Текст книги "Серебряные крылья"

Автор книги: В. Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

частью:

– Мы летчики. Мы бережем советское небо. А чтобы стать хорошим летчиком, нужно чаще и

больше летать. Но для успеха полетов необходимо тщательно к ним готовиться. На подготовку времени

жалеть не будем.

Белов посмотрел на товарища. Зуб нахмурился, недовольно опустил голову. Я словно читаю его

мысли: «Опять сидеть за книгой. В школе надоело. Сейчас бы летать да летать!..» Белов посмотрел на

меня. «Нас не удивишь, – как будто говорит он. – Если нужно сидеть и заниматься – мы готовы! Нам

не привыкать: в училище это дело отработано. Для того чтобы летать, мы на все согласны».

Белов смотрит на товарищей и любуется звездочками на погонах. Ему еще не верится, что он

действительно лейтенант, что училище – уже пройденный этап. Хорошо в училище, но в части лучше!

Был строй, казарма, закрытый военный городок. В город сходить можно только по увольнительной, да и

то не в каждое воскресенье.

Сейчас же мир словно распахнул двери. Идешь по городу, и кажется, что все на тебя

заглядываются, и как-то непривычно видеть вокруг людей не в курсантской одежде.

Об этом говорили мне глаза летчика. А я продолжал вести речь о вещах гораздо более

прозаических.

– Запомните: летчик-истребитель в воздухе один, он и летчик, и штурман, и стрелок. Только от

его сознательности и умения зависит исход полета. Каждая строчка наставления написана великим

трудом старшего поколения летчиков, а иногда и кровью. Так уважайте правила полетов, не нарушайте

их.

Летчики сидят тихо. Зачем я им это говорю? Сейчас никто из них не посмел бы и подумать о

нарушении полетного задания. Неужели об этом можно забыть?

К сожалению, да! И случается это примерно так. После первых удачных полетов летчик окрепнет,

почувствует силу: он один в огромном пространстве, самолет послушен ему, выполняет любой

задуманный маневр. Очень приятно чувствовать в руках силу в несколько тысяч лошадиных сил.

Настроение становится приподнятым, хочется сделать что-то особенное.

Дисциплинированный, контролирующий себя летчик вовремя остановится, сдержится;

легкомысленный, увлекающийся – может нарушить режим полета, снизиться на недозволенную высоту,

выйти из зоны, выполнить пилотаж, не предусмотренный заданием. Он просто забыл или не представлял

себе четко, к каким последствиям может привести даже самое малое нарушение.

К счастью, тех, кто помнит и строго выполняет советы командиров, – больше, гораздо больше.

Этих летчиков быстро захватывает ритм боевой подготовки, они берут хороший старт и в конце концов

становятся требовательными командирами.

Ну, а остальные? Им приходится почаще напоминать некоторые истины, искать пути правильного

применения избытка энергии.

Моя беседа подходит к концу. Стараюсь внушить молодым летчикам, что командование относится

к ним с полным доверием, но доверие требует хорошей отдачи.

– У вас различные характеры. Вы хорошо знаете себя. У одних хуже ладилось с теорией, у других

– с полетами, у третьих – с дисциплиной. Но вы все сдали государственные экзамены и окончили

училище. Вы как бы преодолели один барьер и снова изготовились к старту, к старту на новую

дистанцию. И сейчас вы все в равном положении, все рядовые летчики, лейтенанты. Вас никто не

собирается упрекать за старые ошибки...

Летчики слушают внимательно. А вот Зуб и Белов о чем-то пошептались. О чем? Может быть, о

том, что командование забыло про старые грехи и выстроило всех в одну линейку? Нет. Они, конечно,

чувствуют свою ответственность перед коллективом. А новая обстановка еще более обостряет это

чувство.

Я кончаю свое обращение к летчикам словами:

– Мы вам полностью доверяем во всем. Но не забывайте, что вы в боевом полку. Помните о том,

что пушки ваших самолетов всегда заряжены и вы в любой момент должны уметь встретить врага во

всеоружии.

Чувствую, что люди взволнованы. Понимают ответственность. Да, они уже не в школе, а в строю.

