Текст книги "Судоплатов. Начало (СИ)"

Автор книги: Вадим Чинцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Судоплатов. Начало.

Глава 1

Пролог.

Григорий «Кунарский». Григорий Васильевич Быков. Легендарный командир 334-го ОоСпН. Мой отряд был самым лучшим из всех отрядов спецназа. За мою голову духи давали 3 миллиона афгани.

В Афганистане в частях спецназа, будучи командиром батальона, я был наиболее знаменитой популярной личностью. Меня глубоко уважали подчиненные, старшие командиры, уважали и местные жители.

По боевым делам отряда специального назначения меня знала вся провинция Кунар. Знали меня и там, в Пакистане. Оттуда главари моджахедов пересылали в Афганистан листовки, в которых обещали большие деньги за голову «кобры», комбата Григория Кунарского, это прозвище мне дали сами афганцы.

Меня побаивались и офицеры, и солдаты. Очень уж я был строг. Нетерпим к человеческим слабостям, на похвалу скуповат. Но и справедлив. Замечал не только разгильдяев, но и тех, кто на совесть служил. Уважали меня за то, что всего себя, без остатка, отдавал службе. День и ночь в заботах о батальоне, о боевой готовности, о своих подчиненных. Не было такого случая, чтобы батальон уходил на боевые, а я по какой – то причине остался. Довольно часто я в бой ходил и с ротами.

Особенностью пятого батальона было то, что группами ходили редко, слишком был силен противник и его надо было бить «кулаком».

На боевых, я чувствовал себя, как в родной стихии: действовал азартно, на изменения в обстановке реагировал мгновенно, решения принимал за считанные секунды, в сложнейших ситуациях был хладнокровен. Под моим руководством разведчики провели не мало успешных боев. Я видимо родился для того, чтобы стать командиром. Судьба у меня была удачливая и счастливая. Третий год по своей воле я прослужил в Афганистане. А за эти три года мне пришлось побывать во многих переделках.

Однажды с группой солдат я попал в огневую западню. Укрылся с ними в небольшой впадине между скал, но и там нащупали душманские минометчики. Сменить место никак нельзя, высунуться наверх не возможно – так и «стригут» со всех сторон автоматные и пулеметные очереди. Что делать? Рация как назло, из строя вышла. Я скомандовал: – «Ложись»! «Вжимайся в камни»! А сам и не шелохнулся, как сидел, так и продолжал сидеть. Обстрел усилился, мины совсем близко падают, а я песни Высоцкого пою…

Мины рвались все ближе и ближе… Жить попавшим в засаду оставалось считанные минуты – это точно. И вдруг обстрел прекратился. Я от удивления даже петь перестал. Издалека доносился гром артиллерии, а там, откуда нас обстреливали моджахеды, теперь грохотали разрывы снарядов. Оказалось, что командир роты, старший лейтенант Татарчук вовремя заметил место сосредоточения минометного огня и догадался, что там нахожусь я и немедля ни минуты, связался по радио с артиллеристами, сообщил им точные координаты минометной позиции противника. Тем самым спас жизнь мне и моим бойцам.

Я, являясь выпускником воздушно – десантного училища, был чрезвычайно выносливым человеком. Терпеть не мог слабаков, а такие во время многочисленных переходов в горных условиях появлялись даже в числе моих заместителей. Проявивших малодушие я безжалостно унижал перед всем личным составом батальона, за это на меня держали обиду многие. Меня обвиняли в отсутствии педагогического такта, но я все делал правильно, превращая пацанов в воинов.

В чем либо провинившихся солдат или проявивших моральную неустойчивость, физическую слабость, я назначал в разведдозор – «Идти впереди подразделения, в неизвестность, в засаду, на минные поля». При этом заявлял: – «Если погибнешь, то как герой, а живым останешься – станешь человеком». По итогам бывало, что отличившийся вчерашний штрафник, при подведении итогов, «войны» (так мы называли каждый боевой выход) вызывался мною из строя и я объявлял: – «С сегодняшнего дня считаю его своим лучшим другом!»

