Текст книги "Дороги вглубь"

Автор книги: Вадим Охотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Я вас не совсем понимаю...

– Что ж тут непонятного? Разве не ясно для всех, что ваша подземно-движущаяся машина значительно снизит роль шахтного бура! Разве это неверно? Ваша машина сможет проделывать широкое отверстие в земле под любым углом. Так кому же, спрашивается, будет нужен шахтный бур? Конечно, жаль Трубнина, – продолжал Цесарский со вздохом, – он очень много работал над ним... Ну, да это ничего. Дело прежде всего.

– Я не согласен с вами.

– Теперь между вами и Трубниным возникнет соперничество, – продолжал Цесарский, не обратив внимания на замечание Крымова.

– Почему соперничество? – удивленно сказал Олег Николаевич.

Его покоробило от того, что он услышал. Ему показалось, что перед ним сидит не Модест Никандрович, доброжелательно настроенный ко всем человек, а кто-то другой.

Однако Цесарский, быстро спохватившись, заговорил проникновенным голосом:

– Трубнин хотя и сухой, но удивительно милый человек. Его надо знать по-настоящему, чтобы оценить как следует...

– Модест Никандрович, как у вас дела с подземным звуколокатором? проговорил Крымов, стараясь таким образом переменить тему.

– Понимаю, понимаю! – встрепенулся Цесарский. – Теперь, можно сказать, звуколокатор интересует вас уже непосредственно. Вам придется его устанавливать в своей подземной лодке. Так, так...

– Ну, до этого еще далеко. Меня просто интересует ваша работа.

– Пока ничем не могу вас порадовать... – вздохнул Цесарский. – Вот Косте хорошо известно, какие трудности приходится преодолевать. Меня бесит страшная неповоротливость нашего материально-хозяйственного отдела. До сих пор не могут получить из-за границы прибора для измерения напряженности поля ультразвуковых волн. Два месяца тому назад заказал! Это просто возмутительно!

– Модест Никандрович! Ведь подобный прибор, построенный по вашим чертежам, работал неплохо. Он, конечно, еще не закончен, ему не придан производственный вид, но сделать это можно было бы поручить Павлу Павловичу или кому-нибудь другому, – вмешался в разговор Уточкин.

– Вы вечно шутите, Костя! – ответил Цесарский улыбаясь.

– Подземная звуколокация такая замечательная вещь... – задумчиво промолвил Крымов. – Нужно, чтобы она вошла в жизнь как можно скорее. За чем все-таки остановка, Модест Никандрович? Неужели только за каким-то заграничным измерительным прибором?

Цесарский выпрямился, лицо его приняло серьезное выражение, он заговорил немного торжественно.

– Я не выпущу из стен лаборатории своего прибора до тех пор, пока не буду уверен в том, что он совершенен. У меня имеется имя... имя строителя прибора "ЦС-37". Я заработал его упорным трудом и не хочу терять.

– Неужели кто-либо может отнять у вас прежние заслуги? – удивился Крымов.

– Э-э-э!.. Уверяю вас, отношение к человеку может измениться, если он выпустит в свет вместо хорошего прибора какую-нибудь дрянь. И прежняя слава забудется! Признанный специалист может тысячу лет ничего не делать, и все-таки он будет признанным. Но стоит ему только сделать неудовлетворительный прибор или даже прибор среднего качества, все прежнее забудется, судить о нем будут по последнему его творению. Разве это не верно?

– Вы что-то не то говорите! – возразил Крымов. – По-вашему, выходит, что лучше ничего не делать и не идти на технический риск, так как в случае неудачи можно потерять прежнюю славу.

– Нет, нет! – заволновался Цесарский. – Вы не совсем правильно меня поняли... Конечно, работать нужно, но делать это следует так, чтобы новая работа получилась лучше старой. Разве в этом есть что-либо плохое? Кстати... небрежно добавил он, разворачивая номер заграничного журнала. – Посмотрите перевод моей статьи об измерителе напряженности поля ультразвуковых волн... Перепечатали то, что было опубликовано мною еще в прошлом году в нашем журнале.

