Текст книги "Серебряные крылья"

Автор книги: В. Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

трех тысяч метров. Кабина недостаточно прогрелась, поэтому и запотела боковая часть остекления.

Лобовое стекло не запотеет, но наблюдение за целью, особенно за самолетами в группе, усложнится.

– Атакуйте последним, если будете хорошо видеть цель, – уточнил командир задачу летчику.

– Разворот влево, крен двадцать градусов, – послышалась команда с земли.

Звено в правом пеленге начало плавно разворачиваться. Вниз видимость хорошая. Под самолетами

раскинулись облака. Белые, волнистые, они очень напоминали бушующее море. Горизонт виден плохо:

нет четкой линии, разделяющей небо и землю. Трудно понять, в каком положении самолет. То кажется,

что он идет с очень большим углом атаки, то создается впечатление, будто мчится на предельной

скорости. Усилия на ручке управления стали тянущими. Это первый признак приближающегося

волнового кризиса: скорость действительно велика.

Разворот закончен, а цели не видно. Нестерцев с Лощиковым заметно отстали, правый ведомый —

Щеглов – вышел вперед, обогнав ведущего. Если дать ему команду уменьшить обороты – он отстанет,

так как маневр по скорости в стратосфере исключительно сложен, во всяком случае, для начинающих

высотные полеты.

– Атаковать будете первым! – передал командир вышедшему вперед Щеглову. – Форсаж не

выключать!

В воздушном бою на большой высоте двигатели работают на максимальной тяге, и почти

невозможно добиться одинаковой скорости для всех летчиков. Поэтому всегда предусматривается

возможность смены ведущих.

– Цель впереди – четыре! – услышали летчики информацию с земли.

Напрягая зрение, ведущий чуть правее и выше увидел четыре точки.

– Цель вижу, высота ... курс ... – передал командир звена на командный пункт.

– Приготовиться к атаке!

Но вышедший вперед Щеглов цели не видел и продолжал лететь прежним курсом.

Летчик заметил самолеты «противника» слишком поздно, однако решил атаковать. Чтобы немного

отстать, он выключил форсаж. Это была ошибка: самолет заметно уменьшил скорость и стал отставать от

группы. Повторное включение форсажа положение не исправило: группа ушла далеко вперед. Летчик,

видимо, забыл, что в стратосфере нельзя уменьшать тягу двигателя. Ему следовало прибегнуть к маневру

в горизонтальной плоскости.

Командир звена атаковал цель, вышел влево с небольшим набором высоты и стал наблюдать за

действиями ведомых.

Нестерцев с трудом догонял цель. Вот он на дистанции действительного огня, но «противник»

отвернул влево и пошел с набором высоты. Самолет Нестерцева резко накренило и отбросило в сторону.

«Попал в спутную струю, – подумал ведущий. – Пожалуй, атаки не получится».

Однако летчик энергичными действиями рулей вывел самолет из струи и снова сблизился с

«противником».

– Ближе, ближе! – командовал ведущий, продолжая наблюдать за действиями летчика.

Нестерцев все же атаковал цель и, выйдя влево, пристроился к командиру.

Результат боя таков: двое атаковали, двое нет. Щеглов сильно отстал. Лощиков не мог сблизиться с

целью, потому что запотел фонарь.

Повторная атака запрещена. С командного пункта передали, что на подходе звено Шепелева.

Итог воздушного боя не радовал командира звена. И причины провала казались совершенно

ясными: один из летчиков не загерметизировал кабину перед вылетом, второй – выключил форсаж в

процессе воздушного боя. Такие ошибки исправить в воздухе очень трудно, особенно когда самолеты

летят на большой высоте с огромной скоростью. Но предупредить их вполне возможно. «Видимо, я не

проявил достаточной требовательности, не проверил летчиков как следует перед полетом», – думал

командир звена.

А тем временем в атаку пошло звено капитана Шепелева. Справа от ведущего – Зуб, а вторую

пару ведет Белов. Так распорядился Барков, потому что так они летали уже несколько раз на средних

высотах.

