Текст книги "Начало мореходства на Руси"
Автор книги: В. Мавродин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Вступив в город, русы немедленно объявили горожанам, что жизнь их будет пощажена. Русы заявили населению, чтобы все спокойно оставались в своих домах и занимались своим делом, что у них нет разногласий в вере и единственно чего они желают – это власти. Обязанность жителей Бердаа подчиняться им, а обязанность их, русов, хорошо относиться к покоренным гражданам. Ибн-аль-Асир сообщает: «Они сдержали свое слово и, должно отдать им справедливость, они вели себя выдержанно». По свидетельству того же Ибн-аль-Асира и Ибн-Миска-вейха, простые люди, главным образом пастухи, пытались дать отпор, но неудачно, а знать смирилась и подчинилась русским.[104]104
Там же, стр; 22. – А. Ю. Якубовский, ук. соч., стр. 92.
[Закрыть] Правитель Марзбан с 30-тысячным войском попытался выбить русов из Бердаа, но был разгромлен и отступил. Русы укрепились в Бердаа. Это уже не поход, ставивший своей целью лишь захват военной добычи. Русы завоевывали территорию, устанавливали свою власть, оставляли жителям не только жизнь, но и имущество, стремились к восстановлению порядка и нормальной жизни. Они собирались завладеть завоеванной землей, остаться править и осваивать край. То, что русы успели сделать уже на Тамани и в восточной части Крыма, они пытались установить и в далеком Закавказье, на р. Куре.
Описание похода русов 944 г. свидетельствует о том, что он был предпринят не отрядами, действовавшими с целью грабежа, а хорошо организованными и дисциплинированными отрядами воинов, посланными на завоевание владений на далеком, сказочно богатом, пышном Востоке могущественным правителем государства русского народа. Это были воины Киевской Руси времен Игоря.
Русы, занявшие Бердаа, – воины. Ибн-Мискавейх описывает их рослые фигуры, говорит о их вооружении: пиках, мечах, палицах и кинжалах. Но, как уже указывалось, вступив в Бердаа, русы не думали, ограничившись военной добычей, возвращаться к себе на север. Они собирались остаться здесь.
Поэтому с ними были орудия труда: топоры, пилы, молотки. Их военные предприятия носят государственный характер и отличаются от предшествующих походов русских дружин на южный берег Каспийского моря.[105]105
А. Ю. Якубовский, ук. соч., стр. 467.
[Закрыть]
Целью морского похода русских 943–944 гг. являлось создание в Закавказье, на берегах Куры, с центром в Бердаа аналога того политического образования, которое создано было русскими дружинами на Тамани, у дельты Кубани, с центром в Тмутаракани.
Поход на Бердаа был одним из моментов расширения русского, славянского «варварского государства», выбрасывавшего в течение X и XI вв. свои аванпосты на берега Керченского пролива и на низовья Дона, в днепровские плавни и в гирла Дуная, в Закарпатье и в Закавказье. Глубоко прав был В. В, Бартольд, когда писал: «Подробности рассказа (о походе на Бердаа, – В. М.) показывают, что взятие Бердаа было совершено более стройными и дисциплинированными силами, чем набеги норманнов на христианские и мусульманские города Европы. В рассказах об этих набегах норманны обыкновенно изображаются беспощадными варварами, истребляющими и сжигающими все на своем пути; едва ли в Европе был случай, чтобы языческие норманны при взятии большого города объявляли жителям, что будут охранять безопасность их жизни и имущества». [106]106
А_Ю. Бартольд, ук. соч., стр. 34.
[Закрыть]
Поход 944 г., как равно и другие походы, ему подобные, отражал стремительный рост Русской державы, тянувшейся к Византии и Востоку и высылавшей один за другим свои отряды для завоевания «империи на юге» (К. Маркс) и на востоке.