– Насколько я понимаю, речь идет о приборе, которого вам сейчас не хватает для успешной работы над подземным радиолокатором? – спросил Крымов, разглядывая чертежи.

– Совершенно верно. Такой прибор я построил... Он работал, но, как я уже говорил вам, совершенно неудовлетворительно! Он где-то валяется у нас в лаборатории. И зачем они перепечатали мою статью, не приложу ума... Ведь за границей уже выпущен подобный прибор. По-видимому, он работает по другому принципу! Помните, Костя, я показывал вам рекламное сообщение? Вы еще ходили в отдел снабжения с моим поручением насчет выписки этого прибора. И вот до сих пор его нет!..

– Модест Никандрович! А почему вы не довели разработку своего прибора до конца?

– Да знаете, прибор-то, в сущности, мелочь! Больших проблем он не решает.

– Но за границей, как видите, с этим не посчитались и прибор, подобный вашему, сделали! Теперь вы выписываете его из-за границы. Немного странно...

Крымов не мог заметить, как по лицу Цесарского, плохо освещенному настольной лампой, пробежала легкая дрожь.

– Что?.. – прошептал он.

– Ну, вы сами подумайте, – продолжал Крымов. – Работа еще не закончена, а вы торопитесь с ее публикацией. Для чего это? Мне кажется, время, потраченное на статью, лучше было бы употребить на доработку прибора...

Цесарский поднялся с кресла.

– Я, пожалуй, пойду... – тихо сказал он. – Вы, Олег Николаевич, нездоровы, и вам нельзя волноваться. А мы тут начинаем спорить... Это нехорошо. Уверяю, я нисколько на вас не обиделся! И не думайте об этом! Лежите, отдыхайте, поправляйтесь как можно скорее, а позже мы, если только у вас появится желание, вернемся к этому разговору... Так я пойду. Всего наилучшего!

– До свиданья, Модест Никандрович. Не сердитесь на меня... – проговорил Крымов, закрывая глаза.

Цесарский осторожно, почти на цыпочках, вышел из комнаты.

– Обиделся... – прошептал Крымов.

– Ну и пусть себе! – ответил Костя.

– Нет, Костя, так рассуждать нельзя, – продолжал Крымов, приподнявшись на подушке. – Обидеть и рассердить человека проще всего. А вот доказать ему, что он не прав, что ошибается, – это дело более сложное. Я ведь не собираюсь его защищать.

– Не надо, Олег Николаевич, думать о нем. Вам действительно вредно волноваться... – забеспокоился Уточкин.

– Нет, Костя... Тут не волноваться нельзя. Цесарский глубоко ошибается.

Крымов в изнеможении опустил голову на подушку. Его лицо горело: видимо, поднялась температура.

В дверь постучали.

На пороге появились Батя и Ермолов.

– Эге-ге! – воскликнул Батя, приближаясь к постели больного. – А говорили – пустяк... На человеке лица нет!

Крымов открыл глаза.

– Лежите, лежите... – забеспокоился Батя. – Мы на одну минутку... Хотели порадовать вас новостью, да, видно, придется отложить... Давно был врач? обретался он к Косте.

– Часа три назад.

– Ко мне приходил Цесарский... – заговорил Крымов. – Помочь бы ему надо, Иван Михайлович! Не ладится у него с работой... и вообще заблудился он как-то...

– Знаю, знаю... Все знаю! Конечно, поможем. Он что – жаловался?

– Да нет... Не особенно.

– Все беспокоится, что до сих пор нет прибора, который он выписал, вставил Костя.

– Так вы лежите, Олег Николаевич, и ни о чем не думайте. Выздоравливайте, набирайтесь сил... – проговорил Батя. – А вас, товарищ Уточкин, прошу ко мне зайти завтра. Посоветуемся, как лучше помочь Цесарскому...

– И комсомольцев из лаборатории надо будет пригласить, – добавил Ермолов.

– Пригласим... Все сделаем что нужно.

Глава четвертая

– Странные бывают люди, – искоса посмотрев на внука, сказал Панферыч.

