Текст книги "Немцы в Катыни. Документы о расстреле польских военнопленных осенью 1941 года"

Автор книги: Валентин Сахаров

Соавторы: В. Першин,С. Рыченков,Ричард Косолапов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

[Свидетель повторяет присягу.]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы можете сесть.

Д-Р ШТАМЕР: Генерал, какую должность Вы занимали во время войны?

ОБЕРХАУЗЕР: Я был командующим связью в армейской группе во время польской кампании, в группе армий «Север»; затем, во время Западной кампании, в группе армий «В»; и затем, в русскую кампанию, в группе армий «Центр».

Д-Р ШТАМЕР: Когда Вы и Ваш штаб оказались в районе Катыни?

ОБЕРХАУЗЕР: Где-то в сентябре 1941 года.

Д-Р ШТАМЕР: Где расположился Ваш штаб?

ОБЕРХАУЗЕР: Мой штаб был расположен в непосредственной близости от командующего группы армий; то есть около 12 километров на запад от Смоленска, около железнодорожной станции Красный Бор.

Д-Р ШТАМЕР: Был ли 537-й полк под Вашей командой?

ОБЕРХАУЗЕР: Полк 537 был непосредственно под моей командой.

Д-Р ШТАМЕР: Какова была задача полка?

ОБЕРХАУЗЕР: Полк имел задачу установления как телеграфной, так и беспроволочной связи между командованием группы армий и подчиненными ему армиями и подразделениями.

Д-Р ШТАМЕР: Штаб полка располагался рядом с Вами?

ОБЕРХАУЗЕР: Штаб этого полка был расположен около 3, возможно, 4 километров на запад от моего расположения.

Д-Р ШТАМЕР: Можете ли Вы дать нам более подробную информацию о точном местонахождении штаба 537-го полка?

ОБЕРХАУЗЕР: Штаб 537-го полка находился в очень хорошем русском лесном доме. До этого там, наверное, жили комиссары. Он находился на крутом берегу Днепра. В стороне от дороги, возможно, в 400 или 500 метрах. Думаю, километрах в 4-х на запад от меня, по главной дороге Смоленск Витебск.

Д-Р ШТАМЕР: Кто был старшим в полку после взятия Смоленска?

ОБЕРХАУЗЕР: После взятия Смоленска командиром полка был полковник Беденк.

Д-Р ШТАМЕР: До какого времени?

ОБЕРХАУЗЕР: До ноября 1941 года.

Д-Р ШТАМЕР: Кто был его преемником?

ОБЕРХАУЗЕР: Его преемником был полковник Арене.

Д-Р ШТАМЕР: До какого времени?

ОБЕРХАУЗЕР: Приблизительно до сентября быть может, августа 1943 года.

Д-Р ШТАМЕР: Как долго Вы сами находились в районе Катыни?

ОБЕРХАУЗЕР: Я был там до переезда штаб-квартиры командования группы армий дальше на запад.

Д-Р ШТАМЕР: Каковы были Ваши отношения с командирами этого полка?

ОБЕРХАУЗЕР: Мои отношения с полковыми командирами были весьма тесными как по службе, так и вне ее, поскольку я был первым командиром этого полка. Я сам формировал полк и был к нему очень привязан.

Д-Р ШТАМЕР: Вы лично часто посещали Днепровский Замок?

ОБЕРХАУЗЕР: Я часто бывал в Днепровском Замке; обычно раз или два в неделю.

ДР ШТАМЕР: Часто вызывали командиров?

ОБЕРХАУЗЕР: Командиры бывали у меня чаще, чем я у них.

ДР ШТАМЕР: Известно ли Вам что-нибудь о том, что около Смоленска, в 2545 километрах на запад, были три русских лагеря, где содержались польские военнопленные…

ОБЕРХАУЗЕР: Я ничего об этом не знал.

Д-Р ШТАМЕР:… которые попали в руки немцев?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда ничего не слышал об этом.

Д-Р ШТАМЕР: Существовал ли приказ, предположительно исходивший из Берлина, о том, что польские военнопленные должны быть расстреляны?

ОБЕРХАУЗЕР: Нет, такого приказа никогда не было.

Д-Р ШТАМЕР: Издавали ли Вы сами когда-либо такой приказ?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда не отдавал такого приказа.

Д-Р ШТАМЕР: Известно ли Вам, чтобы полковником Беденком или полковником Аренсом такой расстрел был осуществлен?

