Текст книги "Через тысячу лет (Научно-фантастическая проза)"

Автор книги: Вадим Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Дальнейшие мои опыты были не менее плодотворны. Под влиянием «лучей жизни» – перед моими глазами проходила тысячевековая эволюция первобытного органического мира. Мертвая материя превращалась в живую, живая материя организовалась в более высокие и совершенные формы… В моей лаборатории зашевелились медузы, морские ежи и полипы… Там, в лаборатории, в ряде сосудов вы можете увидеть эти этапы творения. Одно из таких странных созданий привлекло мое внимание и я решил заняться им поближе. Это было нечто вроде морской медузы, только немного крупнее. Через несколько месяцев в медузе произошли решительные перемены. Она выросла, окрепла, сделалась плотнее, приобрела развитые плавники с многочисленными отростками-щупальцами. Это не было уже какое-то студенистое полурастение-полуживотное. Предо мною постепенно создавалось какое-то новое существо. На бесформенной массе стали обозначаться глаза, появился мягкий мясистый отросток в виде клюва… Животное – его можно было уже назвать животным – росло с каждым днем… Вы видели его размеры… Питательная среда и поток «дельта-лучей», в которых оно живет, по-видимому, идут ему впрок… Теперь я скажу, почему вчера я вышел из равновесия. Я работал, стоя спиной к бассейну. Вдруг я слышу какой-то стук чем-то мокрым, оборачиваюсь – и вижу, к стеклу футляра приникла распластавшаяся бесформенная масса с широко открытыми, пристально на меня смотрящими глазами… Я невольно подвинулся в сторону, глаза подвинулись туда же! И какие глаза! Мне показалось, что еще секунда – лопнет стекло и мною же созданное чудовище обрушится на меня… Нервы, взвинченные работой, не выдержали и я бросился прочь…

Остальное – вы знаете.

27 июля. Мы неустанно наблюдаем за нашим чудовищем. Оно растет на наших глазах. Своим клювом бассейный жилец слегка напоминает огромного спрута (да и глаза у него не лучше, чем у осьминога, только еще больше и злее). Вчера мы попробовали немного разнообразить его питание и с большими предосторожностями сунули ему в футляр небольшую щучку. Чудовище с молниеносной быстротой накинулось на добычу и мгновенно схватило ее в свой клюв. Такая же участь постигла трехмесячного поросенка – только тот был слишком велик, чтобы его проглотить целиком, поэтому он был высосан многочисленными щупальцами и присосками, помещавшимися в нижней части туловища чудовища – зрелище, от которого мне едва не сделалось дурно…

28 июля. Кажется, мы напрасно сделали вчерашний опыт. Чудовище, попробовав свежей крови, не желает удовлетвориться вегетарианским столом и властно требует новых кровавых жертв. Второй поросенок сегодня был высосан с такой же быстротой, как вчера…

29 июля. Сегодня доктору Ивину зачем-то понадобилось поехать в город. Я остался один – не скажу, чтобы с большим удовольствием. Сторож Захар сюда почти не заглядывает, занятый чисткой клеток и другими хозяйственными работами. Сидя в лаборатории доктора, я погрузился в составление какого-то сложного химического соединения, как вдруг почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Оборачиваюсь – и встречаюсь с глазами чудовища. Теперь оно вылезло и прильнуло к стеклу, заполнив своим массивным телом почти весь стеклянный колпак… Круглые, немигавшие глаза сознательно следили за каждым моим движением… Невольный холодок побежал у меня по спине. Когда вечером доктор вернулся из города, я завел разговор о том, что делать дальше? Животное скоро перерастет свое помещение, сила в нем, наверно, немалая… Что, если лопнет стекло? Но доктор Ивин только рассмеялся в ответ и сказал, что меня постигнет тогда судьба поросенка.

20 августа. Пишу, лежа в больнице.

Трудно писать. Болит левая сломанная рука, болят ожоги на теле. А больше всего болит сердце… Бедный Хрисанф Андреич!

Постараюсь связно рассказать все, как было.

