Текст книги "Трудно быть львом"

Автор книги: Ури Орлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава одиннадцатая
Трудно быть львом

Прошел еще один год. Кто бы поверил, что я расстанусь со своим человеческим обликом на такое долгое время из-за дурацкого желания побыть львом?! Детская мечта, попросту желание быть большим и сильным. А сейчас телевизионные сериалы, куда меня все еще приглашали играть роль того или иного льва, наводили на меня смертельную скуку, буквально до отвращения. Съемки фильма, о котором мы когда-то договорились с американской кинокомпанией, уже закончились. Возможно, это был хороший фильм, но не для меня. Дети продолжали писать мне письма, но я попросил Цвику отвечать им от моего имени. Мне все надоело.

Почти два года прошли с тех пор, как я в последний раз был человеком и лежал вечером в своей кровати, ничего и никого не опасаясь. У меня была смешная и забавная мама, странная собака, много друзей, работа, которая в ту пору вызывала у меня отвращение, но по которой я сейчас скучал. Подниматься каждое утро под звон будильника казалось мне теперь мечтой, которая уже никогда не осуществится.

Я чувствовал себя безнадежно одиноким, и это чувство росло с каждым днем, с каждой неделей. Цвика пытался мне помочь. Приглашал к нам разных интересных людей. Но что с того, если я не мог с ними разговаривать, не мог открыть им свое настоящее, человеческое «я»? Иногда мне казалось даже, что у меня его и не было. Что, может быть, я всегда был львом. Эта мысль начала все больше беспокоить меня. Особенно по ночам. Мне снились ужасные сны, которые подтверждали, что я никогда не был человеком, а мой человеческий облик – лишь что-то вроде иллюзии. И я просыпался в страхе и так жутко рычал, что Цвике пришлось сделать в нашем номере звукоизоляцию из-за жалоб соседей.

Каждое утро, просыпаясь, я ощупывал себя в робкой надежде: может, «это» уже произошло?! Но нет. Я по-прежнему лев. Как это глупо – мечтать о превращении в животное! Разве может что-нибудь сравниться с человеком? С возможностью говорить, двигать пальцами? Я не знал, как побороть свое отчаяние, и те немногие свободные часы, которые оставались у меня после съемок, проводил перед телевизором или с книгой. Благо попугай помогал мне переворачивать страницы…

Ах да, я же забыл рассказать вам о попугае. Когда Цвика увидел, что я все чаще погружаюсь в депрессию, он купил мне дрессированного говорящего попугая. За несколько месяцев он научил его также самым важным словам на иврите. Я тоже учил этого попугая. Угадайте чему! Я учил его рычать. Рычать коротким и длинным пугающим рыком, сильным и могучим. Он оказался прекрасным учеником, хотя, конечно, его рычание не могло сравниться по мощи с моим. Оно было очень похоже на рычание настоящего льва, но доносящееся откуда-то издалека. Эти уроки, понятно, мы стали с ним проводить лишь после того, как в нашем номере установили звукоизоляцию.

Однажды ночью я видел замечательный сон. Мне снилось, что я сижу за нашим столом в кухне, напротив мамы и рядом с нашей собакой, и ем яйцо всмятку маленькой ложечкой. Я проснулся в плохом настроении, потом встал и подошел к окну. Я стоял на пятьдесят шестом этаже нашего небоскреба и смотрел на большой город, залитый светом, кишащий людьми. И тут мне вспомнились предстоящие наутро съемки, и я почувствовал настоящую, физическую тошноту. Снова телохранитель, снова указания режиссера и страшная скука на физиономиях кинооператоров. Ссоры между продюсерами, зависть и мелочность. А под конец снова унылый вечер в обществе людей, с которыми у меня нет ничего общего. А даже если есть, то оно не может проявиться – ведь я не могу говорить. А эти «да» и «нет» движением головы больше удручали меня, чем помогали. Уж лучше совсем молчать. Но как молчать, когда все они говорят с тобой и улыбаются тебе? И что делать, когда этих гостей нет? Снова тупо пялиться в телевизор? Нет, такая жизнь мне надоела! Я должен ее изменить, прежде чем окончательно впаду в депрессию. Я должен сделать какой-то решительный, необычный шаг – и притом немедленно.