Судкову тяжелее всех. Он самый крайний справа, а быть замыкающим, как известно, много

тяжелее, особенно в стратосфере.

«Не растягиваться, не растягиваться, точно выдерживать заданную дистанцию», – не выходили из

головы летчика указания Шепелева.

В остром пеленге звено разворачивалось на цель. Красиво наблюдать за такой атакой в

стратосфере. Но как тяжело в этот момент летчикам! В сторону солнца без специальных очков смотреть

почти невозможно. Линия горизонта совсем не просматривается. Поэтому нет-нет да и нужно взглянуть

на пилотажные приборы. А вдруг превысишь необходимую скорость полета? Ведь на режиме, близком к

максимальной скорости, в стратосфере маневренность резко снижается, самолет менее послушен,

«рыскает» в стороны, раскачивается. Огромное напряжение воли испытывает каждый летчик. Нервы

словно натянутые струны. Но, оказывается, нервы тоже поддаются настройке, и три самолета

безукоризненно повторяют рисунок первого – ведущего.

Летчики ясно видят самолеты «противника» – четыре увеличивающиеся точки. Командиру звена

не нужно распределять цели. Все продумано заранее, на земле. Шепелев будет атаковать ведущего —

левого крайнего, Судков – правого, замыкающего. У каждого свой «противник».

Напряжение растет с каждой минутой. Шепелев припал к прицелу. Красноватая точка визира

наложена на цель. «Обрамлением» ромбиков автоматически вводится дальность. Цель растет, растет...

Через несколько секунд пора открывать огонь.

Но и в этот момент нужно посмотреть, где соседние самолеты. Шепелев бросает беглый взгляд по

сторонам. Слева пара Шепелева, сзади ведомый Судков. Как хорошо, что строй не растянулся, – это

значительно облегчит одновременную атаку.

И вот Шепелев уже отстрелялся. Следует плавный отворот влево. Беспокойный взгляд ищет

ведомого: как он там?

А Судков сближается с целью. Вот-вот он откроет огонь из фотопулемета.

Огонь!

Атака закончена, звено в сборе.

– Повторная атака! – услышали летчики по радио приказ командира звена.

Четкие действия сократили время первой атаки до минимума. Конечно, в этом случае в учебных

целях следует повторить атаку. И звено вновь устремляется на самолеты «противника».

Чувство удовлетворенности после успешного выполнения задания не покидало летчиков до самого

приземления. А если бы они знали, что стрельба всех (после проявления пленок) будет оценена на

«отлично» и всему звену на полковом разборе командир объявит благодарность, – они радовались бы

еще больше.

Иное настроение царило в эскадрилье Туркина. Командир подробно разобрал ошибки каждого

летчика. Досталось Щеглову и Лощикову. Да и Нестерцеву, идущему впереди других, следовало

выполнить атаку значительно лучше.

– Ну так что ж, – заключил командир, – сегодня в соревновании мы отстаем. И отстаем по

своей вине. Дальше так дело не пойдет. Прошу каждого продумать свои ошибки. Кому трудно —

поможем. Подтяните дисциплину, повысьте требовательность к себе.

Летчики переживали. Но в глазах у каждого можно было прочитать: «Не беспокойся, командир, мы

сделаем все, чтобы исправить свои ошибки».

Не верить этому не было никаких оснований.

* * *

Если бы Шепелеву сказали: дай характеристики своим питомцам, он без колебаний первое место в

летной подготовке отвел бы Зубу. На второе поставил бы Белова: программу осваивает уверенно. А вот в

отношении Судкова не знал, что сказать. Юрий Судков, краснощекий, застенчивый крепыш, ничем

особенным среди летчиков не выделялся. Многие упражнения ему давались с трудом. Зато полюбилась

Шепелеву его исполнительность. В порученное дело летчик вкладывал душу, не уставал повторять

упражнения по многу раз, и если заучивал хорошо, то выполнял точно.

Юрий по-прежнему оставался скромнягой. Он редко вступал в споры, старался держаться в

стороне. И кто бы мог подумать, что именно он, Юрий Судков, станет героем дня, человеком,

совершившим подвиг.

