Текст книги "Серебряные крылья"

Автор книги: В. Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

старыми товарищами. Слова друзей уже оставили в сознании глубокий след. «Оказывается, нужное дело

– дисциплина, требовательность, порядок. У них нарушения и даже предпосылка произошли только из-

за расхлябанности. А это и явилось тормозом в летной подготовке».

Конечно, молодежь интересовали и другие вопросы. Разговор веселый, непринужденный,

дружеский продолжался до получения нового задания.

И вот наши уже в кабинах своих самолетов. Прощальный привет.

– Прилетайте к нам, до свидания!

Пара за парой поднимаются в воздух истребители. Гул умолкает, самолеты скрываются в облаках.

Через несколько минут звенья снова ринулись в бой, чтобы не пропустить воздушного

«противника» к обороняемым объектам.

Когда самолеты вернулись на свой аэродром, уже смеркалось. А на старт выруливала третья

эскадрилья. Она готовилась к отражению «противника» ночью.

Летчики собрались возле самолетов. Барков сделал короткий разбор и поставил задачу на

следующий день.

Все довольны. Трудный экзамен выдержали успешно. Теперь они могут летать в простых и

сложных метеоусловиях, на больших и малых высотах.

И еще: сегодня летчики снова убедились, что они на правильном пути. Им привит хороший вкус к

порядку и дисциплине.

* * *

...Вспоминается война. Весна 1942 года. Полевой аэродром на Западном фронте. Светает. На

востоке сквозь белые хлопья тумана уже проглядывает солнце.

Из землянки – командного пункта полка – размашистым шагом вышел высокий подтянутый

летчик. Это лейтенант Виктор Кулысов. Поставь его рядом с Беловым – не отличишь. На гимнастерке

Кулысова ордена Красного Знамени и Красной Звезды. В то время такие награды в полку имели

немногие. Виктор улыбнулся нам, помахал рукой и через несколько минут улетел в разведку.

Задание ответственное. Предстояло разведать несколько вражеских аэродромов, установить места

сосредоточения резервов противника. В подобные полеты командование посылало наиболее умелых и

смелых летчиков.

Кулысов в полете. Изрытые снарядами и минами поля, одиноко торчащие трубы на месте

сожженных деревень – все говорит о близости линии фронта. Там, за речушкой, – территория, занятая

врагом.

Словно холодом веет с земли. Опасность подстерегает всюду. Откажет мотор – вынужденная

посадка в тылу врага. Безобидный лесок, чудом уцелевший стог соломы может оказаться

замаскированным зенитным орудием, а темные тучки на небе – фашистскими истребителями.

Медленно тянутся минуты. Но вот характерный изгиб железной дороги, город Сычевка и станция

Новое Дугино. Впереди аэродром врага.

Резкое снижение. Аэродром слева под крылом. Надо быстро определить тип и количество

вражеских самолетов. Вот вытянутые «мессершмитты», а рядом покрупнее – «юнкерсы». Всего

шестьдесят самолетов. По рулежной дорожке, оставляя за собой хвосты пыли, быстро движутся четыре

истребителя. Поздно – прозевали.

Яркое солнце помешало и зенитчикам. Вот что значит внезапность. А ведь на аэродроме до 64

стволов зенитной артиллерии. Только при отходе разведчика некоторые из них дали несколько залпов.

Южнее Сычевки облачность. Летчик переводит самолет в набор высоты и через несколько минут

входит в спокойные, светлые облака. Вот когда пригодилось умение пилотировать по приборам.

Маскируясь в облачности, Кулысов продолжает полет. Внизу Вязьма.

Снова курс на один из аэродромов. Но враги уже заметили разведчика. На полных оборотах, с

копотью, набирают высоту два Ме-109. Небо стало белесым от разрывов зенитных снарядов. Маневрируя

по скорости и высоте, летчик выходит на аэродром противника. Быстро подсчитаны самолеты. Резкий

набор высоты. И последний шквал огня зенитных батарей остался где-то позади.

Вскоре Кулысов докладывал командиру о результатах полета. Разведывательные данные были

очень ценными.