– А что такое, дедушка? – спросил тот, собираясь ложиться спать.

– Да вот иду я, а навстречу инженер Трубнин. "Здравствуй, Панферыч, говорит. – Как случилось, что Крымов чуть было ногу не сломал? Где это могло произойти?" Ну, а как я ему объясню, если это дело секретное!

– Да что ты, дедушка!

– Вот тебе и "что ты"... – недовольно забурчал Панферыч. – Идем дальше. Парк, говорю, у нас замечательный. Всякий раз с приходом весны дорожки песком посыпаются, подстригаются деревья на центральных аллеях. Случай с товарищем Крымовым из ряда вон выходящий. А вообще по парку можно ходить даже в самых глухих местах без опаски и спокойно наслаждаться природой. "А ты любишь природу?" – спрашивает он меня. "Известное дело, – отвечаю. – Сердце радуется, когда видишь, как все кругом живет и развивается!" – "А песни любишь?" – "Тоже люблю. Как же жить без песен? На большие дела готов человек, ежели у него песня в душе звенит..."

Петька, успевший улечься в постель, с удивлением смотрел на деда, у которого молодым и озорным огоньком блестели глаза.

– Вот товарищ Крымов очень любит песню!.. Он так и заявил на ответственном заседании в клубе: "Нужно, – говорит, – ученому и инженеру относиться к своей работе, как к песне". И на благородные поступки он способен.

– Я хорошо знаю Крымова, – важно сказал Петька. – Над моделью подземной машины вместе работали. О каком поступке ты говоришь?

– Знаешь, знаешь! – неожиданно рассердился Панферыч. – Больно много ты знаешь... Сказано тебе – дело секретное, значит не расспрашивай!

Цесарский возвратился домой в скверном настроении.

– Что же это? Какое он имеет право читать мне нравоучения? – бормотал инженер, запирая на ключ дверь своего кабинета.

Модесту Никандровичу казалось, что за всю жизнь, во всяком случае с того момента, как он получил известность выдающегося инженера-конструктора, никто не говорил ему в глаза так дерзко.

Цесарский начинает быстро ходить по комнате, заложив руки назад. "

Едва вылупился из яйца, а уже презрительно и высокомерно критикует работу других, – думает инженер. – Воображаю, как он относится в душе к Трубнину! Хитрит, определенно хитрит... И я за него ратовал на этом дурацком "вечере поэзии", прославлял его, относился к нему хорошо, а он..."

Успокоился Модест Никандрович, лишь когда вспомнил, что у Крымова высокая температура, а в этом случае люди бывают раздражительны и часто не отдают себе отчета в том, что говорят.

Внезапно раздался дребезжащий телефонный звонок. Цесарский быстро подошел к письменному столу и взял трубку.

– Я слушаю. Добрый вечер! Что вы говорите! Неужели детали готовы? Это замечательно! Да, да... Испытание завтра? Нет, это ни к чему. Не стоит... Почему не стоит? Надо посмотреть, подумать. Я сам лично все должен проверить. Очень возможно, Павел Павлович, часть деталей придется видоизменить. А о выходе в поле в ближайшее время не может быть и речи. Прошлое испытание прошло неудачно – довольно! Испытания отменяются, и больше никаких разговоров быть не может... Директору я позвоню сам... Всего доброго!

Модест Никандрович положил трубку в развилку телефонного аппарата и подошел к окну. "

Хорошо, что я отменил завтрашнее испытание. Погода, кажется, меняется, и завтра пойдет проливной дождь. Находиться в поле будет не особенно приятно".

Цесарский смотрит на озаренную лунным светом испытательную площадку. Вдалеке, у самого горизонта, виднеются темные тучи. Изредка вспыхивают красноватые зарницы молний.

Но что это? Модест Никандрович внимательно всматривается. На испытательной площадке происходит совершенно непонятное: маленькая человеческая фигурка отделяется от машины, стоящей посреди поля. Все движения человека говорят, что ему трудно идти. Он хромает. Кто же это такой?

– Ничего не понимаю, – бормочет Модест Никандрович. – Это не может быть. Это невероятно...