ОБЕРХАУЗЕР: Неизвестно, но я считаю это совершенно невозможным.

Д-Р ШТАМЕР: Почему?

ОБЕРХАУЗЕР: Во-первых, поскольку такой приказ должен был бы обязательно пройти через меня, поскольку я был прямым начальником над этим полком; и, во-вторых, поскольку, если такой приказ был бы дан по не известной для меня причине и передан полку по какому-то неведомому каналу, командиры наверняка позвонили бы мне или сказали при встрече: «Генерал, нам приказали что-то непонятное».

Д-Р ШТАМЕР: Вы знаете старшего лейтенанта Ходта?

ОБЕРХАУЗЕР: Да, я знаю его.

Д-Р ШТАМЕР: Какую должность он занимал в 537 полку?

ОБЕРХАУЗЕР: Ходт замещал разные должности в полку. Как правило, его посылали вперед, поскольку он был особенно квалифицированным офицером в особенности, что касалось технической квалификации для подготовки нового местоположения полка. Он, таким образом, был начальником передовой партии, так называемой технической роты, для того, чтобы готовить новое расположение полка; затем он был полковым экспертом по телефонным системам, имеющим дело со всем, что касается телефонной и телетайпной связи с командованием группы армий. В моем штабе он замещал должности каких-либо из моих офицеров во время их отсутствия.

Д-Р ШТАМЕР: Он также был начальником передового подразделения при переезде в Катынь?

ОБЕРХАУЗЕР: Этого я сказать не могу. Могу лишь сказать, что я лично слышал от своего начальника штаба, что он послал вперед офицера после того, как стало ясно, как располагать штаб-квартиру; что офицер этот действовал от моего имени, поскольку я был еще на старом месте, он готовил переезд так, как я хотел, с точки зрения командующего связи. Я не знаю, кто был старшим в этом передовом подразделении тогда, но вполне возможно, что им был старший лейтенант Ходт.

Д-Р ШТАМЕР: Были ли Вы в Катыни или рядом с ней в момент после оставления Смоленска, то есть, я полагаю, с 20 июля 1941 и вплоть до переезда Вашего штаба в Катынь 20 сентября?

ОБЕРХАУЗЕР: Я был поблизости. Я находился в расположении командования группы армий; то есть западнее смоленского леса, где расположена Катынь.

Д-Р ШТАМЕР: Вы часто там бывали в этот период?

ОБЕРХАУЗЕР: Думаю, три или четыре раза.

Д-Р ШТАМЕР: Вы говорили с Ходтом в тех случаях?

ОБЕРХАУЗЕР: Если он был офицером передовой партии, в чем я не могу быть сегодня уверен, я должен был без сомнения говорить с ним. Во всяком случае, я говорил с посланным вперед офицером, также служившим в этом полку.

Д-Р ШТАМЕР: Вы слышали что-нибудь о расстрелах, имевших место в то время?

ОБЕРХАУЗЕР: Я ничего не слышал. Вообще ничего, вплоть до 1943 года, когда могилы были обнаружены.

Д-Р ШТАМЕР: Имелись ли в Вашем расположении или в 537-м полку необходимые технические средства, пистолеты, боеприпасы и так далее, с помощью которых возможно осуществить расстрел таких масштабов?

ОБЕРХАУЗЕР: Полк связи в тылу не был оснащен оружием и боеприпасами, необходимыми для ведения боя. Подобная задача весьма не типична для полка; вопервых, поскольку у полка связи совершенно другие задачи, и, во вторых, он не в состоянии технически выполнить столь массовую казнь.

ДР ШТАМЕР: Вам известно место, где потом были обнаружены могилы?

ОБЕРХАУЗЕР: Да, известно, потому, что я раньше много раз ездил там.

ДР ШТАМЕР: Можете ли Вы описать это более точно?

ОБЕРХАУЗЕР: От шоссе СмоленскВитебск дорога шла через лесистую, холмистую местность. Затем песчаное пространство, покрытое зарослями кустарника и вереском, простиравшееся вдоль дороги от шоссе до Днепровского Замка.

Д-Р ШТАМЕР: Места, где позже были обнаружены могилы, уже были заросшими, когда Вы расположились там?

ОБЕРХАУЗЕР: Они были поросшими так же, как и окружающее пространство, не выделяясь на его фоне.

Д-Р ШТАМЕР: Поскольку Вам известно это место, как, поВашему, можно ли захоронить там 11.000 поляков, предположительно расстрелянных между июнем и сентябрем 1941 года?