Но еще ценнее оказался для нас, молодых летчиков, пример смелости и мужества, показанный

опытным воздушным разведчиком.

Мне вспоминается этот случай не потому, что полет на разведку был каким-то особенным. Нет, он

скорее походил на один из типичных боевых вылетов, но в нем удачно сочетались смелость, риск и

умение летчика.

А разве в условиях боевой учебы не приходится рисковать, проявлять самообладание, принимать

ответственные решения? Все приходится. И победителем становится тот, у кого тверже воля, глубже

знания, прочнее навыки.

Вспоминая о военных годах, я всегда стараюсь внушить молодым летчикам, что героями

становились прежде всего умелые, глубоко сознающие свой долг перед Родиной люди. Если воздушный

боец твердо держит в руках штурвал самолета, если он умеет слиться с машиной и самолет целиком

подвластен его воле, если он чувствует ответственность за выполнение задания, такому никакие

трудности не страшны. Он наверняка выполнит любое задание.

Однако смелость, как и умение, не сразу становится достоянием каждого летчика. Такой, как Зуб,

быстрее преодолеет чувство страха. Белову труднее проявить решимость. А по мере приобретения опыта

и тот и другой станут смелыми воздушными бойцами, конечно, при активном воздействии командиров.

...Идут обычные полеты. В воздухе несколько самолетов. Руководит командир эскадрильи Туркин.

Метеоролог докладывает:

– Ожидаю понижения облачности.

Четыре летчика ждут разрешения на запуск двигателей. Они успешно осваивают полеты в

сложных метеоусловиях, но при таком понижении облаков, какое назвал метеоролог, еще не летали. Что

делать? Разрешить или отставить полет?

Я советую командиру эскадрильи поговорить с самими летчиками и отдаю соответствующие

распоряжения:

– Вызвать летчиков на командный пункт. Уточнить погоду на запасных аэродромах.

Офицеры напряженно слушают своего командира. Им понятны его сомнения: трудно принять

решение в условиях быстро меняющейся погоды. Понизится облачность, ухудшится видимость —

справятся ли летчики? Просчеты обходятся слишком дорого. Может, лучше закрыть полеты и обождать

немного?

Продолжить работу можно и в следующий раз, но тогда у летчиков увеличится перерыв в полетах.

И это еще не все, что заставляет командира думать о продолжении полетов. Если тренировать

летчиков в упрощенных условиях, то они никогда не смогут выполнить задание в сложной обстановке.

Нельзя научить офицера преодолевать трудности, если он с ними не встречается в повседневной учебе.

Нужно приближать задания к боевой обстановке, избегать упрощенства, условностей.

Трудности способствуют воспитанию смелости, инициативы, выносливости и решительности. Вот

о чем еще думал командир эскадрильи.

В данном случае, как ни в каком другом, имело огромное значение хорошее знание личных качеств

летчика. И командир рассуждает. Ложкин может не справиться: у него был перерыв, он отстал по

программе от других. А Щеглов, Гуреев, Нестерцев вполне справятся: это сильные летчики. Но Гуреева

следует предупредить: у него раньше наблюдались неточные заходы на посадку.

– Справитесь? – обратился руководитель полетов к летчикам после того, как метеоролог

доложил данные о погоде.

– Так точно.

Желание летать было написано на лице каждого.

– Но вам, товарищ Ложкин, лететь не придется – у вас большой перерыв. Потренируйтесь в

менее сложных метеоусловиях. А вы, товарищ Гуреев, помните о своих ошибках?

На лице Гуреева отразился испуг: неужели тоже но допустят?

– Помню хорошо, товарищ майор!

– В вас я уверен. Но будьте внимательны, особенно к командам с земли.

Оказать доверие подчиненному, внушить ему уверенность в своих силах – очень важное качество

воспитателя. Именно так и поступил командир эскадрильи. И летчики успешно справились с заданием. А

вечером они долго делились впечатлениями о первом усложненном полете.

Вопрос о смелости и риске – излюбленная тема разговоров между летчиками. И это понятно.