Недаром у меня было это предчувствие… На следующий день мы работали вместе. Все шло как всегда. И вдруг… Какой-то глухой треск в потолке… Сверху летят куски прогнившей балки и тяжелый, висящий на ней аппарат «дельта-лучей» с грохотом падает вниз, разбивая угол стеклянного колпака над бассейном… Я слышу шипение газа и еще какой-то пронзительный свист… Момент – и над бассейном вываливается грузная фигура чудовища… По-видимому, оно было потревожено в своем послеобеденном сне и сейчас находилось в состоянии сильнейшего гнева. Мягкое студенистое тело все время меняло цвет, боковые придатки напружились и трепетали своими змеевидными щупальцами. Клюв злобно щелкал, а глаза горели от ярости зеленым фосфористым блеском… Еще секунда – и чудовище было у сломанной стенки… Вот оно протискивается через пролом…

Летят осколки стекла и вот уже по полу лаборатории слышится мокрое, противное шлепанье… Дальше – все как в тумане… Доктор Ивин хватается за грудь и с широко раскрытым ртом падает навзничь… Чудовище мягкими, эластичными прыжками несется на меня, направляясь к широко открытым дверям… Я в ужасе пытаюсь отскочить в сторону, запутываюсь ногами в электрических проводах и падаю, ударяясь головой о воздушный насос… Потом – темнота…

Очнулся я только через три дня в больнице, куда меня отвезли сильно обгоревшего на пожаре. Наверное, я при своем падении свалил горящую спиртовую лампу, и старый дом вспыхнул, как свечка. Дерево там было совсем как труха, и балка не выдержала тяжести аппарата. Доктору Ивину ничем нельзя было помочь. Он умер мгновенно от паралича сердца.

Но самое ужасное – это то, что сгорели все его препараты, все его приборы, все записки и чертежи… От лаборатории ничего не осталось. Над местом пожарища, как мне передавали, высятся лишь закопченные кирпичные трубы и валяется несколько исковерканных железных коробок… От великого открытия доктора Ивина не осталось никакого следа… Тайну «лучей жизни» гениальный ученый унес с собой в могилу.

Что же сталось, – спросит читатель этих безыскусственных записок – с виновником катастрофы? Сказать остается очень немного. Вырвавшись на волю, чудовище, точно по инстинкту, направилось к морю. Грузно подпрыгивая и хлопая своими ластами о землю, оно со свистом промчалось мимо толпы обезумевших от ужаса дачников, гревшихся на морском пляже, и шлепнулось в воду. Оно было видно еще довольно долго, пока, наконец, не добралось до глубокого места, где и исчезло.

Не стану здесь повторять всех нелепых толков, связанных с этой печальной историей, где нередко фигурировало мое скромное имя.

Процитирую лишь две газетных вырезки, которые я ставлю в связь со всем происшедшим.

«Петергоф, 2 августа. Катавшиеся на взморье были сегодня поражены и испуганы неожиданным зрелищем. Одна из лодок, в которой сидело двое молодых людей, оказавшихся гр. Марьей Журавлевой и местным жителем гр. Михаилом Ратинен, внезапно опрокинулась, причем находившиеся в ней попадали в воду. Поспешившими на помощь другими лодками гр. Марья Журавлева, успевшая ухватиться за руль опрокинувшейся лодки, была спасена, а гр. Ратинен утонул и тело его до сих пор не найдено. Загадочным в этом происшествии является утверждение гр. Журавлевой, что гр. Ратинен, будучи хорошим пловцом, также успел ухватиться за край лодки, но вдруг побледнел, дико вскрикнул и исчез под водой, „точно его что-то потянуло книзу“ – как выразилась гр. Журавлева. Полагают, что с гр. Ратиненом случился разрыв сердца, отчего несчастный и пошел ко дну».

Я же думал об этом иначе.

Другой случай.

«Кронштадт, 5 августа. Уловки контрабандистов.

Дежурный катер местного погранотряда недавно обнаружил на поверхности воды какой-то круглый предмет, уносимый ветром по направлению к Териокам. При приближении катера этот странный предмет начал довольно быстро удаляться, сильно вспенивая воду кругом.

После трех выстрелов из винтовок загадочный предмет погрузился в воду и исчез. Наверное, опять какая-то новая и, как всегда, неудачная попытка местных контрабандистов обмануть бдительность наших зорких пограногрядов».

Так ли уж виноваты тут контрабандисты? Скажу прямо: несомненно, бедного Ратинена уволокло наше бежавшее чудовище. Его же видел пограничный таможенный катер. Это оно виновно в пропаже нескольких коров, пасшихся неподалеку от берега около Териок. Это оно распугало всю рыбу на северном побережье залива. Это оно под Выборгом утащило в воду пастора, вышедшего рано утром на пристань у своего дома.

О появлении гигантского спрута в Балтийском море кричали шведские и немецкие газеты весь сентябрь месяц. Как известно, несколько экспедиций, организованных на моторных лодках, не привели ни к чему. Таинственный спрут легко ускользал из всех расставленных ему ловушек. Я уверен, что этот «осьминог» – все то же наше безымянное чудовище из стеклянного бассейна, созданное гением покойного доктора Ивина из ничего.

