МИДе и ЦК. Домой еще даже не заглянул». Сергей Федорович изменений в мое решение не внес, но и не высказал одобрения. Видно было, что он получил от министра обороны указание отправить меня обратно уже сегодня. Вероятно, «молодой» министр (шел только третий месяц, как его назначили) хотел, чтобы Афганистан ни на час не оставался без присмотра. Хотя в его бытность не только он сам, но и большая часть оперативной группы через каждые два-три месяца выезжала в Москву на один-два месяца, а иногда и на более длительный период.

Но ничего не поделаешь – пришлось тут же отправиться обратно. Я летел и все думал, что же можно предпринять, чтобы коренным образом изменить положение с Афганистаном и с пребыванием наших войск. Набрасывал себе в тетрадь варианты. Тут зашел полковник Заломин (он тоже, как и некоторые другие офицеры, летал со мной в Москву) и доложил, что звонит генерал-лейтенант Гришин (он оставался за меня в Оперативной группе) и просит к телефону – есть важное сообщение. Соединяюсь. Гришин очень взволнованно докладывает, что неподалеку от Асадабада рота спецназа попала в засаду и вся погибла. Сейчас принимаются меры по эвакуации трупов. У меня внутри все застыло. Совершенно не представляя, как, находясь в самолете и не зная точно обстановки, можно повлиять на ход событий, я ограничился распоряжением готовить два вертолета, небольшую группу офицеров и десантников. Вертолеты и все воины должны иметь полный комплект боеприпасов. Гришин ответил, что предвидел такое решение, поэтому все уже готово. До нашего прилета оставался час. Я провел его в тяжелых думах.

Еще до отлета в Афганистан в качестве руководителя представительства Министерства обороны СССР в этой стране (или иначе – начальника Оперативной группы МО СССР в ДРА) в декабре 1984 года, сразу после смерти Д.Ф.Устинова и назначения на пост министра обороны С. Л. Соколова, у нас был обстоятельный разговор с Сергеем Федоровичем Ахромеевым. Он сказал, что министр обороны очень занят(?!) и поручил ему поговорить со мной по афганским делам, чтобы я имел конкретную ориентацию о нашей линии в этой стране и соответствующих действиях. Я совершенно спокойно отнесся к сообщению, что министр «занят», хотя и понимал, что это сказано умышленно, дабы тем самым подчеркнуть личное отношение ко мне Соколова. Выглядело это смешно: Афганистан для нашей страны (тем более для Вооруженных Сил) был проблемой номер один, а у министра обороны нет времени поговорить с офицером, который туда едет старшим от Министерства обороны! В конце концов, Варенников туда ехал вместо Соколова, а Соколову почему-то Варенникову нечего сказать. Странно очень.

Сергей Федорович Ахромеев тем временем начал подробно разбирать ситуацию в Афганистане на каждом направлении. «Лазили» мы с ним по карте часа два. Естественно, он обращал внимание на особенности. Вот тогда-то он мне и сказал об Асадабаде. В то время стояла там пехотная дивизия правительственных войск, которая совершенно не была способна даже защитить себя. Выше нее по Кунарскому ущелью, в Барикоте (километрах в 70 от Асадабада), стоял один пехотный полк с артиллерийским дивизионом. И еще один пехотный батальон стоял на реке Кунар в Осмаре (это между Асадабадом и Барикотом). Чтобы поддержать дух этой дивизии и в какой-то степени перекрыть поток душманских караванов на этом направлении, было принято решение посадить один батальон нашей 1-й бригады спецназа в Асадабаде. И этот батальон действительно сыграл решающую роль в стабилизации обстановки. Но он, как и пехотная дивизия, существовал словно на острове. К нему по дороге Джелалабад –  Асадабад можно было прорваться только с боями. Возили все туда вертолетами, но для этого тоже надо было подготовить и провести целую операцию, чтобы подавить огневые средства душманов. И лишь раз в год проводили операцию с целью проводки колонны машин с запасами для дивизии, нашего батальона, а заодно кое-что везли и населению. Хотя торговцы туда просачивались даже в этих сложных и далеко не безопасных условиях.

Рассказывая об этом направлении, Сергей Федорович подчеркнул, что у не го «руки не дошли» все сделать в интересах этого гарнизона (и это вполне понятно – в Афганистане сотни проблем), поэтому я должен был полностью развязать этот узел и не откладывать «на потом». И вот сейчас там такое тяжелое происшествие. А я, к сожалению, еще там даже не успел побывать…

На аэродроме в Кабуле меня встретили мои товарищи, рассказали в общих чертах, что и как произошло. Мы пересели в вертолеты и полетели. Но не прямо в Асадабад, а сначала в Джелалабад, где базировалась наша отдельная вертолетная эскадрилья, пересели на другую пару и лишь потом полетели в Асадабад. Дело в том, что летчики этой эскадрильи имели большой опыт полета по Кунарскому ущелью и были отлично осведомлены, где какие средства ПВО у душманов, и знали особенности захода на посадку и самой посадки на площадке в Асадабаде.