Сама профессия заставляет говорить, и не только говорить, но и действовать точно, расчетливо, смело.

В свое время много говорили о трудной посадке майора Губского, совершенной в одной из

родственных нам частей.

Находясь в ночном полете, Губский сообщил по радио на КП, что двигатель на его самолете дает

перебои. Неприятно руководителю полетов получать такие сообщения. Посадка ночью с неисправным

двигателем – дело рискованное, а вне аэродрома практически невозможное.

Что делать? Дать команду покинуть самолет? Нет, прежде надо поговорить с летчиком. Губский

сообщил, что высота полета большая, и повторил, что двигатель продолжает работать плохо, но запросил

разрешения на посадку. Затем еще раз подтвердил, что он уверен в возможности выполнения посадки.

Как быть? Ведь руководитель полетов несет ответственность за жизнь экипажа, но хочет

сохранить и самолет. Ошибиться нельзя. Правильное решение может быть только одно. Но какое?

Пока командир размышлял над создавшейся ситуацией, летчик снижался в сторону аэродрома.

Двигатель работал с перебоями, и первая мысль летчика, как только началась тряска, была о

катапультировании. Но тут же он отбросил ее. «А что, если я попробую сесть, – думал он. – Высота

большая, до аэродрома дотяну».

Летчик напряженно следит за приборами, прислушивается к работе двигателя. В чем дело? Тряска,

скрежет и повышение температуры... Это характерные признаки повреждения лопаток турбины. «Не

надо торопиться, – решает он. – Посмотрю, что будет дальше». Летчик уменьшает обороты двигателя и

продолжает снижение в направлении аэродрома.

Один в воздухе. Кругом тьма. Непривычное подрагивание самолета. Но страха совсем нет. Все

внимание сосредоточено на наблюдении за приборами и построения захода на посадку. Из

предосторожности решил выполнять расчет без значительного прибавления оборотов.

Но в мозгу нет-нет да и пронесется мысль: «А правильно ли я делаю? Не проще ли

катапультироваться? Момент – и все тревоги позади». Но тут же возникает другая: «А самолет?»

Снова и снова он смотрит на приборы, всем своим существом ощущает, как лихорадит двигатель.

«А что скажет командир, когда я не прилечу, а приду один... без самолета? А товарищи? Нет, надо

подождать, посмотреть, что будет дальше».

Самолет снижается, дальнейшего ухудшения в работе двигателя нет, аэродром виден хорошо. И

майор Губский запрашивает разрешение на посадку.

Руководитель полетов в это время тоже напряженно оценивал обстановку. Обстановка требует,

чтобы он дал команду летчику катапультироваться. Но майор Губский уверенно доложил о возможности

посадки. Летчик он опытный, не раз выходил из сложных положений; кто же, кроме него, может

правильнее оценить условия полета. Ну, а если не сядет? Нет, не может этот летчик рисковать

безрассудно. Он опытный «ночник» и знает, как ему лучше поступить.

Время идет. Пора принимать решение. Еще запрос по радио. Бодрый и уверенный ответ летчика

успокаивает руководителя. Он отдает указание, берет микрофон и... разрешает посадку.

Осмотр самолета на земле подтвердил предположение летчика: действительно была

неисправность.

Майор Губский в этом полете проявил мужество и волю. В холодном ночном небе он принял

ответственное решение. Можно было, конечно, сразу оставить самолет и самому спасаться на парашюте.

Но какой летчик бросит своего «боевого коня», не приложит всех сил, чтобы спасти машину!

Так и поступил Губский. Высокая выучка и мастерство, любовь к своей профессии, выдержка и

правильное выполнение указаний с земли помогли ему с честью выйти из очень трудного испытания.

Командир высоко оценил мужество и искусство летчика и объявил ему благодарность.

Этот случай живет в моей памяти до сих пор. Вместе с молодыми летчиками мы много говорили о

трудной посадке. Правильно ли поступил летчик, приняв очень рискованное решение садиться ночью с

ненадежно работающим двигателем? Может быть, это было неблагоразумно?