ОБЕРХАУЗЕР: Считаю, что об этом не может быть и речи по той простой причине, что если бы командующий узнал тогда об этом, он, несомненно, никогда не выбрал бы этого места для штаб-квартиры возле 11.000 трупов.

Д-Р ШТАМЕР: Можете ли Вы сообщить мне, как могилы были обнаружены?

ОБЕРХАУЗЕР: Официально я не имел к этому никакого отношения. Я слышал, что либо от местных жителей, либо както иначе стало известно об имевших место там массовых казнях за несколько лет до этого.

Д-Р ШТАМЕР: От кого Вы это услышали?

ОБЕРХАУЗЕР: Может быть, от своего командующего, поскольку он находился там же и узнал об этом раньше меня. Я не могу теперь вспомнить точно.

Д-Р ШТАМЕР: То есть Вы не получали официального уведомления об обнаружении могил, не правда ли?

ОБЕРХАУЗЕР: Нет, никогда не получал.

Д-Р ШТАМЕР: После вскрытия могил говорили ли Вы с немецкими или иностранными участниками комиссии?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда не говорил ни с кем из участников этой комиссии.

Д-Р ШТАМЕР: У меня больше нет вопросов, г-н Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов.

Г-Н СМИРНОВ: Свидетель, Вы прибыли в район Катыни в сентябре 1943 года?

ОБЕРХАУЗЕР: В 1941-м, не в 1943-м.

Г-Н СМИРНОВ: Извините меня, я имел в виду сентябрь 1941-го, так правильно?

ОБЕРХАУЗЕР: Да, в сентябре 1941.

Г-Н СМИРНОВ: И Вы утверждаете, что Вам ничего не известно о лагерях для военнопленных поляков, оказавшихся в руках немцев, не так ли?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда не слышал что-либо о военнопленных поляках в руках немецких войск.

Г-Н СМИРНОВ: Я понимаю, что это не имело отношения к Вашей официальной деятельности командира полка связи. Но, несмотря на это, Вы, наверное, были свидетелем, как немецкие войска прочесывали лес возле шоссе Смоленск

Витебск с целью поимки военнопленных поляков, сбежавших из лагерей?

ОБЕРХАУЗЕР: Я никогда не слышал что-либо о войсках, введенных туда для того, чтобы, скажем так, ловить сбежавших польских военнопленных. Я слышу это здесь впервые.

ГН СМИРНОВ: Пожалуйста, ответьте, может быть, Вы видели немецкие военные подразделения, сопровождающие польских военнопленных, схваченных в лесу?

ОБЕРХАУЗЕР: Я этого не видел.

ГН СМИРНОВ: Пожалуйста, ответьте на следующий вопрос: Вы были в хороших отношениях с полковником Аренсом, не так ли?

ОБЕРХАУЗЕР: У меня были хорошие отношения со всеми командирами полка.

Г-Н СМИРНОВ: И, кроме того, Вы были его непосредственным начальником?

ОБЕРХАУЗЕР: Да.

Г-Н СМИРНОВ: Полковнику Аренсу стало известно о массовых захоронениях в конце 1941 или в начале 1942. Он сообщал Вам что-нибудь о своем открытии?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не могу поверить, что полковник Арене мог обнаружить могилы в 1941 году. Это невероятно, но что я особенно не могу себе представить, так это то, что он ничего мне об этом не сообщил.

Г-Н СМИРНОВ: В любом случае, Вы утверждаете, что ни в 1942, ни в 1943 полковник Аренc не сообщал Вам ничего об этом деле?

ОБЕРХАУЗЕР: Полковник Арене никогда ничего мне об этом не сообщал, а он обязан был сообщить мне, если бы узнал.

Г-Н СМИРНОВ: Меня заинтересовал Ваш ответ во время допроса защиты. Вы заметили, что полк связи не имел достаточно оружия, чтобы осуществить расстрел. Что Вы имели в виду? Какого типа оружие и в каком количестве, имелось в полку?

ОБЕРХАУЗЕР: Полк связи по большей части был оснащен пистолетами и карабинами. У них не было автоматического вооружения.

Г-Н СМИРНОВ: Пистолеты? Какого калибра?

ОБЕРХАУЗЕР: Это были парабеллумы. Калибр, кажется, 7.65, но я не помню наверняка.