Они боевые летчики. Этим, конечно, следует гордиться, но это ко многому и обязывает.

После беседы общее построение полка.

Ряды колонн эскадрилий замерли по команде «Смирно». Звуки «Встречного марша» и вынос

знамени всегда вызывают волнение и возвышенное чувство радости. У военных оно развито особенно

остро. Они привыкли к строю, коллективу. Строй сплачивает бойцов. В строю, как нигде, ощущается

чувство локтя товарища. Растет уверенность в своих силах, в непобедимости всего коллектива.

...Знаменщик и два ассистента четким шагом проходят вдоль строя. Вот знамя поравнялось со

второй эскадрильей, приближается к первой... Там, слева, – Зуб. Белову его сейчас хорошо видно. Зуб

словно врос в землю. В нем все дышит силой, волей, желанием стать отличным бойцом.

Летчики видят развернутое Знамя – гвардейское Знамя авиационного полка. Оно чуть колышется

на ветру – тяжелое, алое, с позолотой. Под этим Знаменем летчики и техники полка били фашистов. Под

этим Знаменем сражались в воздухе двенадцать Героев Советского Союза.

Будьте такими, как ваши однополчане! – напоминает Знамя.

Звуки марша волнуют, зовут на подвиг. Знамя проплывает дальше, на правый фланг.

– Вольно!

Вынос знамени – явление весьма примечательное. Сегодня никакого праздника нет. И молодые

летчики понимают, что это сделано только для них. Вынос знамени подтверждает, что полк, прошедший

славный боевой путь, принимает их в свои ряды.

Я смотрю на строй полка и вижу, как он изменился. Молодежь выделяется новой формой,

четкостью выполнения строевых приемов. Молодцы!

А через два дня мы запланировали первые полеты. Зачем тянуть? Каждому летчику понятно, что

большие перерывы в полетах всегда порождают предпосылки к летным происшествиям. Тем более

нельзя надолго отрывать от полетов молодых летчиков: их навыки еще не прочны и могут быстро

утратиться. Как же покажут себя наши новые однополчане?

...Раннее утро. Такое раннее, что не только город, но и близлежащие деревни еще спят. Летом

полеты начинаются спозаранку: погода устойчивее и не так жарко, как днем.

Первую «пятерку» получил Зуб. Его место в кабине занимает Белов.

Взлет, набор высоты. Главное – выдержать заданную скорость и высоту. Командир звена (в задней

кабине капитан Шепелев) замечаний не делает. Значит, все правильно. Вот и зона. Высота 4000 метров.

Внизу шоссейная дорога. Нужно лететь вдоль нее, тогда легче определить направление ввода и вывода из

фигур.

Левый вираж, затем – правый. Самолет увеличивает креп больше и больше. Достаточно: крен 60°.

От движения ручки зависит скорость вращения самолета и величина перегрузки. Белов тянет ручку на

себя. Перегрузки увеличиваются. Тяжело сидеть прямо, трудно держать руку на секторе двигателя, щеки

обвисают. Но это длится недолго: Белов выводит самолет из виража.

– Слабо тянете, – слышит он в наушниках шлемофона голос Шепелева. – В бою нужно

вращаться как волчок. Смотрите, как надо.

Шепелев плавно, но энергично ввел самолет в вираж. Белова так резко придавило к сиденью, что

он с трудом удержал кисть на ручке управления. Ноги словно приросли к педалям. Веки почти

закрылись, стало трудно наблюдать за приборами и горизонтом. И все же Белов успел заметить: стрелки

высотомера и указателя скорости замерли неподвижно. Так пилотирует мастер, боевой летчик.

Вывод из виража. Сразу огромное облегчение. Здорово летает командир.

– Разобрались?

– Так точно, понял!

– Повторите!

Белов повторил вираж, услышал голос: «Теперь лучше». Это его подбодрило. Остальные фигуры

делал смелее и быстрее. Пропала скованность, стало совсем легко. Сколько раз он раньше выполнял их с

инструктором и самостоятельно! Чего же стесняться? Каскад фигур сложного пилотажа закончил

спиралью. Заход на посадку и приземление произвел очень свободно. Капитан Шепелев в управление не

вмешивался. Общая оценка за полет – «хорошо».