К наградам я представлял лучших из лучших. По традиции, установленной мною, представленные к награждению фотографировались со мной, замполитом и командиром подразделения. Удостоенным этой чести затем вручалась фотография с надписью на обороте: 'Такому – то по случаю представления к государственной награде за то-то и то– то. Подпись командира скреплялась круглой печатью. Делалось это на тот случай, если представление не будет реализовано. К сожалению такое происходило не редко.

Я не терпел «дикого вещизма», был строг и беспощаден по отношению к тем, кто сознательно нарушал дисциплину. Да, я был принципиальным человеком. Особенно льстило подчиненным то, что я в рот начальству не смотрел, мысли его не старался угадывать, по многим вопросам имел собственное мнение проверенное боевым опытом. Без оглядки на свое благополучие, на личную карьеру, я тормошил вышестоящих. Вступал с ними в конфликты, добиваясь решения проблем быта личного состава, полного боевого обеспечения, выполняемых задач. Доставалось от меня тыловикам за недостатки в организации питания.

Не все меня любили, но те, для кого воинский долг превыше всего личного, ничуть не обижались, меня понимали и поддерживали.

В июне 1987 года я по указанию генерала Армии Варенникова убыл на учебу в военную академию. В 1990 году, успешно завершив обучение на разведывательном факультете попал служить в ГРУ ГШ. Но служба в высших кабинетах не пришлась мне по душе. Начавшийся развал Союза и Армии подтолкнули меня к решению об увольнении в запас.

Во время войны в Югославии я командовал добровольческим славянским диверсионным батальоном, наводя ужас на боснийских мусульман глубокими ночными рейдами вглубь их территории. Летом 1995 года, после возращения из Югославии, я был потрясен изменениями, произошедшими на Родине, которую любил и которой служил. В роковой день 6 июля 1995 года я взял охотничье ружье, вышел на лестничную площадку своей московской квартиры и выстрелил себе в голову. Столько раз рисковавший жизнью, столько раз дравшийся за нее, я теперь сам с ней расстался, утратив всякий смысл своего существования.

Последней моей мыслей перед выстрелом себе в голову было сожаление – «Господи! Если ты есть, прости мне мой грех самоубийства! Я просто не вижу иного выхода. Если бы мне удалось вернуться назад, быть может тогда я смог бы повернуть историю вспять!»

Вспышка и погружение в темноту.

Я почувствовал сильную боль в затылке и открыл глаза. Надо мной склонился молодой парень лет двадцати пяти, одетый как матрос революции так, как их обычно изображают в кино: перекрещенные пулеметные ленты на груди, за спиной винтовка, а на поясе деревянная кобура маузера и ручная осколочная граната Рдултовского РГ-14.

– Пашка! Как голова? Наверняка болит.

– Я с удивлением смотрю на этого матроса и не понимаю происходящего, на чистилище вроде не похоже, после выстрела из ружья я не мог остаться в живых. И почему ко мне обращается этот матрос по имени Пашка? Я же точно помню, что я – Григорий.

Я привстал с травы, на которой я как оказалось лежал, и очумел еще больше – вокруг стояли еще пятеро колоритно одетых бойцов Красной Армии с сердобольными лицами! Кто-то был в солдатской форме, кто-то в студенческом мундире, один был в старом штопанном костюме. Начало июля было жарким, несмотря на это у всех были головные уборы, и будь то фуражка, или папаха, на них были закреплены красные звездочки.

Мне помогли подняться и я, отряхиваясь, смог наконец-то оглядеть и себя. Вместо взрослого мужика, прошедшего и огонь и воду, я видел тощего паренька лет двенадцати, одетого в видно перешитые из взрослой солдатской формы галифе и гимнастерку. Поверх было что-то типа пиджака, сшитого в отличии от остального по моей фигуре. На ногах были настоящие сапоги. На груди был прикреплен красный бант. Кто-то поднял и подал мне буденовку и я ее машинально надел, утонув в ней – видно головной убор нужно тоже перешивать.

– Че молчишь-то? Ты меня слышишь или как?

