Текст книги "По стране литературии"

Автор книги: Валентин Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Слово это существует. Оно показалось читателю отличным, звучным, запоминающимся псевдонимом. Человек романтически настроенный, наделенный чутким поэтическим слухом, А. П. Голиков решил (видимо, с чьих-то слов), что в слове «Гайдар» таится го значение, которое сейчас уже прочно срослось в представлении миллионов читателей, больших и маленьких, с именем Гайдара. Следует подчеркнуть, что сам Гайдар убежденно верил в значение и смысл, которые он придавал своему псевдониму».

ЛИТЕРАТУРНЫЕ МИСТИФИКАЦИИ

СКАЗКА О ЦАРЕ АХРЕЯНЕ

Напрасно было бы искать у Алексея Константиновича Толстого, автора известного исторического романа «Князь Серебряный», «Сказку про то, как царь Ахреян ходил богу жаловаться». Этот острый стихотворный памфлет на самодержавие, изданный от его имени в Женеве (1893, второе издание– 1896) не принадлежал его перу.

Сказка начиналась обращением к читателям-беднякам:

Ох ты гой еси, голь перекатная,

Для тебя моя сказка сложилася,

Чтобы ты, голь, распотешилася,

Да сквозь слезы свои вековечные

Хоть разок от души рассмеялася!

Сюжет сказки таков: в одном царстве, «спокон веку православном», сидел на престоле «государь недогадливый» по имени Ахреян.

Прохлаждался с лихой полюбовницей,

Разноглазою Кривдой проклятою,

Со князьями-боярами глупыми,

С завидущим поповским отродием...

Правда-матушка сзывает «дружинушку храбрую», чтобы выручить «несчастный народ обездоленный», а Кривда дает Ахреяну совет идти к богу с жалобой на Правду, взяв семипудовую свечу:

Ведь недаром ты – божий помазанник.

За тебя, за царя, пусть заступится!

Но апостол Петр не пустил Ахреяна в царство небесное и даже потребовал паспорт:

– Покажи свой вид, не фальшивый ли

На тебе, вишь, одежа-то царская,

А по роже видать, что холоп-прохвост!

К счастью, встретился Никола-угодник, и Ахреян взмолился к нему: «Я пришел, вишь ты, к господу с жалобой». Тот спрашивает:

Да тебе, слышь, которого надобно?

Ведь уж наши давно разделилися,

Сам отец, старик, не у дел теперь».

Все-таки Ахреян с помощью Николы-угодника попадает к богу-отцу и просит его:

Накажи супостатов-крамольников,

Ведь недаром же я – твой помазанник!

Бог-отец рассердился, тем более что свеча, зажженная Ахреяном, «начадила на все царство небесное», и ответил:

Брешут ваши попы толстопузые,

Будто всех я вас, дурней, помазывал.

Вас помазала подлость холопская,

Загребущая лапа поповская!

Ничего не смог добиться Ахреян и у Христа, который велел Николе-угоднику: «Уведи его, ирода, с глаз долой!»

Пошли они к третьему лицу святой троицы, духу святому, а навстречу – богородица, горько плачет: оказывается, дух святой в образе голубя полетел в Ахреяново царство заступиться за Правду, а там его изловили и посадили в клетку; вот-вот ощиплют и съедят...

Тут Никола-угодник рассердился:

Плюнул царю в очи бесстыжие,

Плюнул раз ему в бороду царскую,

Плюнул два, плюнул три да и прочь пошел.

«Нашей сказке еще не конец!» – пишет автор в заключение.

А когда наша сказка покончится – слава!

Запоем, братцы, песню мы новую – слава!

Вольной воле, народу свободному – слава!

«Сказку про царя Ахреяна» написала Анна Павловна Барыкова (1840—1893), поэтесса и переводчица, близкая к революционным демократам и партии Народной воли. Ее лирика проникнута демократическими мотивами, хоть она и была родом из дворянской семьи, окончила привилегированный Екатерининский институт.

