Текст книги "Через тысячу лет (Научно-фантастическая проза)"

Автор книги: Вадим Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Новая одежда ничуть не уменьшила настойчивости профессора, и наш хозяин должен был уступить ему, объяснив действие «ванны молодости».

– Еще вашим ученым было известно, – начал он, – что старческое одряхление наступает, главным образом, из-за того, что клетки организма перерождаются, делаются менее жизнеспособными, переполняются вредным и ненужным для них материалом. Один великий ученый, живший в вашу эпоху, правильно подметил это явление, указав на пути борьбы с надвигающейся старостью. Мечников, – таково было его имя, – открыл также вредоносную роль некоторых бактерий в пищеварительных органах человека, и даже предлагал создавать для борьбы с ними другие, дружественные человеческому организму, бактериальные армии… Наука последующих десятилетий, особенно в вашем XX веке, пошла еще дальше. Усталость организма и вызываемая ею сонливость также были объяснены отравляющей деятельностью особых бактерий, долгое время не поддававшихся, наряду с некоторыми болезнетворными организмами, выделению и изучению. Против одних бактерий культивировались другие, для борьбы с одним врагом создавались новые, дружественные колонии микроорганизмов, и к концу XX века человечество могло себя поздравить с победой над всеми почти известными в то время болезнями. Средний срок человеческой жизни, благодаря ряду профилактических и гигиенических мер, проведенных в международном масштабе, повысился почти на 50 лет. Сейчас нам, конечно, эти успехи кажутся лепетом ребенка. Но, увы, уже в 21 столетии появились тревожные симптомы новой опасности, едва не стершей человечество с поверхности нашей прекрасной планеты. История древних веков, к которым мы относим период до вашего XIX века, рассказывает нам о случаях, когда в бесчисленных войнах той эпохи, призванные на помощь союзники требовали иногда чересчур большой оплаты и после отказа вступали в борьбу, уничтожая своих недавних хозяев… Так вышло и с дружественными колониями микробов, которые помогли человечеству одолеть своих прежних невидимых исконных врагов… Благодаря различным причинам, о которых говорить здесь не место, – недавние друзья осмелели и из союзников решили стать господами. Появились новые болезни, принявшие мало-помалу вид эпидемий, перед которыми стушевались старинные «бичи божий», вроде чумы 14 столетия, обезлюдившей половину Европы. Войны, – даже бывшая перед этим последняя мировая война конца XX века, не могли сравниться с ужасами вымирания человечества. Страшнее всего было то, что от новой болезни нельзя было укрыться, так как невидимый источник заразы гнездился в каждом человеке, передаваясь от поколения к поколению. Но огню человеческого рода не суждено было так скоро потухнуть… Биофизиологические лаборатории всего мира лихорадочно работали над поисками противоядия. И спасение не заставило себя ждать. Молодому самоанскому ученому Рунги-Меа удалось установить, что под действием открытых им особых электрических излучений огромной частоты и проницаемости, в несколько раз сильнейших, чем те лучи, которые вы называли космическими, – эти новые смертельные микробы уничтожаются, и весь организм человека как бы обновляется и очищается… Весь мир покрылся целебными станциями, не устававшими вмещать в себя жаждущих спасения от «белой смерти» – так называлась неведомая болезнь. Старинные хроники и дошедшие до нас стереофильмы рассказывают нам об ужасных сценах отчаяния и коллективном помешательстве многих тысяч людей, умиравших на пороге, за которым их ждало спасение… Вы сами увидите эти страшные сцены… Имя Рунги-Меа, спасителя человечества, отныне стало священным для сотен миллионов возвращенных им к жизни. Его изображение вы увидите на Дороге Гигантов… В старинных ученых трудах я читал, что даже вам было известно целебное действие ультрафиолетовых лучей, а также радиевых и некоторых электромагнитных излучений. Вы умели залечивать язвы и даже воздействовать на внутренние органы тела. С тех пор, особенно после открытия Рунги-Меа, наука ушла далеко вперед. Мы знаем способы останавливать процессы одряхления клеток живого организма, мы умеем уничтожать в нем всякое болезнетворное начало, мы можем восстанавливать омертвевшие ткани, заменяя их новыми, подобно тому, как механик заменяет испортившуюся часть машины новою, запасною частью… Эти способы многообразны и очень сложны. Одному из этих приемов мы подвергли тебя и твоего молодого друга. Мы не можем вернуть тебе юности, но мы можем сделать тебя таким же бодрым и сильным, как я, например… А ведь мне уже тридцать декад с половиной…