Русы распространились по Закавказью. Всюду действовали их отряды, покоряя окрестное население. Власть их укреплялась. Но вскоре мусульмане, используя свое численное превосходство, заставили русских уйти в Бердаа. Началась осада города. Попытки Марзбана, обложившего со своим тридцатитысячыым войском Бердаа, взять город приступом не увенчались успехом. И неизвестно, чем бы все окончилось, если бы не эпидемия, разразившаяся среди русов.[107]107
«Излишнее употребление плодов произвело между ними заразительную бодезнъ», сообщает Ибн-аль-Асир.
[Закрыть]
Под натиском противника русы были вынуждены отступить в цитадель Бердаа, в Шахристан, где эпидемия стала свирепствовать еще больше. Увидев, что держаться дальше невозможно, русы покинули Шахристан, вышли к Куре, где стояли наготове их суда, и ушли на них в морс.
Все источники единодушно отмечают храбрость русов. Русы не сдавались и предпочитали смерть плену. Они не отступали даже тогда, когда враг явно превосходил их числом. Ибн-Мискавейх сообщает, что однажды целая толпа мусульманских воинов напала на пять русов, проникших в один из садов Бердаа. Ни один из русов не хотел сдаваться, и все они погибли в неравной схватке. Последний оставшийся в живых молодой рус, сын одного из начальников, не желая попасть в руки врага и видя, что сопротивление невозможно, заколол себя кинжалом.
Отступление русов из Бердаа произошло уже в конце лета 945 г. [108]108
'Б. Бартольд, ук. соч., стр. 34.
[Закрыть]
Никто не решался ни задерживать, ни догонять русских, и они с большой добычей ушли на Каспий. Дальнейший их путь и судьба неизвестны. Повидимому, они вернулись на Русь.
О походе русских на Бердаа долго помнили в Закавказье. Говоря о роли, которую сыграл в истории народов Закавказья этот поход, С. П. Толстое еще раз обращает внимание на его отражение в «Искандер-Намэ» («Эскендер Намэ») Низами. «Страницы, посвященные описанию боя (Александра Македонского, – В. М.) с русскими, весьма ярки. Они должны быть введены в широкий оборот как памятник того глубокого уважения, которое военное искусство наших предков вызывало у представителя одного из братских народов Союза. Александр, победивший весь мир, лишь с огромным трудом, после тяжелых семикратных боев, сламывает сопротивление русов. На страницах поэмы «Искандер-Намэ» рассыпано немало ярких характеристик, рисующих русов как смелых воинов, мужественных людей, привыкших к лишениям и готовых в жесточайших боях отстаивать независимость своей страны». [109]109
С. П. Т о л с т о в. Из предистории Руси. «Советская этнография», т. VI–VII, 1947, стр. 40.
[Закрыть]
Походы Руси на Черное и Каспийское моря создали Руси славу мореходной державы. Большую роль в морских походах русских играл великий водный путь «из варяг в греки», сложившийся в начале или в середине IX в. Этот путь соединял «море Варяжское» (Балтийское) с «Русским морем» (Черным морем), а через Керченский пролив, Дон и Волгу, с «морем Хва-лынским» (Каспийским). Путь «из варяг в греки» шел от берегов Скандинавии и до самого Царьграда.
В первой половине IX в. произошло слияние двух узлов торговых водных артерий: северного (Западная Двина, Нева, Ладожское озеро, Волхов, Северная Двина и другие реки севера-) и южного (Средний Днепр, Десна, Припять и связанные с ними водные и сухопутные дороги, ведшие к верховьям Днепра, Оки, Волги, в Полесье, к Карпатам и к Черному морю). Создается великий водный путь «из варяг в греки». Он шел от Бьёрке на северном берегу Финского залива к Котлину, от него к Неве, Ладоге. Отсюда, из Ладоги, плыли к Новгороду, которого достигали, отплывая из Дании, – в конце 4-й недели, от устья Одера – на 43-й день. Путь от Висби до Новгорода проходили в течение двух недель. Дальше лежало озеро Ильмень, за ним Старая Русса (по Платонову, в древности называемая Руса), Ловать, потом шли волоки на Западную Двину и с Двины в Днепр. Оттуда же, с волоков, можно было попасть и на Волгу.
