Текст книги "Пелена (СИ)"

Автор книги: Валентин Гольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Решив, что в ловушке находится пёс, он почти угадал – тварь была очень похожа на собаку. Мощные лапы с серповидными когтями, короткий хвост, поджарое тело, покрытое коричнево-чёрным мехом. А вот голова не понять к какому виду относится и на кого похожа. Носа почти нет, лишь вертикальные щели с пучками волос вокруг. Уши треугольные, похожие на кошачьи, но расположены непривычно низко – примерно за щеками. И ещё, капитану очень не понравились глаза. Слишком умные, цепкие, или это их непривычный вид создаёт такое ложное впечатление?

Поведя головой из стороны в сторону, оценив ситуацию, тварь точно волчок крутанулась на месте. Быстро, очень-очень быстро! С невероятной скоростью, размазавшись в воздухе, превратившись в чёрно-коричневый шар! Капитан не успел заметить, как из этого живого волчка на один краткий миг высунулась короткая лапа с бритвенной остроты когтями, и вот уже продавщица заваливается на спину, и меж её пальцев, сжимающих шею, бьют струйки крови. В глазах нет боли, лишь удивление и непонимание. Ну как же так?

Пистолет точно сам прыгнул в руку, расстояние метра три, промахнуться просто невозможно, но бешено крутящийся волчок метнулся к нему, тварь словно поняла главную для себя угрозу, и пистолет отбросило в сторону, а по груди несколько раз прошли когти. Бронежилет, рассчитанный ещё и не на такие жизненные коллизии выдержал, лишь ткань украсилась неровными полосами разрезов, но сила удара была невероятной, – капитана точно мальчишку отбросило назад, на его спутника, – да сколько же весит это создание?!

Клацнули когти о пол – псевдопёс приземлился упруго, сложенные где-то позади головы уши скакнули на своё место за щеками, голова дёрнулась, заново оценивая ситуацию и вновь возникший туманный волчок метнулся на ДПСника. Несомненно, если не разум, то некие безошибочные инстинкты убийцы, у создания имелись. Это капитан понял, когда его товарищ упал, зажимая изуродованную шею, так же, как и продавщица несколько секунд назад.

Волчок вновь обернулся животным. Раскосые глаза глянули на капитана с непонятным выражением, то ли презрение, то ли насмешка? Что произойдёт сейчас, человек понимал, и потому, когда ушки выскочили на свои места, не медлил ни мгновения. Дёрнувшись вбок, он спас себе жизнь – волчок ударился в стену за его спиной, дешёвенькие обои покрылись хаотичным узором порезов.

Выход был перекрыт, и капитан прыгнул вперёд, перевалился через прилавок, краем глаза следя за противником. Приоткрытая дверь подсобного помещения, которую он заметил, и куда сейчас устремился, оказалась очень хлипкой, декоративной. Создание опоздало лишь на миг, дверь уже закрылась, капитан навалился на неё всем телом, ощутил удар, от которого по полотну сразу побежала трещина.

– Твою… твариную, мать!!!

Комнатка оказалась совсем-совсем маленькой. Стеллажи вокруг, оконце на противоположной стене, в которое не пролез бы даже ребёнок. Замка, либо засова с этой стороны не было – к чему запираться на складе, кому в голову могла прийти подобная мысль? Капитану вот сейчас пришла, он бы многое отдал за этот самый запор и более прочную преграду за спиной. Шли секунды, а в магазине царила тишина. Возможно потеряв из виду цель, неведомый противник отвлёкся на что-то иное, но Воронцов в это не верил. Тварь обдумывает свой следующий шаг. Умная, хитрая и очень быстрая тварь.

Ситуация… Пистолета нет – где-то в той комнате валяется. Рация есть, телефон есть, но выйти на связь и сообщить об этом… этой… а не примут ли его за психа? Да и последний полицейский, что остался с заключёнными, может попытаться прийти на помощь. В его гибели при этом, капитан отчего-то даже не сомневался. Вокруг стеллажи, полки завалены банками, пакетами, мешками, упаковками, в углу притаилось пластиковое ведёрко со шваброй и тряпкой, но ничего могущего ему сейчас пригодиться не видно. Минуты летели друг за другом медленной, тягучей стайкой.

