Текст книги "Через тысячу лет (Научно-фантастическая проза)"

Автор книги: Вадим Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Заключение

Я делаюсь гражданином XXX века. – Появление Унаро. – Я узнаю, что Унаро небезразличен Рее. – Старая, но вечно юная история. – Мое столкновение с Унаро и его гибель. – Меня изгоняют – обратно в двадцатый век. – Последнее прости Новому Миру.

Какой грустной иронией звучат теперь эти слова, когда я перечитываю их на страницах своих записок!.. «Полноправным участником в великом строительстве жизни»… Нет, не мне суждено быть этим строителем. Слишком много личного, старого и жесткого осталось еще в моей душе, чтобы я мог войти в этот светлый храм Нового Человечества…

Постараюсь рассказать все, как было. Буду краток. Радостно писать о победах человеческого гения, но тяжело говорить о своем собственном падении и ошибках. К тому же я не пишу повести о себе самом.

Из Механополиса вскоре мы вернулись все вместе в Европу. Рея не хотела расставаться с отцом, а я не мог жить без Реи. Профессора Фарбенмейстера мы надолго потеряли из виду. Счастливая, цельная натура! Он был совершенно счастлив в знакомой обстановке лаборатории, специально для него созданной для работ над усовершенствованием хрономобиля. Я также не оставался праздным, уйдя с головой в изучение современных двигателей и электрических машин. К моему величайшему горю, я не имею сейчас при себе сделанных мною чертежей и записок. Мне оставили только эти разрозненные листки – нечто вроде дневника, куда я заносил свои мысли и впечатления.

Часть дня, вместе с Фером, который также пристрастился к электротехнике, мы работали на постройке новой крупной электрической станции, где начальником оказался Унаро, знакомый мне по первым дням нашего пребывания в Новом Мире. Это был сосредоточенный, замкнутый в себе человек с резкими, властными чертами лица, со скупой и отрывистой речью. Фер и другие говорили мне, что его последние работы по трансформированию электрических волн должны создать переворот в технике передачи энергии. Возможно, что это была правда, но я менее всего мог быть тут судьей, так как мои научные познания – недурные для XX века, – были абсолютно недостаточны в новой эпохе. Остаток дня и вечера мы проводили вместе, в доме старого Антея, ставшем и моим домом.

Время от времени вместе с Реей и Фером мы предпринимали далекие путешествия на небольшом аэронефе, которым я научился управлять не хуже Реи. Я постиг даже трудное искусство летания на белых крыльях, и вместе с толпой таких же крылатых существ носился над зелеными вершинами леса, взлетал под облака, плавно скользил над гладью озер… Какие ощущения несказанной свободы!

Я не помню, когда на нашем горизонте появился Унаро. Я с уважением относился к его работам и никогда даже мысленно не пытался ставить себя выше его. Говорю это совершенно искренне, чтобы быть справедливым к самому себе. И все-таки – мы оба не чувствовали друг к другу той симпатии, которая так быстро связывала меня с многими людьми Нового Мира. Скорее наоборот – иногда я ловил на себе тяжелый настороженный взгляд Унаро, который он тотчас же отводил в сторону, как только замечал, что я смотрю на него.

К тому же времени я почувствовал какое-то необъяснимое изменение в отношениях Реи. Я все чаще встречал ее грустной и задумчивой, причем на мои тревожные вопросы она отвечала или невпопад, или приводила разные малоубедительные причины.