Здесь уже начинался днепровский отрезок пути. Соединение этих двух отрезков произошло до летописного похода Олега из Новгорода в Киев.
Недаром Олег выдавал себя за прибывшего с «верха», т. е. с севера, гостя (купца). Значит, к этому времени фигура «варяжского гостя» с севера не могла вызвать подозрений у жителей Киева. Она стала привычной. Но произошло это слияние незадолго до объединения в единое целое «Славии» и «Куябы» (Куявии). И объединению двух центров Руси – Новгорода и Киева – предшествовало незадолго до этого происшедшее соединение двух узлов речных торговых артерий, путей походов, завоеваний и торговли, – путей, из которых один соответствовал торговым дорогам «Славии», а другой – «Куябы».
За волоками с Двины начинался уже Днепровский путь, красочно описанный Константином Багрянородным. Вехами на этом пути стояли Смоленск (MtXtvtaxa), Любеч (TeXiootCa), Чернигов (T£cpviY
За Киевом, спустя несколько дней пути, начинаются знаменитые пороги, описанные Константином Багрянородным, о чем речь была выше; за Крарийской переправой – остров Святого Георгия, остров Хортица, где стоял огромный священный дуб. Далее, последняя остановка перед выходом в море, – остров святого Евферия (греч.), называемый русскими Березанью, а варягами, повидимому, Bjb'rko (Березовый остров).[110]110
Е. А. Рыдзевская полагает название острова Березань древним автохтонным названием. См. ее статью «О названии острова Березань», «Советская археология», т. IX, 1947.
[Закрыть] За Березанью путь шел вдоль берега Черного моря. Тут лежали Белобережье наших летописей и пресловутый Ахиллов бег. Здесь начинались края, заселенные русской вольницей.
Берега Черного моря от днепровского устья до дунайских гирл со времени антов были заселены восточнославянскими племенами. И во времена Киевского государства, как и в древности, это была русская земля, хотя ее население слабо ощущало власть Киевского князя.
В сочинении Константина Багрянородного «De admmistrando imperio» (подлинное греческое название его неизвестно) мы встречаем замечательно яркий и красочный рассказ о плавании русских однодеревок (моноксилов) по Днепру в Византию.[111]111
В тексте сочинения Константина Багрянородного «De administrand» imperio» термин «славяне» употребляется для обозначения платящих дань киевскому князю жителей земель славянских племен, подвластных Киеву, а термин «руссы» применяется по отношению к дружинникам, «мужам» киевского князя.
