Текст книги "Эпоха Возрождения"

Автор книги: В. Булавина

Соавторы: Мария Лидис,Сергей Лунин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Однако вновь обратимся к портрету, который мы вырезали и смотреть на который нам категорически не рекомендовали. На этом портрете изображено не лицо, а скорее маска, хотя, возможно, что и второе лицо, наложенное на первое. Как мы уже заметили, глаза изображенного на портрете стараются заглянуть то ли под маску, то ли за спину. Возможно, что это также еще один из намеков на то, где нужно искать указание на истинного автора, ведь под маской может скрываться какая-то информация. И если вырезать маску точно по контуру, мы увидим слова, набранные на другой странице крупным шрифтом: «Уильям и Филипп, лорды». Что это? Совпадение или умысел? Быть может, это и есть истинные авторы, прославившиеся под именем Шекспира? Возможно, ведь в таком случае разъясняются многие «странности»: становится очевидным, что у фигуры на портрете два лица, поскольку авторов двое, и эти два лица, а также две правых руки и имел в виду автор стихотворения «К читателю», когда писал, что гравер «вступил в конфликт с природой». С этим трудно не согласиться, поскольку он в одной фигуре попытался совместить двух человек. Отсюда и все нелепости портрета. Если бы гравер, как пишет автор стихотворения, не вступал в конфликт с природой, а изображал натуру такой, как она есть, мы бы видели на портрете двух человек, а не тот удивительный «портрет», на который нам советовали не только не смотреть, но и вообще убрать из книги. Становится понятным и намек в стихотворении «К читателю»: «…О если бы он только нарисовал его разум на меди так же хорошо, как он схватил его лицо…». Ведь граверу удалось запечатлеть лицо-маску, а вот «разум», то есть имена авторов, так и остались под маской, причем в буквальном смысле.

Изложенная версия весьма любопытна и строится на прочных основаниях – печатном издании. Но давайте «примерим маску» – посмотрим, могли ли в действительности братья – граф Пембрук и граф Монтгомери – быть авторами «комедий, историй и трагедий Уильяма Шекспира».

Мы уже упоминали первое произведение Шекспира – поэму, вышедшую в 1593 году и посвященную графу Саутгемптону. В посвящении автор говорит, что это его первое произведение. Могла ли эта поэма принадлежать перу графа Пембрука или графа Монтгомери, ведь тогда Уильяму было тринадцать лет, а Филипу девять? Возможно ли, чтобы в столь юном возрасте люди писали поэмы? Принципиально это возможно, ведь история знает немало примеров того, как потрясающий талант проявлялся у гениев в раннем детстве. Вспомним хотя бы вундеркинда Моцарта. Тем более что детей окружали вполне зрелые литераторы, в числе которых была и их мать – графиня Мэри Пембрук. К тому же в этом случае становится понятным посвящение, написанное ребенком, который обращается к старшему по возрасту, но не к стоящему выше на социальной лестнице. Ощущается почтительное отношение младшего к старшему, но равному по происхождению.

На «двойственность» авторов произведений Шекспира указывает и следующий фрагмент из поэмы «Венера и Адонис», написанной в 1593 году:

…И жалобно теперь она корит

Свои глаза, прибегшие к обману:

В нем два лица, и все двоится в нем,

Обманут взор больным ее умом.

Таким образом становится понятно, что поэму писали двое.

На авторство братьев косвенно указывают и другие издания произведений Шекспира: в 1632 году Фолио Шекспира было переиздано, а уже в 1640 году вышел сборник поэм и сонетов Шекспира, где был помещен портрет, похожий на портрет из Первого Фолио, но со значительными отличиями. Так, одна рука изображенной фигуры закрыта плащом, другая, затянутая в перчатку, держит лавровую ветвь. Одна рука может говорить о том, что на портрете изображен лишь один представитель той пары, которая скрывалась за именем Шекспир. Почему? Возможно, что творцов удивляла недогадливость публики, и после смерти Уильяма Пембрука (в 1630 году) Филипп решился еще немного «помочь» читающей публике понять, кто является автором книг, в том числе и поэтического сборника 1640 года. Возможно, поэтому под портретом он и поместил слова:

Эта Тень – и есть прославленный Шекспир? Душа века,

Предмет восторгов? источник наслаждения? чудо нашей сцены.