– Триста пятьдесят лет! Невозможно! – воскликнул профессор.

– Да, и я еще далеко не считаю себя дряхлым стариком – с улыбкой ответил хозяин. – Мой отец ушел из жизни (я заметил, что слово умер здесь никогда не произносится) пятидесяти пяти декад от роду, утомленный и удовлетворенный работой, которую он продолжал после гибели своего учителя, великого Токизавы.

Надеюсь, вы не сразу покинете нас? Если нет, то в наших лабораториях и «фабриках здоровья» вы познакомитесь с теми замечательными завоеваниями, которые наука о жизни сделала за последние столетия. Кое-какие проблески в понимании сущности жизненных процессов не чужды были даже вашей науке XX века. Учение о витаминах и гормонах – так назывались некоторые отделы биологии вашего времени. Теперь мы проникли в тайну жизни и умеем по своей воле регулировать, замедлять и ускорять, останавливать и вновь возобновлять почти все биологические процессы. Один из таких способов вы только что испытали. Клеточки вашего организма получили могучий толчок к новой деятельности, а большая часть отравлявших их веществ, вызывающих утомление, сонливость и одряхление – теперь уничтожена.

Ты, мой ученый собрат, и ты, мой молодой друг, теперь похожи на машины, которые хорошо смазали и вытерли от скопившейся в них грязи и пыли…

Профессор в раздумье смотрел на блестящие кнопки и рукоятки стенных аппаратов, а я, признаться, мысленно доканчивал аналогию нашего хозяина, вспомнив, что некоторые машины для своего действия нуждаются также в кое-каком топливе…

Старик точно прочел мои мысли и, с улыбкой посмотрев на меня, сказал несколько слов своим спутникам.

– Обо всем этом мы еще поговорим в свое время. Я не могу отягощать ваш мозг всей массой познаний, приобретенных человечеством за это тысячелетие. Вы оба, а вы, мой юный друг, в особенности, наверное, теперь голодны…

Позвольте же мне, на правах хозяина, которому выпала на долю радость первого знакомства с живыми представителями XX века, предложить вам наше скромное угощение…

С этими словами он раздвинул серебристо-серую занавеску в конце комнаты, пригласив нас широким жестом войти в соседнее помещение, игравшее, как мне показалось, роль столовой. В действительности она очень мало напоминала наши столовые с их традиционными буфетом и обеденным столом, заставленным различными яствами. Комната, куда мы вошли, имела шесть симметрично расположенных стен из полупрозрачного, холодного (я провел рукой по его гладкой поверхности) камня, вдоль которых были расставлены в кажущемся беспорядке пять-шесть мягких кресел. В углах комнаты, прямо из-под пола, тоже сделанного из какого-то незнакомого мне материала, подымались стройные стволы пальм, сплетавшихся над нашими головами в роскошный купол из листьев. Сквозь ветви блистала небесная полуденная синева, и я готов был бы поклясться, что это – самое настоящее небо, если бы сам не видел полчаса тому назад заходящее солнце.

Следуя приглашению старика, мы уселись в гостеприимные мягкие кресла и ждали с нетерпением, что будет дальше. В глубине души я не слишком доверял гастрономии XXX века и полагал, как это предсказывалось в многочисленных романах-утопиях, что дело ограничится какими-нибудь «питательными таблетками» или чем-нибудь в этом роде.