Впервые «Сказка» была напечатана в 1883 году в «летучей» (т. е. подпольной) типографии партии Народной воли в Петербурге анонимно, с подзаголовком «Сказка неизвестного автора».

Для женевского издания имя графа А. К. Толстого, который к тому времени давно уже умер, было поставлено с далеко идущим расчетом: дать возможность уличенным в чтении и распространении этой «крамольной» сказки сослаться на то, что ее автор – известный писатель, к тому же граф, чьи сочинения не запрещены. Вместе с тем имя А. К. Толстого выглядело здесь правдоподобно, поскольку у него есть вещи, сложенные таким же былинным ладом.

В подпольной революционной литературе чужую подпись не раз ставили с целью облегчить распространение агитационных брошюр. Эти мистификации вызывались необходимостью обойти цензуру. Одной из них и являлась сказка о царе Ахреяне, пользовавшаяся большим успехом. Не без основания полагали, что в ней под именем глупого царя выведен Александр III, про которого потихоньку говорили: «Есть у нас царь, да только без царя в голове».

В вольной русской заграничной печати этот стихотворный памфлет против самодержавия издавался неоднократно. В 1902 году он был выпущен в Лондоне уже от имени настоящего автора. Переиздавали сказку о царе Ахреяне у нас и после победы Октября, как образец революционной сатиры.

ДВЕ «ПОЭТЕССЫ»

В 1915 году в Одессе вышла с грифом «Дозволено военной цензурой» книжка под экстравагантным заглавием – «Авто в облаках». На обложке, однако, вместо летящего по небу автомобиля были изображены фабричные трубы и закоптелые дома на фоне газетной полосы с биржевыми курсами и объявлениями врачей-венерологов...

Это был сборник молодых поэтов, чьи имена стояли на первой странице в алфавитном порядке: Эдуард Багрицкий (пять стихотворений, в том числе «Суворов» и «Гимн Маяковскому»), Исидор Бобович, Нина Воскресенская, Петр Сторицын, Сергей Третьяков, Анатолий Фиолетов, Георгий Цагарели, Вадим Шершеневич.

Семь поэтов и только одна поэтесса – какое засилье мужчин! Тем интереснее взглянуть на три стихотворения Нины Воскресенской.

В них – город, обрисованный совсем по Маяковскому, подчеркнуто непоэтично:

Гранитные дельфины —

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ разжиревшие мопсы,

У грязного фонтана

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ захотели пить,

И памятник Пушкину,

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ всунувши в рот папиросу,

Просит у фонтана:

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ – Позвольте прикурить!

Если здесь месяц называется повисшей в небе оранжевой сосиской, то в стихотворении «Порт» луна – уже «вампир с прогнивающим носом», и на ней «от фабричного дыма пятна».

Других стихов Нины Воскресенской нигде не обнаружено– ни в газетах, ни в журналах. Она промелькнула по небу русской поэзии, как падающая звезда...

В журнале «Сатирикон» в 1913 году под изысканно-манерными стихами (некоторые из них были иллюстрированы столь же изысканно-манерными рисунками художницы, избравшей псевдоним «Мисс»), не раз встречалась подпись: «Анжелика Сафьянова». В годы первой империалистической войны эта подпись появляется и в другом сатирическом журнале – «Красный смех» под стихами, высмеивавшими германских офицеров – фанфаронов и мародеров.

В 1918 году московское издательство «Зеленый остров» выпустило стихи Анжелики Сафьяновой отдельной книжкой, с силуэтом автора, ее автографом и посвященными Сафьяновой стихами других поэтов, чьи имена были совершенно неизвестны: Мадлена Закатова, Рафаил Аполлинарис, Сигизмунд Каштанов и Спектр Геликонский. В предисловии рассказывалось, что поэтесса является дочерью сенатора, внучатой племянницей Козьмы Пруткова. Тетрадка с ее стихами была якобы найдена неким господином в коричневом пальто, который и вознамерился их издать.