Все обстояло просто, даже слишком буднично. На стоянку рулил самолет. Как выяснилось потом, у

машины отказал левый тормоз. Летчик пытался тормозить, но – никакого эффекта. Он выключил

двигатель, а самолет, развернувшись влево, продолжал упорно катиться в сторону, где стояли другие

боевые машины. Столкновение казалось неизбежным.

Техники, стоявшие рядом, растерялись. И вдруг они услышали властный голос:

– Держать! Держать самолет!

Это командовал Судков. Никто и не заметил, как в мгновение ока он очутился возле самолета,

руками и грудью пытался остановить неуклонное движение тяжелой машины.

Конечно, сил не хватало, и расстояние между самолетами быстро сокращалось. Всего два метра

оставалось между консолями плоскостей, когда на помощь подоспели техники и другие летчики,

стоявшие невдалеке. Катившийся самолет был остановлен, столкновение предотвращено. Однако Судков

не успел отскочить в сторону, и два металлических ребра атаки сдавили грудь. Сдавили на какие-то доли

секунды, ибо усилиями товарищей Юрия Судкова удалось вызволить из стальных объятий. Но его все-

таки пришлось отправить в госпиталь.

Вот и вся история. Судков вскоре выздоровел. За спасение машины ему объявили благодарность.

Можно было бы об этом случае и не упоминать, если бы он не вызвал больших разговоров среди

молодых летчиков.

Одни считали Судкова настоящим героем.

– Молодец, Юрик! Встал грудью навстречу опасности.

Другие не видели в поступке Судкова никаких патриотических начал. То же самое сделал бы и Зуб,

и Хваткин, и Белов. Но первым увидел беду Судков. Он и не мог поступить иначе, как броситься на

спасение самолета.

Третьи считали риск Судкова неоправданным.

– Жизнь летчика дороже машины. Если бы даже самолеты столкнулись, больших повреждений

быть не могло. Самолеты в мастерских отремонтировали бы за три дня. Пожалуй, рисковать не стоило.

Я не мог пройти мимо этих разговоров и поручил своему заместителю по политической части

майору Сухонову организовать беседу о воинском долге и дисциплине.

Беседа состоялась. Сухонов начал ее с примера смелости и отваги советских летчиков в боях за

Родину.

...Звено Александра Покрышкина находилось над линией фронта, когда показалась группа

фашистских бомбардировщиков. Их было более тридцати.

Передав по радио обстановку на командный пункт, Покрышкин ринулся в бой. Горит один, второй

бомбардировщик. В группе врага переполох: бомбы сыплются на свои войска. Истребители прикрытия

тоже растерялись, они не могут понять, в чем дело.

Но когда бомбардировщики стали поворачивать вспять, появилось еще несколько больших групп

Ю-88, Хе-111 – всего до шестидесяти самолетов.

Покрышкин снова устремляется в атаку. Трассы от пуль и снарядов вражеских бомбардировщиков

направлены на четверку отважных советских истребителей. Они образуют огненную сеть. Трудно

пробиться к вражеским машинам через такую завесу. Но долг превыше всего. Покрышкину поставлена

задача – не пропустить самолеты врага, и он ее выполняет.

Сознание высокого воинского долга – вот что руководило в бою действиями прославленного

летчика.

Кроме того, он был уверен, что с минуты на минуту подоспеет помощь: ведь в готовности помер

один сидят эскадрильи, полки на многих аэродромах. И помощь пришла. В самый разгар боя, когда

вражеские летчики, несмотря на потери, считали, что они вот-вот достигнут цели, появилось несколько

групп краснозвездных истребителей. В этом воздушном сражении враг понес большие потери.

Массированный налет удалось отбить благодаря мужеству и отваге советских летчиков.

Так было в бою. А разве в условиях боевой учебы нет места подвигам?

Майор Сухонов напомнил молодым офицерам, как спас дорогостоящую опытную машину летчик-

испытатель Казаков, каким прекрасным выглядит поступок техника Жолудева, вынесшего своего

командира из горящего самолета, какое мужество потребовалось первым в мире космонавтам.

