Текст книги "Пелена (СИ)"

Автор книги: Валентин Гольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

И ещё. Откуда, чёрт возьми, вообще взялось такое количество этих тварей?! Кто бы ответил…

– Нам нужна еда, медикаменты, тёплые одеяла, – продолжил говорить Василий Степанович, не давая возникшему шуму и дискуссии разгореться. – Вода идёт из-под крана, но сколько так будет продолжаться – никто не знает, потому желательно обзавестись посудой и держать запасы еды, воды, тёплой одежды.

– Фонарики, туристические плитки на газе, оружие, рации – неожиданно даже для себя, подал голос Максим.

Сидящая рядом Кристина дёрнулась от его громкого голоса, посмотрела укоризненно.

– Верно, и это тоже. И ещё многое, многое другое. Да, пока не забыл: обязательно раздобыть несколько радиоприёмников на батарейках. А то сидим как в каменном веке…

– И вы хотите за всем этим пойти туда, – человек-вешалка ткнул в серое окно.

– У вас есть другие предложения?

– Пойти к бродящим в вонючем тумане чудищам, ходить там ничего толком не видя, драться с монстрами, – саркастически перечислила вчерашняя девочка-подросток с розовыми волосами. – Разве может быть предложение круче?! Можете заниматься этим сколько угодно, но мой Котя останется здесь!

Собравшиеся зашумели, вскочила и замахала руками что-то доказывая продавщица Люба, полицейский не выдержав, встал, подошёл к окну. Максим вспомнил Оленьку. Как она? Если тот берег реки также наводнён чудовищами, то девочка сейчас сидит с незнакомой бабушкой, без родных и… Он вспомнил, как Катя вчера не могла дозвониться до племянницы и внутренне вздрогнул. Покосился влево, где сидела подруга и вдруг не обнаружил её на прежнем месте.

– Кристин, а где Катюшка?

– Она…

Кристина запнулась, моргнула, и Максиму этого хватило. Подозрения, самые страшные, вдруг одолели его, чувствуя, как лицо кривится в гримасе, он схватил её за плечо, тряхнул:

– Как давно она ушла, куда?!

– Только что… – проблеяла Кристина, указав рукой на выход.

Вскочив, он бросился к выходу, моля про себя лишь об одном: успеть остановить, не дать Кате уйти одной.

Прошедшая ночь, всего одна, изменила город до неузнаваемости. На улицах пусто и тихо так, как, наверное, не было со дня его основания. Сегодня никто не спешил на работу, не жаловался на жару, никто не сетовал на здоровье, начальство, правительство, ЖКХ и сотни прочих потенциальных объектов для недовольства.

Слабый ветер гонял по одному из центральных проспектов утерянную каким-то раззявой крупную денежную купюру. Гонял с самой ночи, валял в пыли, поднимал до уровня тёмных оконных проёмов, точно хвастаясь своим обретением, один раз даже положил на подоконник, но быстро сдёрнул и понёс дальше. Бывало, оставлял ненадолго на одном месте, делая вид, что забыл об этой игрушке, но спустя какое-то время опять подхватывал купюру и принимался вертеть, кружить в воздухе. Сегодня на его находку никто не претендовал.

Светофоры, безразлично отнёсшиеся к факту исчезновения с улиц прежних хозяев, молча делали свою работу. Красный. Жёлтый. Зелёный. Жёлтый. Красный… Сигналы сменяли друг друга, хотя сегодня до их цветов и подаваемых команд никому не было дела. По улицам бродили новые, не встречавшиеся здесь ранее пешеходы. Они игнорировали правила дорожного движения, лежали прямо посреди проезжей части, или залезали на брошенные на дорогах машины, а ещё, они охотились на людей. Порой, они получали отпор – гремели выстрелы, шли в ход кулаки, ножи, топоры и самодельное оружие, происходили настоящие стычки и даже нечто, что с натяжкой можно было назвать уличными боями – двуногие оказались достойными противниками. К этому светофоры тоже отнеслись с безразличием. Они были заняты.