Стихи были в модернистском духе, претенциозны, проникнуты эстетизмом и снобизмом, еще не успевшими выйти из моды, описывали то Париж, то Вену, то светский Петербург. Одно стихотворение было посвящено «бессмертному прадеду, Козьме Пруткову».

Анжелика тосковала о навсегда ушедшем прошлом, о «мечтательном веке с его триолетами», была целиком поглощена любовными переживаниями. Она сообщала:

«У меня свиданье с аббатом», «У меня умирает любовник», «Я грущу по хорошему тону... по усадьбе за Нежиным». Но она отнюдь не чуралась современности: с мушками и лорнетами соседствовал телефон, мчались автомобили, называемые по-тогдашнему «моторами»...

Итак, две поэтессы с красивыми именами: Нина, Анжелика... Нельзя ли собрать сведения об их жизни и литературной деятельности?

Нет, нельзя, потому что этих поэтесс не было. Есть их книги, их стихи, но самих их выдумали. Перед нами– литературные маски, причем обе были надеты мужчинами.

Под первой из них счел нужным укрыться двадцатилетний Эдуард Багрицкий, только начинавший тогда свой путь в поэзию. В сборнике «Авто в облаках» ему неудобно было подписать своим именем больше пяти стихотворений – у соавторов было и того меньше. Впоследствии стихи Воскресенской вошли в сборники Багрицкого.

Второй маской прикрыл свое лицо почти такой же молодой Лев Никулин. В одном из ранних его стихотворений говорилось:

Чужды маленькой этики,

Звоном новеньких лир

Молодые поэтики

Эпатируют мир.

К числу «молодых поэтиков» принадлежал тогда и будущий автор «Московских зорь» и «Мертвой зыби».

Он решил спародировать некоторых поэтесс, чьи стихи, во всем подобные стихам Анжелики Сафьяновой, охотно помещались журналами в канун революции. Впрочем, свою мистификацию Никулин тут же раскрыл, поставив на первой странице свои имя и фамилию (как «господина в коричневом пальто»), а в послесловии добавив: «Автор считает необходимым сознаться, что все стихи, приписываемые Анжелике Сафьяновой и другим поэтам и поэтессам, написаны им, в чем могут быть представлены доказательства».

«АЮТ ОКИ... ЭЮТ ЮКИ...»

В 1914 году в Саратове вышел сборник стихов и прозы с предельно кратким названием из одной, но занимавшей почти всю страницу буквы «Я». Подзаголовок гласил: «Футур-альманах вселенской эго-самости».

Это была тощая (восемь страниц в два столбца), но зато большого формата брошюра в обложке из грубой оберточной бумаги. Авторы, скрывшиеся под псевдонимами Пьетро Смурский, Нил Гак, Е. Велигумский, О. Сироп, Колтаковский, Чернакота, Сатана Гордыня, Э. Клисэ, Н. Савлов, Осип Лагункин, называли себя психо-футуристами.

Альманах начинался следующим «Манифестом психо-футуризма»:

МЫ ХОТИМ:

1. Оявить и овнесловить психость великого Я человека и мира.

2. Уничтожить трупность физическости и огнешар Вселенной превратить в Дух.

И так далее в том же роде. За этим «Манифестом» из 11 пунктов (в том числе такой: «Все, что было до нас, мы повеленно объявляем несуществующим») следовал полный набор всех бессмыслиц и словесных вывертов, какими футуристы, стремясь выглядеть новаторами, щекотали в те годы разжиревшие мозги обывателей.

Представление о том словоблудии (иначе не скажешь!), которому с упоением предавались на страницах альманаха его авторы, дает перечень названий их «опусов» в стихах и прозе:

Пределов. Древо пти. Вихрометы. Ячесть. Ыыртзуту (семиглавик). Косокоссмика (психоязв). Вззвонь (звукоза). Мирогимника. Душа бездушности (психоштрихи). Губофозия. Обмозг душегуби. Психодумы меня.