Незнакомым детским голосом я ответил и от этого удивился еще больше – слова вылетали из меня без моего участия – Да все нормально, Федор! Эта скотина меня чуть за ногу не укусила вот я и растерялся, грохнулся наземь!

Матрос обернулся к остальным – Ну чего толпитесь? Все у нашего Пашки нормально, ему надо к жеребцу привыкнуть. Первый блин всегда комом! Расходитесь. Где Пашкин Зверь?

Подвели молодого жеребца гнедой масти, который косил на меня своим глазом и прядал ушами.

Я мысленно подумал – Вот я попал!

Как тут же хозяин тела вскрикнул – Ты кто? И как в мою голову залез?

– Григорий Быков я, подполковник Российской армии я, а как тебя звать?

– Пашка Судоплатов я. Подполковник! Беляк получается! И как же ты, Гриша, в мою голову влез?

– Да умер я, Паша. И видать судьба в твое тело закинуло. А ты значит Павел Судоплатов? Неужели тот самый?

– Какой?

– Если ты из семьи мельника, то тогда точно тот.

– Ну да, батя мой мельник. Чудно! Сам с собой разговариваю! И откуда ты про мою семью все знаешь?

– Ты только не проговорись кому, а то сразу в «дурку» упекут, в психушку то есть. А знаю я потому, что когда ты вырастешь, станешь знаменитым разведчиком и дослужишься до генеральских погон.

– Погоны у беляков, что за вздор ты несешь!

– Вернут и погоны, вернут и офицерские звания. Как давно ты ушел из дома?

– Третья неделя как пошла. Я за хлебом пошел, а тут смотрю – рабочие отряды Красной Армии уходят, я к ним и прибился. Меня сначала комиссар хотел вернуть домой, но у него ничего не получилось, командир разрешил меня сыном полка признать. Эх, неохота опять на Зверя садиться, это действительно Зверь – пока меня с седла не уронит, не успокоится.

– У тебя горбушка хлеба найдется? Дай своему зверю и расслабься – я сам буду твоего жеребца объезжать.

Зверь, получив сухарь, в момент его проглотил и хитро стал поглядывать, надеясь получить еще. Я взял управление мальчишеским телом в свои руки, сделал несколько наклонов, потянулся. Мда! Придется заняться физухой.

«Что за физуха?» – прозвучал вопрос в моей голове и я так же мысленно ответил – «Слабоват ты, Пашка, нужно подтянуть твою физическую форму.»

Затем я птицей взлетел в седло, не воспользовавшись стременем. Видевшие это красноармейцы довольно загомонили, восхищенно показывая на меня своими пролетарскими пальцами. Я заставил Зверя подняться на дыбы, а затем я пришпорил и Зверь помчался вдоль бивуака красноармейцев, которые что-то готовили в котелках у костров.

Мужик лет сорока в кожанке погрозил мне пальцем – Пашка, ты что творишь? Смотри расшибешься!

Я залихватски свистнул и перевел коня с галопа на рысь, направив его к небольшому озеру. Переведя на шаг, я соскочил со Зверя и минут пять не спеша шел рядом, давая коню придти в себя. Наскоро раздевшись, я вошел в воду, разглядывая свое лицо в отражении. Увиденное меня успокоило – Судоплатов оказывается и в детстве был симпатичным пареньком, которому вполне подошла бы форма кадета.

Неожиданно я вспомнил о своей библиотеке и мне стало грустно: я тщательно отбирал каждую книгу. Сейчас бы почитать что нибудь из собрания Дюма. Я бы с удовольствием освежил в памяти «дАртаньяна и три мушкетера», хотя я ее знаю почти наизусть.

«Это просто чудо!» – Паша заглянул в мои воспоминания и его увлекла история о мушкетерах короля – Я тут пока почитаю, если я понадоблюсь, подумай обо мне!"

«Ты если хочешь можешь и кино посмотреть, чудесный фильм с прекрасными актерами»

В ответ я услышал лишь радостный возглас, когда пацан в моей памяти нашел сериал с Боярским в главной роли.