Красный. Жёлтый. Зелёный. Жёлтый. Красный…

Глава 11. Воскресенье. Утро

Выбежать из бального зала так просто у Максима не получилось. Нет, никто его не задерживал и не чинил препятствий, он уже подошёл к двери, когда вернулся один из детей, ушедший на поиски не явившихся на собрание людей. Несколько секунд он стоял на пороге крутя головой, то ли ища маму, то ли не способный выразить словами то, что у него сейчас творилось в душе.

– Она умерла! – испуганный детский крик едва не стоил разрыва сердца Максиму.

Остановившись, парень с испугом обернулся и увидел полный зал таких же перепуганных лиц. Женщина, лет тридцати, бросилась к ребёнку, присела на одно колено перед ним, обняла, что-то зашептала на ухо.

– Кто?

– Кто умер?!

– Да что вы его успокаиваете, женщина, пусть пояснит свои слова!

Мальчик высунул голову из-за плеча мамы и махнул рукой за дверь, в которую только что вбежал.

– Там, – его взгляд скакал по лицам смотрящих на него взрослых. – Бабушка которая вчера кашляла.

Максим едва не выдал вслух стон облегчения. Некрасиво, человек всё-таки умер, но ведь не Катя, а какая-то незнакомая бабушка. Тьфу-тьфу, что за мысли в голове, и сердце бьётся как бешенное. Уходя из комнаты, он понял о ком речь. Наверняка та самая, ночевавшая в соседней комнате, которой было плохо ночью. Мага говорил, что у неё высокая температура – видимо не помогли таблетки. И уже не первый раз сознание тревожно напомнило: а сам то, сам? Кашель одолевал вчера вечером, да и утром сегодня тоже. И многих одолевает, кажется. Ох и нехорошо это всё…

Катю он обнаружил на лестнице, девушка стояла у перил, прижимая к губам платок, то ли плача, то ли о чём-то глубоко задумавшись. Максим, бегущий по ступеням, погружённый в свои мысли, едва не пролетел мимо, лишь затем сообразил, что это и есть искомая, и так на душе стало радостно, что он почти набросился на подругу, обнял её обеими руками, развернул к себе лицом и покрыл поцелуями горячие, мягкие губы. Запоздало испугался: а вдруг она его сейчас оттолкнёт? Что если он слишком торопит события?!

Катя не сопротивлялась. Повисла в его объятьях, обняв руками за шею, запрокинула голову, подставляя лицо для поцелуев и Максим лишь сейчас вдруг заметил слезинки в уголках её глаз.

– Ты что? Милая, всё хорошо, – зашептал он ей, осторожно смахивая солёные капельки кончиками пальцев, – всё будет хорошо, вот увидишь. Ну что ты задумала, куда пошла?

– В… хм… – она запнулась, – в уборную вышла.

– В туалет?! – Максима словно окатили холодной водой.

– Ну да…

На несколько мгновений он завис, разглядывая её удивлённое выражение на лице, а затем не сдержавшись, неуверенно хихикнул, выпустил воздух сквозь сжатые зубы.

– Максим? А что случилось? – забеспокоилась она.

– Я тут себе нафантазировал, – он махнул рукой, чувствуя невероятное облегчение. – Почему-то решил, что ты ушла одна в город.

Катя виновато потупилась, шмыгнула.

– Я хотела, то есть думала об этом, – призналась она. Обернулась, посмотрела за окно, в серую неприятную муть. – Как подумаю, что Оленька сейчас там, с соседкой, и даже не знает жива ли я, или нет, и я не знаю, – она всхлипнула, вцепившись в плечи приятеля. Максим прижал её к себе, погладил ладонью длинные волосы. – Я хотела пойти, – тихо сказала девушка, – но там… Я не знаю, что это, но оно меня пугает. У меня не хватило решимости убежать одной, Максим.

– Ты умничка, спасибо тебе за это, – серьёзно поблагодарил он её. – Пообещай, что вообще никуда не пойдёшь, что останешься здесь, я и один схожу.

– Нет! – резко ответила она. Вскинула голову, глядя ему в лицо. – Одного тебя я тоже не отпущу!

Они замолчали, словно впервые разглядывая лица друг друга.

– Почему ты плакала?

– А?

– Когда я пришёл, у тебя были слёзы на глазах.

Максим не удержавшись, потянулся, коснулся легонько губами её щеки и вдруг понял, что щека тоже горячая. Как и губы, как тело, которое он сейчас обнимал. Он отстранился с удивлением и с испуганным пониманием.

