Текст книги "Судоплатов. Начало (СИ)"

Автор книги: Вадим Чинцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Щорс, узнав истинное положение на фронте, вспомнил о предложении Пашки Судоплатова и решил по возвращению в дивизию ускорить отправку ДРГ в тыл Деникинцам.

Глава 5

Вот и сбылась мечта идиота – я вместе с со своими друзьями-малолетками отправляюсь в тыл врага для воплощения в жизнь моих навыков. Да, свое тело мне еще строить и строить, но начало этому уже положено. Я сделаю из Паши настоящего Джемса Бонда. В своей прошлой жизни я изучил несколько языков – немецкий, английский, пушту, дари, албанский и сербский. В этой я пожалуй изучу еще французский и польский, блин, можно еще и китайский выучить – сейчас китайцев полно в Красной Армии служит.

Я смотрел вслед десятку удаляющихся кавалеристов, которые уводили с собой трех наших коней и моего Зверя в том числе. Очнулся я от толчка в плечо – Красноармеец Судоплатов! Вы изволите спать как конь стоя? – это не выдержал наш командир Голиков, одетый в шерстяные поношенные штаны на пару размеров больше с подвернутыми штанинами, в разбитых ботинках, подошва правого просила каши и была подвязана шпагатом. На теле была рванная тельняшка и светло-серое двубортное пальто с синими клапанами и белой выпушкой на воротнике, которое носили гимназисты. Один рукав был почти оторван и грубо пришит суровой ниткой. Само пальто было в пятнах от жира, угля и один рукав вымазан како-то глиной. И последним штрихом в портрете Аркаши был выцветший картуз со сломанным козырьком.

Серый был одет в штаны из «чертовой кожи» антрацитового цвета с самодельной лямкой через плечо. Так же на нем была штопанная гимнастерка ученика реального училища и женская вязанная кофта, на голове был теплый пуховый платок, концы которого шли через грудь и были завязаны на спине.

Я же был в ношеных офицерских галифе, которые держались на мне только благодаря веревочке, которая заменила мне ремень. На ногах были ношенные унты из собачьего меха. В галифе была заправлена когда-то красная а теперь выцветшая рубаха-косоворотка с широкими рукавами, сверху была обрезанная солдатская шинель и на голове казачий башлык. Шинель была утянута в поясе настоящим солдатским ремнем. Причем у всех лица были чумазые и целых две недели мы не мылись и от нас несло как от бомжей…

Весь этот маскарад был целиком продуман мной и когда мы впервые показались в таком виде перед комдивом и комиссаром около штабного вагона, они чуть не рухнули от смеха, держась за животы. Отсмеявшись, Щорс спросил – Надеюсь вы не потащите с собой оружие?

Я ответил, разведя руками – у нас с Аркадием по игле из обломанных игольчатых штыков, а Серый пойдет с саперной лопаткой. Мы ее заточили так, что ее можно бриться.

– Не понял, кого вы будете брить своей лопатой? – Щорс посмотрел на меня как на ненормального и я забрал у Серого его оружие и метнул ее в телеграфный столб, в который лопатка глубоко вошла.

– Ядрена мать! – комдив покосился на комиссара – Все время забываю, что Пашка любитель кидать всем, что втыкается.

Комиссар подошел к столбу и с усилием выдернул лопатку – Таким макаром можно наверное и голову срубить! А я вчера гадал, нахрена Семенчук к своему ремню саперную лопату прицепил, мало на нем что ли навешено? А тут вот в чем дело – он все у Паши новому обучается. Теперь все красноармейцы его взвода охраны будут просить выдать им эти саперские лопаты, а где я им возьму, хрен его знает!

Щорс тогда тоскливо так на нас взглянул и попросил – Только не попадитесь в руки контрразведки! Там вас быстро сломают.

Я его успокоил – Мы с пацанами учимся боль терпеть! – я научил ребят методике отрешения от всего внешнего с помощью медитации. Этому меня обучил в Югославии майор, уволившийся из КГБ. Он был, как с гордостью сам говорил, одним из лучших спецов по прикладной психофизике и его методика творила чудеса. Я мог абстрагироваться и не чувствовать боли, а после полугода тренировок мог загипнотизировать почти любого человека.