Тем временем откуда-то с потолка, через причудливый пальмовый переплет, полились мягкие волны звуков. Они ширились, росли, пели что-то давно позабытое и замирали, точно уходя от нас вглубь сияющего над нами синего купола. Перед каждым креслом медленно раздвинулись плитки пола, и оттуда поднялись небольшие круглые колонки-столики из того же полупрозрачного вещества, что и окружающие нас стены. На столиках стояло несколько закрытых блюд и сосудов из серебристого металла, красиво перевитых между собою гибкими, шелковистыми прядями неизвестного мне растения. Тонкий, неуловимый запах, похожий на аромат жасминов, наполнил всю комнату.

Я чувствовал себя точно дикарь, впервые попавший в общество цивилизованных людей, и страшно боялся сделать какую-нибудь неловкость. Поэтому я счел за благо следовать примеру нашего хозяина и его спутников, занявших два кресла по соседству с нами. Что касается профессора Фарбенмейстера, то он, по-видимому, вполне освоился с окружавшей нас обстановкой: его мало занимали звуки и ароматические эффекты, но зато он с огромным интересом изучал механизм наших кресел, на ручках которых я только сейчас заметил ряд кнопок и небольших рычажков.

– Прошу вас, дорогие гости, – произнес тем временем старик, и подал нам пример, приоткрыв одно из стоявших перед ним серебряных блюд.

Я не стал себя упрашивать и последовал его примеру. Я увидел на блюде желтоватый студень с круглыми кусками каких-то овощей или фруктов. Небольшой костяной ложкой, дополнявшей сервировку стола, я попробовал содержимое одной из чашек. Теплая, слегка солоноватая и в то же время приятная, ароматная масса была не похожа ни на одно из известных мне кушаний. Мяса не было, но мясной вкус чувствовался в одном желе, которое наш хозяин, а за ним и я с моим спутником, запили какой-то темно-рубиновой жидкостью, напоминавшей по вкусу мускатное вино. Особенно хороши были фрукты. По внешнему виду некоторые плоды напоминали яблоки и сливы, но вкус, аромат и сладость были ни с чем несравнимы. Косточек внутри их не чувствовалось, а кожура была не менее вкусна, чем их внутренность.

Во все время обеда мы слышали заглушенные звуки музыки, не мешавшие нам разговаривать и менявшие свой характер в зависимости от того или иного блюда… Нежное дуновение, напоенное ароматом неведомых мне цветов, шевелило наши волосы, и мягкие переливы света, лившиеся точно из-под свода перевившихся над нами пальмовых листьев, дополняли общую картину нашего пиршества, создавая в целом изумительно гармоничное сочетание света, звуков, вкусов и запахов…

Когда обед был окончен, наш хозяин снова тронул какой-то рычаг, и столики вместе с посудой опустились куда-то под пол. Мне не хотелось разговаривать, я слушал странную музыкальную мелодию, и перед моими глазами проплывал образ Реи на темном фоне овала открытых дверей. Зато профессор Фарбенмейстер не хотел терять времени и вступил в оживленную беседу с нашим хозяином, задавая ему вопрос за вопросом. Разговор шел, конечно, о только что прошедшем обеде.