– Я заболела, – призналась Катя, отведя взгляд, точно призналась в чём-то постыдным. – Мы все заболели, заразились от кого-то, и я не знаю, чем.

– У тебя температура, ты же вся горишь.

– Знаю. И знаю, что ночью в соседней комнате бабулька с температурой лежала, помнишь, она всё стонала? Может быть от неё, хотя уже ночью у меня тело ломило.

– Она умерла, – сорвалось с губ Максима раньше, чем он сумел осознать, что произносит.

– Что?!

Мысленно кляня себя и ругая, как только можно, он вынужденно повторил:

– Бабка та умерла. Несколько минут назад объявили. – И глядя в испуганные глаза девушки, зачастил успокаивающе: – ты сейчас только не впадай в испуг, по дороге к Оленьке, заскочим в аптеку, возьмём лекарств, всё будет нормально, вот увидишь.

Девушка кивнула. Они постояли так ещё немного, а затем она потянула его вниз. У подножия лестницы, Максим увидел дверь с изображением унитаза.

– Пойдём, раз уж ты здесь, проводи меня? Мне так спокойнее будет.

Почесав зудящее с самого утра запястье, Максим двинулся вслед за подругой. То ли укус насекомого, то ли вчера повредил во время ночных треволнений.

Сидящие в подвале люди не сразу узнали своего товарища. И не мудрено – Пашу Зарубного сейчас, пожалуй, и родная мать бы не узнала. Ушедшего вчера в ночь пьяного и жизнерадостного человека точно загримировали, добавив молодому в общем-то парню сразу два-три десятка лет. На лбу вдруг проступили морщины, которых ещё вчера у него не замечали, губы и руки тряслись, глаза бегали и содержали в себе некую странную дичинку, а главное, волосы на висках украсились многочисленными серебряными нитями.

Маринка, открывшая дверь, сонная и болеющая похмельем, попыталась было вообще вытолкнуть незнакомого старика, да вдруг остановилась, ахнула, широко раскрытыми глазами глядя на такое знакомое и одновременно такое незнакомое лицо.

– Па-а-аша? – сама себе не веря, осведомилась она.

Кивнув в ответ, пришедший человек перешагнул порог, слегка прихрамывая на правую ногу прошёл в помещение. Пьянка шла по новому кругу. Проснувшаяся час назад компания, пила самогонку, взятую в долг у той самой самогонщицы из соседнего подъезда, к которой вчера ушёл Паша.

Гомон и смех стихли, тишину прерывал лишь чей-то надсадный кашель. Зависла даже рука разливающего очередную бутылку по стаканам. Почти десяток человек с сомнением и изумлением воззрились на вошедшего.

– Пашок… ну ты, блин… – местный дворник Семён, по кличке Маэстро, протянул налитый стакан, который держал в руке. – На-ка, выпей.

Зарубный принял посудину, заглянул в неё с сомнением. Протянул разливающему, и тот понятливо кивнув, долил до половины. Поймав полубезумный взгляд, наполнил стакан. Запрокинув голову, Паша разом опустошил посудину, подхватив со стола надкушенное яблоко, хрустнул им, водя глазами из стороны в сторону, словно впервые видя собравшихся.

– Паш… ну что там, ты где пропадал то? – Семён покосился на ополовиненную бутылку, шмыгнул с досадой. – Ты-ж за самогоном уходил, принёс чего?

Приятель уже и сам видел, что руки вернувшегося пусты, но вдруг где-то за пазухой прячется пара заветных бутылочек? И Паша кивнул в ответ, медленно, со странной серьёзностью.

– Принёс, – его голос, холодный и равнодушный, заставил Маринку отступить в сторонку. На всякий случай.

– Где?

Протянув левую ладонь, всё это время сжатую в кулак, Паша разжал пальцы, и на стол упало оторванное человеческое ухо.

– Вот, – в повисшей гробовой тишине, скрипнули холодом слова. – Привет от самогонщицы.

Потребовалось добрых полчаса, что бы собравшиеся в подвале успокоились. Попутно был уничтожен весь запас выпивки, а Маринка обзавелась свежим фингалом – дурная баба никак не хотела угомониться и замолчать. Сейчас она сидела в углу, не сводя взгляда с так и лежащего на столе принесённого Пашей предмета.