А Судков получил «тройку». Зуб молчит. Он всегда умеет, скрывать свои чувства, но глаза его

искрятся: в числе немногих обрести «пятерку» – большая честь для вчерашнего курсанта.

Несколько провозных полетов – и молодые летчики уже самостоятельно полетели на боевом

самолете. Полеты короткие – взлет, два разворота и посадка. И так несколько раз, пока не

присмотрелись к аэродрому, не привыкли к расчету и посадке.

Теперь дела пошли лучше: почти все летчики взлетали и садились без заметных отклонений.

Как-то раз руководитель полетов вслух сказал: «Молодцы! Хорошее училище, замечательные

летчики».

Настроение поднялось, все разговорились. Рады были за училище, за своих старых инструкторов.

Жаль, что их нет рядом, – тоже порадовались бы вместе со своими питомцами.

Вечером, после разбора полетов, все собрались на баскетбольной площадке. Уже не раз здесь

встречались команды первой и второй эскадрилий. Успех переменный.

Юрий Иванович Барков, командир первой, переживает поражение сильно, но внешне старается

этого не показывать, а вот Владимир Александрович Туркин не сидит на месте. Он ходит, подсказывает,

что-то кричит игрокам и беспрерывно курит.

Соревнование между эскадрильями развернулось не только по летной подготовке, но и в спорте.

Кто будет первым?

В этот вечер Белов чувствовал, что команда проигрывает, – не хватало Шепелева и Зуба. Куда же

они пропали?

Счет 46:32. Барков, поговорив о чем-то с летчиками, подошел к машине и уехал на аэродром. Через

несколько минут он привез Шепелева, Зуба и Судкова. Оказывается, командир звена все еще занимался с

летчиками.

Подкрепление усилило команду первой эскадрильи. Крупный, грузный Шепелев легко отбирал

мяч у нападающих. Подвижной, маленький Зуб так быстро перемещался по площадке, что его очень

трудно «держать». Пасовка Шепелев – Белов – Зуб – и мяч в корзине.

Преимущество явное. Вся команда противника ушла в защиту. Огромный Шепелев держался в

центре поля и, перехватывая мячи, точно отпасовывал своим нападающим. Счет равный: 52 : 52.

Еще один натиск, мяч в воздухе и – в корзине! Но... свисток судьи прозвучал раньше, чем мяч

коснулся кольца. Ничья!

Усталые, но радостные летчики, перебивая друг друга, делились впечатлениями о встрече. Барков

журил Шепелева за поурочные занятия. Шепелев оправдывался: «Белов хорошо знает кабину, а Зуб и

Судков слабее. Скоро полеты по приборам, вот я их и тренировал в кабине самолета».

Жури не жури, а дело сделано. И уважение к Баркову и Шепелеву, которые, не считаясь со

временем, начали вести своих воспитанников по трудной дороге летного мастерства, можно прочесть в

глазах переглянувшихся летчиков.

* * *

Хорошо искупаться после полетов и полежать под ласковыми лучами солнца на густой зеленой

траве. Прохлада реки снимает усталость, а чистый воздух и тишина располагают к беседе, неторопливой,

искренней, задушевной.

В такие минуты друзья всегда рядом. В полетах Володя Зуб идет впереди. Саша Белов радуется за

друга.

– Хорошо летать одному, – мечтательно начинает беседу Владимир.

– Очень, – отвечает Александр.

– В воздухе сам себе хозяин.

– Конечно.

– А помнишь в училище: «Высота! Высота! Скорость! Следите за скоростью».

– Да! Трудно было в первых полетах выдерживать заданный режим.

– Сегодня прошелся на 500 метров. Хорошо на малой высоте. Вот когда ощущаешь скорость.

Александр с недоумением посмотрел на товарища.

– Ты что же, нарушил задание?

– Да нет! Случайно вышло. Не получилась спираль, решил сделать еще пару витков, а когда

увидел пассажирский самолет, спохватился и снова на высоту.

– Ты это брось. Узнает командир, отстранит от полетов.

