Текст книги "Неповторимое. Книга 5"

Автор книги: Валентин Варенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава II
Ввод войск в Афганистан

Условия оказались много сложнее. Провокации. Пришли для мира – получили войну. Штурм Дворца Амина. Первые итоги ввода наших войск на мировой арене.

Таким образом, решение о вводе советских войск в Афганистан было принято. Наша задача (т. е. задача Генерального штаба) теперь в этих условиях состояла в том, чтобы этот ввод был проведен организованно, а само пребывание введенной армии не должно было вызвать тяжелых последствий. И если первое нам удалось выполнить, то второе – наоборот: все выглядело в самом худшем виде, но уже не по вине Генштаба.

Итак, кратко систематизировав все, что и как выглядело накануне ввода наших войск, бросим теперь общий взгляд на первые годы нашего пребывания в Афганистане, а затем разберем некоторые фрагменты, оставившие след в истории.

Нашему руководству особо стало ясно, что ввод войск необходим с приходом к власти Х. Амина, когда он стал зверствовать по отношению к собственному народу, а также проявлять коварство во внешней политике, что затрагивало интересы государственной безопасности СССР. Наши руководители фактически вынуждены были пойти на ввод войск (хотя, если следовать косыгинской позиции, то можно было заставить афганцев все сделать своими руками, в т. ч. в отношении мер к Амину).

Чем они при этом руководствовались? Очевидно, во-первых, тем, что надо было не допустить разгула аминовских репрессий. Это было открытое истребление народа, ежедневно проводились расстрелы тысяч ни в чем не повинных людей. При этом расстреливали не только таджиков, узбеков, хазарийцев, татар, но и пуштунов. По любому доносу или подозрению принимались крайние меры. Советский Союз не мог поддержать такую власть. Но Советский Союз не мог в связи с этим и порвать отношения с Афганистаном. Во-вторых, надо было исключить обращение Амина к американцам с просьбой ввести свои войска (коль СССР отказывает). А это могло иметь место. Воспользовавшись сложившейся ситуацией в Афганистане и используя обращение Амина, США смогли бы установить вдоль советско-афганской границы свою контрольно-измерительную аппаратуру, способную снимать все параметры с опытных экземпляров нашего ракетного, авиационного и другого оружия, испытание которого проводилось на государственных полигонах в Средней Азии. Тем самым ЦРУ имело бы те же данные, что и наши конструкторские бюро. Да еще на территории Афганистана были бы размещены ракеты (из комплекса ракет меньшего и среднего радиуса действия, но стратегических ядерных сил), нацеленные на СССР, что, конечно же, поставило бы нашу страну в очень сложное положение.

Когда же советское руководство все-таки приняло решение о вводе наших войск в Афганистан, то в этих условиях Генеральный штаб предложил альтернативу: войска ввести, но встать гарнизонами в крупных населенных пунктах и в боевые действия, которые шли на территории Афганистана, не ввязываться. Генеральный штаб рассчитывал, что само присутствие наших войск стабилизирует обстановку и оппозиция прекратит боевые действия против правительственных войск. Предложение было принято. Да и сам ввод и пребывание наших войск на территории Афганистана первоначально рассчитывался только на несколько месяцев.

Но обстановка развивалась совершенно иначе, чем мы предполагали. С вводом наших войск провокации усилились. Хотя в принципе народ Афганистана вхождение наших войск приветствовал. Все население в городах и кишлаках высыпало на улицы. Улыбки, цветы, возгласы: «Шурави!» (советские) – всё говорило о добре и дружбе.

Наиболее гнусным провокационным шагом со стороны душманов стало зверское, с пытками убийство наших офицеров-советников в артиллерийском полку 20-й пехотной дивизии на севере страны. Советское командование вместе с военным и политическим руководством Афганистана было вынуждено принять жесткие меры пресечения. А провокаторы только того и ждали. И в свою очередь провели серию кровавых акций во многих районах. А далее боевые столкновения покатились по всей стране и стали нарастать, как снежный ком. Уже тогда была видна система согласованных действий и централизованного управления силами оппозиции.

Поэтому группировка наших войск с сорока-пятидесяти тысяч, которые были введены первоначально (в 1979–1980 гг.), уже к 1985 году стала насчитывать более ста тысяч. Сюда, конечно, входили и строители, и ремонтники, и работники тыла, и медики, и другие обеспечивающие службы.

