Текст книги "Характерник (СИ)"

Автор книги: В. Б. Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Глава 6

Пока у нас мирная передышка, всем войском возводим укрепления по южному рубежу до самого Дона. Согласовал их строительство и совместную службу с донским атаманом Фролом Минаевым, также, как и освоение Лисичанского угольного месторождения. С Минаевым у меня давние приятельские отношения, еще в бытность есаулом у Сирко я не раз ходил вместе с ним в походы, отбивал нападения осман и татар. После моего избрания кошевым атаманом, а его атаманом Войска Донского наши связи стали крепче, я дважды навестил его в Черкасске, он также приезжал ко мне в Сечь, гостевал у меня в хуторе. У нас с ним образовалось не одно общее дело как в воинской службе, так и в хозяйственных заботах, переустройстве прежнего уклада. Минаев заинтересовался вводимыми мною переменами в жизни Запорожья, что-то стал вносить у себя в Донском краю. Я помогал ему советами, делился мастерами, каким-то снаряжением, материалами, многим другим, он со своей стороны также всемерно шел мне навстречу.

В начале 1680 года в Крыму Порта и Москва заключили Бахчисарайский мир с обязательством сторон не нападать друг на друга и признанием занятых границ. Для нас этот договор нес двоякое последствие, с одной стороны османы и татары воздержатся от набегов на наши рубежи, но с другой и нам выпадает такое же ограничение, мы не должны совершать свои походы в Крым и на Черноморское побережье Османской империи. В прошлой истории своенравная Сечь продолжила свои грабительские рейды к османам и татарам, осложняя тем самым межгосударственные отношения Русского царства, вызвала недовольство московских правителей, Фёдора Алексеевича и его преемников. Война казакам как мать родная, кормит и поит, без нее же нет прибытка, с чем вольное братство никак не согласно. Подобную проблему пришлось решать мне, угодить Москве и своим казакам, искать компромисс в кажущейся неразрешимой дилемме.

В немалых думах пришел к возможным путям мирного вхождения казачества в государственные интересы, но их придется реализовывать на самом высшем уровне, в Москве. Не откладывая в долгий ящик, в феврале, накануне масленицы, отправился к Ромодановскому согласовывать свой план. Застал воеводу в сборах, его вызывают в Первопрестольную, по-видимому, в связи с прекращением войны с османами. Мне такое кстати, будет помощь от много знающего и влиятельного боярина в царском дворе. После взаимных приветствий и выражения приязни рассказал князю о своем предложении:

– Григорий Григорьевич, заключение мира с османами оставляет казачье воинство не у дел. Вы понимаете, что казаки не удержатся от набегов, если их не занять ратными деяниями с достойным вознаграждением. Хочу обсудить с Вами, что нужно предпринять как с пользой Русскому царству, так и Запорожской Сечи. Первое, что можно предложить, взять воинство на службу. В боевых условиях применить в составе русской армии как самостоятельное войско, со своими задачами и маневрами, но с подчинением общему командованию. В мирное время можно использовать его в гарнизонах пограничных крепостей и застав. Второе, несение дозорной службы на границе с Дикой степью. Полагаю, несмотря на заключение мира, ногайцы продолжат свои набеги на русские селения и города, поэтому нам надо быть начеку, охранять свои земли.

Я замолчал на некоторое время, отметил про себя реакцию Ромодановского, он слушал мою речь с полным вниманием и интересом, не прерывая меня, после продолжил:

– То жалование, которое государь установил Сечи прежде, в новых условиях и предназначении, если оно будет принято, станет недостаточным, ведь казаки теперь должны отказаться от походов "за зипунами", дающим немалый прибыток. Но и польза от регулярного несения службы может стать гораздо большей, покроет издержки на содержание казачьего войска. Можно установить размер довольствия как стрельцам, только дополнительно выделить средства на фураж для коней. И еще, с казаками эти условия я не обсуждал, не уверен, что они примут их без сопротивления. Ломается вековой уклад, привычный образ существования, по сути разбойный, что уж греха таить. Но когда-то все равно придется менять, на насилии и грабежах благую судьбу не построить, надо жить в мире с другими людьми.