– Чепуха! Зона далеко, никто не увидит.

Александр хотел возразить: ведь могло произойти столкновение в воздухе, что может быть

страшнее! Но говорить не хотелось. Сказывалась привычка считать Зуба лучшим, более смелым

летчиком. Ему ведь и за этот полет поставили «пятерку». Да и солнышко пригрело, разморило. И

Александр уже просто так, на всякий случай, заключил:

– Но все же ты это брось: подведешь Шепелева, товарищей. А первое место? Тогда нашей

эскадрилье его не видать.

Владимир промолчал. Что верно, то верно. Неудобно подводить товарищей. Но тут же вспомнил

поговорку: «Все хорошо, что хорошо кончается». В конце концов дела уж не так плохи, чтобы

задумываться над такой мелочью. Летать стали много, полеты удаются, командир доволен. Хорошо в

полку! А вечером предстоит игра в баскетбол. Зуб улыбнулся, вскочил:

– В воду!

И уже через минуту «неразлучные», вынырнув далеко от берега, спорили, кто из них дольше

пробыл под водой.

О разговоре друзей, к сожалению, стало известно гораздо позже – после первых предпосылок к

летным происшествиям. А как важно вовремя узнать, чем живет, о чем думает летчик. Сколько

неприятностей можно было бы предотвратить.

После первых удачных полетов летчики освоились и начали относиться к предостережениям

старших вольнее. Уж такова молодость. Не вьют гнезда в сердце ни горечь, ни обида, так же как не

удерживаются долго в голове серьезные предостережения. Все, исключительно все хочется посмотреть,

потрогать, проверить самому.

Однако здесь и начинаются неприятности. У молодого летчика огромные желания, но нет опыта.

Ему хочется быстрее вырваться вперед, но силенок еще не хватает. И каким прозорливым нужно быть

командиру, чтобы не упустить этот момент, вовремя и правильно среагировать на необдуманный или

просто неумелый поступок.

Когда все идет хорошо, время бежит незаметно. Однако очередные полеты начались необычно.

Когда молодой летчик Владислав Щеглов возвратился с задания, в районе аэродрома ухудшилась

видимость.

– Уйдите на второй круг! – приказал руководитель полетов, после того как убедился, что летчик

с заходом на посадку не справится.

Все находившиеся на земле летчики и техники сразу обратили внимание на самолет, планирующий

на посадку под углом к полосе.

Что с ним? В чем дело?

Но вот самолет прекратил снижение. До земли донесся гул двигателя, характерный при уходе на

второй круг.

Но почему же летчик не убирает закрылки, шасси? Почему он на малой скорости выполняет

разворот? Наверно, очень спешит зайти на посадку. Так и есть. Однако поспешность опять приводит к

тому, что самолет не вышел на полосу.

Прекратив работу, с тревогой следят за самолетом все авиационные специалисты. В глазах у людей

недоумение.

Руководитель полетов передал, что ухудшилась видимость. Ну и что же? Есть приводные станции,

пеленгатор. Для облегчения захода поставлены полосатые треугольные щиты. А разве в училище он не

садился при такой погоде?

С земли на борт самолета поступают новые команды.

– 2-40, не торопитесь. Выполняйте точно мои указания, – слышит Щеглов в наушниках

спокойный голос командира.

– Вас понял.

– Выполняйте команды точно! – это уже резче, требовательнее.

– Вас понял.

– Уберите шасси, закрылки. Наберите высоту 500, не теряйте скорость.

Летчик делает все точно, но машинально. Он еще не понял причины своих ошибок.

– Пройдите подальше. Выпускайте шасси. Закрылки. Выполняйте разворот. Следите за

автоматическим компасом. Идите правильно, снижайтесь.

Летчик увидел полосу. Заход точный.

Все с облегчением вздохнули, когда самолет мягко приземлился у посадочных знаков.

– Зайдите ко мне, – слышит Щеглов последнее, самое неприятное приказание руководителя

полетов.

Вот летчик медленно идет по лесенке покрытого огромными шахматными клетками стартового

командного пункта. Ему кажется, что эти клетки нанесены не столько для улучшения видимости СКП с

воздуха, сколько для устрашения – так мрачен и контрастен их черно-белый цвет.

