сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)
- Может, пешком вместе сходим в Пронино? - предложил я.- Я тебе помогу покупки нести.
- Не, подмоги не треба… И вообще никакой помощи мне теперь не надо. Ты, Пауль, можешь прекратить свое шефство надо мной в смысле грамматики. Окунусь на второй год - не беда, потом наверстаю. У меня теперь впереди вагон времени. И даже не вагон, а черт знает сколько составов.
В этот момент из окна выглянула тетя Лира.
- Павлик, в одиннадцать вечера приходи! Никуда не пропадай смотри! Будем отмечать!
- Но почему в такое позднее время? - удивился я.
- Раньше нельзя. Вдруг соседи зайдут или кто. А в одиннадцать все уже спят в поселке.
XX
В назначенный час я постучался в дверь Бываевых. Послышались осторожные шаги. Тетя Лира наигранно сонным голосом, не отодвигая засова, тихо спросила:
- Кто там? Мы уже спать легли.
Я назвался, и она сразу впустила меня. Потом выглянула за дверь и, убедившись, что никого поблизости нет, что никто не видел моего прихода, снова закрыла ее на засов.
В комнате глазам моим предстал Стол. На нем стояло несколько бутылок шампанского, а посередке красовался торт. Стеклянные вазочки были заполнены конфетами "Каракум", "Белочка", "Элегия" и "Муза". Остальная поверхность скатерти была буквально вымощена тарелками и тарелочками со всякой снедью. Тут хватило бы на десятерых, а нас было только четверо, не считая Хлюпика. Песик с голубым бантом на шее - по случаю праздника - важно возлежал на сундуке. Он был уже сыт по горло.
- Богато!- сказал я, садясь за стол.- Чего только нет! Даже кальмары в банке!
- Икры нет, Павлик,- с лицемерно хозяйской скромностью посетовала тетя Лира.- Икры, вот чего нам не хватает.
- И до икры доживем! Главное теперь - не теряться! - бодро изрек дядя Филя и, подмигнув супруге, принялся открывать шампанское.
Но дело не пошло - всю жизнь он имел дело с иной укупоркой. За бутылку взялся Валик. Он долго возился, наконец пробка выстрелила в стену и рикошетировала в Хлюпика. Тот презрительно поморщился.
- Так жили миллионеры!- воскликнул Валентин, разливая вино в стаканы.Ведь мы теперь миллионеры!
- Ну, чокнемся за вечное здоровье! - провозгласил дядя Филя.- Чур, до дна.
Мы сдвинули стаканы, выпили. Дядя Филя крякнул, но кряк получился какой-то неубедительный.
- Градусенков мало,- буркнул он, наливая себе по второй.
- Смотри, дедуля, не надерись. Шампанское - опасное вино,- полушутя предупредил Валик, откупоривая новую бутылку.
- Не указывай! Молод, чтоб учить меня!
- Сейчас молод, а через тысячелетье мы с тобой почти уравняемся,отпарировал Валентин.- Тебе будет тысяча пятьдесят девять, а мне - тысяча восемнадцать.
- А ведь верно! Вот это да - уравняемся! - изумленно произнес дядя Филя и, опережая остальных, опрокинул в себя очередной стакан.
Тетя Лира пила и ела молча, ошеломленная значительностью события. И вдруг заплакала, стала жаловаться сквозь слезы:
- Поздно лекарство это пришло… Молодости-то через него не вернуть, всю жизнь вековечную старенькой прохожу…
- Веселья мало! - закричал захмелевший дядя Филя.- Заведу-ка я свои пластиночки.
Когда-то, работая в пункте по скупке утиля, он отобрал несколько заигранных, но совершенно целых пластинок. Он очень берег их. И вот теперь включил электропроигрыватель, поставил на него диск. Игла долго вслепую брела по какому-то шумному темному коридору. Наконец выделилась мелодия, прорезался голос певца: "Ночью, ночью в знойной Аргентине…"
- И в Аргентине побываем! Не унывай, Ларка! - воскликнул Филимон Федорович.
- Теперь это вполне реально,- подтвердил Валик.- Аргентина от нас не уйдет.
- Бомбоубежище надо копать - вот что надо в первую очередь! - испуганно объявила тетя Лира. Довоенная пластинка напомнила ей войну.
- Права ты, умница моя! - умиленно согласился дядя Филя.- Оно, конечно, войны, может, и не будет,- а мы в бомбоубежище нашем картошку хранить будем. Нам теперь хозяйство с умом вести надо! С умом!
Человек был наг рожден, Жил без интереса,А теперь он награжден Радостью прогресса!