Зуб и Белов, да и многие другие молодые офицеры, были целиком на стороне Губского.

– Мы тоже использовали бы все до последней возможности, чтобы посадить самолет.

Я пытался поставить вопрос как можно острее:

– Но допустим, что летчик или руководитель полетов немного просчитался и полет закончился, к

примеру, аварией. Как бы вы оценили действия Губского в данном случае?

– Если летчик уверен, хорошо знает свой самолет, просчеты исключены.

Пожалуй, летчики правы. Губский поступил правильно. Твердое знание техники, трезвая оценка

обстановки позволили ему пойти на разумный риск. Принимая решение посадить самолет, он не просто

рисковал, а учитывал все факторы, способствующие достижению цели. Достаточная высота, отсутствие

дальнейшего ухудшения в работе двигателя при удачно подобранном режиме, видимость старта и

помощь с земли дали возможность Губскому успешно осуществить свой смелый замысел.

Впоследствии и на нашем аэродроме складывались довольно сложные условия посадки. Но

разговор, проведенный с офицерами вокруг нескольких фактов, наглядно показавших смелость и

разумный риск летчиков, помог молодежи в трудную минуту.

Во всяком случае, можно считать, что проблема смелости и риска молодежью усвоена.

* * *

У самого начала взлетной полосы, чуть в стороне, прилепился к рулежной дорожке низенький

домик. Кому из летчиков он не знаком? Это дом дежурного звена, или, как зовут его многие, дежурный

домик.

С разными чувствами проходят мимо него летчики, техники. Лишь немногим разрешается

заходить внутрь, а тем более далеко не всем предоставляется право заступить на боевое дежурство. К

дежурству допускаются только самые умелые.

Летчики-перехватчики давно сроднились с домом. Здесь они проводят значительную часть своей

службы.

Молодежь смотрит на домик и его обитателей с нескрываемой завистью. Когда же наконец им

выпадет честь заступить на боевое дежурство?

От дверей дома через палисадник к стоянке самолетов ведут две дорожки: одна протоптана

техниками и тянется с той стороны помещения, где располагается обслуживающий состав, другая

соединяет комнату летчиков с самолетами.

Обычно в дежурном домике и вокруг него бывает, очень тихо. Часовой медленно вышагивает возле

самолетов, старательно обходя лужицы, уже подернутые тонкой кромкой льда. А летчики отдыхают либо

играют в шахматы и домино.

Но это внешнее спокойствие обманчиво. Личный состав дежурного звена всегда настороже. Лишь

только раздастся сигнальный звонок, все стремглав бегут к самолетам. Скорее, скорее сесть в кабину и

пристегнуть привязные ремни, как можно быстрее запустить двигатели.

Самое неожиданное и самое ответственное задание можно получить только в дежурном звене.

Трудности и романтика вызывают у летчиков интерес. Оттого так и рвется молодежь на боевое

дежурство.

И вот пришел этот долгожданный час. На дежурство заступили Юрий Шепелев и Владимир Зуб.

Мимо окон дежурного домика проходят товарищи летчиков, они машут руками.

«Может, подойти к ним? – думает Владимир. – Друзьям хочется поговорить, узнать, как

проходит первое дежурство». И Зуб выходит к товарищам.

– Здравствуйте, ребята!

Голос у него неторопливый, немного самовлюбленный. Зуб гордится: он в числе первых молодых

летчиков заступил на боевое дежурство.

– Ну как, Володя, обстановка?

– Нормально. Обстановка отличная. – Зуб улыбается и продолжает уже шутя: – О вас коечки

плачут: ждут не дождутся молодых.

– Ничего, Володя, дождутся. Вот сходим сегодня еще разок на высоту и тогда придем...

Зуб мрачнеет. Ему-то сегодня летать вряд ли придется. Это плохо. Но ничего не поделаешь.

– Может, и меня поднимут, – с надеждой восклицает Зуб.

– Ну что же, удачного полета!

Летчики идут на стоянку самолетов, а в окне дежурного домика Владимир видит Шепелева.

Командир звена зовет Зуба. Владимир бежит в дом.