[Закрыть]
С наступлением ноября князь «со всеми руссами» выходит из Киева и отправляется в полюдье в земли подвластных славянских племен, платящих ему дань. Всю зиму они проводят в полюдье, а в апреле, когда растает лед на Днепре, возвращаются в Киев. В глухих дремучих лесах данники-славяне в течение зимы рубят огромные деревья и, наспех их обстругав, опускают на воду. С наступлением весны такие примитивные лодки однодеревки спускаются к Днепру. У Киева славяне пристают со своими челнами к берегу и продают их русам. Грубо обработанная колода обшивается бортами, оснащается веслами, уключинами, мачтами, и вот она уже готова в далекий путь. В нее грузится все, что добыто в течение зимнего полюдья путем сбора дани, поборов, грабежа и торговли: ценные меха, шкуры, мед, воск и рабы. В июне русы двигаются вниз по течению Днепра, некоторое время поджидают у Витичева отставших, а через два-три дня пускаются всем караваном в далекое путешествие. Они проходят пороги, где часто поджидают русских купцов алчные и воинственные печенеги, и особенно опасными в этом отношении считаются Неясыть и Крарийская переправа. Приходится выходить на берег, оставляя вещи в однодеревках и, осторожно прощупывая ногами дно, толкать лодьи шестами. У Неясыти к тому же приходится часть людей выделять для охраны каравана от внезапного налета хищных кочевников-печенегов. Но вот тяжелый путь через пороги остается позади. Показался остров святого Георгия. Здесь русы делают остановку и у огромного многовекового дуба совершают жертвоприношения. Еще немного – и на горизонте, в Днепровских лиманах, появляется остров святого Эвферия (Березань). Тут русы отдыхают два-три дня и готовят свои лодьи для морского путешествия, оснащают их мачтами, реями и парусами, и… снова в путь. Идут морем, держась берегов, делая остановки у Днестра, Белой и в других местах. До самой Селины их преследуют идущие по берегу печенеги, выжидающие добычу. Но вот русы проходят Дичин и «достигают области Месимврии; здесь оканчивается их многострадальное, страшное, трудное и тяжелое плавание». [112]112
Известия византийских писателей о Северном Причерноморье. Изв. ГАИМК, вып. 91, стр. 8—10.
[Закрыть] Впереди плещут голубые воды «Суда» и сверкают белые здания Константинополя. Здесь уже начинался торг. Отсюда русские купцы привозили золотые и серебряные вещи, дорогие ткани («паволоки»), фрукты, вина, пряности, стеклянные изделия, «сосуды разноличные» и «всяко узорочье»: украшения, изделия из эмали и т. д. Здесь они продавали меха, воск, мед и рабов. Для торговли рабами в Константинополе имелся особый рынок, «идеже рустии купци приходяще челядь продают». [113]113
«Памятники древней письменности», 1881, стр. 85.
[Закрыть] Об этой торговле Руси много и подробно говорят некоторые еврейские источники XI и XII вв.[114]114
Марголин. Три еврейских путешественника XI и XII столетий, 1881, стр. 146.
[Закрыть]Русские купцы торговали и с Византийским Крымом. С устья Днепра русские суда поворачивали на Херсонес (Корсунь). Значение торговли с Корсунем столь велико, что термин «корсун-ский» на Руси стал синонимом всего заморского, дорогого, изящного, редкого. Здесь же, у устья Днепра, еще в X в. было какое-то поселение русских воинов-купцов, откуда они ходили в Константинополь и Корсунь, зимовали, занимались промыслами и сталкивались с корсунцами (херсонеситами). Из этого поселения выросло Олешье XI–XII вв., где останавливались купцы – «гречники».
Значение торговли для развития мореходства на Руси трудно переоценить. Купцы-русы арабских писателей по Волге ездили в Булгары и Итиль, в «море» «Джурджана». Купцы-русы, по свидетельству Вениамина Тудельского, пробирались в Александрию, в Северную Африку, Блааланд скандинавских саг, где бились плечом к плечу русские и норманны русского отряда, посланного Владимиром на помощь византийским императорам; а Ма-суди говорит об одном русском племени, которое торговало «с Андалус», т. е. той самой Андалузией в Испании, куда во времена Святослава, по свидетельству Иби-Хаукаля, разгромив хазарскую столицу Итиль, направился отряд русов. [115]115
Марголин, ук. соч., стр. 138, 146. – А. Я. Гаркави Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870, стр. 127–138.
[Закрыть]
Все эти торговые поездки и военные походы могли быть предприняты лишь по морям. Так складывался и приобретал все большее и большее значение на начальных этапах истории древней Руси великий водный путь «из варяг в греки», важнейшая торговая артерия Руси и в X и в XI вв.
Это был путь мирной торговли, путешествий «слов» и «гостей», поездок «воев», отправлявшихся на службу к императору и сражавшихся в рядах византийского войска и в командах византийских кораблей на Крите и в Сицилии, у стен Бари и Хризополя, путь морских походов и набегов. Этим путем ездила в Царьград и княгиня Ольга.