Самое главное, Паша так и не рассказал, что собственно с бабкой случилось. Как произошло, что её ухо, вдруг оказалось в руке Паши. На все расспросы, парень зыркал зверем, раздувал ноздри, да требовал выпить, а то и порывался ещё раз кому-нибудь врезать. Любопытный Семён, отчаявшийся докопаться до истины, ненадолго покинул подвал, якобы покурить, а когда вернулся, притащил целых два пакета с бутылками самогона да закуской и тоже отказался отвечать на вопросы. Вот и гадай, что там произошло.

Хорошо хоть выпивки теперь хватало.

Собрание, проходящее на втором этаже музея, набрало обороты. Впрочем, сейчас это вообще было мало похоже на собрание, скорее на стихийную перепалку на темы «кто виноват», «кто за это ответит» и «кто пойдёт по магазинам». Присутствующие единогласно сходились лишь в одном: идти по магазинам надо, потому что такая толпа не может без еды, воды, туалетных принадлежностей и целой кучи иных вещей, включая одежду. На импровизированной сцене – пятачке у окна – стояло пол десятка человек, которые спорили и говорили, совершенно не слушая друг друга.

Вернувшиеся в зал Максим с Катей, некоторое время слушали царящие здесь брань и гвалт, девушка, погружённая в собственные мысли, с вялой отстранённостью, а парень, с недоумением. Для Максима, последняя новость, которую он услышал в этом зале – была смерть бабки, ночевавшей в соседней комнате, и он не понимал, как можно перейти от этого события к ругани, а порой и откровенной грызне.

Первый голос здесь был у крашенной блондинки, одетой в обтягивающее платье, недешёвое, как и остальные её вещи, как та же сумочка, которой она размахивала и тыкала в оппонентов. Возможно в иное время, она и была вполне симпатичной, но сейчас, её озлобленное лицо, стало отчего-то походить на вытянутую крысиную мордочку. Красные щёки, горящие глаза, Максим вспомнил её – вчера она тоже с кем-то ругалась и чего-то требовала, но то было страшной ночью, когда под окнами бродили неизвестные твари, и потому ругалась тихонько, шёпотом. Сегодня днём, при тусклом сером свете, она себя не сдерживала.

– Вот истеричка, – не выдержала даже Катя, и Максим с ней согласился.

– Чего она хочет? – поинтересовался он у стоящего рядом мужика. – Кричит, ругается, а суть то какая?

– Да чёрт её знает, визгушка, блин, – сморщился тот в ответ. – Сначала требовала вытащить её и других женщин отсюда, но плана у неё нет, потому что такие вопросы она якобы не привыкла решать. Мы мужчины, мы и должны. – Максим хмыкнул. – Потом, когда её с этой идеей мягко послали по известному адресу, потребовала обеспечить едой, водой и удобствами, согласно её статусу женщины. А, и ещё связью обеспечить. Что требуется теперь – я даже не знаю – потерял нить рассуждений.

– Настоящий талант не пропьёшь, – с некоторым даже уважением сообщил Максим, глядя на женщину. – Вон как распрягается, чувствуется, что привыкла командовать. – Заметив в толпе знакомую седую голову, потянул за руку подругу. – Пойдём-ка.

Он шёл и всё сильнее убеждался, что пенсионер, как должно быть и большинство прочих здесь собравшихся людей, болен. Вблизи, перемены в совсем ещё недавно бодром и боевом Василии Степановиче, оказались ещё заметнее. Волосы на его голове, лишь вчера бывшие седыми, сегодня вдруг превратились в снежно-белую паклю, или парик, небрежно наброшенный на манекен. Морщины на лице проявились резче, глубже, а само лицо приобрело серый оттенок. Да и глаза, прятали в своей глубине смесь усталости, боли и груза ответственности, которая вдруг навалилась на его немолодые плечи.