Сто тысяч – много это или мало? В то время с учетом социально-политической обстановки в самом Афганистане и вокруг него это было ровно столько, сколько требовалось, чтобы защитить не только важнейшие объекты страны, но и себя от нападения мятежных банд и частично проводить меры по прикрытию госграницы с Пакистаном и Ираном (перехват караванов, банд и т. д.). Иных целей не было и других задач не ставилось.

Но надо подчеркнуть, что уже в 1983-м, и особенно в 1984 году, Генеральный штаб начал категорически настаивать на том, чтобы политики и дипломаты немедленно приступили к развязыванию этого затянувшегося узла политическим путем. Уже тогда было видно, что силовое противостояние завело нас в тупик. Тем более что задача кого-то победить или покорить вовсе не ставилась. Главной целью нашего пребывания была стабилизация обстановки. Однако вместо этого мы получили войну. При этом США с помощью Пакистана, Саудовской Аравии и других стран делали всё, чтобы «приковать» СССР к войне в Афганистане на возможно большой срок, хотя и кричали на каждом углу, что Советский Союз – агрессор и т. д.

Учитывая печальный опыт пребывания наших войск в Афганистане и представляя еще более сложную перспективу, Генеральный штаб уже в 1982 году категорически поставил вопрос о выводе наших войск из Афганистана. Для подкрепления своей позиции и демонстрации готовности вывода наших войск, а также подавая пример другим нашим ведомствам, мы вывели в 1983 году из Афганистана несколько воинских частей и подразделений. Правда, они были невелики по численности и значению, но сам факт значил достаточно много. Инициировал такие действия Н. В. Огарков.

Однако руководство Афганистана того времени во главе с Кармалем (человеком с большими амбициями и весьма ограниченными способностями) не смогло или не пожелало поддержать такие меры. Очевидно, оно мыслило только в рамках своих интересов – любыми средствами удержаться у власти. А сделать это можно было (если говорить персонально о Кармале) только с применением военной силы.

Становилось все ясней, что ситуация не только зашла в тупик, но и будет приобретать все более трагический характер. В апреле 1986 года Кармаль (не без нашего содействия) уходит со своего поста и уступает место Наджибулле. Надо отметить, что это был лидер совершенно другого склада. Несмотря на молодость (в то время Наджибулле было 39 лет), он уже умел достаточно глубоко анализировать обстановку, делать реалистические выводы, принимать решения с предвидением последствий и в интересах народа, как и положено президенту.

В связи с назначением Наджибуллы на пост главы государства считаю целесообразным сообщить читателю достаточно интересный, на мой взгляд, факт. По долгу своей службы я, начиная с прихода в Генеральный штаб, тесно контактировал со многими работниками КГБ, в том числе и в первую очередь с Владимиром Александровичем Крючковым (в то время – начальником Первого главного управления – внешняя разведка) и практически всеми основными его подчиненными. Среди них был и Яков Прокопьевич Медяник – уже далеко не молодой, с красивой седой шевелюрой и подвижными черными глазами. Меня к нему притягивала не только сфера его деятельности, но и его активность и обязательность. Я знал, что если он сказал, то сделает. Мы иногда с ним откровенничали, рисуя перспективы по Афганистану. Как-то в 1985 году у меня с ним состоялся разговор, который, на мой взгляд, сыграл принципиальное значение для Афганистана. Я не намерен приписывать какие-либо положительные шаги и заслуги себе, но и не намерен скрывать то, что действительно имело место.

Речь идет о Наджибулле.

Как-то мы разговорились с Медяником о необходимости принятия экстренных и кардинальных мер по решительному изменению обстановки. «Дальше так продолжаться не может», – сокрушался Яков Прокопьевич. Я полностью разделял его мнение, но сказал, что пока демагог Бабрак Кармаль будет у власти, до тех пор обстановка будет ухудшаться. Он согласился, что была допущена ошибка, когда мы поддержали эту кандидатуру. А сейчас в числе секретарей ЦК НДПА нет ни одного реального политика, на которого можно было бы положиться как на главу государства.

– А зачем ограничиваться только секретарями? – продолжил я разговор. – Ведь и остальные члены Политбюро ЦК НДПА – известные, заслуженные, авторитетные люди. Кое-кто мог бы претендовать на пост руководителя государства.