Тщательно выстирав свою одежду с помощью песка, я развесил ее сушиться. Наломав тростника, я завел Зверя в воду и тщательно помыл его самодельной мочалкой. Наплававшись до усталости мышц, я оделся в непросохшую одежду и одел седло. Вернувшись, я получил нагоняй от командира полка.

Константин Сергеевич сначала ругался как сапожник, затем успокоился – Паша, если ты будешь вести себя как ребенок, то я отдам тебя в детский приемник. Завтра мы будем в Екатеринославе, нам предстоит принять участие в его обороне. Прошу тебя, не лезь на рожон!

Я встал по стойке «смирно» – Слушаюсь, товарищ командир!

Когда командир отошел, ко мне с видом заговорщика подошел матрос – Сильно тебе влетело, Пашка? Ничего, Константин Сергеевич хоть и строг, но отходчив.

Кажется этого парня звать Федор? – Федя! Мы завтра в бой пойдем, а у меня даже ножика нет, чтобы от беляков отбиться. Выручай, а!

Матрос задумался, на его лице, покрытом веснушками, отобразилось раздумье. Затем Федор вздохнул и отлучился к своему вещмешку. Вернулся он со свертком, в который был аккуратно спрятан морской кортик.

– Владей! – Федор протянул мне подарок и я обнажил равноострый клинок длиной более тридцати сантиметров с рукоятью из слоновой кости. Ножны были украшены затейливыми узорами – Это мой трофей, я его у нашего бывшего командира корабля отобрал. Зверь был похлеще твоего жеребца! Чуть что не так, он норовил матросикам кулаком в лайковой перчатке в зубы заехать.

Заметив мой жадный взгляд, устремленный на его пистолет, матрос аж вцепился в кобуру – Не, малой, маузер я тебе не дам, он наградной! Сам товарищ Троцкий вручил! Если ты не будешь хвалиться, я тебе могу револьвер достать – у Самойленко лишний револьвер есть. Только давай договоримся: револьвер не игрушка и у меня из-за моей доброты не должно быть неприятностей!

Я кивнул – Договорились!

На этот раз матрос отсутствовал дольше, он принес потертую кобуру на таком же видавшем виды ремне. Из кобуры я достал Бульдог, который был слишком мал для этой кобуры, в которую вполне поместится наган. Скорее всего от нагана и была эта кобура. С другой стороны, я не мог носить этот револьвер в кармане, хотя именно для скрытого ношения и был создан этот карманный револьвер. Я проверил барабан – в нем были пять патронов. Маловато, но хоть что-то!

– Спасибо, Федор! Ты настоящий друг! Ты не поможешь раздобыть сыромятной кожи и несколько ремешков?

– Пойдем к шорнику, сам возьмешь что тебе нужно.

Дядька лет пятидесяти выслушал мои хотелки, посмотрел на мои рисунки на листе бумаги и задумался. Затем взял мой Бульдог и выкроил под него кобуру скрытого ношения, мастерски прошил все дратвой и закрепил ремни с пряжками – Держи, Пашка! Револьвер пусть в этой кабуре твоей хитрой пусть лежит, пока кожа не высохнет. Она как перчатка облегать револьвер будет. Нужно потом кожу маслом смазать, чтобы не трескалась!

Федор только головой крутил от удивления – Эт куда же ты такую кобуру присобачить хочешь? Уж больно ремешки короткие!

Я задрал штанину – На ногу вот сюда прикреплю и не один беляк не додумается здесь оружие искать. А еще бы мне вот это кортик на спину ремнями закрепить.

Шорник покачал головой – Тоже хочешь скрыть, что у тебя есть кинжал? Хитро!

Федор протянул – Да уж! Хитро придумал, придется при проверках подозрительных еще и по спине хлопать и просить штанины задрать.

– А еще и рукава проверять! Мне бы еще финку, я бы ее между локтем и кистью закрепил.

Шорник снисходительно улыбнулся – Есть у меня финский нож пукко, мне его отдали в счет выполненной мною работы. Держи, Пашка!

Я получил традиционный пуукко с долом, клинок прямой, небольшой длины, немного короче деревянной рукояти, примерно около десяти сантиметров, со сравнительно толстым обухом. Шорник сам закрепил ножны на моем предплечье и полюбовался на свою работу – А что, вроде хорошо вышло, носи и помни дядю Жору!