Воевода задумался, через минуту ответил:

– Слова твои верные, Иван, надо менять ваше товарищество. Разбойник на разбойнике, клейма некуда ставить. И я рад, что среди них нашелся человек с благим разумом. Мы терпим своенравие казачества, пока есть нужда в нем, но долго такое продолжаться не может. Вот что сделаем. Я обговорю с нужными людьми твои предложения, они, на мой взгляд, вполне приемлемые. Ты же решай со своими казаками, пойдут ли они на верную службу государю, не прекословя и без разбоя. Напишите грамоту с волей вашей Рады и ходатайством, отправьте посольством в Москву, я же посодействую благосклонному приему государем, Федором Алексеевичем.

На том и порешили, обсудили наши предстоящие действия, оговорили держать в курсе друг друга по каким-либо значимым вопросам или событиям и разъехались, я в Сечь, а боярин в Москву, получать новое назначение. Предстоит трудная работа, ясно осознаю, что, несмотря на мой авторитет, вольное братство вряд ли согласится с попранием своих свобод, да и в крови у них жажда наживы, пусть и с риском для жизни. Надо продуманно, аккуратно подвести казачество к мысли, что иначе, как идти на службу к московскому государю, невозможно, воочию показать пагубность для самого товарищества продолжения разбойных действий. Выносить сейчас на круг без подготовки вопрос жизненной важности почти наверняка провалить его, а самому стать отверженным, потерять уважение и влияние среди казаков. Надо идти исподволь, шаг за шагом, найти авторитетных сторонников, через них перетянуть на свою сторону остальное казачество.

Не теряя времени, сразу после встречи с Ромодановским отправился в Грушовку к своему учителю и предшественнику на посту кошевого. Застал Сирко дома, он с женой в хате живут вдвоем, взрослые дети остались в Слобожанщине. Я не раз навещал бывшего атамана, обсуждал с ним сечевые вопросы, спрашивал совета, так что он не удивился моему приезду. После вкусного обеда, приготовленного хозяйкой, выкуренной старым казаком трубки приступили к обсуждению моей темы. Рассказал Сирко о заключенном в Бахчисарае мире, его условиях, нелегком выборе в дальнейшей жизни. Поведал о состоявшемся разговоре с московским воеводой, наших планах, а потом о сути моей просьбы, помочь уговорить казаков пойти на такую крутую перемену. Также, как и Ромодановский, Сирко долго думал, я не торопил, ожидая его мнения, важного для меня. С облегчением услышал слова одобрения и поддержки:

– Хорошо, Иван, я помогу тебе. Дело нужное самим казакам. То, что ты рассказал о будущем, разгоне Сечи, я не сразу принял, но после многих дум согласился, своенравное и разбойное казачество никому не нужно, нас пока терпят из-за нашей силы. Как сохранить ее, само воинство, о том я сам немало ломал голову, но сил и возможности что-то менять у меня нет. Ты молод, наделен многими талантами, да и благословение божье на твоей стороне, надеюсь, тебе удастся повернуть будущую жизнь Запорожья к лучшему. Поеду к старым казакам, пока еще ноги держат меня, думаю, они поймут мои доводы, прошлая жизнь в малой или большой мере научила их мудрости, суетности нынешних деяний, когда в будущем ожидают их детей и внуков суровые испытания и лишения.

Заручившись поддержкой Сирко, я обратился к своим верным соратникам и помощникам – Крыловскому, Стягайлу, Волошанину, Алексеенко, Еримееву, – не сразу, после долгих обсуждений, споров, они согласились со мной, сами взялись убеждать куренных атаманов, сотников, ветеранов. Не все из них приняли наши доводы, кто-то яро противился, с ними я уже принял свои меры, не всегда благотворные, если прямо сказать, принудил, подавил их волю. Так прошли два месяца в немалых трудах среди казаков. И я, и мои помощники не сидели на месте, объехали все поселения, воинские заставы, общались, агитировали людей, призвали на помощь старых казаков, с которыми уже поработал Сирко. В начале мая, когда у всех нас появилась уверенность в успехе, созвали всеобщую Раду, пригласили не только воинство, но и уважаемых казаков от хуторов и слобод со всего Запорожья, а также гостей с Правобережья и Слобожанщины, их поддержка в будущем немаловажна в моих далеких планах. Всего набралось более семи тысяч человек, на обширном майдане едва хватило места всем.