– Кешманд? Председатель правительства? – спрашивает меня Медяник. – Но он хазариец. У них это не пройдет.

– А вы посмотрите на пуштуна Наджиба (в то время Наджибуллу называли еще по партийной кличке – «Наджиб»).

– Но он же председатель СГИ – Служба государственной информации (так назывался у них КГБ), – мгновенно отреагировал Яков Прокопьевич.

– Ну и что?! – возразил я. – У нас же был генсеком Юрий Владимирович Андропов. Прекрасно справлялся. Жаль, что смерть унесла его так рано. А ведь он тоже был председателем КГБ. Но, побыв несколько месяцев секретарем ЦК, он без врастания в обстановку стал свободно руководить государством. Вот и Наджиб. Умный, решительный, прекрасно знает народ и страну. Пуштун. Авторитетный. Перевести его в секретари ЦК НДПА на несколько месяцев для формы, а затем – главой государства.

У Я. П. Медяника загорелись глаза. «Значит, дело состоится», – подумал я. Вижу, что Медяник очень взволнован, сказал ему еще пару фраз и, сославшись на то, что мне надо решать кое-какие задачи, простился, создав ему благоприятную обстановку вот так без обсуждения закончить этот сложный разговор.

Но, разумеется, я рассчитывал, что Яков Прокопьевич, конечно, все это передаст руководству КГБ. А последнее в свою очередь доложит такой вариант генсеку Горбачеву. Так, собственно, и получилось. Медяник, несмотря на то, что вопрос был исключительной важности, больше к нему не возвращался (что на него было не похоже) –  видно, начальники ему наказали, чтобы он «никому ни гугу». А приблизительно через два месяца состоялось решение об избрании члена Политбюро тов. Наджиба секретарем ЦК НДПА и освобождении его от должности министра государственной безопасности (СГИ к этому времени уже стала именоваться МГБ).

А еще через несколько месяцев Наджиба избрали генеральным секретарем ЦК НДПА. Б. Кармаль перед этим ездил к Горбачеву – уговаривал, чтобы его оставили на занимаемом посту. Но Горбачев на удивление оказался неумолим, и Бабрак смирился со своей участью. Это, пожалуй, одно из немногих дел, которое Горбачев за свое время пребывания у власти решил положительно.

По характеру Наджибулла – весьма активный, требовательный человек, отличный организатор и прекрасный оратор. В то же время – гибкий политик, доступный простому человеку лидер, эрудит, знающий несколько языков, в том числе русский, в совершенстве владел английским, а также французским. В короткие сроки он в достаточной степени освоил и некоторые основы военного искусства (проявлял к этому особый интерес), что было ему необходимо в рамках руководителя воюющего государства и как Верховному главнокомандующему. Наджибулла – истинный патриот. Он делал все, чтобы найти выход из сложившегося положения политическим путем. Причем он не занимался, как его предшественник, демагогией – был весьма конкретен, начатое дело доводил до конца.

Конечно, как и у любого человека, были у него теневые стороны: будучи пуштуном, отдавал предпочтение людям своей национальности; являясь в свое время приверженцем «Парчам» (одно из крыльев НДПА), он, став генсеком ЦК НДПА, не сумел добиться истинного слияния «Парчам» с другим крылом – «Хальк». А это не могло не сказаться на решении многих государственных проблем.

С приходом Наджибуллы его ближайшими соратниками с участием нашего советнического аппарата, и в первую очередь Виктора Петровича Поляничко, была разработана, а с января 1987 года уже начала действовать принципиально новая политика – политика национального примирения. В ее основе лежали четыре основных принципа: немедленное прекращение огня; встреча всех лидеров противоборствующих сторон за круглым столом; создание переходного правительства; проведение этим правительством свободных всеобщих выборов. Если бы руководство США и Пакистана было бы заинтересовано в мирном разрешении афганской проблемы и в том числе в выводе советских войск, оно, несомненно, повлияло бы на «Альянс семи» – лидеров оппозиции. Однако все делалось наоборот – разжигалась ненависть и непримиримость к правительству республики, усиливались поставки вооружения, материальных и финансовых средств «непримиримым». США делали все, чтобы СССР не смог вывести свои войска из Афганистана и продолжал бы нести огромные социально-политические и экономические издержки, а также военные потери.