Еще медленнее спускается Щеглов вниз, бредет в сторону, лишь бы не видеть никого. Стыд

подкрасил щеки, и это никак не вяжется с желанием казаться спокойным, независимым. Но друзья тут

как тут. Без самокритики не обойтись.

– Отстранили от полетов. Неправильно строил заход, неграмотно уходил на второй круг,

исправляя ошибку. – И уже оправдываясь: – Погода скверная, полосы совершенно не видно.

– Ничего, не отчаивайся. Бывает и хуже.

Скупые утешения товарищей не действуют на Щеглова. Впереди доклад командиру эскадрильи,

разбор полетов. А самолеты, как назло, один за другим планируют и садятся с первого захода, словно

видимость и не ухудшилась. Не повезло, просто не повезло сегодня Щеглову.

Полеты временно прекратили; воспользовавшись перерывом, командиры эскадрилий решили

провести краткий стартовый разбор.

Когда майор Барков анализировал ошибку Щеглова, Зуб сидел словно на угольях. «И угораздило

же этого Владислава сморозить такое как раз перед моим полетом. Теперь из-за него всем урежут время.

А мы-то тут при чем?

Ну нарушил, ну наказан, а мы-то почему должны мучиться?»

Почти половину указаний командира Зуб пропустил мимо ушей. Действовал на нервы и Белов,

внимательно слушавший командира. «Еще не хватало открыть рот», – с ехидством улыбнулся Зуб.

– Вы чему улыбаетесь? – резко прозвучал голос Баркова. – Повторите, что я сказал.

Зуб машинально, но по привычке четко повторил последние слова командира.

– Хорошо, садитесь и слушайте внимательнее... Не следует торопиться там, где есть время

подумать. Самолет ошибок не прощает... Будьте внимательны и пунктуальны не только в полете, но и при

подготовке к нему. В особых случаях не медлите, быстро выполняйте требования инструкции...

Наконец-то Зуб в кабине самолета. Двигатель запущен. Убраны колодки.

Выруливание. Техник почему-то машет руками. «Ах, я не опробовал двигатель! Ничего, его

опробовал техник. Побыстрее в полет, в воздух!»

Узкая рулежная дорожка сменяется простором взлетно-посадочной полосы. Она прямая, ровная,

сужающаяся вдали. Посредине тоненькая, прерывистая белая линия – для облегчения выдерживания

направления пробега.

Взлет разрешен. Владимир плавно передвигает сектор двигателя вперед, самолет набирает

скорость, бежит все быстрее и быстрее.

Но что это? Сектор дошел до половины, а дальше не идет. Что-то мешает. Быстрый взгляд на

прибор – обороты далеко не полные. На таких оборотах не взлетишь. Что же делать?

Мысли, рождая десятки решений, проносятся в голове с быстротой молний. «Когда тяжело, не

медлите, быстро выполняйте требования инструкции летчику...» – отчетливо вспоминается последний

совет командира.

Инструкция выучена до строчки. «Если обнаружил неисправность в двигателе или в самолете в

первой половине разбега – прекрати взлет!»

Резко взят сектор двигателя на себя, энергично зажаты тормоза, короткая передача на командный

пункт: «Прекращаю взлет, малы обороты!».

А в голове мелькает: «Хватит ли полосы? Как быстро бежит самолет. Когда он успел набрать

такую скорость?»

Еще сильнее зажат тормозной рычаг, самолет замедляет бег, усмиряется и останавливается в самом

конце полосы. Если бы Зуб на несколько секунд позже убрал обороты, быть бы ему за пределами

аэродрома.

Уже на рулении Владимир понял причину заедания сектора: мешал соединительный шнур

радиостанции. Он почему-то от борта шел к сектору двигателя и только после этого под левой рукой

соединялся с коротким концом от шлемофона. А должен идти напрямую от борта к шлемофону.

Летчику стало не по себе. Только его небрежность послужила причиной прерванного взлета. Как

он мог так ошибиться? Даже не опробовал двигатель. И техник подсказывал ему. Проба двигателя

помогла бы обнаружить неправильное положение шнура и исключить предпосылку к летному

происшествию. Вот к чему привела поспешность.