Г-Н СМИРНОВ: Пистолеты парабеллум 7.65 или маузеры, или какие-нибудь еще?

ОБЕРХАУЗЕР: Разные. У сержантов, насколько мне известно, были маленькие маузеры. Действительно, только сержанты были вооружены пистолетами. Большинство солдат имели карабины.

Г-Н СМИРНОВ: Я попросил бы Вас поточнее рассказать о пистолетах. Вы говорите, что они были калибра 7.65, это так?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не могу сейчас дать Вам точную информацию о калибре. Я только знаю, что парабеллум был калибра 7.65 или около того. Думаю, у маузера калибр был несколько меньше.

Г-Н СМИРНОВ: А вальтер?

ОБЕРХАУЗЕР: Были и вальтеры. Думаю, того же калибра, что и маузер. Это маленький черный пистолет, и он лучше, чем громоздкий, тяжелый парабеллум.

Г-Н СМИРНОВ: Да, это так. Пожалуйста, скажите, в этом полку у сержантов были такие небольшие пистолеты?

ОБЕРХАУЗЕР: Как правило, сержант был вооружен пистолетом, а не карабином.

Г-Н СМИРНОВ: Понятно. Может быть, Вы можете сказать, как много пистолетов было в полку связи?

ОБЕРХАУЗЕР: Конечно, я сейчас не могу этого сказать. Допустим, у каждого сержанта имелся пистолет…

Г-Н СМИРНОВ: И сколько же было сержантов? Сколько пистолетов было в полку, если, как Вы говорите, каждый сержант имел пистолет?

ОБЕРХАУЗЕР: Допустим, каждый сержант в полку имел пистолет, и их должно быть 15 в одной роте в общей сложности 150. Тем не менее, сказать точно сейчас,

задним числом, нельзя. Я могу только указать правило.

Г-Н СМИРНОВ: Почему Вы считаете, что 150 пистолетов недостаточно, чтобы выполнять массовый расстрел, который длится определенное время? Откуда взялось Ваше убеждение?

ОБЕРХАУЗЕР: Поскольку полк связи группы армий развертывался на большой площади в соответствии с расположением командования группы армий, а не компактно. Полк размещался от Колодова до Витебска небольшими группами, а в штабе было относительно немного людей; другими словами, никогда не было 150 пистолетов в одном и том же месте.

Г-Н СМИРНОВ: Основная часть полка связи дислоцировалась в Катынском лесу, это так?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не понимаю Вашего вопроса.

Г-Н СМИРНОВ: Основные силы Вашего полка были расположены в Катынском лесу, да или нет?

ОБЕРХАУЗЕР: Первая рота главным образом была расположена между расположением штаба и командованием группы армий. Эта рота обеспечивала телефонную и телетайпную связь группы армий. Эта рота, таким образом, была ближе всех.

Г-Н СМИРНОВ: Еще один вопрос. Офицеры в полку, очевидно, были вооружены пистолетами, а не карабинами?

ОБЕРХАУЗЕР: Офицеры имели только пистолеты, и, как правило, небольшие. Лишь у одного или у двух были парабеллумы.

Г-Н СМИРНОВ: То есть вальтеры или маузеры?

ОБЕРХАУЗЕР: Да.

Г-Н СМИРНОВ: Вы часто посещали дачу, где располагался штаб 537-го полка?

ОБЕРХАУЗЕР: Да, я был там, по меньшей мере, раз, иногда два раза в неделю.

Г-Н СМИРНОВ: Вас никогда не интересовало, почему солдаты из других подразделений бывали на даче в Козьих Горах и почему для них были приготовлены специальные спальные места, а также напитки и пища?

ОБЕРХАУЗЕР: Не могу себе представить нахождение там других солдат или военнослужащих других подразделений. Мне ничего об этом не известно.

ГН СМИРНОВ: Я не говорю о большом количестве. Я говорю о 20 или иногда 25 военнослужащих.

ОБЕРХАУЗЕР: Когда полковой командир вызывал своих ротных командиров или командиров взводов для офицерского совещания, тогда, конечно, там была дюжина военнослужащих, которых обычно там не бывает.

Г-Н СМИРНОВ: Нет, речь не идет о военнослужащих этого полка. Я хотел бы задать Вам несколько иной вопрос. Число 537 имелось на знаках отличия солдат, принадлежащих этому полку?