Вначале, в первые месяцы, я хотя бы получал удовольствие от того любопытства, которое мое появление возбуждало вокруг. Сейчас это уже не доставляло мне ни малейшей радости. Скорее наоборот. Я буквально страдал от своей особой внешности и того переполоха, который возникал везде, где я появлялся. Теперь я больше всего хотел анонимности. Точно как во втором моем постоянном сне, который я видел почти каждую ночь, сразу же после яйца всмятку. В этом сне я был уже не человек, а лев. Я шел по иерусалимской улице и лизал мороженое. Никто меня не узнавал, и никто на меня не указывал. Никто не обращал на меня внимания, и никто не провожал меня восторженными криками. Никто не искал моей близости, никто не пробовал проверить, не сделан ли я из пластмассы, и никто не пытался засунуть голову мне в горло, чтобы увидеть там ряженого человека.

И вдруг я понял, как сделать реальностью хотя бы этот сон. Африка! Я должен покинуть мир людей и стать львом среди других львов. Среди себе подобных. Да, нужно немедленно бежать! Исчезнуть, как будто ко мне вернулся мой человеческий облик. Ведь это оговорено в контрактах. Верно, я по-прежнему останусь львом, но кто сможет это проверить? С моей помощью они заработали деньги, и я не предъявляю к ним никаких претензий. Ведь мы с Цвикой тоже весьма разбогатели. Но теперь я должен покончить с таким существованием. И покончить раньше, чем брошусь от отчаяния с пятьдесят шестого этажа…

Я позвонил Цвике в его спальню. Когда он, с трудом проснувшись, спросил, что случилось, я с гневом зарычал в микрофон. И пока он там собирался, придвинул к себе свою дощечку и написал:

ПРИНЕСИ КАРТУ АФРИКИ!

Цвика увидел написанное и сразу все понял. Ему и самому все это уже надоело. Рухама так и не приехала в Америку, потому что ее родители были больны. Цвика, правда, отправлялся домой каждый месяц на неделю, но и ему уже хотелось вернуться к семье и к своей прежней жизни. Мы оба жаждали анонимности. И мне это, возможно, удастся, ведь никто не сможет опознать меня среди других львов, а если кто-нибудь попробует меня выдать, никто ему не поверит – где доказательства? Но мне казалось, что Цвика, увы, может остаться знаменитым Маляром до конца своих дней.

– Ты хочешь бежать, не дожидаясь, пока снова станешь собой? – спросил Цвика после того, как вернулся в мою спальню с ворохом карт.

От сильного волнения он даже перестал зевать.

Я кивнул.

– Но как? И потом – что я скажу, если ты вдруг исчезнешь?

Мне было трудно писать длинные и сложные предложения. Я ожидал, что он сам все придумает и скажет, а я только буду выражать согласие или несогласие. Но в конце концов я понял, что он хочет услышать все от меня. Тогда я написал:

МАЛЕНЬКИЙ ЧАСТНЫЙ САМОЛЕТ. ЛЕТЧИКУ МНОГО ДЕНЕГ. ПАРАШЮТ. ДВА ПАРАШЮТА. АФРИКА. ЗАПОВЕДНИК НА ГРАНИЦЕ КЕНИИ И ТАНЗАНИИ. ТАМ МНОГО ЛЬВОВ. НЕТ ОХОТНИКОВ.

– Ну, охотники и браконьеры есть и там, – возразил Цвика, – но сама идея очень хороша. Ты хочешь, чтобы я здесь все продал и перевел на твой счет в Израиле?

Я написал:

ДА, НЕМЕДЛЕННО, НА ЭТОЙ НЕДЕЛЕ. ДОВЕРЕННОСТЬ ЗА МОЕЙ ПОДПИСЬЮ. КОПИЯ ПОДПИСИ У НОТАРИУСА. ПОПУГАЯ МОЕЙ МАМЕ.

В середине ночи мы вызвали нашего адвоката, и он начал составлять документы. Он также взялся найти надежного летчика, который сохранит секрет. Адвокат решительно отказался нанять для этой цели летчика нашего вертолета. Он подозревал, что тот был замешан в похищении, которое организовал длинноносый ученый.