Тем временем Валик выдвинул ящик комода и, покопавшись там, вытащил отрез холста и похоронные туфли тети Лиры. Обмотавшись холстиной и переобувшись в эти самые тапочки, он принялся отплясывать нечто вроде шейка. Картонная подошва от левой туфли сразу оторвалась, а он знай пляшет.
- Ой, озорник! - захохотала тетя Лира.- Гляди, совсем стопчешь!
- Тебе, бабуля, эти шлепанцы теперь ни к чему! Теперь ты миллионерша! - крикнул Валентин, убыстряя темп. Хлюпик спрыгнул с сундука и с лаем стал прыгать вокруг танцора. И вдруг, поджав хвост, забился под стол, умолк.
- А может, зря мы микстуру эту приняли,- высказалась тетя Лира.- Жили бы, как все, и померли бы, как все… Грех мы перед людьми на души взяли.
И она снова заплакала. Но потом начала смеяться. Она была уже сильно под хмельком. Вскоре я незаметно покинул пир, пошел во времянку и там уснул. И приснился мне сон. На этот раз в нем архитектуры почти и не было.
Погожим летним днем иду я по родной Большой Зелениной. Иду просто так, прогуливаюсь в порядке самообслуживания. Шагаю скромно, глаз на девушек не пялю, размышляю о чем-то умозрительном. Но невольно замечаю, как встречные прохожие оживляются при виде меня, как неожиданная радость озаряет их лица. А те, которые по двое идут, начинают перешептываться: "Это сам Глобальный! И ведь ничуть не гордый, совсем не кичится своей кипучей славой!" Мамаша какая-то симпатичная шепчет своей дочке: "Люся, запомни этот текущий момент на всю жизнь: перед нами - сам Глобальный!" Вдруг, завизжав тормозами, останавливается белая свадебная "Волга" - с лентами, с двумя кольцами на крыше. Жених в аккуратном костюме, невеста в нейлоновой фате выскакивают, кидаются ко мне, объятые счастливой паникой: "Благословите нас, Глобальный!" Я благородно, без сексуального подтекста, одариваю обаятельную невесту культурным братским поцелуем.
Все проспекты и бездорожья, Все луга, и поля, и лес, Вся природа - твое подножье, Ты - царица земных чудес!
Осчастливленная пара едет дальше, а я, под аккомпанемент восторженных шепотов и возгласов, вступаю на мост - и вдруг я на Крестовском острове, на стадионе. Там уже минут двадцать идет футбольный матч "Зенит" - киевское "Динамо". Все скамьи заняты, утрамбованы болельщиками; не то что яблоку - маковому зернышку упасть некуда. Но билетерша узнает меня: "О, нет меры счастью! Нас посетил Глобальный!" Она ведет меня на трибуну, спрессованные болельщики размыкаются, выделяют мне место. Я сажусь и спрашиваю соседей, какой счет. "Два один в пользу "Зенита"!" - торопливо хором отвечают мне. "Это хорошо!" - говорю я. По рядам проносится шепот: "Это он! Сам Глобальный! Он сказал: "Это хорошо!" Радость-то для нас какая!" Теперь сто две тысячи зрителей смотрят уже не на футбольное поле, а на меня. Раздается бешеный гром аплодисментов, футболисты в недоумении: они сначала подумали, что это им за что-то хлопают. Но вот и до них дошло-доехало, кто здесь сегодня виновник торжества. Они прерывают игру - тут уж не до мяча - и присоединяются к аплодирующим. "Хо-тим сти-хов! Хо-тим сти-хов!" - начинает скандировать весь стадион. Вратари соревновавшихся команд покидают свои посты, идут ко мне, под руки выводят меня на середину поля. "Прочтите что-нибудь оптимистическое! " - шепчет мне на ухо один из голкиперов. В благоговейной тишине слышится мой голос, звучат проникновенные строки:
Бык больше не пойдет на луг, В быка добавлен перец, лук…
Я ем убитого быка - Ведь я еще живой пока!