Я обнял Серого и нравоучительным тоном выдал нашему командиру – Никаких впредь красноармейцев! Мы теперь с вами босота, обычные беспризорники.

Серега хмыкнул и хитро прищурился – Ну и жук ты, Пашка! Сам в Партию вступил, а про друга забыл!

Я дал щелбана малолетке – Подрасти сначала, Серега и мы с Аркашей как коммунисты со стажем, замолвим за тебя словечко!

Серый залихватски свистнул, сунув в рот свои грязные пальцы и поспешил по шпалам в сторону белых, жонглируя лопаткой.

Первых беляков мы встретили через пять-шесть километров, это был казачий разъезд. Бородатые колоритные казаки, выправка которых так контрастировала с теми ряжеными казаками, которые появились в России с девяносто первого года.

– Эй, шантрапа! – хмурый урядник подозрительно объехал нашу троицу по кругу и остановил свою кобылку напротив нас – Вы куда направляетесь?

Аркаша указал пальцем вперед – На юг, господин хороший! Скоро зима, нам бы до холодов в Крым добраться. На первой же станции попробуем к поезду прибиться, который на юг идет.

Серый показательно поковырял нос пальцем, вытащив козявку, вытер палец о рукав и жалобно попросил – Дяденька, очень кушать хочется, уже третий день крошки во рту не было! Дай пожрать чего не жалко!

Урядник хмыкнул, но полез в седельную сумку и достал оттуда завернутые в тряпицу шмат сала и ковригу из ржаной муки. Из сапога казак вынул засапожник и щедро поделил поровну свои припасы – Держите, голодранцы! – повернувшись к своим казачкам, урядник спросил – Хорош жаться, поделитесь с хлопчиками!

В итоге нам добавили еще вареных картофелин и яиц, луковиц пару и даже полпирога с яблоками! Сев прямо на рельсы, мы перекусили чем Бог послал и Серега даже задремал, счастливо улыбаясь во сне. Аркаша задумчиво смотрел на облака и вдруг решительно сказал – Знаешь, Пашка, когда закончится война и наступит мир, я опишу все наши приключения в книге и дети всей нашей огромной страны прочитают и захотят быть похожими на главных героев! Представляешь, на обложке книги будет моя фамилия – Голиков!

Я кивнул – Представляю! Только вместо Голиков я бы поставил жизнеутверждающий псевдоним: Гайдар!

Мой друг посмаковал – Гайдар! Аркадий Гайдар! А что, звучит! Осталось только придумать название для книги!

Я пожал плечами – Может быть «Неуловимые мстители»?

В это время проснувшийся Серый, потягиваясь, спросил – А почему неуловимые?

– Да потому что мы кто?

– Кто?

– Потому что мы Банда!

ВСЮР контролировали огромную территорию (больше 920 тысяч квадратных километров – это примерно современные Украина и Польша вместе взятые) с 42-миллионным населением и богатейшими ресурсами, армия приобрела огромный боевой опыт и выросла численно, бойцы были вдохновлены победами и рвались вперед. К сентябрю Белое дело находилось на пике своих успехов. В конце августа состоялся блестящий рейд шести тысяч казаков Мамонтова по советским тылам, пали Тамбов, Раненбург, Лебедянь, Елец; 31 августа группа войск Бредова взяла Киев, практически без потерь вытеснив из него сначала красноармейские, а затем и украинские части.

Генерал не знал, что прямо сейчас в его сторону по шпалам медленно но неотвратимо приближается его смерть.

К генералу в штабной вагон пожаловал его давний собутыльник Андрей Григорьевич Шкуро – Ну, отец, пойдем водку пить!

Лицо Май-Маевского расплылось в улыбку, и обсуждение очередного рейда по тылам красных было прервано и генерал отпустил своих офицеров. В соседнем купе был приготовлен завтрак. Давно не виданные закуски: семга, балык, икра, омары, сыр…

– Выпьем-ка, отец, смирновки! – И из какой-то вазы со льдом появилась бутылка смирновки.