Эта эпитафия содержит еще одну аллюзию: доподлинно известно, что Уильям Шекспир из Страдфорда в театре играл роль Тени отца Гамлета, он даже на сцене был не королем, но только тенью. Об этом и говорит Филип Пембрук в «эпитафии» под портретом. И в его словах звучит боль автора, вынужденного наблюдать, как его произведения приписывают другому – Шекспиру из Страдфорда-на-Эйвоне. Но не нашлось волшебника, который бы сказал: «Тень, знай свое место!». Напротив, уже в третьем издании Фолио исчезли все вышеперечисленные загадки – лист с портретом «Шекспира» оказался слева и под ним уже не было текста с посвящением и именами авторов – братьев Уильяма, графа Пембрука, и Филиппа, графа Монтгомери, как и во всех последующих изданиях.

А может, все-таки Шакспер?

Всякий творец – заговорщик; и все фигуры на доске, разыгрывая в лицах его мысль, стояли тут конспираторами и колдунами. Только в последний миг ослепительно скрывалась их тайна…

В. Набоков

И все-таки все изложенные выше версии имеют множество недостатков: слабую аргументацию, надуманность совпадений и странную череду случайностей. У каждой из рассмотренных версий есть свои сторонники, которые объединены в единое направление, всех их называют «антистрадфордианцами». Большинство же читателей и ученых все-таки склоняются к мысли о том, что не было никакой мистификации – актер Шакспер и Великий Бард Шекспир – это одно и тоже лицо. Мы уже говорили о том, что у «подлинного» Автора не было видимых оснований десятилетиями хранить тайну своего имени и уж тем более избрать в качестве прикрытия актера той труппы, которая ставила пьесы. Ведь он регулярно попадал бы в нелепые положения, когда ему приходилось бы давать объяснения темных мест в написанных не им пьесах, производить на ходу нужные изменения, знать наизусть сотни и тысячи чужих строк. Если, как подчеркивают антистрадфордианцы, Шекспир-актер был всего лишь неграмотным пьяницей и вымогателем денег у подлинного автора, то сомнительно, что он десятилетиями мог играть роль «прикрытия». Зачем автору нужно было подобное прикрытие, когда значительно проще было взять псевдоним? Некоторые современники Шекспира так и поступали, причем их настоящие имена остались и поныне остаются неизвестными.

Что бы не говорили антистрадфордианцы, у нас есть несколько свидетельств, в том числе самого Бена Джонсона, что современники считали автором шекспировских пьес актера Шекспира из Страдфорда. Сама идея отрицания авторства актера Шекспира возникла по разным причинам. Нередко это поясняется стремлением приписать их одному из представителей верхов, а не простолюдину. Часто играла немаловажную роль и погоня за сенсацией, желание предложить новое эффектное решение вековой загадки. А порой в основе этого лежала искренняя любовь к великим творениям английского гения (недаром работы ряда противников авторства актера Уильяма Шекспира немало способствовали изучению шекспировских творений) и протест против того образа довольного собой, благонамеренного и чинного страдфордского обывателя, который на основе немногих биографических данных рисовало западное литературоведение.

Итак, соперничество страдфордианцев и антистрадфордианцев породило множество талантливых и оригинальных исследований творчества и жизни Шекспира. Ведь страдфордианцы активно реагировали на все новые версии, выдвигаемые их оппонентами, нанося один за другим удары по хрупким построениям своих противников и обвиняя их прежде всего в том, что они изучают Шекспира в отрыве от среды, в которой он вращался, без исследования творчества других драматургов той эпохи. Если же следовать этим правилам, уверяют они, то многие сомнения отпадут сами собой.

Как уже говорилось выше, о Шекспире не сохранилось почти никаких биографических данных и никаких рукописей, из-за чего возникают сомнения в его авторстве. Однако, если принять во внимание реалии XVI века, это не покажется странным, ведь Шекспир не является исключением – таковы наши знания почти о всех драматургах его времени. Их рукописи также затерялись. Шекспир в глазах современников был одним из известных сочинителей пьес и пользовался успехом наравне с другими авторами. Он не являлся для современников тем величайшим, непревзойденным гением, каким заслуженно стал для потомков. Лишь в XVIII и особенно в XIX веке к Шекспиру пришла мировая слава. Понятно, что в течение жизни нескольких поколений, для которых Шекспир «еще не был Шекспиром», его бумаги могли затеряться. Сочинители пьес занимали в то время достаточно незавидное положение в обществе. Когда Бен Джонсон издал свои пьесы под названием «Труды», это вызвало насмешки и издевательства. В ту эпоху еще не привыкли к высокой оценке творчества драматургов.