Бесспорно, самыми заинтересованными в вводе наших войск в Афганистане были американцы. И когда 12 декабря такое решение состоялось, а вслед за этим в Туркестанском военном округе уже начали открыто проводить с войсками необходимые мероприятия, то президент и администрация США уже все знали конкретно.

Но если американцы уже все знали (а не знать они не могли) и если они объявили себя борцами за мир на земле, то почему они не предотвратили войну? Почему они не спасли жизни тысяч людей? Да потому, что им плевать на эти тысячи, если там среди них нет американцев. Что им народы других стран? Мусор! Возьмите Хиросиму и Нагасаки, или Вьетнам, где проводилась политика выжженной земли. А какие препоны устраивали американцы в самом главном и глобальном вопросе – вопросе о жизни и смерти человечества, т. е. о сокращении стратегических ядерных сил! Семь лет колоссальных усилий наконец завершаются в Вене летом 1979 года подписанием Брежневым и Картером договора об ОСВ-2, подтверждается необходимость строить отношения между СССР и США на принципах равенства, равной безопасности, невмешательства и взаимной выгоды, но в США нашлись силы, которые (даже после того, как этот договор был ратифицирован Верховным Советом СССР) пустили этот исторический документ по ветру. Мало того, что конгресс США не ратифицировал этот договор, так американцы еще и выдвинули программу наращивания опубликованного в то время проекта развертывания мобильных межконтинентальных баллистических ракет под названием «МХ».

Когда решение руководства СССР о вводе войск в Афганистан уже замаячило на горизонте, американцы вообще затаились и велели всем союзникам не проявлять никаких признаков внимания к афганскому вопросу, чтобы не дай Бог не спугнуть Советский Союз и чтобы вдруг Брежнев и его соратники не передумали с вводом. В условиях холодной войны для американцев такой ввод, конечно, был бы самым лучшим подарком, о чем предостерегал мудрый и дальновидный А. Н. Косыгин. Вашингтон через ЦРУ сделал все, чтобы спровоцировать такой ввод. Теперь же надо было во что бы то ни стало его «обеспечить». А там уж СССР увязнет, как в раскаленной смоле. С учетом своего опыта во Вьетнаме, они видели в Афганистане тяжелую перспективу для СССР – втянувшись в войну на много лет, цели своей он не добьется, но понесет тяжелый ущерб и политический, и социальный, и морально-психологический, и экономический, и военный. Проведя на последнем этапе буквально перед самым вводом советских войск комплексную дезинформацию и тем самым окончательно подтолкнув СССР к этому опрометчивому шагу, американцы (когда СССР наконец заглотнул блесну, т. е. когда начали ввод), поняв, что Советы уже провалились, развернули такую оголтелую шумиху во всем мире, какой еще никогда не было.

Позже некоторые политики и дипломаты (и даже военные) писали, что история осудила Советский Союз за этот шаг с вводом войск в Афганистан. Я не согласен с этим. Не история осудила, а хорошо подготовленная и убедительно представленная пропагандистская акция США вынудила подавляющее большинство стран мира осудить Советский Союз. А руководство нашей страны, увлеченное дилеммой «вводить – не вводить», совершенно не позаботилось об этой стороне дела, т. е. о разъяснении не только советскому и афганскому народам, но и миру своих целей и намерений. Ведь шли-то мы в Афганистан не с войной, а с миром! Чего же нам было это скрывать? Наоборот, еще до ввода надо было широко это довести народам мира. Увы! Хотели пресечь боевые столкновения, которые там уже были, и стабилизировать обстановку, а внешне получилось, что мы будто принесли войну. Позволили американцам своим шагом максимально мобилизовать оппозицию для борьбы и с правительственными войсками, и с нашими частями.

Уместно вернуться к событиям во Вьетнаме. Всему миру были известны советско-вьетнамские отношения, которые имели место до агрессии США. Но вот США напали на Вьетнам. Несомненно, мы, как и другие страны мира, осудили этот акт. Но мы не ставили эти события в зависимость с отношениями между СССР и США. А Картер вдруг ставит вопрос категорически: присутствие советских войск в Афганистане для США неприемлемо, и это является предварительным условием для дальнейших наших переговоров по проблеме сокращения ядерного оружия (?!). Прошу вас, читатель, обратить внимание на масштаб и глубину этого коварства (автором которого является Бжезинский): вначале США делают все, чтобы Советский Союз перешел рубикон, а вслед за этим обрушиваются на него, почему он это сделал, требуют немедленно уйти из Афганистана. Хотя всем было ясно, что такое мгновенно не делается. Эта «удивительная» позиция становится еще более странной, если мы вспомним из вьетнамского набора еще хотя бы один факт: США бомбят Ханой, а Никсон с официальным визитом летит в Москву, руководство СССР не отменяет его прием. Действительно, странно.