Дверь вздрогнула, на пару сантиметров отбросив потерявшего бдительность Воронцова. Но это был пустяк, много хуже то, что удар пришёлся в верхний угол, тот, который и так имел трещину. Неужели создание действительно разумно?! Невозможно…

Ещё один удар, после которого верхний угол двери отогнулся внутрь. Собственно, он уже не держался, но пролезет ли в получившееся отверстие противник? Пользуясь кратким мигом передышки между ударами, капитан метнулся к швабре, схватив её, прислонил к стеллажу, одним ударом ботинка переломил на две половины. Слава Богу, деревянная, а не пластиковая – даже такое оружие лучше, чем драться консервными банками.

Он ожидал следующего удара, сердце билось как бешенное. Сейчас. Вот сейчас. Ну давай же!

И когда дверь вздрогнула вновь, не замешкался ни на секунду. Рывком распахнул её и обнаружил именно то, что и ожидал – сидящего у ног врага, только-что приземлившегося после прыжка. Подняв над головой обломок швабры, он вогнал его в тело противника, на удивление легко, а может так показалось из-за адреналина, бурлящего в крови? Навалился всем весом, вводя деревяшку дальше, до упора, вдавил своей грудью, защищённой бронежилетом, чтобы проткнуть насквозь, убить гадину!

Вопреки его ожиданиям, создание не визжало, лишь широко распахнулись узкие глаза, а из скривившейся от боли пасти донёсся скулёж. Выпрямившись, Воронцов не глядя протянул руку назад, взял с полки вторую половину швабры и ударил ещё раз, в шею, с первого раза пронзив её насквозь. Пасть раскрылась ещё сильнее, послышался хрип. Пинком ноги капитан рассчитывал отправить зверя под прилавок, с глаз долой, но опять недооценил массу тела – умирающий враг лишь перекатился, засучил ногами.

Пистолет нашёлся быстро – лежал в углу, целый, да и что с ним станется, с железным?

Воронцов пересёк комнату, остановился над телом полицейского. Мёртвые голубые глаза смотрели на него без каких-либо эмоций.

– А ведь я даже твоего имени не помню, – повинился капитан. – Прости, дружище.

Пошёл к выходу из магазина, медленно и тяжело, как старик, переставляя ноги, слушая глухое «тум-тум» своих шагов. Брови отчего-то ползли на глаза, а рука сжимала пистолет сильно-сильно, так, что будь он пластмассовым – уже разлетелся бы осколками. Вспомнил фразу из какого-то старого фильма: «мужчина не плачет, мужчина огорчается». Пинком ноги распахнул входную дверь.

И вспомнил эту же цитату ещё раз, стоя над вторым телом. В душе клокотала злость, пожалуй, даже бешенство, на глаза наворачивались слёзы из-за напрасности этих смертей. Как же всё это глупо, как вообще такое могло произойти? Молоденький полицейский, которого он оставил с заключёнными, лежал с перерезанным горлом. Воронцов помнил, что этот парень, кажется его звали Володя, выстругивал волшебную палочку «как у Гарри Поттера», дочери на день рождения. Собственно, палочка была здесь же. Торчала в глазнице у заключённого, пребывавшего без сознания. Ранее пребывавшего, теперь же просто мёртвого. Не хватало лишь одного, того самого маньяка, который называл себя Убийцей.

Сколько он так стоял, Воронцов и сам не знал. Опомнился, услышав шаги за спиной. Обернулся, уже держа в руке пистолет, взял на мушку подходящего к нему человека. Тот остановился, поколебавшись поднял руки вверх, но капитан и сам увидел, что это не сбежавший маньяк. Махнул стволом, подзывая человека, убрал пистолет в кобуру. Подумав, подобрал с земли автомат мёртвого Володи.

Подошедший, был тоже в форме, и Воронцов узнал его. Николай, работает в местном отделении. Сегодня вроде за дежурного был.

– Ты какими судьбами здесь? – спросил капитан негромко.

– Сменился, сдал смену и домой собирался, когда вы помощь по рации запросили. А так как всё равно в эту сторону ехал, то и завернул. Вижу, – Николай огляделся, – правильно сделал. Где подмога?