«Отец» ответил полным согласием. «Отец» приглашал к себе Шкуро, Шкуро – «отца», и каждый вечер на платформе, под окнами столовой Мая или Шкуро, пели песенники, гремела «наурская». Когда очередная гулянка закончилась и Шкуро отправился к себе, генерал, витая в винных парах, проклинал себя за эту слабость. Вспомнилась прожитая жизнь, которой генерал гордился по праву. Ордена Святого Станислава 3-й ст., Святой Анны 3-й ст., Святого Станислава 2-й ст., Святой Анны 2-й ст., Святого Владимира 4-й ст., Святого Владимира 3-й ст., Георгиевское оружие, ордена Святого Станислава 1-й ст. с мечами, Святой Анны 1-й ст. с мечами, Святого Георгия 4-й ст., Святого Владимира 2-й ст. с мечами, мечи к ордену Святого Владимира 3-й ст., Георгиевский крест 4-й ст. с лавровой ветвью – эти награды говорили о генерале лучше всего, он часто вел в атаку своих солдат в первых рядах.

Когда в 1917 году были отменены чины, ордена, погоны и введена выборность командиров, Кавалер множества наград, генерал-майор Владимир Зенонович Май-Маевский в одночасье стал просто солдатом революционной армии, гражданином командующим корпусом. А еще два дня спустя Юго-Западный и Румынский фронты были объявлены Центральной Радой украинскими. Волей-неволей вставал вопрос: что делать дальше? Каждый решал его для себя по-своему… Владимир Зенонович сделал свой выбор, связав его с Белым движением…

16 августа 1918 года генерал-майор Май-Маевский прибыл в Добровольческую армию. В то время такой шаг был связан с немалым риском – все ведущие на юг России железнодорожные ветки хорошо контролировались красными, и попадись генерал в их руки, его ждала бы немедленная и жестокая расправа… Но три месяца Владимир Зенонович никакой определенной должности в этой армии не занимал, числясь в резерве чинов при Главнокомандующем. Дело в том, что прежние заслуги и старшинство играли в Добрармии весьма относительную роль, и тех, кто прибыл в армию не в самом начале ее формирования, «считали чем-то вроде париев. Их не назначали на ответственные должности, а предлагали идти в строй рядовыми бойцами или держали в резерве армии». Впрочем, бывало всякое: например, Врангелю, прибывшему в Екатеринодар неделей позже Май-Маевского, на другой же день дали дивизию, несмотря на то, что сам он рассчитывал максимум на эскадрон.

Только поздней осенью Владимир Зенонович дождался настоящего дела – в ноябре приказом Главнокомандующего армией он был назначен командующим 3-й дивизией. К тому времени это соединение уже было овеяно легендами – это был бывший отряд полковника Дроздовского, с боями преодолевший 1200 верст от Ясс до Дона.

В конце 1918-го «дроздовцы» имели в Добровольческой армии двоякую репутацию: с одной стороны, безусловные герои, с другой стороны – «не свои», «пришельцы», не имевшие никакого отношения к Ледяному походу, подчеркнуто обожавшие своего командира, не скрывавшего монархических симпатий. Так что давали Владимиру Зеноновичу, в общем, отнюдь не «элитное» соединение, а сам он оказывался в положении дважды «чужого среди своих» – ведь он не был ни первопоходником, ни «дроздовцем». И нет сомнения, что на первых порах личный состав 3-й дивизии смотрел на нового комдива как на нечто временное.

Итак, Владимир Зенонович оказался во главе незнакомого и, в общем, недоброжелательно настроенного к нему соединения – и вполне можно представить, что о нем говорили на первых порах за спиной. Этому, кстати, немало способствовали внешние данные генерала; при всех своих героических качествах Владимир Зенонович обладал, наверное, самой невыигрышной среди легенд Белого дела внешностью – он был низкорослым, тучным и носил пенсне. Лицо большое, некрасивое, рябоватое, с длинным носом и маленькими неопределенного цвета, умными и хитрыми глазками, с некоторым выражением добродушия! По натуре это был большой барин, любивший, видимо, себя усладить в жизни. Во всяком случае аппетитом обладал всегда завидным.