– Уж таков советский человек: когда дело коснется интересов Родины, партии, нашего народа, он

способен на любой подвиг.

Потом Сухонов перешел к анализу поступка Судкова.

– Тот, кто не видит в нем элементов мужества, внутренней собранности и дисциплины, глубоко

ошибается. И риск летчика совершенно оправдан.

Я смотрел, как воспринимают офицеры слова замполита. Они с большим вниманием прослушали

рассказ о подвиге Покрышкина и случаи из мирных будней. Однако, когда речь зашла о делах нашего

полка, «ошибающиеся» начали переглядываться. Среди них оказался и Владимир Зуб.

Замполит продолжал:

– Мы не можем оценивать морально-боевые качества летчика и техника стоимостью поломанной

консоли или разбитой машины. Для нас важно одно: офицер предупредил аварию или поломку – за это

ему всенародное спасибо.

Мы все сказали спасибо и Судкову, который оказался находчивее других и подавил в себе страх,

спасая самолет.

Зуб посмотрел на Хваткина. Ему не хотелось относить себя к числу «других», и потому последние

слова Сухонова он встретил с нескрываемой иронией. «Заметь я первый, – так и хотелось крикнуть Зубу,

– да я б один остановил самолет». Это уж бахвальство. Но оно еще живет в молодом офицере, и никак

его не скрыть.

После выступления Сухонова первым попросил слово Нестерцев.

– Конечно, каждый, кто пришел в армию, мечтает о подвиге. Но где и когда он его совершит – не

знает. Поэтому к подвигу нужно быть готовым всегда.

За эти слова Нестерцева можно было похвалить. Но затем он стал принижать роль дисциплины в

свершении подвига.

– Так что же, по-вашему, получается, – перебил его Туркин, – что на подвиг в равной мере

способен и самый отъявленный разгильдяй, и самый дисциплинированный воин? Нет уж, извините.

Самоотверженный поступок неорганизованного человека – это случайность. Зато собранный,

дисциплинированный воин всегда готов к подвигу.

Я поддержал Туркина:

– Мне пришлось воевать в одном полку с летчиком Шурыгиным. Летал он прилично, однако имел

дисциплинарные проступки. Однажды прилетел с задания и произвел посадку с убранными шасси.

Шурыгин не выполнил требований инструкции летчику, и его судил военный трибунал. Законы войны

суровы, но летчика все же оставили в полку. Он продолжал летать с нами, хотя долго не мог открыть

боевого счета: мешала небрежность, неорганизованность. Потом Шурыгин сумел преодолеть в себе этот

порок. Он сбил несколько фашистских самолетов, и судимость с него была снята.

Впоследствии он совершил подвиг. В одном из боев в районе Сычевки Шурыгин поджег

фашистский самолет, но сам был подбит и приземлился в тылу врага. Утром избу, где он нашел убежище,

окружили враги. Из пистолета Шурыгин убил нескольких фашистов. Когда дом подожгли, летчик

застрелился. Он предпочел смерть фашистскому плену. Об этом позже рассказали нам партизаны.

Вслед за Туркиным в беседу вступили и другие летчики. «Непримиримые» не унимались.

– Чкалов был великим летчиком, но тоже допускал нарушения правил полетов.

– Он под мостом на Неве пролетал.

– Нет, для смелости дисциплина не так уж важна.

В репликах Зуба и Хваткина не чувствовалось прежней уверенности. Однако они, имея в виду свои

дисциплинарные проступки, не хотят оставаться за бортом жизни смелых и умелых.

Хорошие, но еще наивные ребята. Конечно, будет случай – они не пропустят его, ради большого

дела не пожалеют ни сил, ни энергии, ни даже жизни. И разве не в этом основа проявления сознательной

дисциплины? Конечно, в этом. Однако сейчас им очень нужно внушить, что даже маленькое нарушение

установленных правил ведет к большим происшествиям на земле и в воздухе.

Очень хорошо выступил Белов.

– Мне кажется, – сказал он, – что нам теперь должно быть стыдно, когда нас упрекают в плохой

дисциплине. Мы уже давно не дети. И просто неудобно, если командир водит нас за ручку, словно

первоклассников.