Началась Рада как на обычном круге, я со старшинами вышел в центр, хорунжий вынес знамя, после поднялся на специально сооруженный помост, обратился к казакам с речью. Ее мы подготовили и обсудили заранее, теперь стараюсь вести ее проникновенно, выразительно и неспешно, с остановками после каждого предложения. Еще чуть-чуть навожу на всю площадь ауру приязни, сердечности, вижу как расслабляются сосредоточенные лица слушателей, сменяются на выражение благожелательного интереса к моим словам:

– Братья казаки! Мы созвали Раду по огромной важности делу, решать вместе, как нам жить дальше. Сейчас наступает время перемен, казачеству придется выбирать, вести свою жизнь как раньше, поставить себя против всех и оказаться никому не нужными, изгоями или всем миром пойти по новому пути, в ладу и согласии с окружающим народом. На Переяславской Раде мы присягнули в верности русскому царю и Московскому государству, нам никак нельзя идти против него. Этой зимой Московия и Порта заключили мир, обязались не нападать против другого. Государь Федор Алексеевич дал указ нам не ходить более к османам и татарам походами, не разорять их крепости и поселения. Не исполнять его мы не можем, но и сидеть без дела казакам тоже невмочь. Как быть нам дальше, решать придется сейчас, здесь на Раде. Мы со старшиной и куренными атаманами, уважаемыми всем братством казаками вели долгую думу и пришли к согласию, что нам предпринять. О том хочу поведать всему сечевому казачеству, воинскому товариществу и зимовым казакам, а также нашим братьям из Правобережья и Слобожанщины.

После небольшой паузы поведал внимательно слушавшим казакам свои уже высказанные Ромодановскому предложения с небольшими поправками, внесенными моими соратниками. После завершения своей пространной речи дал слово желающим высказаться. Мы заранее не оговаривали, кому и с чем выступать, но и без того нашлось кому выразить свое мнение, в большей мере в поддержку наших предложений. Но хватило и осторожных высказываний, выражающих сомнения в сохранении наших вольностей и прав, а также прямо обвиняющих меня и все сечевое руководство в нарушении исконного воинского духа. На подобные сомнения и попреки давали ответ старшины и атаманы, сами казаки, я тоже пояснил, что с потерей части вольностей придется смириться, государю не нужно самоуправное воинство, но о некоторых особых правах можно обсудить с московскими властями и принять полюбовное соглашение.

Своим внутренним чутьем, видением оцениваю, что половина казаков согласилась с нашими доводами и мнением самых уважаемых товарищей, треть сомневается в выборе, остальные настроены решительно против. Переглянувшись со своими ближайшими соратниками и встретив их одобрение, завершаю прения:

– Братья, мои боевые товарищи, многие из вас выразили свое суждение с трудным для всех выбором. Теперь пришло время решать, принимаете ли предложение своих старшин и атаманов, пойдем ли мы на службу московскому государю?

Как и предполагал, половина казаков выразили одобрение, тут же спрашиваю, кто против, малая часть встала за такой приговор. Подвожу итог голосования:

– Казаки, большинство из вас выбрало новую судьбу казачества на службе Московскому государю, так и примем решение Рады. Давшим голос против придется смириться с волей своих товарищей или уйти из Сечи. Теперь мы со старшиной составим грамоту и отправим посольство в Москву к государю с ходатайством о приеме на регулярную службу. О дальнейшем состоянии дел и принятом государем решении оповестим вас непременно. От имени старшины благодарю товарищество и всех казаков за выраженное доверие. В добрый путь, братья-казаки!

Выполнив труднейшую задачу, в успешном разрешении которой до последнего момента у меня оставались сомнения, практически я шел ва-банк, рискуя потерять все, вместе с помощниками принялся писать грамоту и отбирать посольство. Возглавить ее решил сам, предстоят непростые переговоры в Москве, перепоручать кому-то столь важное предприятие не стал. Сразу после Рады отправил гонца в Москву к Ромодановскому, сам же с посольством из пяти видных казаков в сопровождение охраны выехал через две недели, оставив за себя Крыловского, избранного на круге еще в прошлом году по моему предложению войсковым судьей. Дорогу выбрал по тому же маршруту, как и восемь лет назад, когда я, совсем еще юный казак, в составе посольства ехал выручать Сирко из ссылки. Немало воды утекло с тех пор, многое поменялось и прежде всего со мной. Мог ли тогда вчерашний джура предполагать, что придет время и он сам возглавит буйное товарищество, поведет его к новой жизни?!