Даже солдатский Георгий трактовался как подлизывание к солдатским массам и вызывал насмешки.

Довольно быстро Май-Маевский стал вникать во все стороны положения дивизии и осваиваться со всем, что до нее относилось. В значительном уме и опытности ему нельзя было отказать. Прошло так три дня, и Май-Маевский легко, без напряжений, иногда как бы шутя вошел в курс дела по командованию дивизией. Словом, если внешность нового комдива и вызывала сначала насмешки дроздовцев, невольно сравнивавших Май-Маевского с Михаилом Гордеевичем, то его деятельность сразу же вызвала уважение и внушила доверие к прежде незнакомому генералу.

Генерал как человек совершенно преображался, появляясь в боевой обстановке. Пыхтя, он вылезал из вагона, шел, отдуваясь, до цепи, но как только равнялся с нею, на его лице появлялась бодрость, в движениях уверенность, в походке легкость. На пули, как на безобидную мошкару, он не обращал никакого внимания. Его бесстрашие настолько передавалось войскам, что цепи шли с ним в атаку, как на ученье.

16 июля в освобожденном Царицыне Деникин огласил положения своей самой знаменитой директивы. Владимира Зеноновича в ней касался третий пункт, коротко обозначавший дальнейшие цели его наступления: «Генералу Май-Маевскому наступать на Москву в направлении Курск, Орел, Тула. Для обеспечения с запада выдвинуться на линию Днепра и Десны, заняв Киев и прочие переправы на участке Екатеринослав – Брянск».

Именно главный удар поручался Май-Маевскому. Более того, ему уже передали, что в случае взятия Москвы Деникин именно его прочит на пост военного и морского министра России. А пока что Владимир Зенонович был назначен главноначальствующим Харьковской области (включала Полтавскую, Екатеринославскую, Харьковскую губернии плюс области, занятые Добрармией), то есть получил в руки полноту не только военной, но и гражданской власти на огромной территории – главноначальствующий совмещал в себе обязанности генерал-губернатора и командующего военным округом.

Врангель со всей резкостью заявил, что наступление на Москву приведет к катастрофе, что ближайшая цель для ВСЮР – это прочное закрепление на рубеже Екатеринослав—Царицын, формирование в Харькове большой массы конницы для боевой работы на дальних подступах к Москве и, главное, прорыв к Волге для соединения с Колчаком. После фантастически быстрого освобождения Украины среди добровольцев витала эйфория, подобная той, которая овладела армией в конце 1-го Кубанского похода, накануне штурма Екатеринодара. Тогда тоже казалось, что невозможного нет, врагов били всегда, не считаясь с их количеством, выходили победителями из тяжелейших ситуаций, и главное – осталось совсем немного! Последнее, решающее усилие, и Россия свободна!.. На таком нервном порыве жили в те дни и рядовые бойцы, и офицеры, и генералы…

Маевский не заметил как уснул и не видел презрительного взгляда своего адъютанта. Летом 1919-го, на пике удач Добровольческой армии, адъютант Макаров вполне наслаждался жизнью: место адъютанта командующего было сытым и спокойным, под юного капитана никто не «копал» и не проверял его, и даже его полуграмотность не вызывала в штабе особых нареканий (доходило до того, что начальник штаба армии генерал-лейтенант Ефимов лично исправлял грамматические ошибки в составленных Макаровым бумагах!) Основные обязанности адъютанта сводились к тому, что он поставлял своему командующему алкоголь и устраивал вечеринки, не забывая при этом обделывать и свои гешефты. Однажды Май-Маевский распорядился выдать своему адъютанту со склада 15 пудов сахару и 1 ведро спирта; на деле же Макаров получил 150 пудов и 15 ведер, бестрепетно приписав недостающие цифры. И был этот эпизод далеко не единственным…