– То, что вы только что съели, – начал старик свои объяснения, – не всегда является пищей нашего времени. Обычно мы питаемся гораздо более легкими веществами («вот они – таблетки!» – подумал я). Еще вам было известно, что для правильного функционирования нашего организма необходима пища, состоящая из белков, жиров и углеводов в известной пропорции между собою. Но было и еще что-то необходимое для усвоения этой пищи. Это что-то вы называли витаминами. Последние, в ничтожных подчас примесях, были найдены в сырых продуктах – в жире, овощах, мясе и фруктах. Без них никакая пища не шла впрок организму. Я читал в одной старинной хронике о замечательном случае, когда где-то на Востоке, в бывшем Китае, на рынок поступил рис, очищенный от своих верхних витаминозных оболочек. Результаты были печальны: несмотря на свои блестящие внешние качества, употребление такого риса вызвало целую эпидемию, исчезнувшую с появлением прежних, необработанных сортов риса. Было также замечено, что ультрафиолетовые лучи, лечебные свойства которых также были известны древним народам Европы, способствовали увеличению витаминозности целого ряда продуктов. Так, например, питательность молока и овощей от этого сильно возрастала. Затем начались попытки выделить в чистом виде эти таинственные благодетельные химические соединения. К середине XX века это почти удалось, и, вместе с открытым к тому времени способом получения искусственного белка, наука о питании получила мощный толчок вперед. Еще через несколько десятилетий успехи синтетической химии позволили говорить о полной возможности искусственных питательных продуктов. Мечта многих поколений ученых и социологов была наконец разрешена… Человечество было избавлено от капризов природы и случайностей неурожаев…

Именно это открытие, которое хотел монополизировать возникший тогда мировой концерн питания, послужило последней каплей, нарушившей равновесие между Союзом Европейских Социалистических Штатов и Пан-Американской Империей… Ужас этой последней мировой войны, длившейся восемь лет и закончившейся победой Европы, еще и в наше время вдохновляет писателей и художников… Об этом вы узнаете после, когда станете знакомиться с историей новых веков. Скажу лишь одно, что не будь открыт способ приготовления искусственной пищи, большая часть человечества того времени была бы обречена на голодную смерть. В эти ужасные войны не было нейтральных народов, – все были вовлечены в огненный вихрь взаимоистребления. Тыла и мирного населения не существовало, – все, даже женщины и дети, стали солдатами и если бы не подземные фабрики питательных веществ, требовавшие небольшого количества рабочих, – воюющим армиям, т. е. трем четвертям населения земного шара, пришлось бы погибнуть от голода…

Вот почему не удивляйтесь, если, пролетая над равнинами востока, вы не увидите знакомых вам сельских пейзажей. Колосящиеся нивы и зеленеющие луга оставлены лишь как украшения среди населенных пунктов, а таковыми, в сущности, сделалась большая часть суши и даже часть моря… Если бы вся суша была покрыта полями и огородами, то самых высоких урожаев не хватило бы, чтобы накормить современное население земного шара, давно уже перешагнувшее численность 180 миллиардов…

Теперешнее питание во многом разнится от вашего. Прежде всего, мы не обременяем желудка ненужными ему веществами, которые он должен с трудом отделять, извлекая из них лишь часть полезного материала. Наука последних веков произвела революцию в деле питания, но наш организм еще не мог заметно изменить свои главнейшие функции. Весьма вероятно, что когда-нибудь, через много десятков тысячелетий, вообще исчезнет потребность и в нынешней форме питания, и тогда постепенно начнут атрофироваться многие органы: сперва пропадут зубы, которые сделаются бесполезными для пережевывания, сократится желудок, исчезнет часть ненужных кишок, подобно тому, как уже сейчас нам не нужен червеобразный отросток, служащий лишь угрозой здоровью.

Мы уже и сейчас могли бы обходиться при помощи экстрактов и ферментов, куда входят все необходимые питательные вещества и витамины. Мы называем их общим именем «биофоров». Более того, опыты, ведущиеся в наших физиологических лабораториях в продолжение более 30 декад, доказывают, что жизненные процессы даже в таких высокоорганизованных существах, как человек, могут поддерживаться путем непосредственного введения в кровь соответствующих питательных растворов и сообщением организму необходимого количества тепловой и электрической энергии извне… Когда вы посетите наши лаборатории, вам станет яснее то, чего я сейчас лишь бегло касаюсь… Но эти же опыты показали, что такая замена не всегда дает благоприятные результаты. Организм человека не создан для столь резких перемен. Вот почему мы разнообразим наше питание теми кушаньями, плодами и овощами, которые вы только что ели.