– Это твоя кислородная маска? – спрашивает командир звена.

– Моя.

– Ее место не здесь. Пойдем к самолету, я покажу, где и что должно лежать во время дежурства.

У Зуба много вопросов: где хранить перчатки и шлемофон, как лучше уложить привязные ремни и

лямки парашюта. Вопросы не случайны: у летчика все должно быть продумано до мелочей, тогда он

сможет быстро подготовиться к полету, в считанные секунды запустить двигатель и взлететь по тревоге.

Командир звена помог начинающему боевому летчику познать некоторые премудрости дежурства.

– Ну а теперь пошли, а то прохладно, – говорит Шепелев и направляется в домик.

Зубу не хочется уходить от самолета. Он с любовью поглаживает холодную обшивку истребителя

и снова думает о том, что хорошо бы именно сегодня проверили боевую готовность дежурного звена. Он

не ударит в грязь лицом и покажет товарищам, чему научился за несколько месяцев пребывания в полку.

Мысли прервал шум возле дежурного домика. К самолетам бежали летчики и техники. «Так и есть

– тревога».

Зуб засуетился возле самолета. Техник помог занять место в кабине и запустить двигатель.

Шепелев уже рулит к взлетной полосе, а Зуб еще не закрыл фонарь. Быстрее, быстрее! Отлетели колодки

из-под колес, загерметизирована кабина, и Зуб догоняет Шепелева на рулежной дорожке. Шепелев рулит

тихо, ожидает ведомого.

Пара уходит на перехват цели. Стремительно набирают высоту истребители. С командного пункта

информируют: быть готовыми уничтожить аэростат. Больше летчикам не говорят ничего.

А тем временем на КП идет напряженная работа. Приказано уничтожить оторвавшийся аэростат.

На нем подвешены важные метеорологические приборы. Чтобы их сохранить, аэростат нужно сбить как

можно быстрее. Об этом и думают на командном пункте.

– По цели действует пара соседей, – услышал Зуб знакомый голос штурмана наведения. – Вам

курс двадцать градусов, высота максимальная!

«Эх, не везет, – пронеслось в голове Владимира. – Ну конечно же, соседи собьют шарик с

первой атаки. А он, Зуб, останется лишь созерцателем поединка». И тут же другой, внутренний, голос

осуждает: «Задержался со взлетом, теперь смотри, как действуют другие».

Зуб осматривает воздушное пространство. Слева в вышине показался двойной инверсионный след.

Это соседи начинают атаку.

Ведомый летчик сильно отстал. «Действуют одиночно», – думает Зуб. По голосу и позывным он

узнал в ведущем летчика Чернова, в ведомом – Бирюкова.

Чернов быстро сближается с целью. Пора открывать огонь! Но залпа не последовало, и самолет

проскочил ниже цели.

Зуб внимательно следил за атакой, и, когда самолет промчался мимо аэростата, двойственное

чувство еще сильнее овладело летчиком. В душе теплилась надежда: может, и ему удастся атаковать. И в

то же время мучил вопрос: почему летчик промахнулся?

А тем временем Чернов повторил заход, огненные шары крупнокалиберных пушек полетели в

направлении цели. Снова промах. Трасса легла значительно ниже аэростата. Зуб так и не мог понять, в

чем причина плохой стрельбы. В голове вертелась мысль: «Близок локоть, да не укусишь». Зато Шепелев

понял все.

– Неправильно наводите, – передал он на КП. – Летчик ниже цели на 600—1000 метров.

Дело в том, что до подхода к цели летчик не был выведен на заданную высоту. А ведь «потолок»

самолет может набрать только в режиме максимального набора и только на прямой. Никаких доворотов,

кренов в это время быть не должно. Офицеру наведения следовало бы так построить маневр, чтобы

истребитель мог выйти на цель без разворотов. Если же потребуется разворот, то дополнительно

набирается такая высота, какую придется потерять в процессе разворота. Чернова сразу после взлета

направили на цель. А прямая для набора заданной высоты оказалась явно недостаточной.