В нашей летописи и крещение Ольги, и путешествие ее в Константинополь обросло легендой. Но о крещении Ольги и путешествии ее в Константинополь, кроме летописи, говорят византийские источники: Скилица (в компиляции Кедрина), Зонара, Константин Багрянородный, немецкие хроники («Продолжатель Регинона», Гильденгаймская, Отенбургская, Кведлин-бургская, Ламберт, Титмар Мерзебургский, Analista Saxo) и, наконец, русские «похвалы» (Иаков Мних) и «жития» («Обычное Житие», «Проложное Житие» Владимира, «Проложное Житие» Ольги).
Нас не может сейчас интересовать вопрос о принятии Ольгой христианства, и все, что связано с этой проблемой, я опускаю и отбираю лишь то, что относится к ее поездке в Царьград.
Ольга прибыла в Царьград летом или в начале осени 957 г. Целью ее поездки едва ли было только официальное принятие христианства, как об этом сообщает наша летопись. Повидимому, речь шла об изменении в пользу Руси условий торговли с Византией, предусмотренных договором Игоря 944 г., неблагоприятным для русских купцов. Не случайно в составе посольства Ольги упоминаются 42 купца, что, быть может, указывает также на то, что для своей поездки Ольга использовала обычный торговый караван, направлявшийся из Киева в Византию.
Помимо этой, посольство Ольги преследовало и другие цели, а именно – заключение какого-то соглашения с Византией, причем, невидимому, Русь обязывалась давать «вой в помощь», а Византия должна была учредить христианскую церковь на Руси, что должно было усилить ее связи со странами христианского мира и укрепить ее международное положение. Таким образом, поездка Ольги носила дипломатический характер. Судя по тому, как Ольга расценила прием, оказанный ей Константином Багрянородным, она ожидала в Константинополе иной, более радушной встречи и иных, более эффективных для Руси и для себя результатов поездки в Царьград.
Об этом говорит летописное сказание о поездке в Царьград, в котором все время выступает один и тот же мотив – император домогается, а «вещая Ольга» дает отпор императору. Ищущей стороной в рассказе летописца, который основывался на народной легенде, все время выступает император, а хитрая Ольга, сохраняя собственное достоинство, умело парируя его домогания, добивается своего.
Тем не менее стремление Ольги найти в византийском императоре союзника для реализации своих планов не увенчалось успехом. Император Константин недооценивал могущества Руси, не представляя себе истинного соотношения сил между Империей и Русью, которое побудит его преемников обращаться к Киевскому князю за помощью.
Наш летописец был гораздо ближе к истине. Поездка Ольги в Царьград обросла легендой. Летописная легенда отражает не подробности приема Ольги византийским императором, а реальные силы Руси, которые давали возможность Ольге вести себя в Царьграде во время переговоров с императором так, как об этом говорит летописец. Летопись отражает настроение Ольги, вернувшейся к себе на берега Днепра после поездки в Царьград. Она отчетливо представляла себе, что ее неудача – ошибка византийской дипломатии, и придет пора, когда гордая Византия вынуждена будет обратиться за помощью к Руси, пойдя на уступки, быть может, гораздо большие, нежели те, которых она добивалась.
Летопись сообщает, что когда, якобы, император послал к Ольге послов и объявил ей, что сам собирается на Русь и просит «вой в помощь», она отвечала: «аще ты, рьци, такоже постоиши у мене в Почайне, яко же аз в Суду, то тогда ти дам». В этих словах сквозит обида оскорбленной Ольги. «Подожди, настоишься и ты у меня на Почайне, как стояла я в Суде»,[116]116
Суд (sund) – пролив, в данном случае Босфор. В этом рассказе о поездке Ольги в Царьград есть одно интересное место. Мы узнаем, что суда, (шедшие из Царьграда по Днепру вверх, доходя до Киева, останавливались на Почайне, а русские суда, приходившие к Царьграду, приставали к берегу Суда, т. е. «Зуида» – пролива Босфора.