Теперь меня охватила настоящая предотъездная лихорадка. Я с трудом дождался назначенного дня. Накануне побега я предупредил, что не появлюсь на съемках. Сообщил, что болен и не хочу никого видеть. Я был счастлив. Наконец-то я выйду из тюрьмы, где месяцами добровольно скрывался из-за страха перед любопытствующими зеваками, бойкими журналистами, настырными фотографами и прочими нахалами и наглецами. Наконец-то смогу жить на свободе, на просторах большой страны, и делать все, что придет в голову. Чем больше я думал о своем решении, тем больше был уверен, что оно правильно.

В Кению мы летели с несколькими промежуточными остановками. Я, само собой, ни на минуту не покидал самолета. Потом мы какое-то время кружили над африканской саванной в поисках места, где пасутся в основном стада копытных животных. Где-нибудь недалеко от озера или реки. Мы нашли несколько таких мест. И повсюду я видел бесконечное количество животных, которые большими группами черных точек покрывали землю. Это было невероятное зрелище. Никакого сходства между тем, что представлялось сейчас моим глазам, и теми фотографиями, которые я рассматривал в многочисленных журналах и энциклопедиях, когда мальчиком мечтал стать львом.

В конце концов, я нашел, как мне казалось, подходящее место. Цвика в последний раз проверил два парашюта, которые были прикреплены у меня на спине и на груди, и потом спросил:

– Дощечку для письма оставишь на шее?

Я подумал и решил оставить. Кто знает, может быть, она понадобится мне даже в африканской саванне. Мы обнялись. Он приготовил мне сверток человеческой одежды, а также деньги, паспорт и несколько пакетов с личными мелочами вроде электробритвы, которые могут понадобиться, если ко мне действительно вернется прежний облик. Но мне было ясно – в сущности, мне уже давно было совершенно ясно: он тоже не верит, что это когда-нибудь произойдет. Вся моя поклажа была запакована и надежно защищена на случай возможных стихийных бедствий, и Цвика посоветовал мне выкопать яму и спрятать вещи в таком месте, которое я смогу потом найти уже в человеческом облике. Я немного боялся прыгать, и тогда он открыл дверь и толкнул меня изо всех сил. Но разве ему под силу было вытолкнуть из самолета настоящего льва?! В конце концов мне пришлось заставить себя прыгнуть.

Приземлился я благополучно. С большим усилием, с помощью зубов и когтей, освободился от парашютов, оставив их там, где они упали, поднял глаза и увидел самолет, который кружил надо мной, чтобы убедиться, что все в порядке. Я выполнил один из своих рекламных трюков: встал на голову, чтобы таким образом сигнализировать, что я жив и здоров. Самолет вернулся и пролетел надо мной, покачивая крыльями на прощание. Я лег на землю, на мягкую траву и следил за ним, пока он исчез за горизонтом. И тут вдруг понял, что сейчас я и не человек, и не лев. Кажется, я впопыхах совершил ужасную ошибку. До того, как отправляться в Африку, мне следовало выучить обычаи здешних львов, их способы охоты и их социальное поведение. Но я так горел желанием бежать, исчезнуть, избавиться от того, что делал в Нью-Йорке, что ни о чем другом не подумал. И в результате оказался здесь, умея только рычать, да и то не зная, когда это следует делать. И тут меня наполнила безграничная жалость к себе самому. Я лежал где-то на границе Кении и Танзании и не имел ни малейшего представления, что мне делать. Потому что в качестве настоящего льва, если не считать рычания, я умел еще только спать – и ничего больше.

Я нашел гигантский камень, заметно возвышавшийся над своим окружением, и спрятал свои человеческие пожитки в яме у его подножья. Покончив с этим, я посмотрел налево, направо, вперед, назад, вверх и вниз – и почувствовал, что, умей я плакать, залился бы сейчас горючими слезами.

Так началась африканская глава моей львиной жизни, но прежде чем говорить о ней, я хочу закончить рассказ про Цвику.