ОБЕРХАУЗЕР: Насколько я помню, номер был на погонах, но в начале войны мог быть скрыт под средствами маскировки. Не помню, использовалась ли маскировка в этот конкретный период. Во всяком случае, у подъезда полкового штаба был черно-желто-черный флаг с числом 537.

Г-Н СМИРНОВ: Я говорю о солдатах, которые приезжали на дачу в Козьих Горах, но не имели на знаках отличия числа 537. Вы никогда не интересовались, что делали там эти солдаты в сентябре и октябре 1941 года? Сообщал ли Вам командир подразделения об этом?

ОБЕРХАУЗЕР: Можно уточнить какой год Вы имеете в виду, 1941-й?

Г-Н СМИРНОВ: Да, 1941-й, который нас наиболее интересует.

ОБЕРХАУЗЕР: Не думаю, что в это время там было много приезжих и военнослужащих из других частей, поскольку в течение этого периода все было в стадии реконструкции и я не могу представить себе, чтобы другие подразделения, даже небольшие группы по 20 или 25 человек, могли бы там быть. Я лично, как уже говорил Вам, был там только раз или два раза в неделю, и то, начиная с сентября октября.

Г-Н СМИРНОВ: С какого именно сентября Вы начинали бывать там? Вы сказали, что это было в сентябре, но не назвали даты.

ОБЕРХАУЗЕР: Не могу Вам сказать. Командующий группой армий переехал туда в конце сентября из Бороссилова, незадолго до захвата Вязьмы, который случился 2 октября.

Г-Н СМИРНОВ: Следовательно, Вы могли бы начать бывать на этой даче, например, только в конце сентября или начале октября 1941 года?

ОБЕРХАУЗЕР: Это произошло только после того, как небольшой замок, наконец, был полностью занят и не намного раньше, чем переехало командование группы армий.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, эти детали необходимо выяснять? У Вас имеется конкретная цель, требующая прояснения стольких нюансов?

Г-Н СМИРНОВ: Гн Председатель, я задаю этот вопрос вот почему: позже мы должны опросить свидетелей Советского Обвинения по той же теме и особенно руководителя медикоюридического исследования. Вот почему я прошу позволения суда выяснить у свидетеля дату, когда именно он посещал дачу. Это будет мой последний вопрос.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Да, очень хорошо. Не вдавайтесь в большие детали, чем находите безусловно необходимым.

Г-Н СМИРНОВ: Итак, в начале сентября и в первой части октября 1941 Вы были на даче в Катынском лесу или Вы не могли быть там в то время?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не помню этого точно. Полковой командир выбрал небольшой замок и расквартировал в нем штаб. Когда в точности он оказался там впервые, я знать не могу, у меня хватало собственных дел.

Г-Н СМИРНОВ: Нет, я спросил о Вас лично: не могли Вы быть на даче в течение первой части сентября? Не могли Вы быть там ни при каких обстоятельствах до 20 сентября?

ОБЕРХАУЗЕР: Я так не думаю.

ГН СМИРНОВ: У меня нет больше вопросов, гн Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Хотите ли Вы вновь допросить свидетеля, др Штамер?

Д-Р ШТАМЕР: К несчастью, да, гн Председатель, я должен вернуться к вопросу о датах, ибо он не был достаточно прояснен в ходе этих последних вопросов.

Когда 537й полк расквартировался в помещениях замка?

ОБЕРХАУЗЕР: Как я понимаю, было в течение сентября.

Д-Р ШТАМЕР: В начале или конце сентября?

ОБЕРХАУЗЕР: Вероятно, ближе к концу сентября.

Д-Р ШТАМЕР: До тех пор там находилась только передовая партия, или…

ОБЕРХАУЗЕР: Передовая партия полка была там с моими офицерами, которых я послал вперед.

Д-Р ШТАМЕР: Сколько сержантов было в передовой партии?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не могу точно Вам сказать, сколько полк посылал. Я лично послал одного офицера. Обычно полк не мог посылать очень много народу. Ведь полк все еще действовал в старом расположении командования, в Бороссилове, и одновременно он должен был оборудовать новый пост. Следовательно, в течение периода перегруппировки, совпадающего по времени с перемещением командования группы армий, имеется значительная нехватка солдат. Еще было необходимо обеспечивать старую штаб квартиру, и новый пост требует людей для своего оборудования, так что в течение этого периода, несомненно, имелась нехватка людей.

Д-Р ШТАМЕР: Можете ли Вы оценить размер передовой партии?

ОБЕРХАУЗЕР: Это 30, 40 или 50 человек.