– Да чёрт её знает, – безнадёжно махнул рукой Воронцов. – Сам видишь, нету никого.

– И не будет, наверно, – вздохнул мужчина.

– Это почему?! – Воронцов напрягся, незаметно перехватил автомат поудобнее. – Что ещё за ерунда?

– Ты что, сигнал ГО не слышал? – Николай скривился. Он раз за разом всё отводил взгляд от Володи, лежащего на земле, и каждый раз глаза точно сами по себе возвращались к телу.

– Какой ещё ГО?

– Гражданской обороны. Эх, брат, стрёмные дела творятся. Боюсь, не до тебя сейчас будет властям… – Николай очередной раз отвернулся от мертвеца, и лишь сейчас заметил второго. Заключённого, с торчащей из глазницы деревянной палочкой. Передёрнулся. – Но ты сначала расскажи-ка, что тут произошло.

Убийца стоял посреди серой пелены.

Это было удивительное ощущение: странное, никогда досель не ощущавшееся им. Чувство опасности вопило, предупреждая об угрозе, скрытой от глаз. Он вдыхал чужой воздух, пропитанный чужими запахами, чужим холодным удивлением, равнодушным удивлением, такого сочетания он ранее даже представить себе не мог. Один раз почувствовал мимолётное, случайное прикосновение к правой ноге, нечто длинное, странной многажды раз разветвлённой формы проползло мимо, царапнуло штанину – в ней тут же образовалась прореха. Даже тогда он не шевельнулся.

Стоял с закрытыми глазами, впитывая то новое, что с ним произошло.

А ещё, вернулось забытое ощущение из снов далёкого-далёкого детства, – он вновь почувствовал себя птицей. Сейчас тот, кто называл себя Убийцей словно не представлял, а по-настоящему летел над чужой, незнакомой землёй. На земле стояли люди, они поднимали глаза, испуганно показывали на него пальцами, провожали встревоженными взглядами, а он летел дальше, пока, лишь пока, игнорируя их смешные удивление и страх. Он был большой, очень большой и очень хищной птицей.

Это было прекрасно.

Большая птица вышла на охоту.

Глава 10. Суббота ночь. Воскресенье утро

Паша Зарубный стоял посреди бесконечного серого пространства. Это было странно, если не сказать дико, и, если честно, сам он себя сейчас ощущал попавшим в воздушный шарик тараканом. Ничего вокруг, лишь странный запах и крикливые, искажённые звуки, доносящиеся откуда-то слева. Самое обидное, Паша и сам не мог сказать точно, как вообще сюда попал. Отзвучали сирены, которых так испугалась подруга Маринка. Этой паникёрше досталась пара подзатыльников, потому что никаких серьёзных последствий сирены не принесли, зато вдруг начали заявляться постоянные друзья-собутыльники, возбуждённые, обеспокоенные, и потребовалось искать новую порцию алкоголя. За ней то Паша и вышел, решив дойти до соседнего подъезда, в котором жила местная бабка-самогонщица. Одурманенный мозг не сразу заметил произошедшие вокруг изменения. Паша брёл по памяти, задумавшись, подыскивая доводы для жадноватой бабки, потом, пару раз едва не упал, поскольку кажется, свернул не туда. Куда? Да кто-ж его знает, в этом тумане все ориентиры терялись, либо искажались.

Страха почему-то не было, была досада, желание выпить и обида на Маринку, за что – Паша сам не знал. Ох и достанется же ей, когда он вернётся! Надо было только найти обратную дорогу, а вот это никак не получалось… Один раз он остановился под тусклым фонарём, чтобы в его свете разобраться со своим местонахождением, но не успел толком осмотреться, как из темноты вынеслось нечто похожее на собаку, со странными треугольными ушами, остановилось перед пьяным парнем, с сомнением глядя ему в лицо. Наклонившись к животному, Паша щедро дыхнул перегаром, сложил губы трубочкой, свистнул, позвал негромко:

– Шарик, Шарик!