В пути мы особо не торопились, но и без излишней задержки. На день остановились в Полтаве, встретился с командиром полка здешних казаков, другими старшинами, закрепляя добрые взаимоотношения, как и в Сумах. На Черниговщине, в Рыльске и Севске, навещал местных воевод, оказывал им должное уважение и внимание, постарался снять начальную настороженность и предубеждение к запорожскому посольству. За минувшие годы неприязнь русских жителей в этих землях к казакам немного ослабла, смягчилась, но холодок еще остался, пришлось во встречах с местным руководством преодолевать его. Без хлопот, с дневными остановками, проехали Брянск и Калугу, во второй половине июня прибыли в Белокаменную, спустя месяц с небольшим после выезда из Сечи. Встали на постой в том же постоялом дворе, у Чертольских ворот рядом с Москвой-рекой, мне понравился этот тихий район с прошлого раза.

Утром отправился к Ромодановскому в его двор на Тверской, возле церкви Спаса Преображения, здесь не застал, пришлось ехать дальше, в хоромы на Дмитровке, подле Георгиевского монастыря, там и свиделся с важным боярином. Князь обрадовался моему приходу, это заметно мне и без слов по ауре приязни, обнял меня и усадил за стол, который дворовые слуги принялись спешно накрывать. После такого позднего завтрака принялись рассказывать друг другу последние новости, я о прошедшей Раде, Ромодановский о предпринимаемых им мерах при дворе. Сейчас он исполняет придворные обязанности, не ближник, но один из доверенных бояр Федора Алексеевича, советник. Уже обсудил мои планы с начальниками Посольского приказа Ивановым Ларионом Ивановичем, заодно возглавлявшим и Малороссийский приказ, получил от него одобрение, уговорился с окольничим Языковым Иваном Максимович, ближником царя, о приеме нашего посольства государем.

В этот же день вместе с Ромодановским навестил обоих бояр, завел с ними доверительное отношение, отчасти своим влиянием, а больше выработавшимися за последние годы обходительными манерами и умением вести разговоры с приятным собеседнику тоном и вниманием, да и ценные подарки, врученные с обхождением, тоже поспособствовали. У обоих вельмож получил заверения в полном содействию моему предприятию, закрепил их своим внушением особой важности этого дела, а после расстались как давние друзья. Через неделю получил от Ромодановского весточку, царь примет меня с посольством в Кремле в ближайшие дни. Мы уже подготовили к приему нужные сведения и бумаги, грамоту с постановлением Рады, наши предложения, конкретные цифры и выкладки, все разложено по полочкам.

Царь принимал в Грановитой палате, мы, как и послы других государств ожидали вызова в Святых сенях. Здесь все обставлено также, как и прежде, при царе Алексее Михайловиче, те же росписи стен и потолка сценами из Священного писания. Посчитал послов, набралось из двух десятков стран, когда придет наш черед не известно, подьячие дворцового приказа велели ожидать вызова. Прошло несколько часов ожидания, большая часть посольств покинула Кремль и только потом нас пригласили в Большую палату пред очи самодержца. После представления дьяком посольства и нашего низкого поклона царь, совсем еще юный, нет и двадцати лет, милостиво разрешил нам держать речь. Я высказал положенные церемонией приветствие и пожелания здравия, объявил о желании Сечи верно служить государю, передал через помощников дьяка грамоту от имени Рады.

Пока дьяк зачитывал царю нашу грамоту, внимательно следил за монархом и его ближним окружением. Рядом с восседающим на троне молодым правителем расположились его советники, знакомые мне Языков и Иванов, о чем-то говорящие на ухо своему сюзерену на его обращения. По сторонам стояли еще несколько бояр, среди них и Ромодановский, на мой взгляд он едва заметно кивнул головой, мол, все в порядке, не страшись. Мое внимание привлекли ясные и умные глаза на бледном, измученном болезнью лице самодержца, нескрываемый интерес к разбираемому делу. Насколько мне известно, юный царь, в 16 лет занявший престол, отличался редкой тягой к познанию, хорошим образованием, несмотря на свою физическую немощь пытался внести преобразования и реформы в государственном устройстве, устранении местничества, судебном производстве, налогообложении, в армии ввел "полки иноземного строя". Многие его начинания продолжил Петр I, немало бывших советников Федора плодотворно трудились с великим реформатором.

Приходит мысль вмешаться в ход истории с нынешним государем, после его смерти через два года пошла смута с престолонаследием, мятежами, стрелецким бунтом, хованщиной, а потом семилетнее правление сестры, Софьи Алексеевны, регента при малолетних царях Иване и Петре. Умная и честолюбивая Софья принесла стране какое-то успокоение, порядок, но и немало потерь и поражений, отказалась добровольно передать власть подросшим братьям, из-за этого поднялись новые волнения и бунты. Такое будущее русского государства, следовательно и моей Сечи, совсем не привлекает меня, решаюсь идти на крутой поворот нынешней истории. Слабым полем внушаю Федору приязненное и доверительное отношение к нам и нашему делу, к которому он уже склонялся, но все же посчитал не лишним, еще интерес к себе, желание пообщаться со мной наедине, без посторонних.