[Закрыть] говорит она, и эта фраза отражает настроение Ольги после поездки к императору, во всяком случае в той форме, в которой оно отразилось в народном эпосе и попало на страницы «Повести временных лет».
Повидимому, Ольга прибыла в Константинополь летом, так как купеческий караван ушел из Киева, как всегда, в конце весны или в начале лета. Прибыв к Царьграду, Ольга долго не могла добиться аудиенции и ожидала у стен Царьграда, в Суде (Босфоре). И только в среду, 9 сентября 957 г., состоялся первый прием «игемона и архонтиссы русов», описанный Константином Багрянородным. Ольгу сопровождала большая свита: ее племянник, не названный, к сожалению, по имени, 8 «приближенных людей», 22 посла русских князей (атгохрюьарк»), 16 «приближенных женщин», «люди» Святослава, 18 прислужниц, слуги из свиты послов (апокрисиариев), 2 переводчика, особый переводчик княгини и много различных слуг. Апокрисиарии, т. е. послы русских князей, в свите Ольги, кстати, сами имевшие свою свиту, это, несомненно, те самые «слы» «светлых» и «великих князей», «всякого княжья» Руси, о которых упоминают договоры русских с греками Олега и Игоря.
Константин Багрянородный дважды принимал у себя во дворце Ольгу и сопровождавших ее лиц, устраивая в ее честь званые обеды и одаривая ценными подарками.
Когда уехала Ольга и с какими результатами, о чем беседовала она с императором, мы не знаем. Но, очевидно, ее поездка не привела к ожидаемым результатам.
Обращает на себя внимание сам прием Ольги. Хотя Скилица-Кедрин сообщает, что Ольгу принимали с большим почетвм, тем не менее она ожидала иного, и горечь ее разочарования отразилась в летописном рассказе. Ольгу принимали и одарили, как послов, очень важных, но все же только послов. В частности, незадолго до приезда Ольги в Константинополь было принято посольство сирийских правителей – Гамданидов. Прием его ничем по сути дела не отличался от приема Ольги за исключением того, что Ольга была избавлена, как «игемона и архонтисса» от поклонов и челобитья императору, которое требовалось от других послов.
Это не могло не стать известным Ольге и глубоко ее оскорбило. Обидным было длительное и томительное ожидание первой, а затем и второй аудиенции. Посольство Ольги, по-видимому, не привело ни к каким результатам и в отношении реализации тех планов в области расширения торговли Руси с Византией и улучшения положения русских купцов в Византии, в деле укрепления русско-византийского союза и учреждения христианской церкви на Руси, реализация которых была целью путешествия Ольги в Византию.
Нет никакого сомнения в том, что бесплодность переговоров Ольги в Константинополе означала опасения со стороны императора дальнейшего укрепления Руси. Этот страх и недоброжелательство, так ярко проявившиеся в поведении Константина Багрянородного по отношению к Ольге во время пребывания ее в Царьграде, чреваты были серьезными осложнениями прежде всего для самой Византии. Прошло немного времени, и Византия стала пожинать плоды своей недальновидной политики.
Итак, миссия Ольги кончилась ничем. И единственным следом ее явилось «Блюдо велико злато служебное Олгы Руской, когда взяла дань (подарки? – В. М.), ходивши ко Царю-городу… Во блюде же камень драгий, на том же камени написан Христос;… у того же блюда всё по верхови жемчюгом учинено». [117]117
Цит. по Д. В. Аиналову. Дар святой княгини Ольги в ризницу святой Софии в Царьграде. Труды XII Археологического съезда в Харькове, т. Ill, M., 1905, стр. 1.
[Закрыть]Это блюдо видел Антоний на рубеже XII и XIII вв. при своем посещении Константинополя.