Горечь от сознания своей вины обострялась неизбежностью предстоящих объяснений с

командиром, товарищами.

Зуб хорошо понимал причины прерванного взлета, остро чувствовал свою вину. Оттого на разборе

полетов ему было еще горше.

А вечером досталось и от товарищей. Порадовало, что Александр не подтрунивал, старался даже

подбодрить.

* * *

К посадочной полосе, постепенно уменьшая скорость, приближается самолет. Летчик выпустил

шасси, закрылки и плавно начал снижаться. На фоне розового заката самолет кажется волшебной птицей.

Началась отработка полетов в сумерки. Это потруднее, чем днем. Усложняется расчет на посадку

– рассеянный свет изменяет облик окружающих предметов. Даже не каждому отличному летчику

посадка в сумерки удается сразу.

Сегодня летает третья эскадрилья. Белов лежит на траве в нескольких сотнях метров от начала

посадочной полосы. Он не пошел в город, хотя его так настойчиво звал Зуб. «Хватит. Нужно сначала

стать хорошим летчиком, а потом развлекаться».

Белов на себя сердит. Он попал в число тех неудачников, на которых сумерки подействовали

отрицательно. Никак не получается расчет на посадку. Стоит на одну-две секунды раньше или позже

убрать обороты двигателя, и самолет не попадает в полосу точного приземления. Весь полет оценивается

только на «удовлетворительно».

И вот, вместо баскетбола и кино, Александр по совету командира звена наблюдает за посадкой

самолетов. В этот вечер я проверял готовность прожекторов к ночным полетам и увидал Белова.

– Вы что здесь делаете и где ваш друг?

Белов быстро вскочил и сказал то, что мне уже было известно от Шепелева и Баркова.

– Хорошо, давайте проследим расчет на посадку вместе.

Вообще-то, это должен был сделать кто-то из эскадрильи Баркова. Но раз так сложились

обстоятельства, я решил сам заняться с молодым летчиком и заодно поближе его узнать.

Полеты в сумерках продолжались. Один истребитель снижался после четвертого разворота. В

точке выравнивания летчик плавно перевел самолет в режим выдерживания и убрал обороты. Машина

пронеслась над землей и мягко коснулась основными колесами полосы.

– Хорошо?

– Отлично! – сказал Белов, улыбнувшись.

В это время на расчетную прямую вышел очередной истребитель. Он летел значительно выше

предыдущего. Летчик видел ошибку и снижался с большой скоростью. За ним, но гораздо ниже,

«подтягивал» еще один самолет.

Я обратился к Белову:

– Представьте себе, что определенной скорости и оборотам двигателя соответствует «идеальная»

глиссада планирования. Какие бы ошибки летчик ни допустил на третьем или четвертом развороте, он

может всегда определить – выше или ниже этой глиссады он планирует. Если выше, то скорость растет,

ниже – скорость падает. Конечно, это при постоянных оборотах двигателя. И задача летчика

заключается в том, чтобы не планировать с ошибкой в точку выравнивания, а выйти на расчетную, или

«идеальную», глиссаду как можно раньше... Если поймете – расчет на посадку не будет казаться

сложным.

Белов слушал и внимательно следил за посадочной полосой.

Действительно, первый самолет снизился до расчетной глиссады, летчик увеличил обороты и с

высоты 150 – 200 метров планировал без отклонений. А тот, который «подтягивал», вышел на эту

глиссаду снизу, немного прибрал обороты, опустил нос и перешел в нормальное планирование. У обоих

самолетов глиссада была точно направлена в точку выравнивания.

– Разрешите присутствовать?

Я обернулся и увидел еще двух молодых летчиков: Нестерцева и Судкова. Очевидно, решили

разыскать товарища. А может быть, Нестерцев хотел помочь Белову?

Борис Нестерцев оказался лучшим летчиком, прибывшим из училища: всегда подтянут,

дисциплинирован. Он попал в эскадрилью Туркина, но прежние приятельские отношения с Беловым у

них продолжались.