Почему Шекспир ничего не говорит в завещании о своих пьесах? Да просто потому, что они ему не принадлежали, их не было в Страдфорде. Рукописи составляли собственность театра и должны были храниться в его библиотеке. Исследователи изучили завещания ученых и государственных деятелей конца XVI – начала XVII века. В большинстве завещаний не упоминаются книги. Это относится даже к завещанию самого Френсиса Бэкона.

Шекспир был выходцем из достаточно зажиточной семьи, занимавшей довольно видное положение среди страдфордских горожан. Поэтому нет оснований считать, что он не посещал местную школу. Конечно, находясь в Лондоне, он должен был самостоятельно пополнять свои знания. Но такой путь был проделан многими другими современными ему драматургами. Книги же вовсе не были тогда так дороги, как полагают антистрад фордианцы. Дешевые издания («кварто») стоили несколько пенсов за томик, это цена была вполне доступной для пайщика театра «Глобус». В этих дешевых изданиях было опубликовано немало исторических хроник, переводов греческих и римских классиков, географических сочинений и т. п… К тому же тщательное изучение пьес Шекспира показывает, что представление о необычайной учености их автора – все-таки преувеличение. Сведения, которые содержатся в них, Шекспир мог почерпнуть из небольшого числа изданных в то время книг, а грубые ошибки, которые он допускает, в частности, в области географии, вряд ли могли быть сделаны такими высокообразованными аристократами, как граф Рэтленд или граф Пэмбрук, не говоря уже о крупнейшем ученом Френсисе Бэконе.

С другой стороны, пьесы Шекспира действительно отражают глубокое знание их автором одной области – законов театра, знание, естественное для профессионального актера и маловероятное для аристократических дилетантов, у которых в числе различных увлечений было и занятие драматургией. Ничего нет странного и в осведомленности, которую обнаруживает Шекспир в придворной жизни, ведь он актер придворного театра.

Знакомство с деталями быта и географии других стран могло быть почерпнуто не только из книг, но и из рассказов товарищей-актеров, поскольку английские труппы в эти годы не раз выезжали на континент, где давали спектакли, пользовавшиеся большой популярностью. Наконец, многие пьесы Шекспира являются переделками – хотя и гениальными переделками – более ранних пьес на ту же тему. Такой способ создания новых произведений для театра считался тогда вполне нормальным, а вот в аристократических кругах было не принято создавать «копии», там ценились «оригиналы».

Детали, на которые указывают антистрадфордианцы, могли быть, несомненно, почерпнуты Шекспиром из пьес, послуживших для него первоисточником, но не дошедших до нас. Эти же источники объясняют и загадку совпадений между отдельными местами в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира – и тот и другой, возможно, использовали одни и те же материалы.

Даже самые «неопровержимые» доказательства антистрадфордианцев рассыпаются, как карточный домик, при более внимательном их анализе. Например, «загадка» надгробного памятника Шекспиру. Если более подробно изучить книгу, в которой памятник Шекспиру изображен в виде, отличающемся от современного, то выяснится, что ее автор – Уильям

Дугдейл, писавший в середине XVII века – не питал особого пиетета к имени Шекспира. Памятник великого драматурга срисован им в числе других местных «древностей». Исследователи сравнили изображения в книге остальных памятников с их оригиналами и установили, что почтенный антиквар часто ошибался, очевидно, рисуя по памяти десятки бегло осмотренных им достопримечательностей. Автор же первой биографии Шекспира Роу попросту скопировал рисунок из книги Дугдейла. Таким образом, утверждение о «переделке монумента» превращается из почти неоспоримого факта в явную легенду. В 1725 году памятник бесспорно уже имел современный вид. Имеется также свидетельство страдфордского учителя Джозефа Грина. Он принимал участие в сборе средств на ремонт надгробия в 1749 году. В сентябре того же года, после уже произведенного ремонта, Грин отмечал, что было проявлено особое старание сохранить памятник в прежнем виде. Маловероятно, чтобы учитель из Страдфорда сделал свое печатное заявление, не опасаясь быть тут же уличенным во лжи сотнями свидетелей, если бы памятник подвергся изменениям. Да и не было причин специально оправдываться и лгать: тогда еще не существовало «шекспировского вопроса».