И вдруг нет футбольного поля, нет стадиона. Я стою на невысоком беломраморном пьедестале посреди огромной площади, обрамленной модерновыми высотными зданиями. Я стою на пьедестале -но я не статуя: этот постамент воздвигли мне при жизни моей. По выходным я прихожу сюда, чтобы лично общаться с почитателями моего таланта. Площадь кишит народом. Здесь и мои современники по перу, я классики всех времен и народов, и читатели изо всех стран и континентов. У каждого в руке - книга моих стихов. Сегодня я даю автографы. Подходит Пушкин, протягивает мне свежее издание моих стихов и поэм. "Великому - от равного",- делаю я уважительную надпись на титульном листе и расписываюсь. Александр Сергеевич очень доволен, улыбается. Потом еще некоторым отечественным классикам даю надписи, но этим уже построже. Вдруг подкатывается ко мне изящная экскурсоводица. У нее слезная мольба: хочет, чтобы я обслужил вне очереди группу интуристов, которые явились в Ленинград специально для того, чтобы заиметь моя автографы. "Что ж, если широкая публика не возражает, я согласен",отвечаю я. Иностранные гости выстраиваются в отдельную очередь, и я даю свои автографы Гомеру, Данте, Шекспиру и некоторым другим. Затем произношу для них краткий спич, в котором призываю их повышать качественность творческой продукции, не жалея на то труда, времени и даже жизни - одним словом, работать на совесть.
Не выполнив плана по ловле мышей, К русалкам отправился кот,И ветер, рыдая среди камышей, Поэта к работе зовет!
Интуристы, тайком утирая слезы, садятся в комфортабельный автобус и уезжают, а я продолжаю подписывать свои книги читателям. Тут вижу - Шефнер ко мне подходит. Старый уже, в очках. И притом - под градусом. Видать, из зависти выпил. "Перешиб я вас, Вадим Сергеевич! Ох как перешиб! - говорю ему.- Автограф-то дам, рука не отсохнет, но на близкое знакомство не напрашивайтесь".
Человек ты, или ангел, Или нильский крокодил - Мне плевать, в каком ты ранге, Лишь бы в гости не ходил.
XXI
Проснулся я не потому, что выспался, а от головной боли. С тоской подумал, что нужно одеваться, и вдруг обнаружил, что лежу на раскладухе одетым. Тогда я перевернулся на другой бок, лицом к стене. Вставать не хотелось.
На правах живого классика Подремлю еще полчасика; На правах живого гения Буду спать без пробуждения.
Потом мне пить очень захотелось. Я поднялся, направился к дому Бываевых.
Валентин сидел на крыльце, крутил транзистор. Какая-то похожая на икоту музыка выдавливалась из черного ящичка. Глаза у Валика были осоловелые.
- Начинаются дни золотые, начинаются будни миллионеров! - объявил он.Бабуля спит без задних, перебрала малость. А у дедули сильный перебор, он ведь вчера и водки втихаря хватил. Сейчас он приземлился у исторической ямы, харч в нее мечет… Надо бы проверить, как у него там дела.
Мы направились к двум березам. Дядя Филя лежал, свесив голову в яму. Он дергался и стонал. Его рвало.
Звук ножниц и ножей Ты слышишь в слове "жисть".
Чтоб не было хужей - Ты с водкой раздружись!
Мы пошли обратно, к дому. Сели на крыльцо, и Валик, выключив транзистор, спросил меня:
- О чем призадумался, Пауль? О планах на будущее в разрезе миллионнолетней жизни?
- Тут есть о чем призадуматься,- ответил я.- Например, о взаимоотношениях с некоторыми людьми.
- Это ты об Эле? - с ехидной догадливостью подхватил Валик.- Бессмертный жених и смертная невеста.
- Ну, какие мы жених и невеста…
- Это я так сказал, с бухты-барахты. Но прошлым летом ты к ней очень клеился… Знаешь, если бы я любил какую-нибудь девушку по-настоящему, я бы этого инопланетного зелья пить не стал. Но я еще ни в одну не влюбился. Мне просто с ними везет. Сплошная инфляция.
Действительно, с девушками Валентину везло. Я только не мог понять, чего хорошего они в нем находят.
Через полчаса, напившись чаю, с посвежевшей головой вышел я из дому и направился в сторону Ново-Ольховки. И как-то незаметно для самого себя дошел до дачи, где жила Эла. Она оказались дома.
- Почему ты не пришел вчера на Господскую горку? - спросила она.
- Я думал - ты не придешь,- неуверенно выдавил я из себя.
- Ладно, давай зачеркнем распри и раздоры. Пойдем бродить.
Мы вышли на улицу, потом свернули на полевую дорогу, потом пошли в лес. Долго шагали молча: я из-за того, что с мыслями собраться не мог, а Эла, наверно, просто потому, что не хотела нарушать лесную тишину. Затем у нас прорезался серьезный разговор.
Э л а. Не пора ли прервать молчание?
Я. Хочешь, я задам тебе психологический тест в виде сказки?
Э л а. Вычитал где-нибудь? Теперь кругом тесты и тесты… Ну, я согласна.