Зуб ерзал на стуле, чувствуя, что слова друга бьют прежде всего по нему. А Белов продолжал:

– Есть такое хорошее, емкое слово: самодисциплина. Кто с ним еще не знаком, давно пора

познакомиться. Оно хорошо тем, что обязывает самого, по велению собственного сердца, строго

выполнять все писаные и неписаные законы.

Оно мне очень нравится и потому, что обязывает всегда быть подтянутым, требовательным к себе в

большом и в малом. А в трудную минуту помогает побороть страх и сделать все так, как нужно для

лучшего выполнения задания, приказа командира.

Оно должно быть нами любимо и потому, что отвечает требованиям советской воинской

дисциплины, основанной на сознательном исполнении воинского долга.

Хорошо говорит Белов. Но слова не его. Где-то вычитал. Ну что ж, и это хорошо. С тех пор как

стал комсоргом эскадрильи, много читает. Это помогает и ему и Зубу разобраться в прежних грехах,

правильно оценить свое поведение в коллективе.

После Белова выступают еще несколько летчиков. Интересная тема разговора захватила всех:

спорят, с жаром доказывают свою правоту. Но теперь уже никто не отрицает необходимости строгой

дисциплины в любом деле. Видимо, слова товарищей оказались достаточно убедительными. Мне

остается подвести итог.

– Очень верно сказал Белов о самодисциплине. По существу, он выразил то самое сокровенное,

что таится в сердце каждого из нас. Только один более требователен к себе, и это сокровенное уже стало

законом его жизни, а другой все еще считает себя мальчишкой и не дает отчета своим поступкам. Но ведь

пора бы, друзья, давно пора стать самостоятельными людьми.

Смотрю на Зуба. Он на меня. Смотрит не моргая. В глазах решимость. Наверно, и до него дошли

проникновенные слова. Дойдут... если не сегодня, то завтра обязательно дойдут.

Мне хочется высказанные в беседе положения продемонстрировать на практике нашей работы. И я

продолжаю:

– Самодисциплина летчику особенно нужна. Ему часто приходится летать одному. Кто судья его

поступкам в зоне или на маршруте? Только собственная совесть. Конечно, я, как командир, с него

спрошу, так или не так он выполнил поставленную задачу. Но я не видел, как он ее выполнял, и верю на

слово. Это правильно. И слова и дела летчиков должны быть едины. Тогда успех обеспечен. И командир

всегда будет уверен в своих питомцах.

А от дисциплины, как говорится, до подвига – один шаг. Примеров тому бесчисленное

множество.

Беседа затянулась. Но никто из летчиков и не помышлял быстрее уйти. Чувствовалось по всему,

как растет и созревает крепкий боевой коллектив, проникнутый единой волей, общими стремлениями.

Разошлись перед самым отбоем.

* * *

Низкие, тяжелые облака нависли над аэродромом. Моросит дождь. Раньше такая погода считалась

нелетной. А сейчас пара истребителей стремительно отрывается от земли и через минуту скрывается в

мутной пелене облаков.

Идут учения. На перехват вылетел капитан Шепелев, но в паре не с «молодым», а со «старым»

летчиком.

– Курс двести двадцать градусов, высота ... – слышит Нестерцев по громкоговорящей связи

приказ офицера наведения. И не только Нестерцев. Когда в полку учения, сложные тренировки, а

молодые летчики не могут пока летать по условиям погоды, они не отдыхают. Летчики помогают на

старте, на командном пункте, в штабе. Им ведь тоже скоро придется летать в таких условиях и то, что

чувствует летчик в воздухе, как происходит наведение его на цель, нужно знать. Поэтому они все на

аэродроме.

– Вас понял, – ответил Шепелев.

Он сейчас в облаках. Ведомый где-то рядом. Оба внимательно следят за приборами, точно

соблюдают режим набора высоты. Они не видят друг друга, но самолеты параллельным курсом мчатся за

облака. А облака темные – признак большой толщины и плотности. Самолеты слегка обледеневают.