Существует ли оно и сейчас где-нибудь, или погибло в чуждых ему условиях? Не знаю…

ВСТРЕЧА

В «Романе с продолжением», опубликованном в «Комсомольской правде» 24 мая[1]1
  Речь идет об анонимном рассказе о жизни нескольких комсомольцев. В конце публикации редакция обратилась к читателям с предложением: «Пусть каждый подумает: – Что у нас будет через десять лет? Кем я хочу быть? Пусть поделится мечтой о своей родине, о себе, и этим допишет наш роман, требующий продолжения» (Прим. сост.).


[Закрыть], мы пригласили наших читателей помечтать о будущем наших героев, о будущем нашей страны. Небольшую часть откликов мы уже поместили в номере от 16 июня. Вместе с молодежью захотели помечтать и наши видные ученые и техники. Мы получили от них ряд продолжений нашего «Романа», в которых они предлагают героям несколько вариантов их судьбы, связывая жизнь героев с бурным развитием социалистической техники.

Мечты советских ученых и инженеров предполагают, что те технические идеи, которые сейчас только возникают, зреют и проверяются, те проблемы, решения которых наука сейчас только ищет, уже разрешены и осуществлены на практике в годы, когда происходит действие «продолжения».

Мечтой инженера Никольского мы продолжаем сегодня наш «Роман с продолжением».

I

Географы уверяют, будто наша планета имеет подавляюще большие размеры. Такие большие, что человек на ней кажется меньше пылинки на Красной площади… И все-таки планета эта не настолько велика, чтобы такие пылинки в вихре, называемом жизнью, не могли время от времени сталкиваться друг с другом…

Особенно когда этот вихрь достигает силы урагана.

Именно такой ураган затопил площадь Восстания в Ленинграде 5 июня 194… года радостью, гордостью, ликованием десятков тысяч людей. Сюда, на площадь Восстания, пришли они встречать приезжающую группу героев-летчиков, чьи имена стали близкими и родными всему двухсотмиллионному населению Союза за последние трудные месяцы только что закончившегося военного столкновения…

Был жаркий летний день. Люди стояли на солнцепеке. Хотелось пить. И неудивительно, что какие-то две руки одновременно потянулись к стакану с нарзаном у перронного буфетного киоска.

– Пожалуйста…

– Нет, прошу вас…

– Фу, черт, да это ты, Пашка?

– Сеня! Вот здорово!

Когда друзья не видятся долгое время и их встреча случайна – не ждите от них исторических фраз при свидании…

До прихода поезда еще пять минут. Время достаточное, чтобы бросить беглый взгляд на беседующих.

Сеня вырос и возмужал. Несколько предательских белых прядок уже мелькают на висках. Черты лица обострились, но «в общем и целом» в нем еще немало того самого Сени, который не жалел ни своего времени, ни голосовых связок на комсомольских собраниях. В этом отношении он не сделался ни спокойнее, ни сдержаннее и сейчас, работая директором треста скоростного транспорта.

В Пашке изменений больше. Впрочем, будем его лучше называть Павлом Ивановичем Самсоновым, главным инженером недавно законченной новой линии меридианальной вакуумной дороги. Сказалась потеря руки. Она потеряна где-то там, за Уралом, после обвала во время постройки дороги. Впрочем, это обстоятельство заметишь не сразу, так как искусственная рука неплохо справляется со своими обязанностями.

– Ну, браток, как хочешь, а это не по-дружески… – начал Сеня, – в трест к нам писать ты горазд, как полагается, ругаешься и требуешь всякой всячины на постройку вашей трубы, – а чтобы самому когда-нибудь заглянуть к товарищу, так на это тебя не хватает… Можно подумать, будто старое время – ночь езды. А дела всего на три часа.

– Подожди, подожди, дорогой, дай хоть взглянуть на тебя как следует. Ай, молодец! Ну прежде всего, Сеня, еще раз спасибо за помощь постройке. Впрочем, одно «спасибо» ты уже получил, – и Паша кивнул на матово-серебряный краешек ордена, поблескивавший на лацкане сениного пиджака… – Жаль, что не удалось повидаться в позапрошлом году, когда ты приезжал к нам с наркомом в Свердловск. Не вовремя меня тогда угораздило… – и Паша угловато помахал перед собою своей левой рукой.