Литературоведческий анализ разрушает и миф об аристократических симпатиях Шекспира, показывая, что наивно отождествлять драматурга с персонажами его пьес, думая, что в уста своих героев Шекспир вкладывал некие «особый» зашифрованный смысл. Да и «код» в пьесах Шекспира, обнаруженный бэконианцами, как показали работы экспертов по дешифровке, также оказался выдумкой. При таких методах «расшифровки» из текста пьес можно извлечь любую фразу. Что касается подписей Шекспира, то детальный графологический анализ показывает, что все они на разных документах имеют характерные общие черты и, следовательно, принадлежат одному и тому же лицу. Еще одним спорным моментом является разное написание фамилии Шекспира. Но это тоже не было редкостью в елизаветинской Англии. Фамилии многих исторических деятелей и писателей той поры дошли до нас в десятках вариантов.

Отпадают также доказательства «неграмотности», поскольку актеры придворной труппы должны были хорошо читать, для того чтобы быстро разучивать роли. И даже опубликованное в 1930 году письмо драматурга Френсиса Бомонта Бену Джонсону (от 1615 года), в котором подчеркивается, что, мол, Шекспир достиг крупных успехов, не имея образования (schollershippe) не свидетельствует о его неграмотности, а является подтверждением его успехов в самообразовании. И это косвенным образом опровергает «аристократические» теории, ведь такая фраза о Шекспире никак не может относиться к аристократам, закончившим Кембриджский или Оксфордский университеты. Сам Джонсон, называя в своем известном отзыве Шекспира «нежным лебедем Эйвона» (то есть указывая на Страдфорд-на-Эйвоне), пишет, что тот знал «плохо латынь и еще хуже греческий язык». Антистрадфордианцы же считают и эти слова Джонсона результатом «заговора», имеющего целью скрыть подлинного автора. Но как же в таком случае отличить истину от «заговора»? Да и зачем «искать черную кошку в темной комнате, если ее там нет»?

За последние десятилетия собраны новые доказательства авторства Шекспира из Страдфорда. Так, например, было документально установлено, что пьесы Шекспира принадлежали королевской труппе. В 1619 году, когда два лондонских издателя хотели опубликовать некоторые из этих пьес, королевские актеры вмешались и добились распоряжения лорда-камергера, чтобы никакие пьесы, составлявшие собственность труппы, не печатались без ее согласия. Исследователь Хотсон установил связи актера Шекспира с представителями литературных кругов того времени. Выяснилось, что первую поэму Шекспира «Венера и Адонис» напечатал Ричард Филд, уроженец Страдфорда. Студенты в Кембридже ставили любительские спектакли «Путешествие на Парнас» (1598 год) и «Возвращение с Парнаса» (1602 год). В одном из них говорится об актере Шекспире, в другом – о поэте и драматурге Шекспире, причем в обоих случаях явно имеется в виду одно и то же лицо.

Шекспиру писали его друзья и родные – одним этим опровергается вымысел о его «неграмотности». «Занятие ростовщичеством», которое так усердно вменялось в вину актеру Шекспиру антистрадфордианцами, тоже не подтверждается фактами. В одном случае это обвинение связано с закупкой Шекспиром зерна на случай неурожая. Но такое большее, чем полагалось по закону, количество зерна было обнаружено у всех зажиточных жителей Страдфорда, причем у многих из них в погребах хранились значительно более крупные запасы, чем у Шекспира. Еще имеется мелкий иск о неуплате денег за солод, который вызывает бурное негодование у антистрадфор-дианцев. Но этот иск был предъявлен в те месяцы 1604 года, когда Шекспир находился в Лондоне, выступая свидетелем на одном судебном процессе. Проверили и книгу городского совета Страдфорда, там фамилия Шекспира встречается 166 раз, при этом в 14 различных вариантах написания. И еще одна любопытная деталь. В 1602 году против членов геральдической коллегии выдвигались обвинения в необоснованной выдаче разрешения на право иметь гербовые щиты. В ходе дебатов был составлен документ, сохранившийся в архивах. В нем указывается, что один из участников спора, Ральф Брук, привел пример с гербом «Шекспира-драматурга», воспроизведя при этом гербовый щит Шекспира из Страдфорда. Надо напомнить также, что в сонетах автор дважды говорит, что его имя Билл – сокращение от Уильям.

Так может быть, исследователи «ломают копья» там, где следует «пронзать копьем»? Может, все-таки правы те, кто, читая Великого Барда, поражаются его гению и не ищут тайн там, где их нет?

Тайны конкистадоров

Перекрашивая историю

История – собрание фактов, которых не должно было быть.