Спросите в такой момент летчика, где он находится, скоро ли встреча с целью? Он не ответит. Да

это сейчас и не требуется. Пробить облака! Собрать пару! – вот ближайшая задача.

Томительны эти несколько напряженных минут. Все внимание летчиков сосредоточено на

приборах. Высота – курс, курс – авиагоризонт. Высота шесть, восемь, десять тысяч метров... Заметно

светлеет! Еще несколько секунд – и облачность резко обрывается.

Внизу ослепительное волнистое море облаков, над головой голубизна и яркое солнце.

Пара за облаками. Шепелев бросает взгляд вправо – ведомый на месте.

– Облака вверх пробил. Высота ... – докладывает на землю ведущий.

Пара в сборе. Первая часть полета осуществлена успешно. Теперь нужно решить задачу на

перехват. А как? Ведь летчики ничего не знают о цели. В это время с земли командуют:

– Курс двести двадцать, высота ... Цель – два «Орла», курс тридцать, удаление четыреста.

Все сразу прояснилось. Получив необходимые данные, летчики сами начинают анализировать

обстановку: встреча должна состояться не менее как за 200—250 километров от прикрываемого объекта.

Но тут, как часто бывает, возникает неожиданная трудность.

– Курс сто восемьдесят! Цель отвернула вправо! – прозвучал в шлемофоне голос офицера

наведения.

– Вас понял. Курс сто восемьдесят градусов...

Шепелев продолжает размышлять. «Дальность перехвата увеличивается, а погода неустойчивая.

Надо быть готовым к посадке на запасной аэродром».

С командного пункта поступает новый сигнал:

– Еще влево двадцать! Включить форсаж, разгон до «максимальной».

И словно угадав беспокойство летчика, офицер наведения предупреждает: «Быть готовым к

посадке на аэродром Н...»

Зуб и Белов внимательно следят за наведением. Они уверены в своем командире звена. Ведь еще

не было случая, чтобы он пропустил цель. И это закономерно. Опытный летчик своевременно и точно

выполняет каждую команду, а штурман, прежде чем передать ее на борт самолета, взвешивает все «за» и

«против». Вот и сейчас – большой риск уводить истребитель так далеко. Но цель очень важная, а

командир уверен в Шепелеве, и подготовка офицеров боевого расчета командного пункта не вызывает

сомнений.

Следует короткий радиообмен между землей и самолетом.

– Разворот влево на курс 90, крен 20.

– Вас понял. Цели не вижу.

– Цель ниже, левее на два-три километра.

– Цель вижу, атакую.

Летчики атакуют бомбардировщик и ложатся на обратный курс. Кажется, самое трудное пройдено.

Однако впереди новые испытания. С командного пункта передают:

– Запасные аэродромы не принимают. Идти на свою точку. Снижаться только по моей команде.

Летчики понимают, что у соседей погода окончательно испортилась. В сердце закрадывается

тревога. Какая погода у нас? Хватит ли горючего, чтобы долететь до своего аэродрома? Но твердый голос

офицера наведения снова вселяет уверенность. Пара пробивает облака вниз и благополучно совершает

посадку.

Как удалось выполнить такое трудное задание? Конечно, прежде всего помогла совершенная

радиотехническая аппаратура, которой оснащены самолет и аэродром. Она дала возможность «видеть»

даже сквозь облака все, что происходит в воздушном пространстве, и держать тесную связь между

самолетом и землей.

Но главное – это люди, их техническая и тактическая грамотность. Сколько раз поднимался в

хмурое небо командир звена Шепелев, прежде чем каждый его перехват стал неотразимым снайперским

ударом по «противнику». Сколько напряженных минут и часов проведено у экрана радиолокатора

офицерами наведения. И все-таки они добились своего: научились анализировать воздушную обстановку

и безошибочно направлять летчиков на цель.

Возможно, над этим задумались молодые офицеры. А может быть, над тем, как сами скоро

пробьют мрачную толщу облаков и атакуют цель на дальних подступах к объекту... Но для этого нужно

летать и летать, идти от простого к сложному, от легкого к трудному...