Я проверил как подаренная финка выходит из ножен и протянул по мужски руку. Шорник пожал ее и попытался скрыть улыбку в усах. В этот момент появился настоящий хозяин тела – Гриша, вот ведь повезло тебе: такие синемы удалось посмотреть, я сейчас первую серию посмотрел, а что это ты успел пока меня не было выцыганить? Ладно, позже покажешь, я ушел дальше фильму досматривать.

Я мысленно пожелал пацану успехов, фильмов я посмотрел много, будет чем заняться ребенку. Лишь бы в воспоминания о войне не влез.

Глава 2

Сегодня, двенадцатого июля одна тысяча девятьсот девятнадцатого года, под Екатеринославом в ночном бою против деникинцев погиб наш комиссар Арон Яковлевич Дагин. Честно говоря, я в душе к евреям отношусь с подозрением. Вот и в этом времени почему-то дети Израиля стали комиссарами, по непонятной мне причине евреи стараются в армии занять именно эту должность – главное чтобы язык был подвешен хорошо и рука не дрожала при расстреле взятых в плен врагов народа! Поэтому я не был расстроен его гибелью.

Едва помещаясь в выкопанном по моему предложению наспех окопчике, пулеметный расчет поддерживал огнем нашу роту, а я вот уже второй час я набивал патроны в пулеметные ленты – наш Максим был просто прожорлив, а возможно пулеметчик Митрофан не умел стрелять, экономя патроны. Митрофан предпочитал длинные очереди, большей частью стреляя в «молоко».

Когда нашего пулеметчика ранили в голову, я кивнул второму номеру на ящик из под снарядов – Семен, подтащи этот ящик, я за пулемет встану.

Семен, рабочий-токарь растерянно посмотрел на пулемет, однако кроме как подавать ленты на большее он был не способен – Ну что же, постреленок, посмотрим на что ты могешь!

Я поднялся на ящик и взялся обеими руками за ручки, попробовал как ствол пулемета поддается моим рукам. Затем я прикинул силу ветра и навел пулемет на выстрелы вражеского пулемета, который не давал нашим бойцам поднять головы. Нажав спусковой рычаг, я нащупал белогвардейского пулеметчика и через минуту тот замолчал. Затем пулемет опять начал поливать наши позиции, видно вместо убитого лег второй номер. Я опять короткими очередями уничтожил врага и стал бить по вспышкам винтовок белогвардейцев, постепенно уничтожая беляков одного за другим.

– Семен, ленту! – мой второй номер подал полную ленту и я зарядил ею свой Максим.

Я как снайпер заставил беляков прекратить огонь, деникинцы растерялись – они видели как пулемет красных уничтожает с ужасающей методичностью самых активных стрелков. На какое-то время у нас установилось затишье. Подошел командир полка и ошарашенно переводил взгляд то на меня, то на пулемет.

– Ты меня удивил, малец! Благодаря тебе мы можем передохнуть. А я то гадал, с какого перепугу Митрофан так ловко контру расстреливает! Федор, поди ка сюда! – комполка поманил к себе матроса, который метрах в двадцати заряжал магазин своей трехлинейки – Короче, Федя! Я тебя прикрепляю к пулеметному расчету, будешь вторым номером, а Семен вам ленты патронами будет снаряжать. За Пашку ты, Федя, лично отвечаешь! У нас в полку таких метких пулеметчиков больше и нет. Патронов и так не много, а они их расходуют без сожаления. Они видно считают – раз государственные, можно стрелять черт знает куды, только не во врага. С этого дня Пашка, ты первый номер пулеметного расчета!

Я несколько раз уничтожал желающих воспользоваться пулеметом с выбитым расчетом и вскоре белые не выдержали моего убийственного огня и отступили метров на двести. Я толкнул матроса – Готовься, Федя! Мы с тобой за тем деникинским пулеметом поползем. Надеюсь по пластунски тебя учили передвигаться?