Как мог безусловно умный, талантливый военачальник терпеть возле себя полуграмотного пройдоху, который вместо «серьезно» писал в служебных бумагах «сурьезно» и не стеснялся спекулировать спиртом и сахаром?.. Возможно, что наиболее правильным объяснением столь странного сближения является тот перелом, какой назревал в характере Май-Маевского еще со времен Донецкого бассейна. Когда пагубная страсть стала явно завладевать генералом, ему потребовалось тогда иметь около себя доверенного человека, который не только помогал бы удовлетворению этой страсти, но и принимал ее без внутреннего осуждения. Сознавая свои слабости, Май-Маевский вовсе не желал их афишировать. Он предпочитал, чтобы многое выходило как бы случайно. Столкнувшись с Макаровым, генерал понял, что это как раз тот человек, какой ему необходим. Перед Макаровым можно было не стесняться, совсем не стесняться. Май иногда называл его на «ты» и, по существу, не делал разницы между своим денщиком – солдатом и личным адъютантом – офицером. И надо признать, что с точки зрения вкусов и привычек Май-Маевского трудно было найти более подходящее лицо, чем Макаров. Он без напоминаний просмотрит, чтобы перед генеральским прибором всегда стояли любимые сорта водки и вина, он своевременно подольет в пустой стакан, он устроит дамское знакомство и организует очередной банкет…

Для всего этого и для многого иного требовались, конечно, деньги. Таковых у Мая не было. Макаров легко нашел выход: пользуясь своим служебным положением, он под предлогом, что это необходимо чинам и командам штаба армии, добывал из реквизированных складов мануфактуру, сахар, спирт и иные дорого стоившие тогда товары и продукты. Когда ему отказывали, он требовал именем командующего армией, справедливо полагая, что не будут же справляться у генерала Май-Маевского, дал ли он такое приказание или нет. К тому же Макаров в потребных случаях не смущался лично ставить подпись командующего, каковое обстоятельство еще более упрощало получение разных товаров…

Все добытое без труда «загонялось», и у Макарова появлялись большие деньги. Меньшая часть шла на «обслуживание» привычек Мая, а большая – уходила на кутежи самого Макарова. Не подлежит сомнению, что о многих грязных проделках своего адъютанта командующий армией и не подозревал. Обычный грех ближайшей неосведомленности многих высокопоставленных людей…

Спаивая своего начальника, Макаров и сам спивался.

Несколько раз и генерал Кутепов, и генерал Деникин пытались воздействовать на генерала Май-Маевского и побудить его удалить от себя своего адъютанта. Советы первого, как подчиненного, не имели должного авторитета для командующего армией, а генерал Деникин, видно, не считал нужным пресечь решительными мерами все увеличивающийся соблазн. Сам Май-Маевский, быть может, в часы просветления и сознавал недопустимость своего поведения, но его ослабевшая воля уже не имела должных импульсов для сопротивления'.

Глава 6

Май-Маевский возвращался с доклада у Деникина в противоречивом состоянии: видя радостные лица освобожденных обывателей, белые военачальники полагали, что восторг встречи основан на глубокой симпатии местного населения к белым и… ошибались. Действительно, лучшие тут же пополняли ряды добровольцев, но основная масса не спешила помогать им ни морально, ни материально, выжидая, кто победит окончательно. И сразу же повисал в воздухе главный вопрос для крестьянства – земельный. Май-Маевский, кстати, неоднократно указывал Деникину на необходимость его скорейшего разрешения, но Антон Иванович откладывал все «мирные» проблемы на потом, теперь было важно, не сбавляя темпа, развивать наступление на Москву… И главное: до середины девятнадцатого года Советская Россия была скована тяжелой войной с Польшей. Но в конце августа, потерпев ряд тяжелых поражений, большевики заключили с Пилсудским перемирие и у них высвободилось огромное количество войск, которые теперь спешно перебрасывались с Западного фронта на Южный. До ноября по его анализу сюда, на Южный фронт прибудет около трехсот двадцати пяти тысяч человек!.. И качественно это будут совсем иные войска, нежели в восемнадцатом. Закаленные боями, но, в отличие от одетых с бору по сосенке белых – отлично экипированные и вооруженные, в командирах – мобилизованные офицеры и генералы, зачастую не менее талантливые, чем у Май-Маевского. Наряду с русскими придут национальные соединения – свежие Латышская и Эстонская дивизии, множество красных частей укомплектованы китайцами, пленными австрийцами, венграми, немцами. В тылу у красных уже развернулась поголовная мобилизация, по донесениям разведки на дверях уездных комитетов партии и комсомола появились объявления «Уком закрыт, все ушли на фронт». Лозунг «Все на борьбу с Деникиным!» стал в РСФСР главным…