Однажды, зайдя в ее комнату, я застал Рею в слезах. Ее великолепный мраморный барельеф, послуживший толчком к нашему первому сближению – лежал разбитый на каменном полу мастерской. Широкая трещина разделяла обе фигуры, в страстном порыве когда-то тянувшиеся к друг другу. Что это, – невольно подумал я, – мрачное предзнаменование, или случайность? Все реже делались наши прогулки по воздуху. Каждый раз, когда я звал с собою Рею, она находила предлог, чтобы остаться дома, ссылаясь на работу в лаборатории. В один из ясных осенних вечеров, после того, как Рея по обыкновению отказалась мне сопутствовать, я решил лететь один, но неожиданно начавшийся ветер с дождем заставил меня очень скоро вернуться домой. Из мастерской Реи ко мне донесся ее радостный смех, которого я не слышал уже много недель. Так смеялась она когда-то, – в те дни, когда я приходил к ней, еще до нашего первого путешествия на аэронефе…

Я откинул тяжелую занавесь и увидел Рею, – мою Рею в объятиях Унаро… Не знаю, откуда я нашел в себе силы, чтобы удержаться от крика. Я бесшумно опустил складки портьеры и поднялся к себе наверх. О, эта ночь! И как только я ее пережил?..

Утром последовало объяснение с Реей. По моему виду она угадала, что мне все известно. Да и скрывать было нечего.

Свободной она соединила свое существование с моим, – разве не вправе она располагать собою и сейчас? Конечно, она еще любит меня, и я буду для нее самым дорогим человеком… после Унаро. При этом имени в душе моей поднималась целая буря злобы и ненависти. Унаро… В сущности, разве он в чем-нибудь виноват? Разве мне соперничать с этим блестящим умом? В подобных случаях можно найти сотни самых бесспорных доводов к тому, чтобы принять совершившееся, – но пусть хоть кто-нибудь из тех, кто пережил то, что пережил я, скажет мне – намного ли облегчили ему все эти прекрасные рассуждения невыносимую боль от потери любимого человека?..

На станции шла в то время самая интенсивная работа по испытанию новых машин. В тот же день в одном из отделений токов высокого напряжения я встретил Унаро. Я почувствовал, что бледнею и, чтобы скрыть свое лицо, быстро повернул обратно. Резкий голос Унаро заставил меня остановиться. Не думает ли он, что я его боюсь? – мелькнуло у меня в голове. Я поднял глаза и увидел на лице Унаро насмешливую улыбку победителя… Что прочел он в моих глазах, я не знаю… Все мои рассуждения разлетелись, как карточный домик. Двадцатый и тридцатый век стерлись, исчезли… Два разъяренных самца стояли друг против друга.

Кто первый тронулся с места? Кто нанес первый удар? Этого я не знал. Помню только, что через минуту в узком проходе между блестящими шипами, одно прикосновение к которым убивает на месте, – сплелись в смертельном объятии наши тела. Унаро был сильнее и выше, но ярость утроила мои силы, сделав мускулы железными, а движения быстрыми, точно мысль… Страшный удар в голову заставил меня пошатнуться и едва не упасть. Но через мгновение мне удалось схватить Унаро за пояс и отбросить его от себя. Я увидел, как он зашатался и с диким криком, хватая воздух руками, упал на медные провода. Помню еще – сноп синих искр… желтое пламя… судорожно корчащееся тело и ужасный запах горелого мяса…

Говорить ли о том, что было дальше? Да, надо, потому что о самом тяжелом я уже рассказал. Мое столкновение с погибшим Унаро произвело на всех моих друзей самое гнетущее впечатление. Меня обвинили в давно уже небывалом и позабытом здесь преступлении – в убийстве. Мои друзья от меня отшатнулись. Правда, я был на свободе, но на что была она мне, эта свобода?.. Рея не хотела меня больше видеть, а я – я готов был целовать ее тень на земле…

Был суд. Я не пытался оправдываться, ссылаясь на дикие инстинкты XX века. Я убил и должен был понести ответственность за свое преступление…

Приговор был справедлив, но жесток. Мне больше не было места в семье Нового Человечества, и я должен был уйти из него навсегда…

Значит, смерть?.. Нет, изгнание. Изгнание в Старый Мир, откуда, по непонятной игре судьбы, я появился в Грядущем…