Если бы в кабине самолета сидел опытный летчик, он, вероятно, смог бы правильно оценить

обстановку и парировать ошибку штурмана КП. Но молодому офицеру разобраться в случившемся

оказалось не под силу.

Шепелев переживал это не меньше Чернова. Ну что стоило ему запросить от КП повторного

наведения. Для этого потребовалось бы сделать отворот, отойти от цели и на прямой набрать высоту. Так

нет. Чернов довольно уверенно передал по радио: «Цель вижу, атакую!» Он пытался сблизиться с целью,

несмотря на большую разницу в высоте. Атака оказалась неудачной.

Боясь потерять аэростат из виду, летчик допускает вторую грубую ошибку: начинает

маневрировать в непосредственной близости от него. Но это можно делать на малой высоте, а в

стратосфере крен самолета (даже при максимальной тяге) приводит к резкой потере высоты в процессе

разворота. Летчик это, безусловно, знал, однако победило желание уничтожить цель во что бы то ни

стало. К сожалению в данном случае желание победить не опиралось на точный расчет и возможности

самолета.

Чернов понял ошибку, но уйти от цели, не поразив ее, по-прежнему не хотел. Во втором заходе он

увеличил, насколько мог, угол кабрирования, но трасса все равно легла ниже цели.

Получив приказ по радио, Чернов отходит от цели.

В атаку заходит Бирюков. Шепелев и Зуб отлично видели, что летчик набрал заданную высоту

задолго до подхода к цели. Молодец! Хотя летчик он не из сильных, но точно выполняет команды с

земли, и это приносит первый успех.

Пара Шепелева тоже идет на высоту. Если Бирюкову сбить шарик не удастся, будут атаковать они.

Владимир не отрываясь смотрит на крошечное белое облачко аэростата и приближающийся к нему

на огромной скорости истребитель. Сумеет ли летчик сохранить высоту? Сможет ли точно прицелиться,

определить дальность до почти неподвижного аэростата? Цель нескоростная, требует особой сноровки в

прицеливании. Рано откроешь огонь – снаряды пройдут ниже цели, поздно – можно столкнуться с

аэростатом.

Дальность все меньше и меньше. Из носовой части истребителя показались огненные трассы. Они

яркими линиями легли выше цели, потом ниже, ниже. И вдруг вместо белого облачка аэростата

вспыхнуло огромным огненным шаром желтое пламя. Шарик сбит! Сбит с первой атаки Бирюковым.

Шарик сбил Бирюков, а не Зуб. Владимир по-прежнему досадовал. «И надо же упустить такую

возможность. Ну хоть на минуту пораньше взлететь, и все было бы иначе. Командный пункт стал бы

наводить Шепелева и его. А Чернов и Бирюков ходили бы в запасных. Конечно, Шепелев не оставил бы

шарик – ну и ладно: это все же приятнее, что аэростат уничтожил твой напарник. Как же теперь

смотреть в глаза товарищам?»

Самолеты уже на земле. Зуб не торопясь вылезает из кабины. Он видит Белова, Нестерцева и

Судкова. «Сейчас начнутся расспросы: как атаковал, хорошо ли навели? Что я им отвечу?» Летчики

быстро подошли к Зубу.

– Поздравляем с первым боевым!

Зуб смущенно улыбается:

– Поздравлять-то не с чем. Шарик сбили не мы...

– Ну и что же? Мы все знаем. Если бы первыми навели вас, так сбили бы вы. Чего же тут

огорчаться, ведь шарик-то сбит! А это главное.

Зуб облегченно вздыхает. Ожидал другого. Но аэростат сбит. Это действительно главное. Летчик

выпрямляется и смотрит на товарищей потеплевшими озорными глазами.

– Вас сменяют ночные экипажи. Успеем одну партию в баскетбол?

Владимир улыбается.

– Конечно! Одну партию обязательно.

Зубу приятно. «Хорошие друзья. Пришли и поздравили с первым ответственным вылетом.

Беспокоились, справлюсь ли с заданием? Шепелев сказал «хорошо» и пошел докладывать о выполнении

задания. Значит, в конце концов действительно неплохо».