Скороколочка. Круговерть бессоны (психоза). Геонебия (поэмуза). Минимы. Земля-мать оквадраченная. Сказоленда (звездира). Звукъоза. Аннонсэтты.

В «Предслове» говорилось:

«Локомотивит Солнце, азропланит Земь, автомобилит

Лунь, маховит Мысль, ниагарит Кровь, шагоступают

Гомы, четыреногают Лай —все стремит в неухоловимом взвое: все полно Психа. <...> Рельсит Вечность, громит

Жизность <...> мимо мимость травность лесность стеклость глупых серость камных мимо <...> Псих огнеет дым клубеет жизнь живеет эет меет леет <...> рельсодвиньтесь тримно трамно околесьтесь тромно трумно все психеет все безумно...»

Другие перлы словесной эквилибристики представляли собою образцы чистейшей зауми. Вот «Древо пти»!

Лесотемны пти гортают —

Герра дзыги дзвон

Герр метрель титри монтают

Критлин клюк бозон... (и еще 16 таких строк).

Вот «психоза» Пьетро Смурского «Круговерть бессоны»:

«Ычесть, ячесть, ечестц ючесть... Гибко, зыбко, темно, тумно. Плыви плавают плывуче, ночевает темь скрипуче.

Ают оки... Эют юки...

Блески? Всплески? Нет – мракеет, главоболит, ноголомит, в уховатости бом-бомбит... Лишь осердие тукно...

Эют аки... Ают уки...»

Семь «глав» (каждая по пять-шесть строк) Г. Велигумского, воспевающие автомобиль, напечатаны в обратном порядке – от последней к первой, которую мы приводим, с риском, что у читателей будет «в уховатости бом-бомбить»:

«Заогнил Ыыртзуту стальцилиндры слезокапами заогнил мясовывротом грудобелок людомерзкиных замуфтил насокапился да громыхдарил и расщепенился сам вземлился вспылился разжелезился» (очевидно, описана авария).

Еще пример формалистического словотворчества —

«Геонебия» Нила Гака:

Иззатучил лунлуч мореволнушку обнеласкал оклун звонопесную синеглазил пыф-пыф кораблесную злотонаухосмехлнл плывочелнушку...» и т. д.

Наиболее лаконичны произведения Чернакоты: в каждом из них, кроме названия и подписи автора, всего по одному слову!

Вот его «Скороколочка»:

музозвонофонотонопенеигрика.

А вот его же «Губофозия»:

бенебепефеферр бом.

Не были забыты и возможности, которые давал типографский набор. «Минимы» были напечатаны: одна – в форме шестиугольника, другая —в форме треугольника:

Я.

Я-ЭГО.

Землене

бесная пира

мида Я Сата -

на Гордыня трудо

дерзающий землерож

денный взогненный на

изничтоженье мерзоликов

Мать мою отягающих блудами.

«Аннонсэтты», т. е. объявления в конце альманаха, гласили:

«– Саратовские психо-футуристы футуросозидают в недалекости грандиозный психо-бал с декламом футуропоэз, звукованием футурозвуков и психолюбованием. Дамы имеют вступ только в мужских одеях, мужчины – только в дамских. Цена вступэтикетки 3 руб. О дне психо-бала будет аннонсировано.

– О. Сироп переговаривает с футуристом Паоло Трубецким о постанове в своем имении памятника. Памятник будет лицевить О. Сиропа без головы, с задумно склоненным туловом.

– Пьетро Смурский выгодно купил имение на берегу Волги. Психо-футуризм имеет отныне фундаменный пристав для своей творчести. П. Смурский намерит футуросоздать в имении психо-музыковный консерваторий.

– Весной психо-футуристами будет организован черезуличный процед.

– Второй футуроальманах остампуется в первомесяце притекущего года».

Альманах «Я» был раскуплен в первые же дни; понадобилось второе издание, тиражом 1000 экземпляров, еще больше подогревшее интерес к психо-футуристам.