– Мясо вы, конечно, не употребляете? – спросил профессор.

– О, мясо давно уже исчезло со стола культурного человечества. Попытки этого рода делали, кажется, еще в XIX веке вашей эры… Человек вообще не создан для питания мясом животных В этом отношении замена его растительной и искусственной пищей пошла ему только на пользу. Нам нет ни необходимости, ни возможности, при теперешнем перенаселении земного шара, заниматься разведением скота: все питательные ферменты, заключающиеся в молоке, масле и мясе, мы получаем искусственно. Вы сами сейчас съели одно такое мясное блюдо, – как оно вам понравилось?

Я поспешил выразить свой восторг перед меню XXX века, а профессор окончательно пришел в блаженное настроение и вытащил из-под складок своего плаща предусмотрительно взятую с собою сигарочницу и коробку спичек. Наши хозяева с интересом следили за всеми его движениями. Привычным жестом профессор откусил кончик сигары, чиркнул спичкой раз-другой, затянулся и окружил себя облаком дыма. Надо было видеть, какое изумленное выражение появилось на лицах наших милых хозяев!

– Замечательно интересно… – после некоторой паузы любезно заметил старик. – Я видел на старинных картинах изображение вдыхания дыма – кажется, так это называется, что вы сейчас делаете? Любопытное явление добровольного самоотравления… Этот обычай был, кажется, довольно распространен в вашу эпоху?

Наш хозяин поднялся с кресла.

– Дорогие гости далеких веков! Сегодняшний день я считаю для себя самым замечательным днем всей моей жизни… Я увидел то, о чем знал лишь из старинных книг и памятников искусства, я увидел живых людей XX века… О вашем прибытии я известил уже Центральный Ученый Совет, и завтра вы начнете знакомиться с нашей жизнью, осветив нам, как я надеюсь, много неясного в исторических памятниках, дошедших от вашей эпохи… Еще раз приветствую вас, дорогие путешественники во времени… Я готов говорить с вами всю ночь, но близок час отдыха, который необходим для вас больше, чем для кого бы то ни было…

И с этими словами старик приветливым движением руки предложил нам следовать за собою через широкий коридор, уставленный полками с книгами, манускриптами и с какими-то однообразными темными ящичками. Потом мы попали в небольшую комнату с закругленными углами, устланную пушистым ковром зеленоватого цвета. Убранство нашей спальни состояло из шкафа, нескольких кресел, стола, двух кроватей художественной работы и непонятных аппаратов в углу. Большое окно, закрытое занавесью, занимало всю ширину одной из стен. Мягкий равномерный свет, лившийся с потолка, своим оттенком напоминал последние сумеречные золотисто-зеленые тона заката.

Мое внимание привлекли редкие металлические сетки, спускавшиеся над кроватями.

– Для чего эта сетка? – не мог удержаться я от вопроса.

– Это защитная оболочка, – ответил наш хозяин, – она предохранит вас ночью, когда вы снимете нашу металлическую одежду, от электромагнитных лучей как естественного, так и искусственного происхождения, которые пронизывают окружающее пространство во всех направлениях. А эти приборы в углу – электрические души и ванны. Пользование ими весьма просто: вы становитесь на эту подставку, нажимаете рукоять и в продолжение нескольких минут подвергаете себя действию электрических излучений. А эта дверь рядом – в гимнастический зал, – спорт и гимнастика, вы увидите, стоят у нас не ниже, чем в ваше время… Регулятор света – здесь. А теперь – до завтра, дорогие гости!

И с этими словами наш хозяин скрылся за опущенной занавесью дверей.