Д-Р ШТАМЕР: Сколько из них сержантов?

ОБЕРХАУЗЕР: Может быть, один или два офицера, несколько сержантов, остальные солдаты.

Д-Р ШТАМЕР: Полк был очень сильно разбросан, да или нет?

ОБЕРХАУЗЕР: Да.

Д-Р ШТАМЕР: Насколько сильно, приблизительно?

ОБЕРХАУЗЕР: Во всем расположении группы армий, на пространстве между Орлом и Витебском.

Д-Р ШТАМЕР: Сколько это, приблизительно, километров?

ОБЕРХАУЗЕР: Более 500 километров.

Д-Р ШТАМЕР: Вам известен юрист группы армий «Центр» генерал др Конрад?

ОБЕРХАУЗЕР: Да.

Д-Р ШТАМЕР: Вы знаете, что в 1943-м году он опросил местных жителей под присягой о дате предполагаемого расстрела польских военнопленных в Катынском лесу?

ОБЕРХАУЗЕР: Нет, я не знаю.

Д-Р ШТАМЕР: У меня нет больше вопросов, г-н Председатель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Находились ли в одно время с Вами в окрестностях Катыни какие-либо айнзацкоманды?

ОБЕРХАУЗЕР: Мне ничего об этом не известно.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы когда-нибудь слышали о приказах расстреливать советских комиссаров?

ОБЕРХАУЗЕР: До меня доходили слухи.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Когда?

ОБЕРХАУЗЕР: Кажется, в начале русской кампании, я так думаю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Перед началом кампании или после?

ОБЕРХАУЗЕР: Я не могу вспомнить, когда слышал; возможно, что перед началом кампании.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Кто должен был выполнять этот приказ?

ОБЕРХАУЗЕР: Строго говоря, войска связи в боях не участвуют. Следовательно, они действительно не имели с этим ничего общего и, следовательно, никоим образом не имели отношения к этим приказам.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я Вас об этом не спрашивал. Я спросил Вас, кто должен был выполнять приказ.

ОБЕРХАУЗЕР: Может быть, те, кто вступал в контакт с этими людьми.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Любой, кто входит в контакт с русскими комиссарами, должен убивать их; так, что ли?

ОБЕРХАУЗЕР: Нет, я допускаю, что это были войска, борющиеся с войсками, фактически ведущие борьбу с войсками на линии фронта, т.е. те, кто сначала встречал неприятеля. Это могло применяться только к армейской группе. Войскам связи никогда не приходилось встречаться лицом к лицу с комиссарами. Вероятно, поэтому они не были упомянуты в приказе или подвержены каким-либо образом этому приказу.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Свидетель может быть свободен.

Trial of the major war criminals before the International Military Tribunal Nuremberg Proceedings 25 june 8 july 1946 Vol XVII Ams Press, 1971. Pp. 273320. Перевод с английского.

№22

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЙ МЕЖДУНАРОДНОГО ВОЕННОГО ТРИБУНАЛА. ДОПРОС СВИДЕТЕЛЕЙ ОБВИНЕНИЯ

12 июля 1946 года

Допрос свидетеля Базилевского Бориса

Помощник главного обвинителя от СССР Смирнов: Господин председатель, я прошу о вызове для допроса в качестве свидетеля бывшего заместителя бургомистра города Смоленска во время немецкой оккупации профессора астрономии Базилевского.

Председатель: Да, пожалуйста, приведите свидетеля.

(Вводят свидетеля)

Назовите Ваше имя и фамилию.

Свидетель: Базилевский Борис.

Председатель: Повторяйте за мной слова присяги в следующей форме:

«Я, гражданин Советского Союза, вызванный в качестве свидетеля по настоящему делу, перед лицом Высокого Суда торжественно обещаю и клянусь говорить все, что мне известно по данному делу, ничего не утаить и ничего не прибавить».

(Свидетель повторяет слова присяги)

Вы можете сесть.

Смирнов: Разрешите приступить к допросу, господин председатель?

Председатель: Да, пожалуйста.

Смирнов: Скажите, свидетель, чем занимались Вы до начала немецкой оккупации города Смоленска и Смоленской области и где проживали?

Базилевский: Я до оккупации Смоленска и Смоленской области проживал в городе Смоленске и занимал должность профессора сначала Смоленского университета, затем Смоленского педагогического института, одновременно был директором астрономической обсерватории. В течение 10 лет был деканом физико-математического факультета, в последние годы заместителем директора института по учебной части.