Отозвать Василия Степановича оказалось несложно, а донести до него необходимость уйти даже ещё проще. Пенсионер лишь горестно сморщился, покачал головой:

– Жаль, жаль, парень. Рассчитывал я на тебя, нормальным ты мне показался. А сейчас – точно знаю, что нормальный, раз собираешься рискнуть ради такого дела. Но девчонку с собой зачем берёшь? А, так ты тётка этого ребёнка? Ну дела, как всё неудачно, жалко малышку, надо идти, я и спорить не буду. Но от меня что хотели? Помочь не смогу, сам понимаешь, тут вон какая толпа сидит, всё хотят, хотят, требуют, а выйти из здания – так очко сжимается игольным ушком, прости барышня.

– Ничего, – вздохнула Катя, я и не такого наслушалась за это утро.

– Ну тоже верно. Но, как жаль, что уходите, эх… А, ежели не секрет, потом что предпримете, когда найдёте малышку?

– Хочу попытаться пробиться за город, – честно ответил Максим. Поймал на себе взгляд подруги – ну да, с ней то он этого не успел обсудить. – Если это безопасно. Смущает честно говоря отсутствие помощи, потому до сих пор колеблюсь.

– Верно, верно, смущает, – закивал старик негромко, потянул собеседника за локоть ещё подальше от толпы, потому что кое-кто уже начал заинтересованно прислушиваться к их разговору. – Просьба у меня к тебе будет, парень, две даже.

– Весточку подать? – озвучил Максим очевидное.

– Именно. Любую, хоть какую, лишь бы понятную нам. Очень уж напрягает тишина вокруг. Для армии все эти звери, как бы громко они не рычали, – лишь дикие животные, давно бронёй должны были раскатать, ан нет, не едут отчего-то. Что-то неладно…

– Хорошо… А вторая какая просьба?

– Будьте осторожны. Очень-очень осторожны, – попросил старик, цепко глядя в глаза стоящим перед ним молодым людям. – Смотрите во все стороны одновременно, и прежде чем шаг сделать, сто раз проверьте, безопасно ли это. – Он потупился, и вдруг тихо признался: – сердце у меня ноет. Плохой признак, последний раз так ныло, когда Василиса, супружница моя… – Оборвав себя на половине фразы, он махнул рукой. Помолчав, добавил едва-едва слышно: – И помочь вам ничем не могу, уж извините…

– Нам не надо помощи, – Максим отчего-то ощущал себя виноватым, хотя за что – и сам не знал. – Я только хотел вас предупредить что уходим и попросить дверь входную закрыть за нами.

– Добро, спасибо что подошёл, предупредил. Вон, Любонька за вами закроется, да, милая?

Продавщица из местного сувенирного магазинчика которую Максим лишь сейчас заметил, покивала, вздыхая и потирая щёку.

– Ну тогда пойдём мы, спасибо, за… не знаю, за понимание наверно? – Максим пожал протянутую руку, и не удержавшись, оглянулся на очередной визгливый выпад всё ещё дискутирующей истерички. – А вот эта истеричка, которая сейчас выступает, если не секрет, зачем она? Вы же не просто так её допустили туда речи толкать?

Усмехнувшись, пенсионер прищурился.

– Точно, не просто так. Ночевала она неподалёку, и за прошедшую ночь мозги прополоскала – ни одна стиральная машинка так не справится. Дама не простая, из власти нашей, а потому говорить умеет, особенно на повышенных тонах. И что ведь удивительно, не понимает ни черта в происходящем, но говорить способна безостановочно, и есть люди, кто к ней прислушивается.

– И?

– Вот и выпустил я её, дал так сказать слово, которое она так просила. А сейчас, думаю, уже пора её прервать и дать людям выбор: пойти за ней, или за мной. Точнее мной, и ещё несколькими, – он бросил взгляд куда-то в сторону, – боле-менее здравомыслящими, на мой взгляд. Идите, ребята, да и я, пожалуй, пойду. Пора остановить этот словесный понос, пока наши и так немногочисленные выжившие не померли от разрыва мозга.

Любонька потопала к выходу, и Максим с Катей пошли за ней следом. За спиной послышалось деланно бодрое:

– Ну, дамы и господа, позвольте прервать эту, прости господи за слово неприличное, дискуссию…

– Что значит неприличное?! – взвился голос говорившей.

Дальше они не слушали. Перекинувшись напоследок парой фраз с Магой и Кристиной, двинулись к выходу, а затем закрывшаяся за спиной дверь, прервала голос женщины, которую Максим мысленно иначе как Истеричкой и не называл.