Глава III

Наше первое пробуждение. – Нас сажают за букварь. – Рея – наша учительница. – Предметное обучение. – Мы читаем, слышим и видим газету. – Гимн Нового Человечества. – Как учат уроки в тридцатом столетии. – Стеклянный шар. – Мы знакомимся с библиотекой профессора Антея. – Металлические книги-малютки. – Автоматический библиотекарь. – Книга заговорила! – Я нахожу Пушкина. – Новый мир. – Чудесные растения нашего хозяина. – Понимающие и поющие цветы. – Я открываю новое чудо. – Игра в мяч. – Унаро ревнует. – В мастерской Реи. – Что рассказал мне незаконченный барельеф… – Слова, не потерявшие смысла через десять веков.

Утро нового дня…

Зашевелились занавески, и в тяжелых складках обрисовалась голова почтенного хозяина дома. Он с улыбкой смотрел на мои неуверенные вначале попытки воспользоваться электрическим душем и прочими хитрыми приборами нашей спальни. Но вот – поворот рукоятки, легкое покалывание кожи, и остатков сна как не бывало. Мне хочется двигаться, бегать, громко радоваться яркому потоку солнечного света, льющемуся в широкое полукруглое окно, с которого я нетерпеливо отдернул плотную занавесь. Через несколько минут я и проснувшийся профессор Фарбенмейстер, закончив свой туалет, стояли и любовались видом на великолепный луг, сплошь покрытый узором сиренево-голубых цветов, чей нежный запах, вместе со свежестью ясного утра, вливался к нам в открытые окна.

После обмена приветствиями, профессор Фарбенмейстер вступил в оживленный разговор с нашим хозяином, продолжавшийся и за легким завтраком, который мы съели в знакомом уже нам соседнем помещении. Оба ученых погрузились в такие глубокомысленные и сложные рассуждения, что я перестал улавливать их сущность, – каюсь, в тот момент я отдал бы самые умные речи тридцатого века за несколько слов Реи, появления которой я ждал с непонятным для себя нетерпением.

А вот и она. Сегодня на ней темно-синяя кираса, над которой пышная шапка белокурых волос кажется светлым сиянием зари над глубоким лесным озером. Мы приветствуем ее как знакомую, отец ласково притягивает ее к себе за руки и усаживает на соседнее свободное кресло. Даже на пергаментном лице профессора Фарбенмейстера появляется радостная приветливая улыбка. Я делаю Рее поклон по всем правилам вежливости двадцатого века, но, кажется, тонкость этого поклона пропадает напрасно. Другие времена, другие песни: в тридцатом столетии приветствуют друг друга лишь простым поднятием левой руки, кивком головы и ласковым взглядом.

Мне кажется, что один такой взгляд пришелся и на мою долю.

– Дорогой Осоргин, – обратился ко мне тем временем профессор, – мы с профессором Антеем (наконец-то я узнал имя нашего милого хозяина!) выработали программу нашего дальнейшего знакомства с новым миром, куда мы так чудесно попали. Мне, да и вам, наверное, не терпится скорее окунуться в этот мир неизведанных и новых впечатлений, – но не думаете ли, что мы очутимся в роли слепых, которых привели в картинную галерею? Я думаю, что и вы, мой юный друг, согласитесь с тем, что нам нужно немного избавиться от нашего невежества, научившись хотя бы понимать язык нового человечества. Короче говоря, мы должны с вами сделаться на некоторое время – я думаю, ненадолго – школьниками младшего отделения… Профессор Антей и его милая дочь любезно соглашаются стать нашими учителями в этой науке. Вы ничего не имеете против?

Что же было мне возразить? Узнать о новом мире и его языке, об его истории и искусстве от такого прекрасного учителя, как дочь нашего хозяина – это было лучшее, о чем я мог мечтать…

Так начались наши уроки, о которых я вспоминаю сейчас с невольной грустью. Не странно ли, однако, вспоминать о том, чего еще не было?