Хрономобиль профессора Фарбенмейстера должен был отвезти меня обратно в XX век. Эту печальную обязанность принял на себя Фер, едва ли не единственный из всех близких мне людей, который сохранил еще ко мне часть своей прежней симпатии. Последним моим впечатлением, которое я унес из нового мира, были розовые перистые облака, плывшие в закатных, солнечных лучах, и замирающее пение цветов, точно славших мне свой прощальный привет… Мой друг – старый профессор Фарбенмейстер – был тут же. Он пожал мне руку и шепнул – «Courage, дорогой мой, courage… Мы еще, быть может, увидимся…»

До сих пор я не знаю, почему, как только за мною захлопнулся люк хрономобиля, я тотчас же почувствовал невероятную сонливость. Быть может, опасались нового проявления моей атавистической дикости и каким-то образом погрузили меня в искусственный сон?

Очнулся я на диване, в комнате, рядом с лабораторией профессора Фарбенмейстера, откуда началось наше полное приключений странствие во времени. Казалось, что здесь ничего не менялось. Да и чему было меняться, когда на стенном календаре виднелась та же самая цифра – д сентября, – день нашего отъезда в будущее… Заботливая рука милого брата Реи положила у моего изголовья несколько сорванных стеблей поющих цветов. Вот они и сейчас перед мною, – я посадил их в землю, но, увы, они навсегда перестали звучать…

Тяжелые капли дождя нудно барабанят по мутным окнам моей старой берлинской квартиры… Хозяйка рада тому, что я наконец возвратился – я, конечно, заплачу ей за время своей болезни? Господин инженер не может себе представить, как дорога сейчас сделалась жизнь! Я гляжу на грязно-серую улицу. Унылые фигуры с поднятыми воротниками пальто поспешно шлепают по коричневым лужам. Грохот трамваев смешивается с ревом автомобилей, оставляющих за собою сизые полосы вонючего дыма. Здравствуй, старый двадцатый век! Вот я опять у тебя… Завтра я еду домой, в Россию. Мне кажется, что я не был там целые годы. Я еду туда, где лужи в городах еще глубже, где грязи и дыма еще больше, – но где в великом борении с людьми и с природой закладываются первые полуобтесанные камни того здания, которое мелькнуло предо мною прекрасным видением…

Пусть еще эти камни положены криво и неумело, пусть уйдут они в самую толщу фундамента, пусть не раз упадут они на тех, кто их ставит, камень за камнем, удар за ударом – но стены все выше!..

Грядущее человечество! Радостное, творящее, свободное человечество! Тебе шлю я, изгнанник, мой далекий привет…

Ты придешь, ты очистишь наш мир, ты заставишь улыбаться и моря, и сушу, и воздух… Ты сделаешь жизнь на земле прекрасной, как сон… Ты придешь… Это сбудется… Я верю… Я видел… Я знаю..

Об авторе

Вадим Дмитриевич Никольский родился в 1883 или 1886 году в уральском Кыштыме (в некоторых источниках указывается село Белоцерковка Полтавской губ.) в семье врача и общественного деятеля Дмитрия Никольского (1855–1918), работавшего в 1882–1888 гг. земским врачом на Урале. В 1889 г. переехал с семьей в Санкт-Петербург. По окончании 7-й классической гимназии поступил на электромеханическое отделение Санкт-Петербургского политехнического института. Во время революции 1905 г. командовал рабочей дружиной Невской заставы, впоследствии отошел от политической деятельности.

После окончания института (1909) был оставлен в аспирантуре для подготовки к профессорскому званию. В 1911–1915 гг. служил специалистом по гидроэнергетике в техотделе Управления внутренних водных проблем Министерства путей сообщения, выезжал в командировки в Норвегию и Швецию для изучения опыта проектирования и строительства гидроэлектростанций, участвовал в разработке проектов использования гидравлической энергии рек Кольского полуострова. В 1912–1916 гг. руководил созданием проектов Кондопожской и Пальеозёрской ГЭС, разработал предложения по строительству гидроэлектростанций на реках Выг и Кемь в Карелии. В годы Первой мировой войны участвовал в конструировании самолетов, организовал первую в России лабораторию для электроплавки ферровольфрама.