Смирнов: Сколько всего времени Вы жили в Смоленске до начала немецкой оккупации?

Базилевский: С 1919 года.

Смирнов: Известно ли Вам, что представлял собой так называемый Катынский лес?

Базилевский: Да. По существу, это была скорее роща излюбленное место, в котором жители Смоленска проводили праздничные дни, а также летний отдых.

Смирнов: Являлся ли этот лес до начала войны какой либо особой территорией, охраняемой вооруженными патрулями, сторожевыми собаками или, наконец, просто отгороженной от окружающей местности?

Базилевский: За долгие годы моего проживания в Смоленске это место никогда не ограничивалось в смысле доступа всех желающих. Я сам многократно бывал там и в последний раз в 1940 году и весной 1941 года. В этом лесу находился и лагерь для пионеров. Таким образом, это место являлось свободным, свободнодоступным для всех желающих.

Смирнов: Я прошу Вас несколько задержаться на этом ответе. В каком году там помещался пионерский лагерь?

Базилевский: В последний раз Смоленский лагерь пионеров был в районе Катынского леса в 1941 году.

Смирнов: Следовательно, я правильно понял Вас, что в 1940 и 1941 годах, до начала войны во всяком случае (Вы говорите о весне 1941 года), Катынский лес не был особо охраняемой территорией и доступ туда был совершенно свободен?

Базилевский: Да, я утверждаю, что это именно так.

Смирнов: Вы это показываете как очевидец или из вторых уст?

Базилевский: Нет, как очевидец, бывавший там.

Смирнов: Я прошу Вас рассказать Суду, при каких обстоятельствах Вы оказались первым заместителем бургомистра города Смоленска в период немецкой оккупации? Говорите медленнее.

Базилевский: Ввиду того, что я был административным лицом, я не имел возможности своевременно эвакуироваться, так как был занят руководством по замуровыванию весьма ценной библиотеки института и ценного оборудования. Я имел возможность, в силу сложившихся обстоятельств, сделать попытку выехать только 15 числа вечером. Попасть на поезд мне не удалось, и мне была назначена эвакуация на 16 июля утром. Но в ночь с 15 на 16 июля Смоленск неожиданно для меня был занят немецкими войсками, мосты через Днепр взорваны, и я в силу обстоятельств оказался в плену. Через некоторое время, 20 июля, на обсерваторию, где я проживал как директор ее, явилась группа немецких солдат, которые заявили, что они должны записать, что здесь, на обсерватории, имеется ее директор в моем лице и проживавший там же профессор физики Ефимов. Вечером 20 июля ко мне явились два немецких офицера и повели меня в штаб части, которая заняла Смоленск. После проверки моих документов и небольшого разговора мне было предложено занять должность начальника города, т. е. бургомистра. На мой отказ, мотивированный тем, что я профессор астрономии, совершенно неопытен в подобного рода делах и не могу взять на себя этой должности, мне было категорически и даже угрожающе указано, что «мы всю русскую интеллигенцию заставим работать».

Смирнов. Таким образом, правильно ли я Вас понимаю, что немцы заставили Вас угрозами быть заместителем бургомистра этого города?

Базилевский: Это еще не все. Мне было указано тогда, что через несколько дней я буду вызван в комендатуру. 25 июля ко мне на квартиру в сопровождении немецкого жандарма явился неизвестный мне человек в штатском платье, который отрекомендовался смоленским адвокатом Меньшагиным и заявил, что по поручению немецкой комендатуры он прислан за мной и что я должен немедленно с ним отправиться в комендатуру, уже постоянную.

Смирнов: Скажите, свидетель, кто был бургомистром Смоленска?

Базилевский: Адвокат Меньшагин.

Смирнов: В каких отношениях Меньшагин находился с немецкой администрацией и, в частности, с немецкой комендатурой города?

Базилевский: В очень хороших. Эти отношения становились более тесными с каждым днем.

Смирнов: Можно ли сказать, что Меньшагин был у немецкой администрации доверенным лицом, которому они считали возможным доверять секреты?

Базилевский. Несомненно.

Смирнов: Я прошу Вас ответить, Вам известно, что в Смоленске находились польские военнопленные, вернее, близ Смоленска?

Базилевский: Да, очень хорошо.

Смирнов: Что делали польские военнопленные близ Смоленска и в какое время?