Еще до вылета в Кению он сообщил нашим рабочим, охранникам, секретарям и секретаршам о предстоящем увольнении. Они были страшно недовольны, и кто-то из них поспешил известить обо всем полицию. Тот же человек или кто-то другой сообщил о происходящем в прессу. Начался переполох. На вылете нас остановить не успели, и Цвика вернулся на своем маленьком самолете в аэропорт в Мехико в полной уверенности, что вся операция прошла с успехом. Он попрощался с летчиком, и тот действительно выполнил свое обещание и исчез, как будто его проглотила земля. Этот летчик был единственным свидетелем того, что произошло, и все-таки не соблазнился получить вознаграждение, которое полиция обещала за любую информацию обо мне. Цвику же арестовали сразу же по приезде домой. Его допросили и освободили под залог. Цвику обвинили в убийстве пишущего льва Хопи и присвоении его имущества. Какое наказание дают за убийство льва? Не такое уж страшное. А если это лев-человек? Такого случая закон пока еще не предусмотрел.

Цвика устроил пресс-конференцию, на которой объявил перед камерами, что лев Хопи вернулся в свой человеческий образ и не хочет открывать свою личность и новое место жительства. Он представил документы, которые свидетельствовали, что я уполномочил его после моего исчезновения действовать по своему усмотрению во всем, что касается моего имущества. Документы эти были подписаны моей львиной подписью и эта подпись была, как вы помните, заверена нотариусом. Интересно, что, несмотря на все эти наши предосторожности, в полицию стали тотчас обращаться десятки людей, каждый из которых утверждал, что это он является бывшим пишущим львом Хопи, и заявлял, что сейчас он отказывается от своей подписи, выданной в львином состоянии, и требует возврата своего имущества. Следователи допрашивали каждого из таких претендентов, задавая вопросы о разных деталях моей жизни как льва, и сумели быстро изобличить часть из них в явном мошенничестве. Но были и такие, которые хорошо изучили каждую мелочь моей жизни по газетным статьям и рассказам моих бывших сотрудников, так что выявление их обмана потребовало длительного расследования. И еще долгое время после моего исчезновения то и дело появлялся очередной такой «бывший лев», чтобы попытать счастья.

Глава двенадцатая
«Лев начал рыкать, – кто не содрогнется?»[3]3
  Книга пророка Амоса, 3:8.


[Закрыть], или Трудно быть львом и в Африке

Вы, наверное, думаете, что сейчас начался самый лучший период в моей жизни как льва. Еще бы – настоящая львиная жизнь среди природы, когда важны лишь положение солнца на небе да наличие пищи и воды. Я тоже так думал, но саванна преподала мне незабываемый урок, и вся романтика дикой, полной аристократизма жизни львов на природе навсегда испарилась из моего человеческого мозга. Осознание реальности пришло нелегко, через желудок, потому что еда, эта первейшая и как бы сама собой разумеющаяся потребность, успешно спасалась даже от меня, царя зверей.

Не знаю, сколько времени я дремал в том месте, где приземлился на парашюте. Может быть, день, может быть, два. А затем меня разбудил голод. И я начал узнавать, что значит гоняться за котлетами и бифштексами, если они способны быстро бегать да еще нередко обладают могучими копытами и острыми рогами.

Было раннее утро, и саванна, куда ни глянь, была покрыта «едой». «Нет ничего легче, как поймать какую-нибудь из этих зебр или антилоп», – подумал я. Или одну из газелей, которые паслись довольно большими стадами. Я не видел вокруг львов и не слышал их рычания, поэтому думал, что у меня не будет конкурентов, и по наивности радовался этому. К тому же кроме зебр и антилоп я видел еще и буйволов, и жирафов, а также слонов, страусов и многих других зверей, названий которых вообще не знал. «Не беда, на стол можно подать и без названия», – беззаботно думал я.