Владимир посмотрел на Александра.

– Как там, дома?

Белов улыбнулся.

– Все хорошо. Они у баскетбольной площадки, ждут нас.

На сердце стало совсем весело. «Какое счастье быть летчиком и быть любимым. Это счастье

нужно беречь».

* * *

Ночь. Облачность не видна, но она угадывается, совсем не заметно звезд, а на фоне огней

аэродрома косо падают редкие капли дождя. Облака очень низкие. Об этом можно судить по яркому

экрану, который они создают, отражая свет близлежащего города.

С наступлением ночи огней становится меньше, а видимость, и без того незначительная, еще более

ухудшается. Но полеты идут.

У стартового командного пункта летчики первой и второй эскадрилий. Они сегодня не летают. Их

специально пригласили на аэродром, чтобы познакомить с процессом наведения перехватчиков в облаках.

– Интересно? – с улыбкой спрашивает командир третьей эскадрильи майор Александров, на

ходу застегивая шлемофон и направляясь к самолету.

– Очень! – отвечают летчики. Им хорошо знаком Александров, лучший перехватчик части. —

Неужели и мы когда-нибудь сможем летать в таких условиях?

– Скоро, очень скоро, – улыбается командир эскадрильи и смотрит в мою сторону.

Офицеры еще не знают и даже не догадываются, что на днях они приступят к освоению наземной,

а потом и летной программы истребителя-перехватчика. Для них это будет большим сюрпризом.

Летчики внимательно следят за взлетающими, несмотря на дождь и плохую видимость,

самолетами.

Самолет, в кабину которого сел майор Александров, быстро вырулил на полосу, развернулся и с

ходу начал взлет. Короткий разбег – и разноцветные аэронавигационные огни погасли в темноте ночи.

Летчики, оставшиеся на земле, пошли на командный пункт. А для Александрова часы отстукивали

минуты трудного испытания.

После отрыва от полосы он несколько секунд ведет самолет визуально по взлетным огням. Затем

проверяет показания приборов и полностью переходит на пилотирование с их помощью.

– Разворот вправо на курс триста пятьдесят градусов с набором высоты! – следует первая

команда штурмана наведения.

– Курс триста пятьдесят градусов. Выполняю!

По вспышкам аэронавигационных огней на консолях и увеличению освещенности в кабине летчик

определяет, что вошел в облака. Авиагоризонт, курс, скорость – это сейчас главное.

Вначале кажется, что самолет не разворачивается, а летит по прямой. Но командир эскадрильи

опытный летчик и хорошо помнит основное правило полетов в облаках: «Доверяй не чувству, а

приборам!»

Авиагоризонт и компас показывают разворот. Небольшим усилием воли летчик заставляет себя

верить их показаниям: приборы не подведут. Показания каждого из них в какой-то мере отражаются на

поведении двух-трех других. Поэтому отказ или неточную работу одного можно всегда заметить и

вовремя переключиться на пилотирование по дублирующим приборам.

При больших перерывах в полетах чувство веры в приборы и, если так можно выразиться,

согласованность чувства летчика с их показаниями уменьшаются. Это вызывает иллюзии. Летчик может

ощущать крен, кабрирование (пикирование), не подтверждающиеся показаниями приборов. Явление

очень опасное. Оно может появляться в полете после недостаточного отдыха, при болезни или

переутомлении. Поэтому командиру очень важно хорошо проверить подготовку каждого летчика и

правильно оценить его способность выполнять полет именно в таких метеорологических условиях.

Александров внимательно проверяет показания приборов. Курс 350°. Кренов нет. Вариометр

показывает максимальную вертикальную скорость. Поступательная скорость заданная. «Стрелки по

нулям!» – любят выражаться летчики об относительно установившемся режиме полета, когда все

показания приборов соответствуют заданному режиму.

Теперь у летчика есть время проверить работу двигателя и прицела, оценить погоду и поудобнее

устроиться в кабине. А это очень важно при длительном полете в сложных условиях. Неудобное

положение летчика может вызвать иллюзии или сомнения в показаниях приборов.