Ещё и руку протянул, что-то погладить животное, лишь в самый последний момент поняв, что на собаку оно не очень-то и похоже. «Шарик» втянул голову в плечи, в глазах мелькнуло, Паша готов был в этом поклясться, нечто похожее на презрение. А ещё, вдруг усилился посторонний запах, незнакомая химия буквально шибанула в нос, отчего Паша чихнул, щедро оросив соплями морду стоящего перед ним зверя. Отшатнувшись, тот издал невнятный скулёж, затряс башкой, и совершенно по-человечески потёр, два носовых отверстия лапой.

Парень попятился, а зверь стоящий перед ним вдруг сорвался с места и прянул в темноту, лишь некоторое время ещё было слышно протяжное «у-у-у…».

После этого алкоголь как-то сам по себе то ли выветрился, то ли приглушил своё действие – странная встреча заставила осознать, что вокруг происходит нечто неладное. Развернувшись, Паша зашагал в обратном направлении.

В здании музея было тихо. Люди, перепуганные до нервного тика и дрожи в ногах, постепенно приходили в себя. Тихие шаги, рык и шелест за окнами исчезли, лишь иногда доносился непонятный скрежет да скулёж. Ловя эти звуки сквозь дремоту, Максим начинал думать о том, что некто пытается сделать подкоп. В то, что эта затея увенчается успехом в столь короткий срок, он верил слабо, но всё же утром надо непременно проверить периметр здания.

Дверь, ведущую из сувенирной лавки в основную часть музея, они сообща выломали, и даже продавщица Люба, до этого призывающая относиться к окружающей их обстановке с почтительностью и должным пиететом, проигнорировала сей факт. Слишком все устали. Подсвечивая дорогу экранами телефонов, разбрелись по двухэтажному зданию в поисках места для ночлега. Двум присутствующим детям без рассуждений отдали обнаруженную хозяйскую кровать. Шикарная, с вычурными резными ножками, бортиками, балдахином, она возможно и в самом деле стояла здесь с девятнадцатого века, вот только сейчас дела до этого никому не было. С детьми же, прилегли их мамаши, остальные спали кто где и, кто как.

Максим лежал, и перед глазами проносились образы сегодняшнего дня. Белый бок его машины с самого утра. Смешно в тот момент отнюдь не было, сейчас же, впору было посмеяться над этой надуманной проблемой. Спасатель на пляже, кровь, стекающая по его груди и рукам. Лица людей вокруг испуганные и напряжённые. Выпрыгнувшее со второго этажа существо. Его нечеловеческая морда, непривычные движения. Нет сомнений, его анатомия иная, человек, да и вообще, любое известное Максиму существо не могло бы так прыгать и так двигаться. И как эпилог, маленькие прямоугольнички света плывущие в темноте – то люди ходят по зданию музея в поисках места для ночлега, подсвечивая дорогу экранами телефонов. Должно быть имелись и некие иные события, детали, мелкие факты, не замеченные им, незначительные, но укладывающиеся в картину происходящего. Что-то, что он в горячке дней, в воцарившейся аномальной жаре не заметил.

– Спишь? – шёпот Кати был так тих, что не потревожил лежавших поблизости людей. Он щекотно проник в ухо, откинул дремоту и сонм нахлынувших воспоминаний тёплым девичьим дыханием.

Приблизив губы к маленькой серёжке, Максим ответил:

– Никак не могу уснуть. Зависаю где-то на грани, – соблазн был так велик, что он, не удержавшись, легонько ущипнул губами мочку её уха, почти не понимая, что делает, почти не специально.

Девушка, выдохнув, потёрлась скулой о его щёку.

– Вот и я тоже… Лежу, вспоминаю сегодняшний день, думаю об Оленьке. Ну почему мы её не взяли с собой?

– Возможно она сейчас в большей безопасности чем мы. Вспомни, того, кто рычал за дверью, вспомни виденное за сегодня, да тот же мёртвый водитель. Мне кажется это зрелище не для глаз маленькой девочки.

– Но почему я не могу до неё дозвониться?! – выдохнула девушка тоскливо, почти в голос, и Максим торопливо накрыл её губы ладонью.

– Ти-и-ише… Завтра мы обязательно поедем за ней и найдём в целости и сохранности, вот увидишь. А сейчас, ты должна перестать изводить себя, постарайся заснуть.