Конечно, для Белова было бы лучше дружить с Нестерцевым, чем с Зубом, но советовать этого не

следовало. Дружба с Зубом обязывала его самого не нарушать дисциплину и, кроме того, положительно

влияла на товарища. Сегодня Зуб ушел в город один, а в следующий раз, пожалуй, подумает. Ведь о

нашей сегодняшней встрече он узнает.

– Идите, идите поближе, – зову я лейтенантов. Летчики подошли. У Судкова тоже не ладилось с

расчетом, и он спросил:

– А как определить, что глиссада планирования нормальная?

– Разрешите, я объясню, – обратился ко мне Белов.

Я разрешил.

– Нужно установить заданные обороты турбины и скорость планирования. Если самолет

планирует в точку выравнивания и скорость при этом сохраняется постоянной – это и есть расчетная

глиссада.

Мне было приятно, что молодой летчик быстро усвоил сказанное. Ну, а ошибки в технике

пилотирования – неизбежное явление. У молодых летчиков их больше, у опытных почти не бывает.

Ошибки можно вскрыть и исправить. Со временем летчики научатся без труда взлетать и садиться,

освоят полеты в сложных метеоусловиях и ночью.

А вот как относиться к таким нарушениям, какие допустил Зуб, а вслед за ним Денисенко?.. У Зуба

уже второе нарушение правил полетов. Недавно он слишком низко вывел самолет из пикирования при

стрельбе по наземным целям. А Денисенко убрал шасси на очень малой высоте.

Конечно, летчиков строго наказали, отстранили от полетов. Но это еще не все. Характер

нарушений очень настораживал. Ну ладно, если они случайны. А если – следствие

недисциплинированности?

Мне неоднократно приходилось наблюдать, как неоправданный риск, а тем более плохая

исполнительность ставили летчика на грань катастрофы. Если вовремя не принять нужных мер,

нарушители прослывут «смелыми», у них даже могут появиться последователи. Тогда вести борьбу с

нарушениями станет особенно трудно.

«Нет, нет, нарушения должны ликвидироваться в самом зародыше, только тогда отведешь беду», —

думая об этом, я снова вспоминаю Зуба и Денисенко.

– Как чувствует себя Денисенко? – спрашиваю я летчиков.

– Переживает, ни с кем не разговаривает.

– Так что же, он считает себя правым?

– Нет, он понимает, в чем ошибка, но это так для него неожиданно! Ведь никогда раньше у него

не было нарушений.

– А почему он убрал шасси так низко?

– Спешил догнать ведущего.

Это успокаивало. Очевидно, ошибка Денисенко случайная. Хотел сделать лучше: не отстать от

ведущего, быстрее набрать скорость. Чувство, знакомое каждому пилоту. Но говорить об этом молодым

офицерам сейчас было бы неправильно. Следовало обострить их непримиримость к ошибке товарища, и

я говорю:

– Если все будут так пристраиваться к ведущему, то за один вылет мы побьем половину

самолетов. Грубое, исключительно тяжелое нарушение.

И тут я встретил удивленный взгляд Судкова. Нет, не дошли до него мои слова. Нужно показать

опасность допущенной ошибки. Пытаюсь объяснить.

– Может ли летчик быть сразу уверен, что самолет летит, а не отделился от полосы раньше

времени из-за мелкой неровности? Может ли он быть уверен в том, что сам процесс уборки шасси —

постановка рычага вверх – не приведет к изменению угла атаки самолета? А ведь если это случится, то

машина на огромной скорости коснется полосы, но уже без шасси...

Летчики молчат: с одной стороны, они жалеют своего товарища: ведь полет пары оценивается по

времени сбора, а Денисенко хотел его сократить; с другой – они поняли всю безответственность

совершенного поступка.

Летчики в душе осудили Денисенко. А что они думают о самовольстве Зуба? Это очень важно, и я

продолжаю разговор.

– Хорошо, Денисенко, очевидно, понял цену своего нарушения. Но Зуб-то ушел в город! Значит,

на него отстранение от полетов не подействовало?

– Нет, нет! Он тоже переживает. И ушел ненадолго, – горячо заступился за друга Белов.