Пока Александров набирает высоту и летит в район встречи с целью, взоры всех

присутствовавших на командном пункте офицеров обращены на индикатор радиолокатора. Две точки,

изображающие истребитель-перехватчик и условную цель, быстро сближаются. Автоматическое

устройство выдает все новые и новые координаты самолетов. Над полями, лесами, реками, населенными

пунктами пролегли маршруты двух экипажей. Истребитель и самолет-цель с огромной скоростью мчатся

к точке встречи.

Наступает самый ответственный этап работы боевого расчета командного пункта. Предстоит

определить точку начала маневра истребителя для выхода в выгодное положение, откуда начнется атака.

Вот уже перехватчик совсем близко от цели. Штурман наведения включает микрофон и передает

на борт истребителя:

– Разворот влево, курс двести, крен тридцать:

На индикаторе кругового обзора за маленькой точкой обозначилась светлая дужка-хвостик.

Истребитель начал разворот. Штурман быстро уточняет расчет. «Опаздывает – надо увеличить крен», —

думает штурман наведения и передает на борт истребителя:

– Крен сорок пять.

– Крен сорок пять. Выполняю, – отвечает летчик. Через две минуты маленькая точка оказалась

почти рядом, но позади большой. Последовала еще команда. А тем временем Александров, сосредоточив

внимание на самолетном радиолокаторе, начал поиск цели. Среди искрящихся, то возникающих, то

пропадающих светлых полос и точек он быстро нашел отметку цели и доложил на КП.

Истребитель точно маневрировал вслед за целью и на заданной дальности поразил ее.

Летчики внимательно следили за перехватом. А когда наведение закончилось, я спросил:

– Все поняли, что такое воздушный бой ночью? Офицеры улыбались, весело смотрели на меня,

на штурмана наведения. Они уже догадались, с какой целью были вызваны ночью на КП.

– Мы готовы овладеть боевым применением ночью в сложных метеоусловиях, – один за всех

ответил Зуб.

И я с восхищением смотрел на молодых офицеров, которые уже перестали быть молодыми

летчиками.

– Ну что ж! Посмотрели, как перехватывают ночью в облаках, а теперь на отдых. Завтра

соберемся и поговорим о программе летчиков-перехватчиков.

Лица у офицеров повеселели еще больше. Молодежь стояла на пороге большого летного

искусства.

К автобусу летчики отправились гурьбой. В моих ушах долго звучали их звонкие голоса.

Наверное, никто из них не слушал друг друга: все говорили, жестикулировали, что-то доказывали и, как

обычно, спорили по каждому пустяку.

А самолеты выруливали на полосу сквозь мутную пелену дождя, с низким гулом совершали разбег,

и некоторое время плыли над землей их красно-зеленые огоньки. Потом они таяли, и оставалась одна

белая точка хвостового огня. Но вскоре и она растворялась в непроглядной тьме.

Летчик ушел на задание. Скоро в такую же непогодь полетят наши новые однополчане.

Счастливого вам полета!

Прочитавший эту книгу наверняка скажет: за боевыми делами, за полетами, за учебой летчиков

забыл автор о своих спасителях из-под Боровска – о тете Луше и дяде Кузе. До них ли, мол, стало

генералу через тридцать лет после начала войны?

Отвечаю твердо: не забыл. Каждый раз, когда отпуск или служебная командировка приводят меня

в Москву, я непременно заезжаю в Боровск. Там встречают распростертые объятия двух простых русских

людей. Рад сообщить читателям, что за мужество, проявленное в годы войны, и за спасение жизни

многим нашим воинам, оказавшимся в тылу врага, Лукерья Степановна Шурыгина награждена медалью

«За боевые заслуги». А Кузьме Никифоровичу всенародно объявлена сердечная благодарность. Радостно

за героев, что не забыт их подвиг Родиной. И все же сердце щемит: постарели мои спасители. Да и все

мы, вступившие в войну в 1941 году, стали на тридцать лет старше. Многих однополчан уже нет в живых.