Базилевский: Весной 1941 года и в начале лета они работали по ремонту дорог Москва Минск и Смоленск Витебск.

Смирнов: Что известно Вам о дальнейшей судьбе польских военнопленных?

Базилевский: О судьбе польских военнопленных мне, в силу занимаемой мною должности, стало известно даже несколько ранее.

Смирнов: Я прошу Вас рассказать об этом суду.

Базилевский: В связи с тем обстоятельством, что в лагере для русских военнопленных, известном под именем «Ду лаг 126», существовал чрезвычайно жестокий режим, при котором военнопленные сотнями ежедневно умирали, в силу этого обстоятельства я старался по возможности всех, по отношению к кому можно было найти повод, освобождать из этого лагеря. Вскоре я получил сведения, что в лагере находится известный в Смоленске педагог Георгий Дмитриевич Жиглинский. Я обратился к Меньшагину с просьбой возбудить ходатайство перед германской комендатурой Смоленска, в частности перед фон Швецем, об освобождении Жиглинского из лагеря, мотивируя…

Смирнов: Я прошу Вас не задерживаться на этих деталях и не терять на них времени, а рассказать суду о беседе с Меньшагиным, о том, что Вам сообщил Меньшагин.

Базилевский: Меньшагин сказал на мою просьбу: «Что же, одного спасем, а сотни все равно будут умирать». Однако я все-таки настаивал на ходатайстве. Меньшагин после некоторого колебания согласился войти с таким ходатайством в немецкую комендатуру.

Смирнов: Может быть, Вы будете короче говорить, свидетель, и расскажете, что Вам сказал Меньшагин, вернувшись из немецкой комендатуры?

Базилевский: Через два дня он мне сообщил, что изза моей просьбы он попал в неловкое положение. Фон Швец ему отказал, сославшись на существующую директиву из Берлина проводить самый жестокий режим в отношении военнопленных.

Смирнов: Что сказал он Вам о военнопленных поляках?

Базилевский: Относительно военнопленных поляков он мне сказал, что русские по крайней мере сами будут умирать в лагере, а вот поляков военнопленных предложено уничтожить.

Смирнов: Далее, какой разговор имел место между вами?

Базилевский: Я на это, естественно, довольно громко возразил: «Как так? Как это надо понимать?» На это Меньшагин ответил, что понимать надо в самом прямом смысле слова, и тут же обратился ко мне с указанием и просьбой ни под каким видом об этом никому не говорить, так как это представляет собой большой секрет.

Смирнов: Когда имела место точно эта Ваша беседа с Меньшагиным, в каком месяце, в какой части месяца?

Базилевский: Эта беседа имела место в начале сентября, точно число сейчас не помню.

Смирнов: Но Вы помните, что это было в начале сентября?

Базилевский: Да.

Смирнов: Возвращались ли Вы когда-нибудь далее в беседах с Меньшагиным к вопросу о судьбе военнопленных поляков?

Базилевский: Да.

Смирнов: Когда это было?

Базилевский: Недели через две, т. е. в конце сентября.

Смирнов: Медленнее.

Базилевский: В конце сентября я не удержался и задал вопрос, какова же судьба военнопленных поляков. Сначала Меньшагин помедлил, а затем в некоторой степени нерешительно сказал: «С ними уже покончено».

Смирнов: Он сказал что-нибудь о том, где с ними покончено, или нет?

Базилевский: Да, он сказал, что ему фон Швец сказал, что они расстреляны близ Смоленска.

Смирнов: Но точного места им названо не было?

Базилевский: Да, мне он это место не назвал.

Смирнов: Скажите, Вы рассказывали, в свою очередь, кому-нибудь об умерщвлении гитлеровцами польских военнопленных близ Смоленска?

Базилевский: Я об этом рассказал жившему в одном доме со мной профессору Ефимову, и, кроме того, через несколько дней об этом же зашел разговор с санитарным врачом города доктором Никольским. Но оказалось, что Никольский из каких-то других источников уже знал об этом злодеянии.

Смирнов: Вам говорил что-нибудь Меньшагин, в силу каких причин были произведены эти расстрелы?

Базилевский: Да, когда он мне сообщил, что с военнопленными покончено, он еще раз подчеркнул необходимость во избежание больших неприятностей хранить это в глубочайшей тайне и стал мне пояснять линию немецкого поведения в отношении поляков-военнопленных. Он указал, что это является одним из звеньев общей системы по отношению к военнопленным полякам.