Станислав Ежи Лец

Конкистадоры… Завоеватели… Наследники доблестной испанской Реконкисты, солдаты, романтики, жестокие и настойчивые. Своим потом и кровью они окропили два огромных континента, прошли их, открыли. Разрушители империй, основатели Новых Испаний на индейских костях, носители цивилизации.

Художественно-исторические произведения, книги и фильмы XXI века реабилитировали наших предков: они не были глупыми, фанатичными, недалекими… Просто они вынуждены были иметь дело с технологиями абсолютно другого уровня, имели другой запас знаний, другие ценности. Но при всем этом именно они, каждый по своему, вносил свою лепту в накопление нужных знаний, чтобы в далеком будущем мы могли поразиться людям и нравам их времени.

Если раньше конкистадоров рисовали только черной краской, то сейчас мы можем расставить все по своим местам. Наши главные герои станут в меру реалистичными, в меру религиозными, ироничными и обаятельными; второстепенные будут туповатыми, преданными и смешными. Мы попробуем различить в пестрой толпе людей эпохи покорения Америки плохих и хороших, увидим индейцев и бледнолицых.

Мы руководствуемся другими принципами, носим другую одежду. В конце концов, мы на порядок лучше питаемся, и одно это при всей кажущейся приземленности этой темы не дает нам возможности полностью понять предков. Психиатр из Венесуэлы Ф. Луке утверждает, что конкистадоры были психически нездоровыми людьми, и это до сих пор отражается на здоровье венесуэльской нации. Возможно, он несколько преувеличивает. Однако серьезные ученые, начиная с классика французской исторической науки XX века Фернана Броделя, сходятся в том, что постоянное недоедание способствовало развитию психозов и как следствие – всеобщему мистицизму, фанатизму, приводило к совершению людьми прошлых веков удивительных, по нашим меркам, поступков. Большая часть человечества постоянно голодала, вплоть до XIX века. Во времена конкистадоров более или менее сытно питалась в лучшем случае 1/20 часть населения.

Не менее важен медицинский фактор. Нам сложно себе представить, какую роковую роль могли сыграть в жизни современников Колумба и Кортеса даже самые, казалось бы, ничтожные заболевания, как мучались наши предки. Грипп, воспаление легких, ангина, не говоря уже о туберкулезе или подзабытых сейчас оспе и чуме, запросто могли привести к фатальному исходу. Перелом ноги мог оставить человека калекой на всю жизнь, легкая царапина – привести к смерти в течение недели. Сумевшего повзрослеть ребенка можно было считать счастливчиком. Сумевшего состариться взрослого – мучеником. (А как еще можно назвать человека, который всю жизнь страдает от вшей и глистов – неизменных спутников человечества на протяжении долгих тысячелетий?) Нет ничего удивительного в том, что люди были агрессивны, озлоблены, жестоки.

Впрочем, современность если уж и умерила нашу агрессивность (в чем все-таки приходится сомневаться), то умерила и нашу любознательность, сделала более боязливыми. Мы тонем в информационных потоках, а люди эпохи Возрождения страдали от их отсутствия, поэтому даже откровенное вранье находило своих слушателей. Люди доверяли как книге, так и рассказу.

Нам известен испанский миф о конкистадорах-миссионерах, которые окрестили Новый Свет, принесли в него цивилизацию – монархию, суд, способы хозяйствования, товарно-денежный обмен, технический прогресс и европейскую культуру. Здесь все – правда. Кроме одного важного момента: Новый Свет никого об этом не просил, а само «окультуривание» происходило после завоевания, разрушения и ограбления. Общественность Южной и Центральной Америк поддерживает испанский миф, но добавляет в него героев с другой стороны баррикад – индейских вождей и повстанцев. Даже в XIX веке восстания индейцев иногда содержали лозунг «земля без белых». Но в целом современные жители юга США, Мексики, Центральной Америки, большей части Южной Америки и островов Карибского моря спокойно относятся к роли испанских завоевателей в истории своих стран. Историки и культурологи, поэты и ученые пишут «коллективный портрет» своих предков – айгоиканттев. испанттев. инлейттев.

Рассказы об алчных испанских мясниках создавались в «прогрессивной» Западной Европе в XIX веке и в «социалистической» Восточной – в XX. Под влиянием этих сочинений так и хочется немедленно пойти крушить гасиенды и отстраивать заново пирамиды майя… Нужно вернуть исконным обитателям Америки земли и золото… Но вместе с ними не следовало ли вернуть коренным американцам сифилис, нищету, регулярный голод и уровень жизни каменного века, который существовал у них до прихода завоевателей из Европы?