Спускаясь по широкой лестнице, резной, со скрипучими деревянными ступенями, пусть, конечно не девятнадцатого века, но всё равно, очень старой даже на вид, Максим размышлял о том, как странны порой выверты судьбы. Он, всю жизнь искавший себе девушку, красивую, умную, весёлую, – в этом месте парень покосился на идущую рядом Катю, – нашёл её в самый неподходящий, наверное, момент, в самой сложной и странной ситуации. Он, мечтавший в детстве о том, как однажды спасёт красавицу, и она в него влюбится, вот прямо сейчас идёт спасать, но не саму красавицу, а её племяшку. И пусть от одной мысли о выходе на улицу становится страшно до чёртиков, подумал он с неожиданной злостью, хрена лысого он это покажет.

– Я с вами пойду, – заявила Люба, сбив его с мысли.

– Куда? – от неожиданности, Максим не сразу понял, что она хочет. – То есть, зачем?!

– Вы же на тот берег, а потом из города сваливаете? Вот и я с вами.

– Думаете это безопасно? Или просто хотите рискнуть?

– Да нечего тут ловить! Уж лучше так, попробовать уехать, чем здесь сидеть, неизвестно чего дожидаясь.

Максим хотел объяснить, сказать куда они идут, но ведь эта женщина стояла там, во время разговора с Василием Степановичем, и сама должна всё понимать. Посмотрев на её недовольное, замкнутое лицо, он закрыл рот. Сама знает, что делать, и кто он ей, чтобы советы давать.

– Вадик! – неожиданно громко крикнула Люба, заставив Максима и Катю сбиться с шага.

Откуда-то из глубины здания, грохоча ботинками выбежал тощий парнишка, один из двух детей, нашедших прошлой ночью спасение в музее.

Наклонившись, женщина шепнула что-то ребёнку, понятливо кивнув, тот отступил, остался стоять, глядя им вслед непонятно, словно бы с сожалением.

Мужичок, сидящий на табурете у входной двери, при их приближении поднялся, в его руках Максим увидел сборник сканвордов с ручкой. Вахтёры – в любое время вахтёры, мысленно усмехнулся парень. А потом улыбка пропала, потому что он выглянул в зарешёченное окошко, то самое, за которым прошлой ночью видели живую верёвку.

Сегодня, при свете дня, пелена, опустившаяся на город, уже не казалась такой плотной, как вчера. Пусть не очень далеко, но метров на пятьдесят-сто, а то и побольше им было видно, кроме того, этот туман качался и перетекал, подчиняясь неким своим законам, становился то реже, то плотнее, порой открывал вид на автостоянку, находящуюся и вовсе за все две-три сотни метров отсюда. Их троица сможет покинуть музей, и дверь закроется за ними. Там и делов то – лишь задвинуть засов. От этой мысли на мог стало жутковато. Назад пути не будет.

Грохоча обувью, по лестнице к ним сбежали двое: полицейский, у которого кончились патроны в пистолете, и незнакомый Максиму парень.

– Василий Степанович сказал проконтролировать, что у вас всё нормально.

– Конечно, нормально, – недовольно подтвердила продавщица. – Я, кстати, с ними иду, – добавила она, и вдруг закашлялась, надсадно, долго.

Максим ожидал, что эта фраза вызовет споры и уговоры передумать, но парни лишь кивнули, синхронно, как по команде. Встали рядом, во все глаза глядя за окно. Катя сама не замечая, опять сжала ладонь своего друга, и лишь по этому было видно, что девушка нервничает. На вид же, она выглядела почти безмятежно.

«Соберись, сконцентрируйся на предстоящем, – приказал себе Максим. – Потом будешь рассматривать окружающих, дались тебе эти люди!»

Потеснив смотревших в окно людей, он изучил доступный участок пространства.

– Никого, вроде. Открывайте, пойдём мы.

– Пять минут ожидания, стоим, смотрим по сторонам, – возразил ему полицейский. – Если никого нет – тогда открою.

Минуты бежали вяло. Катя, устав пялиться в окно, прошлась по сувенирной лавке, взяла с полки магнитик, прилепила его к какому-то гвоздику, торчащему из стены. Продавщица посмотрела на это неодобрительно, но ничего не сказала. Видать за прошедшую ночь смирилась со многими вещами. Пять минут давно прошли, Максим уже хотел поторопить полицейского, но в этот момент сверху спустился по лестнице ещё один парень.