В Джелалабаде, делая, как обычно, винтообразные круги над аэродромом, наши вертолеты набрали высоту три с половиной тысяч метров и, став на курс, двинулись на север. Внизу все было покрыто зеленью и водой. Рисовые чеки, различные плантации, кое-где луга, много камыша. Наконец, «вошли» в Кунарское ущелье. Летели строго над рекой, не очень широкой, но бурлящей и полноводной, с множеством порогов. Чем дальше мы продвигались на север, тем выше становились горы и скалы, особенно по правую восточную сторону. Знаменитый Гиндукуш! А река Кунар брала свое начало где-то в памирских ледниках.

Скалы и вершины гор были значительно выше нашего эшелона полета, поэтому возникало впечатление, будто полет проходит в каменном коридоре. Душманы все время постреливали. Но, видно, это для нас опасности не представляло, так как экипажи на это не реагировали. Второй вертолет летел за нами в пятистах метрах.

В отличие от взлета на аэродромах, где нами создана охранная зона и там мы над охранной зоной винтом набирали высоту, здесь, в Асадабаде, посадка проводилась весьма оригинально. Приблизительно за километр до нашей площадки вертолеты стали резко «оседать», быстро снижаясь. Один из моих товарищей забеспокоился и спросил, не обращаясь ни к кому конкретно: «Что происходит?» А борт-техник спокойно, коротко ответил: «Посадка».

Площадка оказалась рядом с бараками, где размещался наш батальон спецназа. Здесь уже находился командир бригады. Он прибыл еще утром и успел разобраться детально в обстановке. Вначале я предложил пролететь на место трагедии, но комбриг сказал, что все охранение в том районе уже снято, всех погибших собрали и везут на БМП в Асадабад. И добавил:

– Оказалось, что из двадцати девяти человек один все-таки чудом остался жив. Мы его привезли. Это сержант Владимир Турчин. Можно с ним поговорить, но он в очень тяжелом психическом состоянии.

– Где он сейчас?

– Рядом в бараке.

– Он что-нибудь рассказал?

– Да. Он многое рассказал, и, сопоставляя все на местности, я приблизительно набросал картину, которая разыгралась в Мароварском ущелье.

– Так все-таки с ним встретиться или это не целесообразно?

– Я предлагаю прямо сейчас повидаться с ним, а уже в ходе контакта будет видно.

Меня проводили в соседний барак. Буквально через минуту ко мне подвели из темноты помещения воина, одетого в черный или темно-синий хлопчатобумажный комбинезон (видно, его уже переодели). Я поздоровался –  он ответил кивком головы. Он весь дрожал. Не просто немного подрагивал, нет, у него дрожало все – лицо, руки, ноги, туловище. Я взял его за плечо, и эта дрожь передалась и по руке мне. Было такое впечатление, что у него вибрационная болезнь. Даже если что-то говорил, то клацал зубами, поэтому старался отвечать на вопросы кивком головы (соглашался или отрицал). Бедняга не знал, что делать с руками, они очень дрожали.

Я понял, что серьезного разговора с ним не получится. Посадил и, взяв его за плечи и стараясь успокоить, стал утешать его, говорить добрые слова, что все уже позади, что надо войти в форму. Но он продолжал дрожать. Глаза его выражали весь ужас пережитого. Он был психически тяжело травмирован.

Мы распрощались. Я вызвал врача и сказал, чтобы его немедленно, с первым вертолетом, отправили в наш Центральный госпиталь в Кабул. Затем, уединившись с комбригом и еще двумя офицерами, мы стали составлять хронику и описание всех действий, которые имели место. А произошло вот что.

За каждой ротой батальона спецназа была закреплена определенная зона, где она, то есть рота, выполняла свои боевые задачи: перехват караванов и переходящих границу банд; отыскание и захват складов с боеприпасами, оружием и т. д. У комбата и самостоятельно у ротных были свои осведомители и доброжелатели из местных жителей, которые за вознаграждение приносили определенные сведения. Как правило, эти сведения подтверждались. А там, где не подтверждались, осведомитель обычно объяснял это изменившимися обстоятельствами, которые от него не зависят.