Им были посвящены в саратовской прессе не одна статья, не один фельетон, написал о них и столичный «Журнал журналов». Хоть галиматья галиматьей, а новая разновидность футуризма – налицо! Это явствовало из того, что психо-футуристы в своем «Манифесте» отмежевывались от «именующих себя футуристами и раскрашенно мессалинящих по улицам, отеливая дух». Одно из стихотворений было посвящено «с презрением и ненавистью В. Маяковскому». В то же время психо-футуристы утверждали в том же «Манифесте»: «Мы не боимся взять у мертвячных «эго» и «кубо» их словность» (т. е. язык).

До сих пор альманах «Я» упоминается и цитируется на полном серьезе в литературоведческих исследованиях на Западе, как яркий образчик «словотворчества», как новое слово в русской поэзии, якобы прозвучавшее в 1914 году^[8].

Конечно, лингвистические выкрутасы футуристов имели под собой реальную языковую почву, сыграли немаловажную роль в литературной жизни России 1910-х годов и не остались без последствий для поэтического языка.

Но все дело в том, что альманах «Я» был вовсе не детищем реальной группы футуристов, а пародией, сочиненной противниками этого течения. Чтобы осмеять оппонентов, они выступили от их имени, взяли на вооружение их приемы, прикинулись такими, как они, подобно тому как это сделали еще в XVI веке авторы «Писем темных людей» и «Менипповой сатиры», борясь с мракобесами-схоластами и политическими противниками.

Это была литературная мистификация, задуманная и осуществленная с большим размахом саратовскими литераторами, входившими в кружок «Многоугольник», душою которого являлся Лев Иванович Гумилевский (1890—1977). Наиболее активными «углами» «Многоугольника», существовавшего с 1910 по 1917 год, были журналисты С. Полтавский и Д. Борисов, поэт А. Галкин, музыковед И. Липаев, актер и писатель И. Борисов-Извековский и художник А. Никулин.

«Все мы одинаково отрицательно относились к появившимся в те годы разным группам футуристов, во главе с Маяковским, Бурлюком и Крученых,– сообщил Л. Гумилевский автору этой книги.– Мы говорили о том, что всю эту футуристическую бессмыслицу, всякие поэзы и манифесты легко может писать любой, маломальски владеющий пером. Однажды мы решили это проверить и условились к следующему собранию приготовить «футуристические» произведения.

– А я сочиню манифест,– сказал Полтавский.– Назовемся, в отличие от эго– и кубо-футуристов, психо-футуристами!

На том и порешили. В следующую субботу мы под взрывы смеха читали друг другу манифест и прочие «опусы». Возникла мысль об издании всей этой чепухи под видом серьезного достижения новейшей литературы».

Авторы укрылись под псевдонимами, часть которых была анаграммами настоящих фамилий. Так, Гумилевский подписался «Велигумский»; он же был «Сатана-Гордыня», что ассоциировалось с его обычным псевдонимом в саратовской прессе – «Иван Гордый»; Галкин – «Нил-Гак», Власов – «Савлов», Борисов – «О. Сироп», т. е. Борис наоборот, с изменением одной буквы.

Полтавский подписал одни вещи «Пьетро Смурский», другие – «Колтаковский».

Успех превзошел все ожидания: саратовцы гордились тем, что в их городе появилось новое литературное течение, обещавшее стать не менее модным, чем прочие разновидности футуризма, хотя не очень ясно было, чем оно от них отличается? Никто не заметил явной пародийности некоторых строк, не только передразнивавших футуристов, но и издевавшихся над ними:

Самовачесть, самовитость, самовук,

Любовачесть, любовитость, любовук,

Как паук!

Эгосамость, духопламость, духознак

Одолеет, огипнозит как «тик-так»...

Кто дурак?

(«Психодумы меня» Колтаковского)

У членов «Многоугольника» допытывались, не знают ли они, кто авторы «футур-альманаха». Они отмалчивались и строили новые планы.

Д. Борисов и С. Полтавский, по словам Гумилевского, предложили устроить вечер психо-футуристов, а «заодно и саморазоблачиться».