И вообще спрашивается, зачем было Белому дому так беситься? Для США агрессия против Вьетнама позволительна? Совершать агрессию против Гватемалы, Доминиканской Республики, Ливии, Гренады, Панамы – тоже можно?! А Советскому Союзу по просьбе руководства Афганистана ввести свои войска в эту страну нельзя, даже если существуют договорные отношения?

Вот она политика двойных стандартов.

А возьмите 1989 год. После вывода наших войск из Афганистана у США мгновенно пропал интерес к афганской проблеме, хотя, если верить пышным заявлениям американских политиков, начиная от президентов, США вроде выступали за мир на земле Афганистана и за оказание помощи многострадальному народу этой страны. Так где же это все? Вместо этого американцы натравили талибов против народа Афганистана, всячески их поддерживая финансами и оружием.

А.Н. Косыгин был тысячу раз прав, когда удерживал Политбюро ЦК от этого тяжелого решения. А главное – он обращал внимание всех руководителей СССР на то, что нас ожидает в перспективе, если введем наши войска в Афганистан. Как ни печально, но все развивалось именно так, как он предсказывал и от чего он всячески нас оберегал, и в первую очередь от коварных действий США.

Для того чтобы обеспечить ввод наших войск в Афганистан, наше военное командование решило: в Кабул и другие города, куда предполагалось вводить соединения Сухопутных войск или высаживать части воздушно-десантных войск, перебросить заранее небольшие оперативные группы со средствами связи. В основном это были подразделения специального назначения. В частности, для обеспечения наших действий на аэродромы Баграм (70 км севернее Кабула) и Кабул была направлена оперативная группа во главе с генерал-лейтенантом Н. Н. Гуськовым. В последующем он принял на себя целую воздушно-десантную дивизию и отдельный парашютно-десантный полк. Читателю должно быть небезынтересно, что для переброски одной воздушно-десантной дивизии требуется около четырехсот транспортных самолетов типа ИЛ-76 и АН-12 (и частично «Антей»).

Непосредственно всем вводом войск на месте, в Туркестанском военном округе руководил от Министерства обороны С. Л. Соколов со своим штабом (оперативной группой), который располагался в Термезе. Действовал он совместно и через командующего войсками округа генерал-полковника Ю. П. Максимова. Но Генеральный штаб хоть и находился в Москве, однако «руку держал на пульсе». Мало того, что он «питался» данными оперативной группы Соколова и штаба округа. Кроме того, Генштаб имел и прямую закрытую радиосвязь с каждым соединением (дивизией, бригадой), которые совершали марши в Афганистан, и с каждой нашей оперативной группой, что уже были заброшены и обосновались в Афганистане.

Бывали, конечно, в этом большом деле и случаи, которые максимально приближали к трагедии. Один из них имел место на аэродроме Баграм у генерал-лейтенанта Гуськова. У меня лично с Гуськовым (как и с многими другими) была постоянная, прекрасная, устойчивая связь. Самолеты с воздушно-десантной дивизией были уже в воздухе. По расчету первые из них должны садиться на Баграмский аэродром с наступлением темноты (чтобы не обнаруживать слишком большого наката сил). Приблизительно за тридцать минут до начала посадки я снова связался с Гуськовым:

– Проверьте еще раз практическим включением работу всей светообеспечивающей системы аэродрома.

– Но я недавно все это делал! Кроме того, афганский подполковник – начальник этого аэродрома – находится рядом в соседнем блиндаже.

– Это хорошо, но вы все-таки проверьте и через пять-десять минут, не позже, доложите. Одновременно у вас должны быть подготовлены, как мы уже договаривались, резервные средства освещения: 40–50 автомобилей различных марок. По команде они обязаны выехать на свои места, по 20–25 машин по обе стороны взлетно-посадочной полосы, приблизительно через сто метров одна от другой. Они должны быть в готовности осветить взлетно-посадочную полосу. Сверху у каждой машины должна быть включенная лампа. Это все тоже надо проверить. Времени до принятия самолетов осталось очень мало.