– Ничего и никого во всех направлениях, – отчитался он.

– Вам пора, – полицейский отодвинул засов и открыв дверь, осторожно за неё выглянул.

Максим, а следом за ним и Катя с Любой вышли из здания музея. Остановились, обозревая окрестности, не в силах сделать первый шаг от двери.

Запах, слабо ощутимый в здании, к которому они за ночь принюхались и перестали замечать, стал сильнее, и резче. Небо не просматривалось – лишь серая муть, висящая над головой, низкая, мрачная, точно физически давящая на людей. Катя дёрнула парня за рукав и указала вправо – там, земля была перекопана, выворочены целые пласты, будто здесь поработал небольшой бульдозер. На мягком грунте и на траве отпечатались непонятные росчерки, глубокие, очень характерно расположенные, точно здесь, прямо по земле, катался некий безумный конькобежец. Отчего-то вспомнился жуткий рёв, слышанный ими прошлой ночью. Максим отвернулся. Смотреть на эти следы было неприятно и, честно говоря, жутковато. Неужели в их городе теперь бродит ещё и вот такое? Откуда?!

Они стояли, не в силах отойти от приютившего их на ночь здания. Возможно если бы Катя или Люба что-нибудь произнесли, невидимые оковы спали бы, но они молчали, и Максим стоял, чувствуя, как царящая в этом месте тишина начинает давить всё сильнее и сильнее.

Из Фраскатти в старый Рим вышел Пётр-Астролог.

Свод небес висел над ним, будто дивный полог.

Он глядел туда, во тьму, со своей равнины,

И мерещились ему странные картины.

Девушки с удивлением посмотрели на Максима, а он, смутившись, пожал плечами.

– Навеяло…

– Вы полны сюрпризов, молодой человек, – Катя кончиками пальцев коснулась его ладони, провела по ней, тихонько погладив.

– Пойдёмте, нечем тут любоваться.

Максим сделал первый шаг, и странное оцепенение в котором он пребывал пропало. Это его город. Да, он изменился, в нём поселились новые, невероятные создания, опасные, возможно хищные, но всё равно, это его город! Здесь можно его заставить прятаться, можно за ним гнаться, можно убить в конце концов, но заставить его бояться – это будет слишком. Сам того не замечая, он едва слышно бормотал:

– Это будет слишком… Это будет слишком… Вы слышите, уроды, это будет…

Девушки ни о чём не спрашивали.

Широким размашистым шагом Максим шёл к своей машине, позади по асфальту топали спутницы. Как звонки оказывается шаги, как они громки, когда вокруг царит подобная тишина. Слева, наперерез им, побежало нечто небольшое, плоское, чёрное. Сердце бухнуло, шаг сбился, и напрягшийся Максим не сразу понял, что это всего лишь пакет, гонимый слабым ветерком, скользит над тротуаром.

– Господи спаси… – послышался сзади напряжённый голос Любы. – Я чуть со страху не померла.

Достигли машины, которая так и простояла с отключенной сигнализацией всю ночь. Никому теперь не нужная. Лишь сев в кабину, почувствовали себя спокойнее. Привычный запах салона, привычное ощущение руля в руках – Максим словно ненадолго вернулся во вчерашнее утро, такое мирное и даже в чём-то предсказуемое. Рядом щёлкнул ремень безопасности. Покосившись на Катю, он покачал головой.

– Зачем?

– Привычка… – девушка погладила чёрную полосу, прижавшую её к сидению. – Так спокойнее.

Последовав её примеру, Максим и в самом деле почувствовал себя почти в безопасности. Заведя двигатель, они тронулись. Обогнули серую машину с мёртвым водителем, проехали парковку. Уже выезжая на дорогу, объехали нечто чёрное, бесформенное, лежащее на обочине. Мелькнуло белое лицо, раскрытый словно в беззвучном крике рот.

– Господи спаси… – зашептала вновь Люба с заднего сидения.

Катя отвернулась, губы её дрожали, а Максим крепче сжал руль в руках.

– Оленька, – беззвучно произнёс он. – Мы идём.