– Я понимаю, – она кивнула, – извини. Нахлынуло что-то…

Они недолго полежали, словно прислуживаясь – не проснулся ли кто. Затем девушка легонько куснула его за руку, которую он не успел убрать от её лица и вдруг потянувшись, приблизила своё лицо к его лицу, впилась в губы поцелуем. Коротким, но жарким, оставившим на душе Максима бурю эмоций, а в голове звенящую лёгкость. Уткнулась в шею холодным носом.

Он провёл рукой по её спине, волосам, принялся их легонько оглаживать и сам не заметил, как наконец провалился в сон.

Ванёк, по прозвищу Гитарист, сидел у окна на втором этаже. Нагло проигнорировав табличку «Руками не трогать!», он передвинул обнаруженное здесь кресло-качалку к самому оконному проёму, приоткрыл пластиковую створку и сейчас самозабвенно курил, настраивая любимую гитару.

Тридцать один человек. Именно столько их было заперто в музее. Кому и зачем понадобилось устраивать этот пересчёт – Гитарист не понял, но получившееся количество удивило. Откуда столько набралось?

Подтянув последнюю – шестую струну, он провёл рукой, внимательно слушая звук. Взял аккорд, второй, пробежался перебором. Подумав, поправил первую струну и на этот раз результат его удовлетворил. В этой части дома, насколько он помнил, на ночлег никто не остановился. Не было тут жилых комнат. Из комнаты, где он находился, можно было попасть лишь в бальный зал, с двумя рядами старых стульев с бордово-красной обивкой, несколькими журнальными столиками – возможно в позапрошлом столетии там стояли напитки и закуски для благородных господ и их дам. В углу гордо взирал на окружение старинный белоснежный рояль.

Взял аккорд, негромко затянул свою любимую:

Вот и всё, я обещаю любить.

Вот и всё, и моё слово – закон.

Вот и всё, надо уметь уходить.

Вот и всё, я закрываю сезон.

Ванёк запнулся. Отчего то сейчас в привычных, казалось бы, энергичных словах, ему почудилась обречённость, которой ранее там не было. Дурацкая ситуация! Ночью они точно обезумившие телефонные хулиганы пытались дозвониться до всех подряд: до полиции, до МЧС, до пожарных, до скорой, и кажется даже до службы газа. Кто-то звонил в газеты и друзьям блогерам, мамаша, прижимающая к себе мальчика лет десяти, дозвонилась до дяди (у меня дядя – министр, я вам обещаю, нас уже через пол часа вытащат и ещё извиняться будут что так долго ехали!!!) и долго рыдала в трубку, описывая пережитый страх. Не везде брали трубку, в частности служба газа ни разу не ответила, некоторые номера были просто постоянно заняты, но это никого не смущало. Они просили помощи, требуя её немедленно, описывали происходящее, умоляя поторопиться, грозили шумихой в прессе, жалобами в администрацию президента и в суд по правам человека, получая в ответ лишь усталые просьбы подождать, потерпеть – скоро всё наладится, ведь помощь уже в пути. А ещё, почему-то настоятельно рекомендовалось не пытаться покинуть город самостоятельно, все службы как сговорившись, раз за разом повторяли, что это может быть опасно. Это пугало, появлялись новые вопросы, на которые никто не отвечал, или отвечал уклончиво, не объясняя причин, зато вновь и вновь озвучивая это предупреждение.

Сам Ванёк никуда не звонил – родители уехали отдыхать к родне в Воронеж, и единственное что он мог – это мысленно благодарить ту самую родню. Лишь позже до него дошло, что узнав из новостей о происходящем в городе, родители будут беспокоиться ещё сильнее, и надо было подать о себе весточку… А потом мобильная связь сдохла, да так и не была восстановлена. Но ведь в любом случае, о их беде знают, и город, несомненно, давно окружён силами военных и МЧС. И ещё чьими-нибудь, наверняка сюда согнали всех, кого только можно. Ванёк был бы рад любой помощи, да пусть хоть французские голубые каски пригонят – лишь бы толк был. Странно только, что вся эта гипотетическая толпа народу, никак себя не проявляла – не летали вертолёты, не раздавались в мегафоны бодрые команды. Ждут утра? Но ведь пока они медлят, здесь, в серой пелене бродят серые создания, ползают живые верёвки и трясутся от страха тысячи граждан. Как бы то ни было, ни одно правительство не способно оставить на убой такое количество народу, а значит надо лишь подождать, совсем немного.