– Выполняю.

Минут через пять Гуськов докладывает:

– Не могу найти афганского подполковника. Буквально несколько минут назад я с ним разговаривал – он был очень любезным и послушным, а сейчас – как сквозь землю провалился. Кроме того, никто не знает, как пользоваться электросистемой.

– Немедленно объявите на аэродроме тревогу. Перекройте все выходы с территории аэродрома. Все свободные силы бросьте на оцепление аэродрома. Постоянно по громкоговорящей связи объявляйте, что если начальник аэродрома (назвать звание и фамилию) через десять минут не явится, то будет обязательно расстрелян. И так объявлять постоянно, уменьшая время. Одновременно ищите человека, который знает все аэродромные системы не хуже начальника. Плюс включить в действие аварийный вариант – освещение ВВП автомобилями. У вашей радиостанции постоянно должен находиться офицер. О ходе докладывать через каждые пять минут. Выполняйте.

– Действую.

Пока генерал Гуськов исполнял перечисленные мной мероприятия, я через Главный штаб ВВС (расположен на Большой Пироговской улице в Москве), через главного советского военного советника в Афганистане генерала Л.Н. Горелова и непосредственно через наши оперативные группы на аэродромах Кабула, Шинданда, Мазари-Шарифа и Кандагара (хорошо, что туда такие группы были заброшены) наводил справки о состоянии аэродромов и о способности их принять транспортные самолеты, которые, возможно, будут переадресованы с аэродрома Баграма. Сразу отпали аэродромы в Кабуле, поскольку был перегружен в это же время, и в Шинданде, который тяжелые самолеты не принимал. Оставшиеся были готовы, но не уверены в световом обеспечении и запросили время на проверку и тренировку до часа. Я дал им полчаса.

Об этой ситуации и действиях я постоянно докладывал начальнику Генштаба, который в основном утверждал предлагаемые решения, внося в них иногда свои коррективы. Конечно, он одновременно информировал обо всем и министра обороны СССР.

До подлета первых самолетов оставалось около двадцати минут. Они начали уже занимать соответствующий эшелон для посадки. Требовалось принимать срочно решение –  где садиться. Обстановка накалилась до предела. Ведь в воздухе сотни транспортных самолетов, а на их борту тысячи офицеров и солдат.

Намереваюсь вызвать генерала Гуськова и отдать ему последнее распоряжение, но вдруг он сам выходит на меня:

– Товарищ генерал армии, все в порядке: начальника аэродрома разыскали и притащили ко мне – спрятался в одном из блиндажей. Сейчас стоит предо мной с немного «помятым» лицом и дрожит. Но все освещение уже включено, в контакт с самолетами мы вошли, все нормально. Я его предупредил: если свет на полосе погаснет – его сразу на месте расстреляем.

– Хорошо. Внимательно следите за посадкой каждой машины. Сразу загоняйте самолет в «карман», разгружайте и отправляйте подразделения с аэродрома в пункты сосредоточения.

Дальше все шло благополучно. Но без чрезвычайного происшествия не обошлось. Один из самолетов Ил-76, заходя на посадку на аэродроме в Кабуле, врезался в скалу и, взорвавшись, похоронил экипаж самолета и 33 десантника 103-й воздушно-десантной дивизии. Это была трагедия. Никто не обстреливал, видимость была хорошая – аэродром был освещен прекрасно. Явно допущена ошибка экипажем. Правда, Кабул находится как бы в огромном котловане. Поэтому посадка и взлет самолета проходят в сложных условиях. Но ведь даже в нашей операции все самолеты на аэродромах в Кабуле и Баграме приземлились нормально. А один разбился.

Как всегда, во время беды все стали сосредоточенными, друг на друга не смотрят (вроде они тоже повинны в несчастье), делают все молча. Но делают! Жизнь идет, а в нашем случае действуют десятки тысяч жизней, и за этим надо следить, помогать командирам и штабам выполнить поставленную задачу.

Состав вводимых наших войск был определен соответствующей директивой, подписанной 24 декабря 1979 года министром обороны и начальником Генерального штаба. Здесь же были определены и конкретные задачи, которые в целом сводились к тому, что наши войска в соответствии с просьбой афганской стороны вводятся на территорию ДРА с целью оказать помощь афганскому народу и воспретить агрессию сопредельных государств. И далее указывалось, по каким маршрутам совершить марш (перелет границы) и в каких населенных пунктах стать гарнизонами.