Я. В одном королевстве жил престарелый король и с ним - королева. Это были неплохие люди. Все в их жизни шло в общем-то нормально, но их угнетало сознание, что каждый день, даже удачный, приближает их к смерти. Придворный главврач пичкал их всякими лекарствами для продления жизни, но они отлично понимали, что когда-нибудь их все равно обуют в белые тапочки. Но вот однажды королевская чета в сопровождении наследного принца и большой свиты отправилась в дальний лес на охоту…
Э л а. Поймала! Сперва ты сказал, что они неплохие люди, а теперь говоришь - отправились на охоту. Хорошие люди не станут охотиться для собственного удовольствия.
Я. Конечно, любительская охота - это разрешенный законом садизм.
У двуногого двустволка, Он убьет и лань, и волка, Он убьет любую птицу, Чтоб не смела шевелиться.
Но сами король с королевой этим делом не занимались, это их челядь стреляла в зверей. А королевской чете это был просто предлог для верховой прогулки. И вот в лесу они вместе с наследным принцем незаметно отделились от свиты, чтобы побеседовать о своих династических делах. Постепенно кони завезли их в глухую чащобу. Они очутились на полянке, где стояла ветхая избушка. Из нее вышел старый мудрый кудесник…
Э л а. Любимец богов?
Я. Может - богов, а может - наоборот. Этот колдун заявил королю и королеве: "Вы явились как раз вовремя. Ваши тайные желания будут исполнены. У меня имеется в наличии пять волшебных яблок. Они доставлены мне с неба. Живое существо, съевшее яблоко, становится бессмертным. Вот вам эти фрукты - их надо съесть не позже получаса, иначе они не окажут действия". И тогда король, королева и принц немедленно слопали по яблоку. Четвертое королева скормила своему любимому коню.
Э л а. А пятое?
Я. Пятое король хотел дать своему коню. Но в этот миг на поляну вышел один молодой поселянин. Он спешил в одно лесное селение к своей невесте. Вернее сказать, она еще не была его невестой, но он, как в старину говорили, ухаживал за ней и собирался предложить ей руку и сердце. Пятое яблоко было вручено ему. Он не мог долго раздумывать, он его съел - и обессмертился. Все.
Э л а. Довольно-таки мутная байка.
Я. Тест заключается в том, что испытуемый должен продолжить эту историю и дать оценку каждому действующему лицу. Кто здесь выиграл и кто проиграл?
Э л а. Кудесник себе не взял яблока. Значит, он мог обессмертиться - и не захотел?
Я. Да, выходит, что так. Но это лежит за пределами теста, это к делу не относится.
Э л а. Нет, относится! Он был мудрый, а яблока себе не взял. Значит, он знал, что яблоки эти никому не принесут счастья.
Я. Но ведь бессмертие - это уже само по себе счастье!
Э л а. Нет! Бессмертны должны быть или все люди на свете, или никто на свете. Я бы вовсе не хотела быть бессмертной, зная, что все кругом смертны. Мне было бы просто стыдно и неприятно… И потом - ты помнишь этих несчастных вечных людей у Свифта… Струдберги, что ли?..
Я. Но у него они не по своей воле…
Э л а. А когда по своей воле, как эти твои дурацкие короли и королевы и всякие там принцы,- это еще хуже. Ведь никакие царства не вечны, и их в конце концов прогонят с престола и даже без пенсии. А принц, из-за того что его родители бессмертны, никогда не вступит на престол. И выиграл во всей этой истории один только конь. Да и то… Ведь это только люди знают заранее, что они умрут. Коню его бессмертие - не в коня корм.
Я. Постой, а об этом поселянине ты ничего не сказала. Он ведь тоже обессмертился.
Э л а. Ты говоришь, он знал, что яблоко это необыкновенное?
Я. Вообще-то ему сказали… Но у него не было времени на размышления.
Э л а. А когда он начал жевать это яблоко, он не подумал, что невеста его останется смертной? Что он будет все такой же, а она будет стареть у него на глазах?! Хорош гусь!
Я. Я же тебе говорю, что все очень быстро произошло. Уже потом до него дошло, что он, может быть, не очень-то хорошо поступил по отношению к ней.
Э л а. Он поступил как подонок! Это даже хуже, чем измена с другой женщиной. То измена по любви или по легкомыслию, а это просто измена, предательство… Но хватит этих тестов. Ты скажи мне, что с тобой-то творится? Ты в чем-то изменился, а в чем - не пойму.
Но что я мог сказать ей после этого разговора? Я перевел беседу на какую-то мелкую тему. Эла, ожидая чего-то более серьезного, обиделась, замолчала.
Есть молчание согласья, Праздничная тишина; Есть молчанье поопасней, Есть молчание - война.
С этого дня трещинка отчуждения возникла между нами - и все ширилась, ширилась…
XXII