Забытая в пепельнице сигарета дотлела, потянуло противным запахом жжёного фильтра. Затушив её, Ванёк затянул с самого начала:

Вот и всё, я обещаю любить.

Вот и всё, и моё слово – закон.

Вот и всё, надо уметь уходить.

Вот и всё, я закрываю сезон.

Последняя строчка прозвучала настолько зловеще, что на душе шевельнулось нечто затаённо-незнакомое. Почти первобытный страх.

И он опять замолчал. А что если такое, вот такое как здесь, творится по всей стране? Или, на сердце от этой догадки стало совсем холодно, во всём мире? Да нет, не может быть, это же идиотизм! Откуда возьмутся эти серые в таком количестве? И тут же пришла мерзкая мысль: а откуда они взялись в их городе? Очень-очень плохая мысль, потому что он не знал, что ей ответить, и оттого вдарил по струнам, затянул чуть громче, ожесточённее:

Зачем и кому все песни мои?

Лететь одному, сбивая столбы?!

Такие, как я, живут один час!

Запомни меня таким, как сейчас!..

Закончилась песня, доиграла гитара, звенящий звук струн ещё недолго повисел в воздухе и стало тихо. Затем послышались шаги и в комнату вошёл некто, остановился у порога, скрытый темнотой.

– Молодец, парень, очень хорошо играл и классно пел, – Гитарист узнал по голосу седого пенсионера, как там его, кажется Василий Степанович? – А я в это время в соседней комнатке у окна посидел, посмотрел.

– И? – не выдержал Ванёк, когда понял, что продолжения по-другому не получит.

– Под твоё окно прибежало аж две серые гадины. Прыгуны, которых вы в парке видели. И ещё какая-то другая тварь, на собаку похожая. Деталей я не разглядел, да и сложно их разглядеть, ночь всё-таки. И ещё, иногда пелена создаёт странные оптические эффекты, искажает видимое. Может я вообще размеры перепутал, и собака была размером с человека, а серые – маленькими?

Ванёк помолчал, подумал, спросил:

– Значит мне лучше не играть? Извините, я конечно сам знаю это, но на душе…

– Да понимаю я, – подхватил Василий Степанович и закашлялся, долго, тяжело. Наконец, продолжил: – благодаря тебе, мы узнали, что можем приманивать этих тварей на звуки гитары. Хотя скорее всего, на любые громкие звуки, это надо обязательно проверить. Причём они не нападали, стояли внизу, то ли слушали тебя, то ли понимали, что не смогут до добраться.

– Что бы нам ещё это дало…

– Кто знает, может завтра днём эта информация пригодится. Ты же не думаешь, что мы будем сидеть в музее безвылазно?

От этой идеи, Ванёк даже закашлялся.

– Вы что, хотите… – он указал пальцем за окно, – пойти туда?! Но зачем?!

– А чем мы по-твоему здесь должны питаться? Сувенирные магнитики кушать? – не менее искренне удивился седой и Ванёк назвал мысленно себя болваном, а собеседник продолжил: – вода пока из-под крана течёт, мы наполнили все имеющиеся в наличии ёмкости, хотя их и было то… Но наполнили, так, на всякий случай. За едой же и прочими необходимыми нам вещами придётся завтра идти.

Гитара соскользнула по креслу, упав, жалобно тренькнула, но её владелец даже не заметил этого. Вот сейчас ему стало по-настоящему страшно, может быть даже страшнее чем там, в парке, когда из кустов к ним неожиданно выпрыгнула мерзкая серая тварь, набросилась на проходившую мимо старушку, и девчонки тут-же завизжали так слаженно, точно готовились к этому вечеру всю жизнь.

Про себя, Ванёк возблагодарил темноту, царящую в комнате – благодаря ей, задрожавшие руки парня остались незамеченными собеседником. Справившись с голосом, открыл было рот, но на всякий случай прочистил горло и неожиданно тоже закашлялся. Подобрал с пола гитару, положил на колени.