Шли беспрерывные бои, железнодорожные станции переходили из рук в руки. У Май-Маевского было немного войск. Но, перебрасывая их с одного участка на другой, генерал вводил в заблуждение красных. Одним и тем же частям белых войск в течение дня приходилось участвовать во многих боях и разных направлениях; для этой цели был хорошо приспособлен подвижной состав транспорта. Такая тактика и удары по узловым станциям были признаны английским и французским командованием выдающейся новостью в стратегии. Май-Маевский в течение недели раз пять выезжал на фронт, поднимая своим присутствием стойкость бойцов. Войска его уважали, называя вторым Кутузовым (фигурой генерал был похож на знаменитого полководца)'.

Вот уже третью неделю мы двигаемся к Иловайску, в котором судя по подслушанным нами разговорам беляков, находится штаб Май-Маевского. Позавчера мы ночью добрели до крупного железнодорожного узла, в здание вокзала нас не пустили и мы как нахохлившиеся воробьи сели на скамейку. На платформу подали поезд с пассажирскими вагонами, который следовал в Ростов-на-Дону. Белый полковник со своей семьей стоял напротив нас, что-то выговаривая своему денщику. Его жена, располневшая матрона, брезгливо косила на нас глазами, видимо опасаясь, что мы украдем их чемодан.

Полковник громко сказал – Я выйду в Иловайске, а вы следуйте до Ростова. Я вас потом там найду. Передавай привет своей сестре!

Девчушка лет десяти, жмурясь от удовольствия, поедала пирожки из корзины, которая пахла просто одуряюще. Денщик понес чемоданы в вагон, а девчонка обратила внимание на наши голодные глаза и, поколебавшись, подошла к нам и протянула пару пирожков. Серый не долго думая, схватил подарок и со вздохом начал делить пирожки. Тогда добрый ребенок достала еще пирожок, что бы хватило всем.

Ее мамаша, заметив разбазаривание съестного, чуть не закатила скандал прямо здесь, не обращая внимания на других пассажиров, стремящихся заполнить вагоны.

Подошел дворник и замахнулся на нас метлой – Кыш отсюда, бисовы дети!

Мы прыснули под вагон и, оказавшись на той стороне состава, забрались в угольный ящик под пассажирским вагоном. Этот состав оказался как нельзя в масть – честно говоря длительные переходы зачастую на голодный желудок давались нам тяжело. Тем более что мы не плелись, а двигались волчьим скоком: сто шагов бегом, сто шагов в обычном режиме. Бег позволяет ускориться, а обычный режим – уменьшить сердцебиение, снять усталость и даже отдохнуть. По моим прикидкам через три месяца мы сможем увеличить бег до двухсот шагов. Также мы метали свои иглы и лопатку в телеграфные столбы, а на привалах мы отрабатывали рукопашный бой. А еще я обучал пацанов немецкому языку. Молодые незамутненные мозги принимали все, что в них вкладывалось. Мое тело потихоньку подчинялось благодаря растяжкам и физической нагрузке. Частенько нам приходилось зарабатывать на еду, подряжаясь колоть дрова. Тяжелые колуны развивали мышцы на ура. Первые пять дней конечно ломало страшно, но благодаря медитациям мы снимали боль и постепенно втянулись, специально напрашиваясь помочь с дровами в каждом встреченном по пути населенном пункте. У всех троих ладони сначала пошли волдырями, затем кожа стала привыкать, на ладонях постепенно проявлялись крепкие такие мозоли.