И вот уже наступило это время.

Такие же, быть может посветлее и потоньше, облака, такая же неровная, но более высокая их

нижняя кромка. В остальном, как и прежде: разбегаются на полосе самолеты, отрываются и исчезают в

мутной пелене. Но в полете уже не Шепелев, а Зуб, Нестерцев, Гуреев и другие молодые летчики.

Как они чувствуют себя, отгороженные от земли и неба непроницаемым экраном облаков? Пока не

совсем уверенно. Трудно без привычки оставаться наедине с приборами и арматурой. Кабина сразу

становится тесной. И хотя летчики много раз летали с инструктором, самостоятельный полет в облаках

намного сложнее. Не успеваешь следить за показаниями приборов, находить тумблеры, кнопки и рычаги

управления. Как говорят летчики, стрелки разбегаются. Уходит курс, непроизвольно уменьшается

скорость, почему-то возникает крен. Что это – неподготовленность или растерянность летчика? Нет,

просто он еще не приобрел нужных навыков в полетах по приборам.

Придет опыт – и все встанет на свое место. А пока, пробив облака и увидев ослепительное

солнце, летчик радуется – можно передохнуть, ведь обстановка стала привычной.

Белов сегодня дежурный штурман на стартовом командном пункте. Он всегда со старанием несет

службу, а сейчас тем более: руководить полетами в облаках – дело непростое. Склонившись над

планшетом, он наблюдает за положением самолетов в районе аэродромов.

Мне, как руководителю полетов, хорошо заметно его усердие. Да и все летчики стремятся работать

на совесть.

Молодежь строит заход и выполняет посадку хорошо. Но вот Белов встревоженно докладывает:

– 2-44 отклоняется от маршрута, по радио не отвечает.

На лице дежурного штурмана недоуменные вопросы: «Что с ним? Почему молчит? Может, вышла

из строя радиостанция?»

Стараюсь быть как можно спокойнее.

– Подождем, летчик дисциплинированный, должен вернуться с маршрута.

На планшете черная прерывистая линия подошла к первому поворотному пункту, описала

полукруг и совпала со вторым отрезком маршрута. Однако через минуту появился новый полукруг и

четкие штрихи отметок линии полета самолета уже приняли направление на аэродром.

– Молодец! Вот как нужно выполнять указания на полет!

Впоследствии я узнал: летчик действительно понял, что нарушилась радиосвязь, проверил

напряжение в сети, работу генератора и приборов. Кроме нарушения связи, все в порядке. «Даже можно

идти дальше по маршруту», – промелькнула мысль. Но летчик знал, что в таких случаях требуется

немедленно возвращаться на аэродром, и подчинился выработанному правилу.

Самолет прошел над приводной радиостанцией выше заданного эшелона на 500 метров. И это

тоже не случайно: на привод одновременно мог идти другой самолет. Потом летчик осмотрелся, снизился

до заданной высоты, построил расчетный маневр и пробил облака вниз.

Радисты быстро нашли причину неполадок – произошел случайный обрыв проводки на вводе в

шлемофон.

Это был один из случаев, когда летчик должен действовать в соответствии с пословицей: на бога

надейся, а сам не плошай. Очень редкий, но весьма поучительный случай. И я подумал, что его

обязательно следует разобрать с личным составом.

Однако летчик, оставшийся без связи, уже на земле. А как другие? Где Гуреев, отправившийся в

маршрутный полет?

Оказалось, что дежурный штурман увлекся слежением за самолетом без связи и упустил из виду

Гуреева.

– Где же Гуреев? – спрашиваю я.

– Сейчас доложу. – В голосе Белова чувствуется волнение. Да и как же иначе: просмотрел

товарища, теперь нужно выходить из создавшегося положения.

Включены все локаторы и радиостанции. Запрос за запросом несется в эфир.

– Прошел дальний привод. Высота пять! – отвечает Гуреев.

– Когда прошли дальний?

– Десять минут назад!

Радиолокатор увидел самолет в ста двадцати километрах. Его нужно вернуть на аэродром, но

прежде еще раз убедиться, что это самолет Гуреева.