– Да, слышал, дружище, слышал. И даже был у тебя с наркомом в больнице, но тебе не до нас было. Лежал пластом и о своей трубе бредил… Вот что, милок, когда встретим ребят, едем ко мне, побеседуем по душам. С женой познакомлю. Да ты ее знаешь… – и быстрая усмешка мелькнула под сениными усами. – Где ты остановился?

– Как всегда – в нашем дворце инженеров на Васильевском…

– Ну и напрасно, ехал бы ко мне…

Но дальше разговаривать было трудно. Толпа встречающих на перроне все прибывала. Собственно, перрон трудно было назвать перроном в его старом понятии.

Огромное, крытое легким стеклянным куполом здание между бывшей Лиговкой и бывшей Гончарной улицей, с десятками рельсовых путей и паутиной проводов над ними – ничего не напоминало узкий каменный и стеснительный ящик старого «Николаевского вокзала». Уже лет пять, как трехпутная линия Ленинград-Москва была полностью переведена на электрическую тягу, старое здание вокзала было заменено новым, изумительным по своей смелости и красоте.

II

…Глухое гудение моторов, и длинное, змеевидное тело поезда с тупоносым электровозом подползает к перрону. Плохо пришлось бы тем, кто когда-то назывались беспризорниками, – и их уже давно нет в СССР, – пожелавшим бесплатно проехаться на электропоезде 194… года… Ни подножек, ни тамбуров, ни буферов, ни растяжек – ровно ничего, к чему можно было бы прицепиться не только человеку, но даже котенку. Сплошная гладкая полированная стенка с наглухо закрытыми окнами, вдоль которой лишь скользят встречные струи воздуха, не встречая лишнего сопротивления.

Грохот оркестров, приветственные крики, лес знамен и поднятых рук, блеск восторженных глаз, гул десятков тысяч голосов на площади, – незабываемая симфония радости и победы…

Вот и они, обветренные, знакомые близкие лица – и среди них лицо Яшки Скляра, прильнувшее к зеркальной поверхности оконного стекла…

– Ого! видал, Сеня? Это он, наш Яшка, помнишь?

– Как не помнить! А если бы и забыл, то вспомнил бы полгода назад…

– Это ты о воздушном бое у Нарвы?

– А то о чем же! Ведь это Яшка, командуя эскадрильей своих стратолетов, сбил вражеский флагманский корабль. Эта победа решила тогда успех всей операция.

Легкая, синяя, с бронзовыми обводами сенина машина в десять минут домчала друзей к дому.

Со своей женой, собственно, Сане нечего было Павла знакомить. Когда на Пашку, Павла Ивановича, глянули серые знакомые глава Маши, – церемония представления упростилась да чрезвычайности. Пашка чертыхнулся, попросту притянул к себе голову хозяйки здоровой рукой и затем и раз и два сочно поцеловал её в обе щеки…

– Ай да Сенька… А я что говорил! Поженились-таки!

Спорить не приходилось.

В расспросах и воспоминаниях пролетело полвечера. Было о чем рассказать друг другу…

Марья Алексеевна, профессор физики индустриального института, автор полдюжины статей о строении протона, перепечатанных за границей, руководитель бригады, успешно штурмующей атомные твердыни.

Выросли и другие. Не без участи я Вани и Сани новые мичуринские устойчивые фруктовые сады зазеленели в Ленинградской области и успешно наступают в Карелию. Малыш – это о нем писали два года назад в связи с пуском нового машиностроительного гиганта на Ангаре. Никто не сидел без дела – особенно последние трудные годы, когда грозившая война стала у порога страны и когда для победы потребовались двойная энергия, сила и выносливость… Эти три качества и принесли в последнем бою окончательную победу…

III

Когда схлынул поток воспоминаний, Маша обратилась к Паше с просьбой, рассказать ей подробности о начале грандиозной, только что закончившейся постройки, где Паша едва не кончил свою карьеру.

– Да, да, – присоединился к ее просьбе Сеня, – расскажи мне о Новинском, – жаль, не дожил старик до завершения своего дела. Ведь ты был одним из первых энтузиастов, поверивших в его затею…

– Затею? Возьмите, гражданин, ваши слова обратно, – возмутился Паша. – Хороша «затея», которая помогла нам теперь победить, которая укоротила расстояние между Днепром и Амуром да полусуток езды… Затея!

И, раскурив трубку, Павел снова перелистал перед друзьями страницы своих воспоминаний.