– Вы считаете, что завтра… То есть уже сегодня… К нам не придёт помощь?

– А как ты сам считаешь, парень?

– Я… – пришлось опять прочистить горло и откашляться, после чего, Ванёк честно признался: – я думаю, что, если бы всё было в порядке, военные уже наводнили бы весь город. И вертолёты мы бы слышали ежеминутно.

– Соображаешь, – одобрительно и очень печально согласился седой. – Только не делись своими мыслями ни с кем, ладно? Будем делать вид, что всё вот-вот нормализуется.

– Конечно.

– И ещё, вдруг ты не в курсе? Мы тут наушники искали…

– И вы туда-же… – простонал Ванёк. – Ну нету у меня их, нету. Раз десять уже спрашивали!

– Ну извини, мало ли…

На три десятка человек, собравшихся в музее, пришлось примерно столько же мобильных телефонов, и ни одних наушников. Были беспроводные, правда, но для включения режима FM-радио в телефонах, требовался именно провод, из-за чего, вечером были устроены масштабные поиски и опрос присутствующих. На весь этот долбанный музей, не нашлось ни одного радиоприёмника. Интернет пропал вместе со связью, и откуда ещё узнавать новости, как не по старой доброй радиоволне…

– Ладно, завтра утром всё равно в магазин идти. – Седой хмыкнул. – За покупками. Пошёл бы ты, отдохнул. День может выдаться суетным, желательно быть со свежими силами.

С уст Гитариста едва не сорвалось возмущённое «Я никуда отсюда не выйду», щедро сдобренное матом, но…

А кто пойдёт? Женщины и два ребёнка? Старик этот, явно давно уже сидящий на пенсии? Девчонок отправлять?

Ваньку стало стыдно, он ощутил, как запылали его щёки, и вдруг пришло спокойствие. Завтра они пойдут туда, в окружающий серый мир. Завтра они узнают кто из них мужчина, а кто просто носит дополнительный анатомический причиндал. Он, – обычный уличный гитарист, но он пойдёт, если это потребуется.

За окном вновь послышался шелест, раздражённое фырканье, короткий неразборчивый скулёж. Спокойствие на душе качнулось, попыталось смыться, но Ванёк вцепился в него двумя руками и не отпустил.

– Спокойной ночи, Василий Степанович. Надо – значит сходим, – согласился он.

На ночлег Максим с Катей и Мага с Кристиной устроились в охотничьем кабинете, растянулись вчетвером на огромадной медвежьей шкуре, отрубившись на удивление быстро – не было (как боялись девушки), ночной какофонии рыка и воя. Жара, царившая на улице, из-за близости реки – усадьба князя Дольского стояла почти на берегу, – быстро сменилась свежестью, да и в старинной постройки деревянном здании, было прохладно и пусть очень непривычно, но по своему даже уютно. Поначалу. Потом, по мере того, как дом остывал, стало менее комфортно и девушки прижались к своим парням. Максим сквозь сон даже порадовался новым ощущениям – тёплое дыхание Кати на шее, руки девушки, обнявшие его, грудь, прижавшаяся к его груди.

Одно не давало ему спать спокойно: стоило закрыть глаза, и почему-то приходили мысли о маленькой девочке, которая сегодня осталась дома с бабушкой – сам не зная почему, он очень беспокоился за Оленьку. Перед сном Катя набрала свою соседку должно быть не один десяток раз и всё безрезультатно. Это заставляло Катю ругаться и сжимать свои кулачки так, что белели костяшки, но поделать она увы, ничего не могла. Завтра, Максим в этом не сомневался, Катя попытается добраться до дома, и он конечно пойдёт с ней. Было заранее… Ну, пусть и не страшно, но… Тревожно? Наверное, да, это правильное слово. Именно тревожно, оттого, что неизвестно что там сейчас на улице происходит, кто бродит, цокая когтями и порой негромко подвывая.

Поворочавшись с боку на бок пол часа и окончательно замёрзнув, Максим сходил к окну, попытался аккуратно снять портьеру, и потерпев неудачу, попросту сдёрнул её. Под хруст рвущейся ткани, звеня креплениями, уронил в итоге тяжёлую деревянную гардину. Её падению он порадовался очень скоро, когда пошёл за второй портьерой. Примерно в то же время, к ним начали присоединяться ещё какие-то люди, приходили, ложились рядом, укрывались импровизированным пыльным одеялом, и всё равно дрожали от холода.