Наши войска состояли из 40-й армии (две мотострелковых дивизии, отдельный мотострелковый полк, десантно-штурмовая бригада и зенитно-ракетная бригада), 103-й воздушно-десантной дивизии и отдельного парашютно-десантного полка ВДВ.

В последующем и 103-я дивизия, и отдельный воздушно-десантный полк, как и остальные советские воинские части, расположенные в Афганистане, были введены в состав 40-й армии (первоначально эти части были в оперативном подчинении).

Кроме того, на территории Туркестанского и Среднеазиатского военных округов был создан резерв в составе трех мотострелковых дивизий и одной воздушно-десантной дивизии. Этот резерв больше служил целям политическим, чем чисто военным. Первоначально мы не намерены были из него что-то «черпать» для усиления группировки в Афганистане. Но жизнь в последующем внесла коррективы, и нам пришлось одну мотострелковую дивизию (201-ю мсд) дополнительно вводить и ставить в районе Кундуза. Первоначально здесь планировалась 108-я мсд, но ее мы вынуждены были опустить южнее и разместить в основном в районе Баграма. Пришлось также брать несколько полков из других дивизий резерва и, доведя их до уровня отдельной мотострелковой бригады или отдельного мотострелкового полка, вводить их и ставить отдельными гарнизонами. Так у нас в последующем появились гарнизоны в Джелалабаде, Газни, Гардезе, Кандагаре. Мало того, в последующем обстановка заставила нас ввести две бригады спецназа: одна из них усилила гарнизон Джелалабада (один батальон этой бригады разместился в Асадабаде провинции Кунар), а вторая бригада стала в Лашкаргахе (один ее батальон – в Кандагаре).

Введенная авиация фактически базировалась на всех аэродромах Афганистана, за исключением Герата, Хоста, Фараха, Мазари-Шарифа и Файзабада, где периодически сидели вертолетные эскадрильи. Но главные ее силы были в Баграме, Кабуле, Кандагаре и Шинданде.

Итак, 25 декабря 1979 года в 18.00 местного времени (15.00 московского), по настоятельной просьбе руководства Афганистана и с учетом сложившейся вокруг этой страны обстановки, руководители нашего государства дали команду и советские войска начали свой ввод на территорию Афганистана. Предварительно были проведены все обеспечивающие мероприятия, в том числе на реке Амударья был наведен наплавной мост.

Но параллельно проводились мероприятия другого характера – изоляция Х. Амина и его ближайших соратников. Прогрессивные силы Афганистана начали эту подготовку, а наши подключились, чтобы не было провала. Однако «проколы» были и здесь.

Амин, оценив обстановку с точки зрения своей личной безопасности, пришел к выводу, что ему оставаться во дворце, где когда-то был убит Дауд (резиденция в центре города в Арге), не следует и что ему надо срочно выбраться из этого «капкана» в другое удобное и достойное место. Тогда афганцы, готовившие против него акцию и подключенные к ним наши спецслужбы, начали срочно разрабатывать варианты действий. Однако эти варианты приобрели конкретный характер, лишь когда Амин объявил, что его резиденцией будет дворец Тадж-Бек. Это на юго-западной окраине Кабула. Заговорщики хотели провести свою акцию во время переезда Амина. Тем более что это очень удобно: туда вела одна дорога. Но судя по консультациям, которые проводились нашими «специалистами» из КГБ в стенах Генштаба по вопросам использования некоторых видов оружия, я понял, что ничего они сделать не смогут. И на этот раз, как и в случае с поездкой Амина на кабульский аэродром для встречи с Тараки, он благополучно проехал в свой дворец Тадж-Бек, куда уже были подведены все средства связи, где была организована мощная оборона, а все помещения приведены в идеальный порядок и напичканы преданной охраной и слугами (в основном из числа близких родственников).

Здание дворца стояло на высоком холме. С его смотровой площадки, оборудованной перед центральным входом, был виден как на ладони не только весь Кабул, но и другие ближайшие к столице населенные пункты, в том числе на дорогах, уходящих на север к перевалу Саланг и на запад – в сторону Джелалабада. Чудесная панорама.