Больных часто мучают кошмары. Иногда человек видит во сне длинную нить, с монотонным жужжанием тянущуюся мимо в неведомую, бесконечную даль. Вы пытаетесь протянуть руку, чтобы оборвать нить и прекратить таким образом томительное однообразное жужжание, но нет сил. Вы не можете встать, шелохнуться, тронуться с места, а нить гудит, гудит без конца...

Крымову чудилась лента. Она также бесконечно тянулась мимо него, также гудела. Она уходила в глубокую яму. Гудение напоминало отдаленный гул трактора. Но нет, это не трактор – это скоростной шахтный бур. А лента – это цепь экскаватора... И странное дело! Цепь опускается вниз, вместо того чтобы подниматься наверх! И потом... почему в ковше не земля, а крохотные белые предметы удлиненной формы? "Логарифмические линейки..." – проносится в сознании Крымова. Ну да! А вот раздается голос инженера Трубнина: "Рассчитаем... рассчитаем... рассчитаем". "Нельзя надеяться только на расчет", – силится сказать Крымов, но не может. А голос продолжает гудеть: "Рассчитаем... рассчитаем... рассчитаем..." – "Нельзя надеяться только на расчет!" – вскрикивает Крымов и просыпается.

Он проводит ладонью по лицу, обильно покрытому потом. Затем снова погружается в сон. И опять ему снится та же лента, уходящая в землю. Только теперь совершенно отчетливо, кроме монотонного жужжания, слышится бульканье воды. "

Это вода проникает через осевые втулки... – возникает в сознании больного мысль. – Надо проверить немедленно... иначе завтра механизм разберут, и ничего нельзя будет увидеть". Крымов опять проснулся. "

Что надо проверить немедленно? – уже наяву думает он, силясь приподняться. – Ах, да... коробку скоростей".

Странное иногда происходит с человеком, когда у него высокая температура. Чаще всего мысли путаются и все представляется в неверном свете. Бывает наоборот: четко и необычайно остро работает мозг, вспоминаются давно забытые вещи, вспоминаются с мельчайшими подробностями. Мысль, родившаяся у Крымова только что в бреду, оказалась реальной и ощутимой.

Он осторожно опускает больную ногу с постели. Руки дрожат, зубы выбивают мелкую дробь, ноет нога. Но Крымов не замечает ничего. Он становится на пол и делает несколько неуверенных шагов по направлению к платяному шкафу. Он решил немедленно идти на испытательную площадку, чтобы проверить свое предположение. Рано утром рабочие приступят к разборке головки бура, и сделать этого уже будет нельзя.

Преодолевая боль, опираясь на палку, он отправился на площадку.

Больше всего Крымова тревожила мысль, не дежурит ли у входа Панферыч. Старик, знавший действительную причину болезни инженера, конечно, ни за что не допустит его снова к машине. Но опасения Олега Николаевича оказались напрасными. У входа стоял молодой парень. Инженер сделал над собой невероятное усилие, чтобы не казаться хромым, и с деланно беззаботным видом предъявил пропуск.

– Поздно что-то идете, товарищ инженер, – заметил вахтер.

– Это ничего, – ответил Крымов, стараясь улыбнуться. – Я забыл осмотреть, в каком состоянии находится одна деталь, а завтра уже будет поздно – машину разберут. Дайте-ка мне аккумуляторный фонарь.

Приблизившись к буровой машине, Крымов почувствовал себя окончательно плохо. Появилось головокружение и непреодолимая слабость в теле. Поставив на землю фонарь, инженер приступил к осмотру металлических деталей.

Работа подвигалась медленно. Приходилось переходить от одной детали к другой, наклоняться над ними, что было необычайно трудно. Наконец Крымов нашел то, что ему было нужно. Он засунул руку в широкое отверстие металлического корпуса и нащупал скользкую поверхность вала.