Федор приподнялся и тут же упал, но по нему никто не стрелял – Я сам схожу за пулеметом, ты тут нужнее – если меня обнаружат, отсечешь их очередями!

Федор оставил винтовку и достал свой маузер, соединив кобуру с пистолетом. Закуси в губами ленточки, Федор пополз вперед, временами останавливаясь и высматривая возможную опасность. Ему удалось добраться до пулемета, оставленного деникинцами и Федор потянул его в нашу сторону, прихватив еще три винтовки, которые он тащил за ремни. А найденные две пулеметные ленты, набитые патронами, Федор повесил себе на шею. Беляки заметили движение и открыли огонь из винтовок, перебежками пытаясь вернуться на оставленные позиции. Я тут же прошелся из пулемета по стрелявшим, которых после пары коротких очередей стало меньше почти в два раза. Беляки усилили обстрел, к перестрелке присоединялись все больше и больше солдат добровольческой армии и мне пришлось стрелять длинными очередями, не давая белым прицелиться и перегруппироваться.

Когда Федор вернулся, беляки поняли, что остались с носом и прекратили стрельбу. Опять нас навестил комполка – Что у вас за стрельба?

Федор гордо указал на трофей – Мы с Пашей покумекали и решили беляков лишить пулемета. Пашка просто красава – не давал белым голову поднять, я с ним в разведку хоть сейчас готов пойти!

Комполка как родную жену погладил пулемет – Я вас к наградам обоих представлю! Молодцы, Герои!

Утром мы подсчитали свои потери – убитыми и тяжело-раненными полк потерял почти две сотни человек. Я подошел к командиру полка и негромко произнес – Товарищ командир, если нам сейчас не вырыть окопы, через сутки будет еще больше потерь. Земля здесь с песком, копать будет легко.

Константин Сергеевич кивнул – Мое упущение, признаю! Седлай своего Зверя и отвези письмо в штаб, может выделят нам лопаты.

Я кивнул, дождался, пока письмо будет готово и с пакетом бодро поспешил в наш тыл, где вместе с кашеварами обретался и мой Зверь. По дороге встретил нашего кузнеца, который задумчиво рассматривал пару игольчатых штыков, у которых отсутствовало крепление на ствол винтовки.

– Дядька Парамон! Над чем думу думаешь?

– А, это ты постреленыш! Да вот соображаю как эти обломки можно в дело пустить.

– Дядька Парамон, я уже сообразил! Отдай мне, я из них метательные иглы сделаю.

Кузнец протянул мне обломки и сомнительно вздернул бровь – И что же ты придумал?

Я взялся за острие и практически не целясь бросил иглу в ствол дерева. Затем швырнул вторую, которая вонзилась рядом с первой – Надо только рукояти шнуром каким обмотать!

– Забирай! – махнул рукой кузнец и достал из своего кармана моток шнура – вот завалялся у меня, бери, Пашка!

Я оседлал Зверя и через двадцать минут достиг здания штаба. Часовой вызвал начальника охраны и тот, забрав пакет, крикнул часовому – Петров! Накорми парнишку. – затем повернулся ко мне – Жди тут!

Часовой повздыхав для вида, принес кусман каравая, три вареные картофелины и открытую банку тушенки, запасы которой были сделаны еще в первую мировую. Я быстро схарчил все, что Бог послал и, намотав на свои иглы шнурок, начал тренировать свое тело, доводя до автоматизма при броске игл в столб, на котором в разные стороны были протянуты провода, пучок которых заходил в здание штаба. Набив руку с постепенным увеличением расстояния, я принялся метать сразу с обеих рук одновременно. На мои трюки собрались поглазеть все бездельники, отиравшиеся во дворе. Даже часовой, поднялся на крыльцо, чтобы видеть мои фокусы с убийственными иглами.

На крыльцо, оттолкнув зазевавшегося часового, выскочил незнакомый командир с шашкой на боку и с кобурой маузера на ремне через плечо – Судоплатов здесь? А это еще что такое? – командир заметил мое представление и направился в мою сторону. Я же, услышав свою фамилию после последнего броска игл, развернулся и доложился – Красноармеец Павел Судоплатов!