Наши учителя решили приняться с азов, ознакомив нас с произношением и видом букв алфавита. Я был немало удивлен, найдя в новом языке много знакомых элементов.

Прежде всего об азбуке. Число букв, точнее звуков, немного увеличилось. Язык сделался от этого богаче и красочнее. Появились сложные звуки вроде ш, сч, сц, зд, дз, – влияние китайских и славянских наречий, примешавшихся к общеевропейскому языку за последние четыре-два столетия, как объяснил профессор Антей. В письме я узнал много букв латинского шрифта, иногда в несколько видоизмененной транскрипции. Как и следовало ожидать, уже в конце XX века почти во всех странах латинский шрифт сделался господствующим, и дальнейшая эволюция правописания отразилась на нем незначительно. Слова выговаривались почти так же, как и писались: в новом языке, я сказал бы, сочетались краткость английского и звучность итальянского языка.

В несколько дней, при помощи старого профессора Антея, мы усвоили новую азбуку. Что касается названия предметов, то здесь нашим словарем была сама Рея, принесшая вместе со своим братом Фером целый ворох различных предметов домашнего обихода, старинных книг и великолепных цветных рисунков.

Дальнейшее наше обучение пошло очень гладко. Рея показывала или рисовала нам тот или иной предмет, отчетливо выговаривая его название, а мы с профессором, как могли, повторяли его, пока наконец наша прекрасная учительница не кивала нам головой в знак того, что наше произношение правильно.

У меня случайно сохранилась записная книжка с колонками новых слов и их обозначений. Масса корней латинских и английских придают языку Нового Человечества некоторое сходство с языком эсперанто, но в то же время в нем чувствуется сильное влияние Востока. Некоторые слова звучали совсем непривычно для моего европейского уха. Новый язык показался мне удивительно звучным и простым. Профессор Антей часто присутствовал на наших уроках и изредка помогал нам в усвоении кое-каких лингвистических премудростей.

Старые рисунки и фотографии XX века, в немалом количестве имевшиеся в библиотеке нашего хозяина, послужили основой для наших уроков. Вещи домашнего обихода, здания, машины и другие предметы, близкие к эпохе XXX века, мы изучали по великолепным цветным фотографиям.

От времени до времени наша комната (классная, как шуточно назвал ее профессор Фарбенмейстер) погружалась в полумрак, и на стенном серебристо-хрустальном экране овальной формы вспыхивали кинокартины, иллюстрировавшие нам отдельные моменты жизни современного человечества: гигантские общественные работы, действия изумительно сложных, почти одухотворенных машин, народные шествия, отдельные моменты производственных процессов, – и все это в красках, в рельефных образах, в звуках, заставлявших моментами забывать о том, что это лишь картины, а не сама живая, полнокровная жизнь…

Вечером мы собирались то в комнате нашего хозяина, то в круглой небольшой зале рядом со столовой, где на широкой белой стене появлялись рельефные сцены современной жизни, передаваемые, как нам объяснили, при помощи радио.

Новая непонятная жизнь проходила тогда перед моими глазами: отлет каких-то белых, чудовищной величины, воздушных кораблей, народные шествия, аудитории, полные шумной толпой, величественные здания странной архитектуры…

Я слышал свист ветра, рокот волн, говор людей – казалось, стоило перешагнуть через узкую серебристую рамку экрана, чтобы очутиться среди этой оживленной толпы, точно спешащей на какой-то радостный праздник…