– Кажется, я заболела, – тихо пожаловалась Катя под утро на ухо Максиму. – Всё тело ломит и дрожу, никак согреться не могу.

Максим, испытывающий то же самое, лишь покрепче обнял подругу. Они не спали, а дремали, сквозь сон слыша постанывания из соседней комнаты. Не удержавшись, Мага сходил туда, а вернувшись, негромко поведал:

– Женщина старая. Совсем ей плохо, вся трясётся и очень-очень горячая. Таблетки выпила, но пока не помогли. – Поцокав языком, он грустно повторил: – совсем ей плохо.

Утро они встретили с усталым облегчением.

Странно было выглядывая в окно, видеть серость и блёклый мутный шар в небе вместо привычного солнечного диска. Люди вставали, борясь с дрожью умывались. Мобильные операторы так и не восстановили свою работу, спасибо, хотя бы водоснабжение и электроэнергия имелись.

Как-то само собой получилось, что, завершив утренний моцион, проснувшиеся шли в бальный зал – самое большое и просторное помещение. Очень скоро сюда же начали переносить стулья, лавки и столы, из тех, что полегче. Максим устроился с друзьями в углу, возле рояля. Отсюда помещение было хорошо видно, как и заполнивших его людей.

Пересчитав собравшихся и определив, что не хватает трёх человек, Василий Степанович попросил детей сбегать за ними. Усталый и посеревший за ночь, он подошёл к окну и некоторое время ждал, пока утихнут разговоры, но и после этого, заговорил не сразу.

– Если никто не возражает, я возьму слово, – наконец произнёс он негромким сильным голосом. – Во-первых, по праву старшего среди собравшихся здесь, во-вторых, потому что других желающих, – он усмехнулся, – кажется нет.

– Говори, отец, чего там, – поддержал говорившего худой как вешалка интеллигентного вида мужчина.

Максим удивился тому, насколько сын не похож на родителя, но тут же сообразил, что это лишь уважительное обращение, а не признание родства.

– Меня зовут, Василий Степанович и я хочу изложить своё видение ситуации, чтобы сообща определиться с дальнейшими действиями. – Он обвёл взглядом собравшихся, и продолжил: помощь придёт, в этом сомнений нет. Не знаю, что явилось причиной происходящих вокруг нас… м-м-м… необычных явлений, но в любом случае, власти с ситуацией разберутся. За нами прилетят вертолёты, или приедут машины, но их ещё необходимо дождаться. Прошлая ночь показала, что мы элементарно не готовы к ночлегу в этом музее…

– Погодите… – человек-вешалка поднял руку. – Вы утверждаете, что мы можем здесь провести ещё и следующую ночь?!

– Не знаю. Но если это случится, мы должны быть к этому готовы. Выходить наружу опасно, вооружённых огнестрельным оружием среди нас нет к сожалению, но придётся сходить в соседний гипермаркет и набрать там необходимые припасы.

– В парке были полицейские и что, никто из них не добежал до нашего музея? – саркастически осведомился другой голос.

– Я добежал, – поднялся с табурета крепыш в форме и продемонстрировал залу пистолет. – Но патронов у меня нет. Всё вчера потратил. Со мной были ещё двое, но их при мне… – желваки на его скулах на миг вспухли и опали. Уже суше, он закончил: – Других патрульных замечал, но в общей суматохе потерял из виду. Сам стрелял пока не кончились патроны, потом ушёл.

Простая в общем то фраза, заставила Максима поёжиться. Вот так просто, крепыш сообщил присутствующим, что неизвестное количество полицейских прошлой ночью погибли, выполняя свой долг, защищая мирных граждан, как оно и положено. Без оглядки на многочисленные фильмы про «плохих» и про «продажных», просто потому что они были в этом месте, и они должны были это сделать. Может быть, кто-то конечно выжил, тоже сумел убежать и сейчас находится в других зданиях, или даже покинул город, но вспоминая ожесточённую стрельбу в парке… Светлая вам память, ребята…