С этой минуты началось творческое решение сложной технической задачи: построение цепи умозаключений, основанных на наблюдениях и фактах. Крымов убедился, что вал достаточно легко движется вдоль своей оси. Следовательно, защитные фланцы подшипников не могут плотно прилегать к корпусу. Теперь надо посмотреть, в каком положении остановилась шестеренка главного ведущего вала, приводящего в движение ковши. Направив узкий пучок света в расщелину между корпусом и предохранительным щитом, Крымов исследовал массивную шестерню, шероховатую от прилипших комьев земли.

Он работал с увлечением, забыв о больной ноге. Только изредка при неосторожном движении резкая, мучительная боль давала о себе знать. Тогда Олег Николаевич прекращал свою работу, глубоко переводил дыхание и, собравшись с силами, сосредоточив всю свою волю, снова приступал к дальнейшим исследованиям.

Подметив и сравнив целый ряд мелочей, Крымов понял причину технического недочета, мешавшего машине нормально работать.

Больше нет никаких сомнений, все стало ясным. Теперь можно смело утверждать, чего именно недостает механизму, чтобы он работал бесперебойно и слаженно.

Почувствовав боль в ноге, Крымов осторожно присел на чугунную бабку, стоявшую рядом.

– Олег Николаевич! Что это значит? Я стою около вас уже пять минут и никак не могу понять... – послышался удивленный голос.

Крымов повернул голову и увидел инженера Цесарского.

– Тут мне нужно было проверить... – ответил он, растерянно смотря на Модеста Никандровича.

– То есть, позвольте... Вы же больны!

– Это пустяк...

– Ничего не понимаю, – продолжал Цесарский. – Что вас здесь может интересовать?

– Причина неисправности, конечно, – отозвался Крымов, силясь приподняться с земли.

Цесарский, спохватившись, бросился к больному, чтобы помочь ему встать.

– Зачем вы поднялись с постели? – сердито говорил он. – Разве завтра без вас не обнаружили бы эту неисправность?

– К сожалению, после разборки машины не обнаружили бы.

– Не понимаю...

– Разобрав машину, Трубнин сразу бы нарушил соединение фланца с корпусом, и от его внимания ускользнула бы одна мелочь. Я говорил об этом Петру Антоновичу, но он принялся спорить со мной и никак не хотел согласиться.

Цесарский взял под руку больного инженера и осторожно повел его к выходу.

– Поразительно, просто поразительно... – бормотал он на ходу. Представляю, как завтра все будут удивлены, узнав об этой истории...

– Никто не должен узнать о ней, – проговорил Крымов, остановившись. Слышите, Модест Никандрович? – никто...

– Ну, хорошо, хорошо... Обещаю, – смущенно ответил Цесарский. – Идемте, я уложу вас в постель. Вам не следует волноваться, Олег Николаевич. Только разрешите задать вам один вопрос: каким образом узнает о ваших наблюдениях инженер Трубнин, если вы не собираетесь ему рассказывать о своем посещении площадки...

– Очень просто. – Крымов тяжело перевел дыхание. – Завтра утром, как можно раньше, пока рабочие еще не успели приступить к разборке машины, вы, Модест Никандрович, явитесь к Трубнину и потребуете, чтобы он немедленно последовал за вами на испытательную площадку. Разговаривайте с ним так, будто предложение исходит от вас. Покажите ему люфт вала, в каком положении остановилась новая шестерня. Подробности я объясню вам по пути...

Они прошли мимо удивленного вахтера и медленно побрели через парк, уже посеревший от приближающегося рассвета.

Глава пятая

Организации нового конструкторского бюро дирекция института уделила большое внимание. Недавно выстроенный корпус был целиком предоставлен в распоряжение этого отдела.

Крымову после коротких, но горячих споров с директором удалось перевести на работу в свое бюро почти всех строителей маленькой модели. Может быть, именно поэтому значительную часть его сотрудников составляла молодежь.

Скоростной бур инженера Трубнина после небольших переделок блестяще выдержал все испытания и был отправлен на специальный завод для серийного производства. Однако конструкторская работа на этом не прекратилась, так как появились новые требования – увеличить скорость бурения.