Как это не цинично звучит, но за цивилизацию приходиться платить. Европа и Азия шли к своим нынешним достижениям постепенно, и никто не в силах сосчитать, сколько жизней это стоило народам Старого Света. Американцы же, даже представляющие наиболее цивилизованные государства, на момент открытия Колумбом Америки находились на достаточно низкой ступени развития, более всего напоминавшей уровень, на который в свое время вышли страны Древнего Востока: календари, пирамиды, дороги, некоторые металлы и земледелие, рабский труд. Новый Свет отставал от Старого на полтора – два тысячелетия, и это если считать относительно цивилизованные народы. На двух огромных континентах лишь один народ – чибча-муиски (район современной Колумбии), торговцы солью, использовал золото для изготовления денег. Если правители, воины, жрецы и чиновники имперских центров государств инков, ацтеков и майя жили относительно неплохо, выжимая из подчиненного им населения все, что оно могло дать, то остальные индейцы все еще пребывали в каменном веке.

Отдавая должное конкистадорам, победителям и неудачникам, собиравшимся в отряды всего по сто человек и проходившим сотни километры по непроходимым джунглям – с боями, не зная отдыха, голодая, – следует признать тот факт, что несмотря на все эти трудности, колонизация состоялась бы, если бы ее вели и не те люди, которых сейчас мы знаем по именам. И конкистадоры понимали это, а посему спешили – кто первый… нет, не откроет, а ограбит, застолбит, получит во владение. Экспедиции организовывали за свой счет или на взятые в долг деньги, доны торопились вербовать солдат, им мешали губернаторы Новых Испаний, снаряжавшие свои походы… Из-за моря этот процесс старались регулировать Их Католические Величества, выдавая патенты на завоевание и владение. А так как у королей всегда не хватало средств на то, чтобы жить и воевать в Европе, они постоянно требовали «королевской пятины» и подарков из Нового Света. Это усложняло задачу завоевателям Америки, но они понимали, что даже если они отдадут значительную часть награбленного губернатору или монарху, в их руках все равно останутся несметные богатства – только надо действовать еще быстрее, еще агрессивнее.

В свое время римские легионы неумолимо продвигались в «варварские» страны Средиземноморья. Их не могли остановить военные поражения в отдельных битвах. Государство росло, развивалась его экономика, увеличивалась численность населения – и все это требовало выхода. Точно так же и Новый Свет был бы непременно освоен и покорен капитанами и солдатами из Европы, вплотную приблизившейся к новой, капиталистической эпохе, переживавшей период взлета культуры и подъема производительных сил. Причем собственно европейское военное искусство в ряду причин, по которым Америка оказалась так быстро покорена чужаками из-за океана, занимает не первое место.

История выдвинула на передний край Конкисты (завоевания), самых нетерпеливых, авантюристичных, удачливых. Возможно, если бы Испания находилась ближе к Америке, покорение велось более цивилизованными методами. Но метрополию и колонии разделяли тысячи километров Атлантического океана.

После Реконкисты, окончательной победы над арабами, Испания была сильной державой с опытной армией и многовековыми военными традициями. Оглядываясь на могущественных соседей: Португалию, Англию, Францию, испанцы спешили любым способом добыть и закрепить за собой новые земли. Спешили и португальцы, в первой половине XVI века добравшиеся до настоящей Индии и Пряных островов.

Из-за этой лихорадочной спешки и отдаленности от Европы индейские империи завоевывали не регулярные испанские войска, а «частные» экспедиции. Открытие Америки в его научном смысле состоялось «мимоходом», по ходу погони за призрачными сокровищами, открытие и освоение двух огромных континентов произошло так, как произошло – бессистемно, авантюрно и трагически для местного населения.

Произошла уникальная для того времени вещь. Это сейчас мир кардинально меняется v нас на глазах, в течение года.

А в то время история, созданная на памяти одного поколения, открытие и «активное освоение» громадных просторов после столетий замкнутости в европейских стенах – это было нечто из ряда вон выходящее. Наверное, так бы мы чувствовали себя, если бы началось освоение новых планет. После этой ослепительной вспышки, связанной с Великими географическими открытиями, в общественном сознании утвердились концепции, доступные раньше только большим ученым и философам – мир необъятен, человек должен быть деятельным, чтобы добиться успеха, возможности есть у каждого, кем бы ты ни родился. Не это ли изменение взглядов ускорило наступление религиозной Реформации с ее скрытым или явным эгалитаризмом, поощрением предприимчивости, гуманистическими мотивами?