– Я – «Ястреб». Выполняйте мои команды! Доложите ваш курс!

. – Курс сорок пять.

– Отверните влево на десять.

– Вас понял.

На индикаторе кругового обзора отметка самолета заметно изменила курс. Это он.

– Идите курсом сорок пять. Садиться будете на свою точку. Высоту не теряйте. Уменьшите

скорость. Снижение и пробивание облаков по моей команде!

– Вас понял.

Голос летчика спокойный, твердый. Еще бы – его видят, им управляют.

Уже на земле, анализируя свой полет, Гуреев подумал о тех нескольких минутах, которые он летал

сверх задания. Но, в конце концов, не его вина, что за ним перестали следить. Да и при чем минуты?

Главное в том, что первый маршрутный полет в облаках выполнен успешно.

В этот день полеты пришлось закрыть раньше, чем намечали. Прекратить, несмотря на

умоляющие взгляды командиров эскадрилий. Метеорологи обещали резкое ухудшение погоды.

На лицах летчиков написано: «А вдруг метеорологи ошибаются?»

Нет. На сегодня достаточно. Не будем рисковать. Ведь многие летчики давно не летали в облаках.

Три красные ракеты сигнализируют об окончании полетов.

Закончен еще один летный день. Сделан еще один важный шаг на пути к высокому боевому

мастерству. И ничего, что были ошибки: на ошибках учатся. Их нужно только своевременно замечать и

быстро исправлять.

* * *

Осень. Все чаще тяжелые дождливые облака заволакивают небо. А у летчиков впереди большие

дела.

Один за другим, точно по плановой таблице, стартуют истребители и, выполнив задание,

возвращаются на аэродром.

Первым заходит на посадку Хваткин.

– Прошел дальний.

– Посадку разрешаю, – говорю в ответ.

Самолет рядом с посадочной полосой, но его не видно за пеленой моросящего дождя. Легкая

тревога в таких случаях не покидает руководителя полетов, хотя лицо и голос не должны этого выдавать.

– Шасси и закрылки выпущены, заход правильный, – докладывает лейтенант Зуб.

Зуб и Белов дежурят внизу, у стереотрубы. Их хорошо видно сверху, из окна стартового

командного пункта.

Но что это? Самолет резко снижается. Он может приземлиться до полосы. Микрофон зажат в руке.

«Может, помочь, подсказать?» Зуб и Белов бросают снизу нетерпеливые и даже недоуменные взгляды:

«Почему так спокоен командир, почему не подскажет Хваткину?»

Но микрофон так и остается невключенным. «Справится сам! Вот сейчас летчик должен добавить

обороты двигателя и немного повернуть влево».

И действительно, словно читая мои мысли, летчик исправляет ошибку и приземляется у

посадочных знаков. Облегченно вздыхают воины, несущие стартовый наряд, л, конечно, руководитель

полетов.

Хваткин – живой, энергичный летчик, однако в училище ставили вопрос: не отстранить ли его от

летной работы. На то высказывали разные причины: уж больно мал ростом и с дисциплиной не все в

порядке.

Ростом Хваткин действительно невелик, но разве в этом дело? Было бы здоровье, а его у летчика

хоть отбавляй. Хуже с дисциплиной. С ней он до сих пор не в ладу. Я часто напоминаю летчику, что

коллектив силен дисциплиной, организованностью. Хваткин это понимает, только не всегда справляется с

собой. Но зато ошибки в технике пилотирования замечает быстро, исправляет правильно. Не любит

подсказок. Вот почему я не стал указывать на его ошибку.

...На посадку планирует другой летчик – Лощиков. За этим нужно следить. Он быстро

утомляется, а на посадке всегда до крайности напряжен. Лощиков может растеряться в сложной

обстановке. Очень впечатлительный летчик.

– Хорошо ли видите полосу?

– Полосы не вижу, – отвечает Лощиков.

– Подверните вправо на пять градусов. Видите?

– Сейчас вижу.

– Хорошо. Снижайтесь, снижайтесь! Уберите обороты полностью.