При обсуждении этого вопроса нашлись люди, которые стали возражать против усовершенствования шахтного бура. Они обосновывали свои возражения тем, что подземно-движущаяся машина с успехом может заменить шахтный бур. Ведь подземная лодка – механизм, свободно передвигающийся и толще земли и оставляющий за собой туннель в земле, – может быть использована и как бур. Шахтный бур делает в земле лишь вертикальное отверстие, тогда как подземная лодка сможет делать не только вертикальное, но и наклонное и даже горизонтальное. Так зачем же возиться с шахтным буром? – говорили эти люди.

Их старались убедить, что подземная лодка предназначается в основном для "путешествий" под землей с целью геологической разведки. Полностью заменить шахтный бур она не сможет.

Работу над усовершенствованием шахтного бура не прекратили, но всем стало ясно, что между буром и лодкой поневоле возникает соревнование и, как некоторые выражались, "соперничество".

Условия этого соревнования были неравные.

Разработка сверхскоростного шахтного бура могла протекать плавно, без неожиданностей. При его изготовлении помогала многолетняя практика конструирования бурового инструмента. Подземную же лодку строили впервые в мире.

Для начала Олег Николаевич решил осуществить нечто среднее между маленькой, уже существующей моделью и большой лодкой – венцом его мечтаний. Поэтому конструкторское бюро Крымова занималось теперь проектированием и строительством подземной лодки, в которой мог поместиться всего один человек.

Машину небольшого размера в случае каких-либо неудач легче переделывать и видоизменять. Маленькую машину можно изготовить скорее, с меньшей затратой средств. Убедившись же окончательно, что механизм действует хорошо, приступить к постройке целого подземного корабля.

Уже с самого начала существования конструкторского бюро по строительству подземной лодки Крымова стал беспокоить слишком задорный дух "соперничества", возникший между некоторыми его сотрудниками и работниками бюро инженера Трубнина. Каждый был увлечен своим делом и считал его самым важным – в этом не было ничего плохого. Однако временами до Олега Николаевича доходили слухи о том, что некоторые сотрудники во время принципиальных споров чрезмерно горячатся, чуть ли не ссорятся.

Беспокоился Крымов еще и о другом. Дело в том, что окончание разработки подземного радиолокатора сильно затягивалось. Как же можно было путешествовать под землей, ничего не видя перед собой! Ведь если подземно-движущаяся машина, предназначенная в основном для разведки подземных недр, не будет снабжена прибором, позволяющим видеть "сквозь землю", то потеряется почти весь смысл ее существования.

– Мы поссорились окончательно... С Наташей поссорились... – пробормотал Костя Уточкин.

– Как же это вышло? – спросил Крымов.

Они шли через парк. Костя провожал Олега Николаевича, торопившегося на заседание к директору.

– Да вот Наташа сказала, – продолжал Костя, – что люди, путешествующие в подземной лодке, будут подвергаться опасности, в то время как людям, работающим со скоростным шахтным буром, ничего не грозит. Я возразил, Наташа свое. Вот с этого и началось...

Крымов, от которого у Кости не было никаких тайн, хорошо знал, что его друг ухаживает за недавно приехавшей на практику студенткой Наташей, работающей в лаборатории Трубнина.

– Помиритесь! – весело протянул он, желая подбодрить своего друга. – Это не причина для ссоры.

– Как мне ей доказать, что путешествие в подземной лодке будет совершенно безопасным, – не унимался Костя.

– Скажи, что в первое самое опасное испытание поведешь лодку. Тогда в ее глазах ты сразу станешь героем, и вы помиритесь! – пошутил Олег Николаевич.

Эта идея, видно, понравилась Косте – он сразу заметно повеселел.

Уточкин собрался было и дальше вести разговор на эту тему, но, услышав отчаянный лай Джульбарса, покинул Крымова, чтобы узнать, в чем дело.

Вскоре он увидел, как Джульбарс, то прижимаясь к земле, то подпрыгивая, нападает на какого-то очень почтенного старика, отмахивающегося палкой.

Костя бросился на помощь.

– Что же это такое? – кричал старик. – Куда я попал? Тут институт или собачий двор, я вас спрашиваю?