Поезд остановился на каком-то полустанке и мы выбрались на ружу справить нужду. Оказывается мы остановились, чтобы пропустить военный эшелон, десяток теплушек, набитые солдатами и несколько платформ с орудиями и двумя английскими танками.

Аркаша смотрел с ненавистью на эшелон, сжав кулаки – Мы, диверсанты хреновы, смотрим как мимо нас на фронт едут беляки и ни чего не делаем!

Серый шмыгнул носом – Брось, командир! Что мы можем сделать? Пушки у нас даже завалящей нет, что бы по поезду выстрелить.

Я с тоской посмотрел вслед эшелону и кивнул на вагон – Давайте по местам, а настоящие диверсии мы еще устроим, сначала выполним главную поставленную задачу командования!

Серый прошептал – Хорошо бы, да только из нас диверсанты как из козла попадья.

На станцию «Иловайск» поезд прибыл поздно ночью. Мы отряхнулись, при этом еще больше перемазавшись углем и огляделись. Станция напоминала военный лагерь, была заставлена эшелонами, здесь же стоял военный состав с госпитальными вагонами, на которых были намалеваны красные кресты. Мы бродили по этой узловой станции в поисках нужного нам состава.

Чтобы соответствовать легенде, мы выпрашивали еду и с нами делились своими припасами, у одного костра нас усадили солдаты, самому младшему из них было лет восемнадцать, а старому все пятьдесят, у этого ветерана вся грудь была в крестах: полный георгиевский кавалер, именно он наполнил свой солдатский котелок кашей из общего котла и, достав из-за голенища завернутую в тряпицу ложку, протянул нам – Ешьте, хлопцы! Оголодали наверное?

Сережка кивнул – Еще как! Спаси тебя Бог, дяденька! – Серый наскоро заработал ложкой, затем передал котелок мне.

Видно бывший студент, на котором шинель сидела как на корове седло, подмигнул – Вкусно? Еще бы, сюда вот такой шмат сала ушел – парень развел руки, показав как минимум полугодовалого поросенка.

Аркаша принял котелок у меня и поначалу скривился из брезгливости к вражеской щедрости, но голод не тетка, ложка застучала по днищу, выбирая остатки каши. Видя как мы оголодали, нам наложили еще каши и мы теперь не спеша наедались впрок горячего. Обычно приходилось жевать в сухомятку. Затем нам сунули кружки, в которые налили чая. У запасливых солдат нашлись несколько кусочков сахарину, с которыми мы выпили дрянной по вкусу чай. Но как говорится, даренному коню в зубы не смотрят.

Георгиевский кавалер указал себе за спину – В тот тупик вам лучше не ходить, уж слишком поганая охрана около тех вагонов. Сплошь одни дикие горцы. Они не посмотрят, что вы дети, выпорют нагайками ни за что ни про что.

Аркаша закосил под дурачка – Продукты что ли в тех вагонах? Так мы не воруем, если можно так попросить.

– Неа, там наши командиры уже третий день гуляют.

Мимо нас прошел в черной форме офицер пустой корзиной в руке, солдат указал на него – Этот штабной адъютант каждый день за вином бегает, вишь, опять спешит! Тьфу на него! Кому каша за счастье, а этот почти каждый день пьян и, как я слышал от нашего подпоручика, самого командующего спаивает!

Я поднялся, шепнув Аркаше – Сидите здесь, я сейчас!

Пацаны посмотрели на меня ошалевшими глазами, но Серый пожал плечами и продолжил чаевничать.