У командира 2-й роты старшего лейтенанта Иванова тоже были осведомители. На днях один из них встретился с Ивановым в условленном месте и сообщил, что в Мароварском ущелье (оно было подконтрольно Иванову и шло от реки Кунар в районе Асадабада строго на восток к пакистанской границе), в первом из трех расположенных там кишлаков в следующую ночь состоится встреча крупных главарей. Разговор пойдет о захвате Асадабада и уничтожении в нем советского и афганского гарнизонов.

Командир роты немедленно доложил об этом командиру батальона. Они обсудили план действий. Решили, что рота с этой задачей справится самостоятельно. Но средства батальона, в частности, артиллерийская и минометная батарея, были готовы поддержать действия роты. Поскольку времени для подготовки было мало, командир роты ограничился инструктажем о плане и порядке действий. Определена группа захвата огневой поддержки и блокировки ущелья: четыре поста по три-четыре человека займут позиции на высотах справа и слева по ущелью (два при входе в ущелье, два – на уровне кишлака, который будет атаковаться); группа бронетехники и резерва остается на левом берегу после перехода через реку в районе брода (относительно Асадабада ниже по реке).

С наступлением темноты рота переехала на БМП через реку на левый берег, сосредоточилась в условленном месте и выслала вперед четыре поста. Когда два первых поста стали на своих высотах справа и слева у входа в ущелье – рота подтянулась к ущелью и стала ждать доклада двух других. Около трех часов ночи эти посты доложили, что позиции заняты и что все вокруг тихо, но осмотром в бинокли ночного видения обнаружено у последнего дома кишлака небольшое движение (что конкретно разобрать было сложно).

Получив донесения от всех постов, что они заняли позиции и, следовательно, ущелье сблокировано, ротный с группой захвата двинулся вперед. Надо было пройти около трех километров. Приблизительно в 4.00 они были у первых домов. Осмотр помещений и дворов показал, что они брошены. Начали прочесывать все остальные, а последний дом окружили и ворвались, думая, что главари собрались именно здесь (тем более что посты отмечали какое-то движение). Однако нигде ни одной души и никаких признаков жизни. Уже рассветало. Вдруг кто-то обратил внимание ротного на дорогу, по которой вдалеке в дымке тумане маячила группа людей, уходящая на восток в сторону границы, но на пути было еще два кишлака.

Командир роты сделал вывод, что это именно те самые главари, которые должны быть схвачены. Принимается решение – преследовать.

Когда подошли к следующему кишлаку, уже совсем рассвело. Начали прочесывать дворы. Рота расползлась по селению. Вдруг справа и слева с высот начали бить сразу несколько крупнокалиберных пулеметов. Все солдаты и офицеры выскочили из дворов и домов и рассыпались вокруг кишлака, ища убежище где-то у подножия гор, откуда шла интенсивная стрельба. Это была роковая ошибка. Если бы рота укрылась в этих саманных домах и за толстыми дувалами, которые не пробиваются не только крупнокалиберными пулеметами, но и гранатометом, то личный состав мог бы вести бой и сутки, и больше, пока не подошла бы помощь.

В первые же минуты был убит командир роты и разбита радиостанция. Это внесло еще больший разлад в действия. Личный состав метался у подножия гор, где не было ни камней, ни кустика, которые бы укрыли от свинцового ливня. Большая часть людей была перебита, остальные ранены.

И тогда душманы спустились с гор. Их было десять – двенадцать человек. Они посовещались. Затем один забрался на крышу и стал вести наблюдение, двое ушли по дороге в соседний кишлак (он был в километре), а остальные начали обходить наших солдат. Раненых, набросив им на ступню ноги петлю из ремня, волоком подтаскивали ближе к кишлаку, а всем убитым делали контрольный выстрел в голову.

Приблизительно через час двое вернулись, но уже в сопровождении девяти подростков в возрасте десяти – пятнадцати лет и трех больших собак – афганских овчарок. Предводители дали им определенное наставление, и те с визгом и криками бросились добивать наших раненых ножами, кинжалами и топориками. Собаки грызли наших солдат за горло, мальчишки отрубали им руки и ноги, отрезали носы, уши, распарывали животы, выкалывали глаза. А взрослые подбадривали их и одобрительно смеялись.

Через тридцать-сорок минут все закончилось. Собаки облизывались. Два подростка постарше отрубили две головы, нанизали их на кол, подняли, как знамя, и вся команда остервенелых палачей и садистов отправилась обратно в кишлак, прихватив с собой все оружие погибших.

А в это время сержант Турчин сидел в зарослях камыша по уши в воде. Здесь застал его первый обстрел. И он, инстинктивно ища защиту, а также наблюдая, что вокруг происходит, решил укрыться в камыше, в готовности вступить в бой вместе со всеми. Но бой не состоялся. Состоялся отстрел незащищенных наших воинов, а затем жуткая казнь недобитых.