– Новинский, говоришь ты? Да… Я, – кажется, это было в 1938 году, – работал тогда над электрификацией южных железных дорог. Мы только что закончили опыты с новым электровозом, развивавшим 210 километров в час… Тогда это казалось нам пределом. Вот там-то я и познакомился с инженером Новинским. Он пришел ко мне, чтобы предложить кое-какие изменения в конструкции тормозов – я забыл сказать, что он консультировал наши работы. Обычно довольно молчаливый и замкнутый – таким я его знавал на двух-трех заседаниях Экспертного совета, – он на этот раз был как-то возбужден и даже разговорчив выше обычного… Я приписал это удаче наших последних испытаний модели «К», но ошибся. Дело было в другом. Оказывается, Новинский только недавно закончил и отправил в Москву чертежи с расчетом своей «вакуумной дороги».

– Мысль заключить поезд я закрытую герметическую трубу с выкачанным из нее воздухом настолько проста, что не нуждается теперь в доказательствах своей рациональности. В самом деле, чем выше скорость поезда, тем выше значение сопротивления встречного потока воздуха. Даже в наших идеально обтекаемых сверхскоростных электропоездах сопротивление воздуха пожирает до 3/4 мощности двигателя… Так что, вообще говоря, не приходится мечтать о скоростях наземного транспорта выше 350 километров в час. Авиация, говоришь? Верно, но учти, что на самолете весом в несколько тонн установлены двигатели в сотни лошадиных сил. Получается для массового транспорта вещь не очень-то выгодная. Недаром авиация за последние десять лет перешла в стратосферу, где сопротивление воздуха во много раз меньше и где летают теперь известные вам стратопланы и ракетопланы.

А вот инженер Новинский поступил очень просто. Если мы не можем скоростной поезд перетащить в стратосферу, то нельзя ли стратосферу перетянуть на землю? Так поставил он вопрос. «Возьмем, – говорил он, – достаточно прочную трубу, выкачаем из нее воздух и пустим наш поезд в пустоте, где он, не встречая сопротивления воздуха, может развить, при соответственном уменьшении трения о рельсы, скорость в сотни километров в час…» Он, кроме того, дал совершенно революционное решение – заменить колеса стальными полозьями на графитовой смазке, ввел так называемую «воздушную подушку» между плоским рельсом и полозом, наконец, разработал принятый теперь в авиации свой тип реактивного двигателя, дающего локомотиву поступательное движение силой реакции вырывающихся газов… Он вначале мечтал о 500 километрах в час, но дальнейшие опыты показали возможность достижения 800-1000 километров… Правда, этого мы добились не скоро.

Наша бригада сразу учуяла тот грандиозный переворот, который внесет в дело скоростного транспорта «вакуумная дорога» инженера Новинского. Молчаливый старик и сам это понимал не менее нашего, целиком отдавшись осуществлению своего проекта.

Словом, коротко сказать, дело у нас закипело. Да ты, Сеня, и сам здесь в свое время руку приложил… Комсомол взял новую идею под свое шефство. Опытный стокилометровый участок в 1/4 натуральной величины показал полную практичность и осуществимость идеи Новинского. А политическое и народнохозяйственное значение нового вида транспорта было сразу понято. Ну, что еще, – вот, пожалуй, и все о моем участии в начале работ. Дальше вы сами знаете.

В 194… году было решено построить несколько вакуумных линий, сведших расстояние от Тихого океана до наших западных границ к 12 часам пути. И это не для немногих десятков и сотен пассажиров на стратопланах, а для десятков миллионов тонн грузов и сотен тысяч людей… Получилось так, будто наша восточная граница приблизилась к западной на расстояние в 600 километров – если мерить по старому способу железнодорожных сообщений.

Многомиллионный советский Китай и Монголия почти вплотную подошли к рубежам Белоруссии… Что это дало стране, вы знаете лучше меня…

Я потерял на стройке этой 12.000-километровой трубы свою левую руку – недорогая расплата! Многие потеряли за этот год кое-что большее… Ну, что ж! – закончил Паша, – победа!

– И еще какая победа! – не удержалась Маша. – Да, такая победа стоит любой цены…

И друзья вышли на балкон.

Широкая водная гладь залива – бывшей «Маркизовой лужи» – рдела красками заката. Белыми черточками обозначались следы легких спортивных глиссеров. Тонкой цепочкой виднелась узкая полоса Кронштадтской дамбы, верного сторожа Ленинграда от наводнений. Легким звоном где-то в синей выси вибрировали серебряные винты многоместного пассажирского самолета. Ребячий гомон несся снизу, из зелени прибрежного парка. Утром шел дождь, но сейчас и на западе и на востоке небо было спокойно и чисто…