Те кто видел советский сериал «Адъютант его превосходительства», в котором Соломин сыграл адъютанта Маркова, возможно и не все знают, что прототипом нашего разведчика стал вот этот самый капитан Макаров, который был направлен Севастопольским ревкомом в Мелитополь. И надо же было так случиться, что как раз в это время через город проходил отряд полковника Дроздовского, шедший из Бессарабии на Дон. Одетого в офицерский френч и фуражку Макарова «дроздовцы» тут же задержали на улице и тот сумел убедить задержавшего его офицера в том, что он является капитаном Феодосийского полка и назвал данные командира полка. Макаров дабы отвести от себя подозрения попросился к дроздовцам так как деваться Макарову было некуда, политическая обстановка складывалась для него неблагоприятно (наступали немцы и гайдамаки, как то нужно спешно эвакуироваться… Район, где он находился, был кулацким), поэтому – почему бы временно не присоединиться к «дроздовцам»? А дальше уже как повезет. Тем более что выдумывать ничего не пришлось, офицером Павел Васильевич действительно когда-то был, разве что чин для солидности себе прибавил – на самом деле в отряд его зачислили подпоручиком, а до капитана он «вырос» только через полтора года.

Я шел за двадцатидвухлетним прохвостом, у которого были аккуратно прилизанные черные волосы с пробором почти посреди головы и, выждав момент, когда рядом с нами не оказалось ни души, окликнул его – Господин капитан!

Макаров с удивлением посмотрел на меня и остановился – Тебе что, босяк малолетний?

Я подошел вплотную, приготовив на всякий случай в рукаве иглу – Вам привет от товарищей из подполья!

На лице Макарова сначала появилось выражение ужаса разоблачения, затем он оглянулся по сторонам и, не видя спешащих арестовать контрразведчиков, успокоился и тихо спросил – Ты кто?

– Я тот, кто может отдавать вам приказы и спрашивать за их своевременное выполнение. Быстро отвечайте, почему вы до сих пор не вышли с центром на связь? И какого хрена вы вообще делаете в ставке Май-Маевского? Вы решили изменить делу революции?

– Я в офицерской форме попался белым и пришлось выдать себя за такого же беляка, по прибытию на Дон во мне созрело решение – проникнуть в штаб дроздовцев и связаться с подпольной большевистской организацией. Я удачно симулировал болезненное состояние – результат тяжкой контузии и ранения (я, действительно, был контужен). К счастью, мне было знакомо шифровальное дело, и полковник Дроздовский прикомандировал меня штабным офицером в шифровально-вербовочный отдел'. В Ставрополе я впервые увидел Май-Маевского, который командовал первым гвардейским корпусом. В доверие к Май-Маевскому я вошел не самым благовидным способом – передавая ему нелестные на первых порах отзывы «дроздовцев» о новом командире. В итоге после назначения начдивом Май-Маевский 'сразу вызвал меня в кабинет и подробно расспросил о моем происхождении. Пришлось отлить пулю, что мой отец – начальник Сызрано-Вяземской железной дороги, что у Скопина расположено наше большое имение. Совсем неожиданно для меня Май-Маевский спросил– Хотите быть моим личным адъютантом?

Я тогда скромно ответил – Ваше Превосходительство, я польщен вашим вниманием, но ведь есть участники корниловского похода…

Но Май-Маевский перебил– Я имею право назначить кого мне угодно. Вы будете моим адъютантом. Сегодня я отдам в приказе.

На другой день я приступил к исполнению своих новых обязанностей. А вскоре генерал Май-Маевский принял корпус и армию, и я сделался адъютантом командарма. К сожалению, мне так и не удалось пока связаться с подпольщиками, некому передать кучу ценной информации! Но я по-тихому устраиваю саботаж, задерживая передачу генералу свежих сводок, мне удалось стравить между собой несколько полковников и парочку генералов!

Я ткнул указательным пальцем в грудь неудавшегося разведчика – Готовьте секретные документы для передачи нашим товарищам, в том числе мне нужны с пару десятков пропусков и офицерских удостоверений с подписями и печатями. Также даю вам задание достать пару ящиков динамита с длинными запальными шнурами и доставить их в штабной вагон Маевского. Дальше, вы должны организовать перегон на соседние с штабными вагонами состава с взрывчаткой и боеприпасами. На соседний же путь напротив этого состава нужно загнать вагоны с топливом. И что бы охрана была только со стороны станции, нехрен мол тереться солдатам около вагонов командующего. Вы в состоянии это сделать?