В 1919–1923 гг. жил на родине матери – в Полтавской губернии, занимался электрификацией и мелиорацией. В 1924 г. вернулся в Ленинград, где жил на наб. р. Карповки, работал в Научно-мелиоративном институте.

Как писатель дебютировал в 1924 г. научно-фантастическим рассказом Дезинтегратор профессора Форса, напечатанным в журн. Человек и природа. В 1925–1927 гг. опубликовал ряд научно-популярных книг и брошюр – Электричество в природе и технике, Энергия и современная техника, Успехи и пути развития мировой техники (все – 1925), Железный конь: Что такое железные дороги, Как появились машины (обе – 1926) и др., одновременно печатал в периодике научно-фантастические рассказы и очерки.

В 1927 г. опубликовал роман-утопию Через тысячу лет о жизни в коммунистическом будущем.

Фантастика В. Никольского, хоть и выказывала несомненную литературную одаренность писателя и некоторую живость в описании научных поисков, отличалась чаще всего утилитарным характером – его, как и многих других советских и зарубежных авторов 1920-х гг., интересовали не столько литературные, сколько инженерные, научные, технические задачи и последствия тех или иных открытий и изобретений. Вместе с тем следует упомянуть, что в рассказе Антибеллум (1927) Никольский внес свой вклад в тему пресловутых «лучей смерти» и всевозможные легенды, связанные с именем ученого и писателя М. М. Филиппова (1858–1903); в рассказе Лучи жизни (1927), дав себе волю, увлеченно изобразил созданного в лаборатории чудовищного спрута, а в романе Через тысячу лет коснулся парадоксов путешествия во времени. По поводу этого романа часто и неверно говорится, что в нем Никольский предсказал «взрыв первой атомной бомбы в 1945 г.», однако взрыв 1945 г. в книге является лишь результатом неудачного эксперимента по расщеплению атома (атомной энергией человечеству предстоит овладеть лишь через много столетий).

В 30-е годы В. Никольский работал в области гидроэнергетики, был инженером-консультантом 4-й мастерской Ленпроекта, правителем канцелярии Института гражданских инженеров, старшим техником Технико-строительного комитета, соавтором проекта плотин на Неве. Работал одним из руководителей ленинградского Дома занимательной науки. К фантастике Никольский после опубликования романа практически не возвращался, за исключением короткого и написанного «к случаю» рассказа Встреча и рассказа-очерка Ленинградские пустоты (1936).

21 января 1938 г. В. Никольский был арестован по обвинению в шпионаже, 2 сентября 1938 г. был приговорен по ст. 58-6 УК РСФСР к высшей мере наказания и вскоре расстрелян (по другим и, вероятней всего, сфальсифицированным советской карательной системой данным, погиб в заключении в 1941 году).

Библиография

Дезинтегратор профессора Форса: Научная фантазия // Человек и природа. 1924. № 4.

Чертова долина: Рассказ // Мир приключений. 1925. № 5.

Антибеллум: Исторический случай // Мир приключений. 1927. № 2.

Лучи жизни: Рассказ // Мир приключений. 1927. № 10 (под девизом «Юниор»).

Встреча // Комсомольская правда. 1935. № 141, 21 июня.

Ленинградские пустоты: Научно-фантастический очерк // Вокруг света (Л.). 1936. № 11.

Через тысячу лет: Научно-фантастический роман. Л.: П. П. Сойкин, 1927.

Тексты всех произведений публикуются по указанным изданиям с исправлением очевидных опечаток. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам.

Издательство Salamandra P.V.V. приносит благодарность А. Левчику и С. Никитину за предоставленные для книги материалы.