От времени до времени мы слушали музыку. Странные и волнующие мелодии будили во мне какие-то полузабытые воспоминания… Я силился припомнить что-то и не мог. Чей-то знакомый образ вставал перед моими глазами – еще мгновение, и я узнаю, припоминаю, но мелодия обрывалась и все исчезало… Одна вещь запомнилась мне особенно ярко. Сначала это были тяжелые, неясные и расплывчатые звуки, точно туман, клубящийся над водой. Но вот в бесформенной толще тумана мелькает яркий солнечный луч. Слышится четкий властный мотив. Он звучит, как призыв, но призыв остается без ответа и гаснет. Волны тумана и хаос звуков сгущаются, свет меркнет и исчезает. И снова тот же великолепный и властный мотив… На этот раз победа за ним. Клубы тумана бегут, как тени от солнца, расплываются, задерживаясь лишь в темных, глубоких ущельях. Яркий, ослепительно яркий свет затопляет всю землю. Тумана нет. Властно звучащий голос рушит скалы, срывает вершины гор, вздымает кипящие воды морей и, кажется, нет силы, способной противиться неудержимому призыву, в ответ которому вибрирует сейчас каждый атом…

– Что это такое? – спросил я через несколько минут, придя немного в себя.

– Не правда ли, прекрасно? – ответил профессор Антей. – Это наш гимн Нового Человечества…

– Инертная природа, побеждаемая творческой волей человека? Так ведь? Я верно понял его внутренний смысл? – быстро спросил я.

Профессор Антей с улыбкой поглядел на меня и кивнул головой.

– Вы угадали. Так его понимаем и мы. Когда-нибудь вы услышите эту песню борьбы и победы в исполнении многих тысяч людей, и тогда впечатление будет еще сильнее и ярче…

Так прошло две недели. Каждый день пребывания в этом удивительном мире безгранично расширял наш умственный горизонт. Мы уже недурно понимали речь жителей XXX века и даже сами пытались кое-что говорить, вызывая подчас веселый смех нашей юной учительницы.

При изучении языка нового мира, нам с профессором Фарбенмейстером пришлось познакомиться с одним замечательным приемом обучения.

На одном из уроков нас усадили в глубокие кресла, предварительно обвязав наши руки металлической лентой, соединенной проводами с каким-то прибором. Затем свет в комнате был убавлен и только на расстоянии метра перед нами тускло засиял небольшой стеклянный шарообразный сосуд, установленный на тонкой подставке.

– Смотрите на этот шар и старайтесь ни о чем не думать… – послышался голос нашей учительницы. – Мы сейчас попробуем на вас тот способ, который мы применяем при обучении детей…

Через несколько минут такого смотрения мне показалось, что стеклянный шар меняет свою окраску. Из бледно-опалового он стал темно-красным, а через минуту загорелся зеленовато-синим огнем. Внутри шара я заметил какие-то дымные полосы, свивавшиеся, подобно змеям, в темные клубки. При этом шар стал звенеть тонким, однообразным поющим звуком… Глаза мои закрывались, хотелось спать, но усилием воли я боролся со сном. На световом экране вспыхнуло изображение какого-то предмета, и в то же время я отчетливо услышал его название. Одна картина на экране сменяла другую, а чей-то ровный, размеренный голос продолжал давать объяснения. И странная вещь – каждая линия, каждый звук, каждое слово, как кирпичи под ловкими руками каменщика, прочно и легко, сами собой укладывались в моем мозгу… Я смутно сознавал, что это нечто вроде внушения, но своей воли у меня уже не было, и память послушно впитывала в себя то, что ей диктовали.

Через полчаса урок был закончен. Дуновение холодного воздуха зашевелило мои волосы, и я почувствовал, что снова овладел своей волей. На экране снова замелькали только что виденные нами предметы, и память тотчас же услужливо стала подсказывать их названия. Затем Рея произнесла несколько слов, и слова эти тотчас же вызвали в моем мозгу ряд определенных картин и представлений.

Я не мог достаточно нахвалиться новым способом обучения. В самом деле – не глупо ли заставлять себя с большим усилием втискивать в свою память тот черновой материал, который нам бывает нужен для дальнейшей, более совершенной умственной работы? Зачем так перегружать наше слабое сознательное «я», когда ту же работу, как бы шутя, может выполнить наше «я» подсознательное?