– Что же, ему легче без коллектива, без друзей?

– Да! Он же... очень самолюбив. Шел все время впереди, и вот...

Действительно, техника пилотирования у Зуба отличная. Но эти два срыва...

Заступился за него только Белов. Нестерцев и Судков молчали. Возможно, они и не соглашались с

Беловым. Белов, словно чувствуя, что он один, еще взволнованней оправдывал друга.

– Вы знаете, он сделал несколько заходов для стрельбы по наземным целям, но попаданий

оказалось мало. И он решил...

В порыве защиты Зуба Белов покривил душой, и его пришлось одернуть.

– Неправда! В двух заходах он выполнил стрельбу на оценку «хорошо».

Перед правдой пришлось отступить.

– Но он хотел на «отлично»!

Нестерцев уточнил:

– И не только на «отлично». Зуб обещал летчикам уложить в мишень пять снарядов сверх высшей

оценки.

Эти слова поразили Белова словно гром, и он укоризненно посмотрел в сторону товарища: зачем

выдавать? Пришлось снова вмешаться в разговор.

– Вы напрасно, Белов, не договариваете. Если известна причина предпосылки к летному

происшествию, то последующие нарушения можно легко предупредить, если же скрывать – неизбежна

аварийность.

И я рассказал летчикам историю, которая в свое время глубоко меня поразила и запомнилась на

всю жизнь. Поведал ее нам на фронте командир полка Георгий Черепанов.

История такова. Два летчика влюбились в одну девушку. Дом, где она жила, стоял в нескольких

километрах от аэродрома. И когда бы друзья ни возвращались с задания, у них всегда находилось время

пройти бреющим над заветной крышей.

Однажды они стали по очереди пикировать на дом. Девушка махала летчикам. Но в одном из

заходов ведомый не справился с управлением и врезался в землю.

– А ведь катастрофы могло и не быть, если бы один из друзей вовремя остановил другого. Вот к

чему приводит безрассудный риск, – закончил я печальный рассказ.

Летчики молчали, а я думал: поймут ли они, что полку нужны смелые, но дисциплинированные

офицеры. Поймут ли, что их будут кропотливо, настойчиво учить летному мастерству, терпеливо

разъяснять и исправлять ошибки, но вместе с тем будут строго спрашивать с нарушителей.

Поймут! Эти трое – хорошие ребята.

– Ну что ж! О дисциплине, о смелости и риске мы еще поговорим, а сейчас идите.

Лейтенанты пошли в городок, а я отправился на командный пункт. Предстояли ночные полеты.

* * *

Полеты, полеты, полеты. Они чередуются с днями предварительной подготовки,

профилактическими осмотрами техники. Летаем в одну, две смены. Нагрузка на личный состав огромная.

Но никто не ропщет, все понимают, что так нужно для повышения боевой готовности полка.

Летчик должен уметь летать и поражать воздушного противника в любых метеоусловиях. Поэтому

он последовательно овладевает техникой пилотирования в зоне, закрытой кабине, на большой высоте, а

позже – в облаках и ночью.

Для наших молодых офицеров полеты на средних высотах – уже пройденный этап. Почти не

встречаются у них ошибки, которые прежде допускались на взлете, посадке, в зоне. Сегодня состоятся

звеньевые полеты на перехват в стратосфере.

Первым уходит звено из эскадрильи Туркина. Минут через десять – Шепелев со своими

питомцами.

Первое звено быстро набирает высоту. Яркое солнце слепит глаза.

– Приготовиться к развороту влево, включить форсаж, – услышали летчики команду офицера

наведения.

Самолеты несколько растянулись, инверсионный след с поднятием на высоту исчез. «Трудновато

придется с поиском цели», – подумал командир звена.

Гулкие выхлопы и легкие облачка позади самолетов, быстрый прирост скорости подтвердили

доклады летчиков о том, что форсаж включен.

– Запотевает подвижная часть фонаря! – неожиданно передал Лощиков.

– Проверьте герметизацию, – приказал ведущий, – и усильте осмотрительность.

Командир звена понял, что летчик включил герметизацию не на земле, а в воздухе на высоте двух-