Затянутый в кожу командир как какое-то чудо обошел меня и перевел взгляд на иглы, которые я в последний раз бросил с двадцати метров, я невольно поправил ремень, на котором висели мой кортик и пустая кобура от нагана. – Хорош, сорванец! А я то думал, твой комполка заливает про хлопца, который из пулемета с сотню беляков побил и организовал сбор трофеев, в том числе рабочего пулемета Максим! Я командир конной бригады Виталий Маркович Примаков. Вот только что же твоя кобура пустая? Непорядок, красноармеец! Следуй за мной, Судоплатов!

В здании штаба люди постоянно куда-то спешили, создавая вид активной деятельности. Примаков провел меня в большую комнату, за столом заседали несколько командиров, курившие как паравозы. Во главе сидел брюнет лет двадцати четырех с бородкой и усами

– Вот, товарищ комдив, тот самый Павел Судоплатов, которого комполка, сформированного из рабочих Мелитополя представил к награде! Выхожу во двор, а этот малец ловко так в столб игольчатые штыки метает!

Комдив вышел из-зо стола и подошел ко мне, протянув свою руку для рукопожатия – Николай Александрович Щорс!

Я пожал руку легендарного полководца и вспомнил, что в августе этого года он погибнет при странных обстоятельствах – Красноармеец Павел Судоплатов!

Комдив протянул руку и в нее его ординарец вложил орден Красное Знамя на розетке из кумача. Прикрепив орден к моему пиджаку, Щорс взлохматил мне волосы, а я набрался наглости и сказал – Служу трудовому народу! Товарищ комдив! Прошу вас взять меня к себе своим порученцем. Я смогу, одев лохмотья, пройти даже через расположения белых и вовремя передать донесение попавшей в окружение части Красной армии! Помимо пулемета я также метко стреляю из всего, что может стрелять. А мой возраст не помеха – этот недостаток со временем пройдет! И опять же благодаря своему возрасту я вполне могу провести разведку позиций деникинцев.

Щорс расхохотался – Хорошо! Быть по твоему! Хорошего пулеметчика еще в твоем полку подыщут, а вот хорошего лазутчика для разведки дивизии найти проблемно. Мой ординарец тебя поставит на довольствие и подготовит приказ на зачисление в сорок четвертую стрелковую дивизию, твой комполка просил лопаты, я уже приказал выделить вашему полку достаточное количество шанцевого инструмента. Окопы решили отрыть?

– Так точно! Без окопов полк несет большие потери.

Щорс поморщился – Странно, что комендант города об этом не подумал заранее, готовясь к обороне. Олег! направь коменданту приказ организовать копку окопов! – ординарец кивнул.

Один из командиров, присутствующий на заседании, брезгливо посмотрел на Щорса и процедил – Ничего удивительного в этом нет! Даже в вашей дивизии нет порядка, товарищ комдив! Ваш Богунский полк почти полностью состоит из контрреволюционеров. B частях вашей дивизии антисемитизм, бандитизм и пьянство. А я помню, как партизаны из вашего бывшего Семеновского партизанского отряда в начале прошлого года подняли мятеж в полку, намереваясь перебежать к гетману на Украину и его немцам. Пришлось вам из пулеметов измену выкашивать сотнями человек. Мало того, что ваш командный состав не соответствует назначению, многим из них место в тюрьме, так еще и ребенка готовы послать на верную смерть!

Щорс резко обернулся и не повышая голоса ответил – Товарищ Аралов! Вам не надоело писать на меня пасквили товарищу Троцкому? Вам как члену Революционно-Военного Совета Двенадцатой Армии не подобает вести себя как доносчику, вместо того, чтобы пригласить меня в штаб Армии и там предъявить свои претензии, вы предпочитаете подлым образом писать клевету, опасаясь моего разоблачения ваших наветов. Год назад вас назначили руководить вновь образованным Регистрационным управлением Полевого штаба Реввоенсовета Республики для создания в войсках профессиональной разведки и вы вместо своей работы переключились на политическую работу в войсках, переложив организацию военной разведки на своих заместителей! Это вы враг, Семен Иванович! Ради показушности перед руководством вы красиво болтали на митингах, пустив создание разведки на самотек! А результат вот он – мы ни хрена не знаем толком ничего о своем противнике.