– Вы, наверное, замахнулись палкой. Это единственное, чего не терпит моя собака... – оправдывался Костя.

– Да-с! Замахнулся, представьте себе... Или я не должен был защищаться? Так, по-вашему!

Костя с трудом успокоил старика и вызвался его провожать.

– Я гидролог и палеонтолог, – говорил по пути новый знакомый. – Занимаюсь изучением давно вымерших животных. Но, должен вам признаться, был бы очень рад, если бы все собаки и кошки оказались также вымершими. Не люблю...

Выяснилось, что палеонтолог разыскивает конструкторское бюро Крымова. Костя объяснил, что в настоящий момент Крымова на месте нет, но он скоро будет.

Через несколько минут Костя пригласил гостя зайти в кабинет Олега Николаевича.

– Может быть, я могу быть чем-нибудь полезен? – обратился к палеонтологу сидевший за письменным столом инженер Катушкин. – Разрешите познакомиться.

– Толмазов, Георгий Степанович, – ответил старик, протягивая руку. Гидролог и палеонтолог. К вам прибыл главным образом как палеонтолог.

– Очень приятно, очень приятно! – приветливо улыбнулся Катушкин.

– Вот у меня письмо, на котором имеется резолюция вашего директора, продолжал Толмазов, протягивая бумажку.

Катушкин погрузился в чтение, а гость принялся разглядывать маленький, но очень уютный кабинет.

– У вас, надеюсь, имеются чертежи? – спросил конструктор, отрываясь от бумаги.

– Вот тут небольшой карандашный эскиз. Вам, конечно, самим придется придумать конструкцию, – это лишь идея. Мне нужно изготовить небольшое приспособление, облегчающее очистку скелетов от приставшей земли. Вообще эта работа на первый взгляд кажется легкой, а на самом деле требует крайней осторожности!

– Понимаю, понимаю... Изготовление вашего приспособления, в сущности, работа пустяковая, но видите ли, в чем дело...

Катушкин остановился, словно соображая, как лучше выразить свою мысль.

– Немного непонятно, почему директор послал вас именно к нам. Ведь требуется изготовить такой пустяк, а мы тут, – я имею в виду, наше конструкторское бюро, – занимаемся делом, имеющим огромное государственное значение.

– То есть как пустяк! Для кого пустяк? – обиделся старик.

– Я понимаю, – продолжал Катушкин, – для вас приспособление – нужная вещь. А для нас, людей, решающих грандиозную, я бы сказал, мирового масштаба проблему геологической разведки, – это мелочь.

– И что же из этого следует?

– Вот я думаю... Почему директор послал ваз... именно к нам? Он, наверное, забыл, что у нас на носу испытания! Нам дорог каждый час! Ведь рядом существует конструкторское бюро инженера Трубнина.

– Хм, хм... – протянул профессор. – Что же это у вас за "грандиозная", "мировая" проблема решается?

– Да, да. Именно грандиозная и мировая, – с явной гордостью сказал Катушкин. – Представьте себе чудесный механизм: он проходит сквозь землю так же свободно, как нож сквозь масло! Перед вами открывается сказочная картина подземного мира... Вы путешествуете под землей...

– Не-ет, батенька, – задорно перебил ученый. – Шалите! Не буду я путешествовать в такой машине!

– Почему? – удивился Катушкин.

– Еще застрянешь в ней под землей! Не-ээээт...

Присутствующий при разговоре Костя тяжело вздохнул. Он вспомнил о ссоре с практиканткой Наташей.

– Позвольте, позвольте... – начал профессор. – Вы говорите – машина, путешествующая под землей... подземная лодка... Так, так... Да ведь это же крот! Ну да, крот! А вы знаете, как устроен скелет у крота или хотя бы зубы? Сколько чудесного и в то же время поучительного можно встретить в природе.

Катушкин нахмурился. Ему показалось недостойным сравнивать замечательную машину, результат творения человеческого ума, с каким-то кротом.