Предложение было принято. Борисов взял на себя организационные вопросы, Полтавский – доклад о футуризме вообще, а Гумилевскому поручили рассказать о мистификации и ее целях.

Вечер состоялся в конце января 1914 года в самом большом зале Саратова – Коммерческом собрании. Зал был полон. «Хотя публика ожидала появления психофутуристов,– пишет Гумилевский,– но примирилась с тем, что выступят их противники. Какой-то шутник пустил слух, что на вечере – Бурлюк, одетый в кофту и юбку, и на одну толстую женщину с мужской походкой украдкой посматривали, принимая ее за Бурлюка».

После доклада Полтавского слово было предоставлено Гумилевскому. Он сделал сообщение, что авторы, принимавшие участие в «футур-альманахе» – вовсе не футуристы, а притворились ими с целью «публично разоблачить литературное шарлатанство футуристических писак всякого рода». Нарочно сочинив претенциозно-заумную чушь, заполнившую страницы альманаха, и продемонстрировав свое умение жонглировать нелепыми звукосочетаниями, они тем самым доказали всю беспредметность и тщетность потуг футуристов, выдающих свои писания, этот бред сивой кобылы, за новое слово русской литературы...

Об этом вечере, который закончился вмешательством полицейского пристава, потребовавшего прекратить чрезмерно бурную дискуссию, сообщили все саратовские газеты. «Старый журналист» (псевдоним Н. М. Архангельского) в статье «Боги саратовского Олимпа» писал в «Саратовском вестнике» (№ 28 от 2 февраля 1914 г.):

«Наконец-то разоблачены тайны творчества саратовских футуристов! Желая вскрыть несостоятельность футуризма, показать, что он лишен собственной физиономии и что сделанное футуристами ничего не стоит, кружок местных литераторов решил подделаться под футуристов, выпустить футуристический сборник; публика и печать примут подделку за чистую монету, и тем самым будет утверждено положение, что футуризм – пустая бессодержательная шумиха, без будущего, даже без настоящего. <...> Даже Валерий Брюсов не заметил подделки, а только признал, что стихи саратовских футуристов несколько слабее столичных. Словом, цель была достигнута, и футуризм был посрамлен».

Такова любопытная страничка из истории русской литературы, вписанная при непосредственном участии Л. И. Гумилевского, тогда еще молодого. Впоследствии он занял в ней видное место, как прозаик и автор книг по истории авиации, железнодорожного транспорта, художественных биографий выдающихся ученых и инженеров. Многие из этих книг вышли в серии «Жизнь замечательных людей».

...История русской литературы, книгопечатания, периодики изобилует фактами, малоизвестными широкой массе читателей. И автор постарался в меру сил рассказать в своих очерках о деятелях русской и мировой культуры, которые сыграли выдающуюся роль в деле развития литературы и искусства. По крупицам собирал автор материалы, работал в архивах, в библиотеках, просматривал подшивки старых газет и журналов, использовал различные труды историков, литературоведов, критиков, читал редкие письма выдающихся деятелей русского государства, изучал воспоминания современников великих людей.

В этой книге я попытался рассказать о первых наших газетах и журналах, о прототипах некоторых литературных героев, об истории появления на свет некоторых переводов, о попытках продолжить или переделать ряд шедевров мировой литературы.

Буду рад, если книга моя заинтересует внимательного читателя, поможет ему глубже понять историю литературы и культуры.

Тираж 90 000 экз.

Цена 40 коп.

notes

Примечания

1

Вертоград – сад (церк.-книжн.).

2

Прохладный сад (лат.).

3

Потентат—властелин, властитель (лат.).

4

На гербе Аракчеева стояла надпись: «Без лести предан». Современники придавали ей иной смысл: «Бес, лести предан».

5

То есть дневник.

6

На лоно природы (нем.).

7

Впервые полностью опубликовано лишь в 1918 году.

8

Манифесты и программы русских футуристов. Мюнхен, 1967; V. Markov. Russian futurism: a history. London, 1969.