– Ну знаете! Я это так не оставлю! – Аралов красный от гнева выскочил из помещения, громко хлопнув дверью.

Щорс покачался с пяток на носки, сплетя пальцы рук за спиной до побеления и кивнул на чуть полноватого, крепкого в теле командира – Тебе как моему порученцу следует знать тех, кому ты будешь доставлять приказы. Это мой командир Таращанского полка Василий Назарович Боженко! А вот это – мой командир Первого Червоно-казачьего кавалерийского полка Виталий Маркович Примаков.

Внимательный взгляд и Примаков в лихо сдвинутой назад папахе затушил папиросу и пожал мне руку – Рад видеть в рядах Красной Армии такого молодца, как ты!

Я скосил глаза на свой орден и вскинув ладонь к голове отчеканил – Товарищ комдив, разрешите попрощаться со своим полком!

Щорс прищурившись и улыбаясь как то по-новому на меня посмотрел – У нас не царская армия, не нужно так тянуться.

Я посмел возразить – А вот тут вы не правы, товарищ комдив! – переговаривающиеся командиры после моей реплики замолчали, внимательно переводя взгляды с меня на охреневшего Щорса, его ординарец хотел было встрять, но я добавил – Любая армия требует жесткой дисциплины, без нее партизанщина какая-то получится. Красноармейцы ни в коей мере не должны панибратски обращаться к своим командирам, впрочем и те должны держать дистанцию и не панибратствовать с подчиненными – это не принесет ничего хорошего, так ведь подчиненные могут попробовать приказ командира не воспринять всерьез. Извините, можно идти?

– Иди, Судоплатов! – Щорс повернулся к ординарцу – помоги мальцу, нам скоро предстоит передислокация!

Я, заметив, что ординарец вышел за мной, обратился к нему – Олег! У нас в полку есть матрос Семенчук, именно он пулемет приволок, помоги с его переводом в штаб в охрану комдива. Семенчука товарищ Троцкий наградное оружие вручил!

– Такой боевой матрос? Хорошо, давай его данные, я подготовлю приказ, думаю комдив против не будет. Паша, запомни, у тебя на прощание немного времени – через пару часов наша дивизия отправится на вокзал грузиться в эшелон. Погодь, я приказ оформлю на твоего второго Героя.

Мое появление в полку с орденом на груди вызвало паломничество бойцов, которые хотели прикоснуться к редкой еще награде. В основном орденами могли похвастаться лишь командиры. Приказы о переводе меня и Федора в распоряжение комдива сорок четвертой дивизии опечалило всех, особенно конечно расставание со мной, воспитанником полка. Каждый красноармеец пытался мне что-нибудь подарить: кусок сахару, банку тушенки, перочинный нож, самодельную зажигалку, новенький офицерский наган, а комполка мне протянул бинокль – Трофейный, сняли с беляков, которых ты уничтожил!

Наш шорник подарил мне новую кобуру под подаренный наган. Мой вещмешок раздулся до размеров, когда его затянуть было уже проблема. Командир моего батальона торжественно передал мне самую легкую винтовку этого времени Ли-Энфилд с закрепленным оптическим прицелом – Лучшему стрелку нашего батальона на память! Надеюсь, ты сможешь с помощью этой английской винтовки перебить как можно больше деникинцев! А чтобы тебе не мучаться с поиском патронов, эти пять подсумков набиты под завязку. И Зверя конечно оставь себе, он к тебе привык,

Я с благодарностью принял подарок, весом винтарь был около четырех килограммов. При моем росте сто шестьдесят сантиметров винтовка была короче меня где то на полметра.

В штаб я возвращался верхом, а Федор шагал рядом. Вещмешок с подарунками с трудом закрепили на седле и Зверь недовольно косил на него своим взглядом. В штабе почти никого не осталось – штабисты уже загрузились в свои вагоны и во дворе одиноко скучал ординарец Щорса – Ну наконец-то! Тебя только за смертью посылать.