– Сделать ваше приспособление, мы сделаем, – медленно начал он. – Раз директор распорядился, мы не имеем права отказаться. Но может быть, вы попросите его направить вас в лабораторию инженера Трубнина? Вы же сами видите, от какого серьезного дела нас отвлекаете! Прошу вас немного посидеть и подождать начальника конструкторского бюро инженера Крымова.

Однако профессору показалось целесообразным использовать время ожидания на то, чтобы переговорить предварительно с инженером Трубниным, на которого ему указал Катушкин. Обещая вскоре вернуться, он вышел из кабинета.

– Я, кажется, того... перегнул, – забеспокоился конструктор, обращаясь к Косте.

– Несимпатичный он какой-то, – заметил тот. – Собак не любит.

– Ну, на самом деле! – заговорил Катушкин. – Мы решаем задачу огромного народнохозяйственного значения: делаем машину, которая будет помогать осуществлению пятилетнего плана! А ему динозавров и ихтиозавров нужно откапывать. Подождет со своими древними скелетами. Это не имеет никакого отношения к грандиозному строительству в нашей стране... Живет же человек мыслями о каких-то давно погибших животных!

Толмазов вышел из здания и остановился у дверей в нерешительности.

– Вы не скажете, где тут конструкторское бюро инженера Трубнина, обратился он к человеку, проходившему мимо.

– А почему бы мне не сказать, – строго ответил Горшков. – Идемте, провожу вас, я работаю там механиком.

– Очень буду вам благодарен...

– Наверное, вы из центра насчет ускорения работы над шахтным буром? У нас тут беспрерывно ездят...

– Нет, представьте себе, – ответил Толмазов. Он, как и всякий, впервые видящий Горшкова, был удивлен и озадачен его непомерной строгостью. – Мне нужно изготовить маленькое приспособление. Директор направил меня в конструкторское бюро инженера Крымова, а там безучастно отнеслись к моей просьбе. Вот я и хочу предварительно поговорить с инженером Трубниным, а уж потом идти к директору.

– Поговорить можно... Почему же не поговорить!

Трубнина на месте не оказалось. Толмазову пришлось разговаривать с второстепенными сотрудниками.

– Сделать-то сделаем, – заявил один из них, высокий, немного сутуловатый человек. – Но было бы лучше, если бы этим занялось конструкторское бюро Крымова. Чем они особенно заняты?

– Я был у них, – печально произнес палеонтолог.

Это сообщение подействовало на присутствующих, как электрический ток.

– Они, наверное, говорили, что очень заняты "необыкновенной" работой! воскликнул все тот же сотрудник.

– Да, да! Именно необыкновенной и срочной.

Лица окружавших Толмазова людей расплылись в улыбке.

– Мы не занимаемся необыкновенными вещами, а делаем простое и нужное дело: строим шахтный бур, работающий очень быстро, – продолжал высокий мужчина. – И именно благодаря тому, что проект нашей машины не фантастический проект, работа наша имеет большое государственное значение.

– И вы очень заняты, и приспособление мне сделать не сможете, – улыбаясь, сказал профессор.

Один из сотрудников молча развел руками, как бы говоря: "Что же делать, раз такое положение..."

– Вы мне нравитесь! Честное слово, нравитесь! – профессор рассмеялся. – И вы и люди, которые строят подземную машину. Какой задор! Нет, с вами, право, весело...

В это время мимо прошел Трубнин.

Толмазов простился с сотрудниками и направился вслед за инженером.

– Палеонтология – интереснейшая наука! – с увлечением говорил он, сидя в кабинете Трубнина.

– Я понимаю вас, – отвечал тот, то и дело поправляя свои роговые очки. Он куда-то торопился и хотел скорее кончить этот разговор.

– Разве вы не согласны со мной? – не унимался старик.

– Согласен. Но, видите ли, меня интересует техника, и только техника. К естественным наукам, признаюсь, у меня никогда не было пристрастия. Что касается вашей просьбы, то, к сожалению, ничем не могу помочь. В резолюции директора ясно сказано, что вам надлежит обратиться в конструкторское бюро Крымова, и я не могу нарушить распоряжения.