После кратких переговоров со своими советниками царь обратился ко мне с несколькими вопросами по нашей будущей службе, обязанностям и правам казацкого воинства, его жалованию, я передал монарху свои расчеты и выкладки с пояснениями и доводами. Сразу решения по нашему делу самодержец не вынес, назначил мне прием на следующей неделе, ему нужно время для обдумывания важного и полезного Русскому государству союза с Запорожской Сечью и всем днепровским казачеством. Результат приема у царя ободрил наше посольство, мы с благодарностью за внимание к воинскому братству удалились из кремлевских покоев, осталось дожидаться высочайшего указа. Неделю до следующего приема не стал терять на пустое ожидание, направил своих помощников по приказам решать текущие заботы, сам встречался с нужными людьми из царского окружения, в Посольском приказе, пока за мной не приехал гонец от самого царя, а не дворцового приказа.

Встретил государь меня в Престольной палате, своем рабочем кабинете в Теремном дворце. Здесь царь принимал самых ближних бояр, теперь такую честь оказал мне, удивительную для всех окружающих. Палата богато украшенная, самая красивая из виденных мною в Кремле, в "красном углу" стоит обитое бархатом царское кресле. Когда придворный боярин позвал меня к царю и оставил нас наедине, хозяин кабинета указал мне на лавку рядом, у боковой стены, не стал держать на ногах. После пошла долгая речь о делах в Запорожье, лево– и правобережном гетманствах, взаимных отношениях между казачьими сообществами, конфликтах и Руине между ними. Молодой царь показал на удивление глубокие знания в состоянии дел и раскладе сил в Приднепровье, проведенных воинских компаниях последних лет, даже о моих рейдах в тылу осман, нововведениях в боевом применении. Воинское искусство немало занимало его, он выспрашивал детально о нашем построении, тактике линейной пехоты, редутах, казаках-драгунах, а после поручил мне составить пространный труд по нашему опыту в науку всей армии.

По существу предложения о службе казачества царь согласился с нашими предложениями, но заметил, что казна государства скудна, трудно собираются налоги и пошлины, да и те в немалой мере не доходят из-за казнокрадства в приказах и управах. Тем же стрельцам зачастую задерживают выплату жалования, заменяют другим содержанием – продовольствием, изделиями, нередко им ненужными. Я в ответ на жалобу Федора пообещал подумать, чем помочь, поделился опытом в своих хозяйственных реформах, связанных с получением больших доходов. Мой рассказ заинтересовал монарха в большей степени, чем воинские новшества, о подобном он сам много размышлял, пытаясь выйти из вечной нужды. Мы долго разбирали возможные для всей страны направления реформирования, ожидаемые трудности, первые наметки в долгом и кропотливом пути по их реализации.

После, когда мы обсудили все вопросы и пришли к общему согласию, у меня с царем во многом сложились сходные интересы и мнения, видения сложившейся ситуации, путей решения, перешел к личному делу самого государя, его болезни. Насколько я понял из предварительного обследования, выполненного мной на энергетическом уровне и внутренним видением еще на первом приеме, у царя нарушена иммунная система, разлад в обмене веществ, авитаминоз. В моих силах поправить такие дефекты, мне уже приходилось лечить подобных пациентов, аккуратно воздействуя на гормональные центры в мозжечке головного мозга. На мое заявление, что я лекарь-характерник и могу помочь ему справиться с недугом, Федор застыл, не веря своим ушам. Через некоторое время он с тайной надеждой переспросил:

– Иван Лукьянович, ты и в самом деле можешь излечить меня?

После моего подтверждения он с сомнением высказался:

– Меня лечили самые лучшие лекари как в Москве, так из признанных лекарских столиц, Парижа, Вены, Амстердама, но не смогли справиться, мне становится все хуже. Если твои слова не напраслина и ты сможешь помочь в моей беде, проси, что хочешь, всем буду обязан, вот мое слово.

Отвечаю: – На чужой беде наживаться грех, государь. Выздоровеете, сможете больше принести пользы своей стране и людям, мне этого достаточно. Давайте, я полностью осмотрю Вас, потом решим с лечением, начать можем уже сегодня.