Первой жертвой я наметил маленькую зебру. Сначала я подкрался к ней, прячась среди кустов, как кошки подкрадываются к птице. Но результат оказался таким же, каким он чаще всего в таких случаях бывает у кошек, – зебра, правда, не вспорхнула, но убежала. Я погнался за ней, и тогда другие копытные бросились врассыпную. Но они разбежались лишь на несколько десятков метров в разные стороны и там стали спокойно пастись снова, как будто я не был страшным хищником. Они даже смотрели мне вслед, когда я гнался за своей зеброй, и у меня создалось впечатление, что их немного удивляет моя резвость. Но разве не в обычаях львов мчаться за своей добычей? Я однажды видел в кино гепарда, который именно так себя вел, преследуя газель. Тем не менее через несколько сот метров погони я почувствовал, что у меня уже нет сил бежать. Я прилег отдохнуть. И тут я увидел прямо перед собой маленького кабанчика, прячущегося в кустах. Я глубоко вздохнул и медленно поднялся, нацеливаясь рвануться к нему. Он, безусловно, мог сойти за первое блюдо. Но тут я услышал за собой треск ломаемых сучьев. Я повернул голову и увидел большую кабаниху, которая неслась прямо на меня, низко опустив к земле свои длинные и острые клыки. Кто сильнее, лев или кабан? Я задумался на мгновенье, но, поскольку не захватил с собой энциклопедию, ответить на этот вопрос не мог. И предпочел, на всякий случай, побыстрее спасти свою душу. Вернее, две своих души.

Мне стыдно рассказывать, но то же самое произошло со мной через несколько часов при встрече с самкой буйвола. Она грозно опустила свои широкие рога и помчалась мне навстречу с такой скоростью и решимостью, что мне не оставалось ничего иного, кроме как плюнуть на свое звание царя зверей. А ведь в Библии меня упоминают в этом качестве целых сто пятьдесят семь раз!

В полуденные часы, голодный и подавленный, я улегся отдохнуть в тени. «Они все плевать на меня хотели», – думал я. Я пробовал утешить свое самолюбие, сказав себе, что у меня просто нет опыта. Я вспомнил львицу из кинофильма, которая выросла среди людей. Когда ее выпустили на волю, ей пришлось научиться искусству охоты. Я решил, что нужно отыскать в этих местах настоящих львов и подсмотреть их обычаи.

В ту же ночь, а может быть, на следующую я услышал львиный рев и наутро нашел большую стаю львов. Я подошел к ним, изо всех сил пытаясь показать свои мирные намерения. Там было три самца и примерно восемь львиц. Большая стая с множеством львят, которые бегали вокруг. Взрослые лежали, сытые и спокойные, наверное, после успешной ночной охоты. Им, видимо, улыбнулась удача. Когда я приблизился, два льва поднялись и пошли мне навстречу. Я остановился. Нет, они не показались мне такими уж дружелюбными. Я вспомнил, что когда-то читал о том, как звери охраняют свою территорию, свое жизненное пространство. Уж не нарушил ли я их границы? Что, львы тоже охраняют свою территорию? Похоже было, что так и есть.

Позже я узнал, что был прав. Но в эту минуту я еще не понимал, собираются они напасть или только идут обнюхать меня вблизи, как это делают собаки. Однако угрожающие ворчание и рык львов быстро поставили меня в известность об их намерениях. Я решил не рисковать. Хорошо, что я уже напрактиковался в искусстве бега, потому что один из них даже погнался за мной. Я то и дело оглядывался, но он продолжал преследовать меня. Однако я обратил внимание, что он все время сохранял постоянную дистанцию. Может быть, он хотел всего лишь прогнать меня и не имел в виду настоящую схватку? Когда он наконец отстал, я свалился на землю, еле дыша. И больше уже не подходил к этой стае.

Должен со стыдом признаться, что первой моей едой в саванне была черепаха. Я съел ее с большим аппетитом. И все время утешался тем, что один из моих человеческих друзей очень любил черепаховый суп. Честно говоря, я охотно съел бы еще одну черепаху, но, увы, не нашел кандидата.

Немного утолив аппетит, я улегся на траве, размышляя о своей горькой судьбе. Потом попробовал унюхать или услышать что-нибудь съедобное. Я обратился в слух, и до моих ушей донесся чей-то обнадеживающий писк. Я пригляделся и увидел в кустах самку страуса, охраняющую стайку птенцов. Я облизал губы и поднялся, чтобы снова попытать счастья. Может быть, это покажется вам не очень красивым, но голод освободил меня от всяких этических соображений, свойственных человеку.

Мне удалось подойти к ним довольно близко, но тут вдруг появился взрослый страус – очевидно, отец – и встал передо мною, как будто желая предложить мне себя вместо жены и детей. Ну что ж, прекрасно. Я готов был принять эту благородную жертву. Особенно вдохновил меня его спотыкающийся бег. Он словно прихрамывал. Я бросился на него, но он, очевидно, изменил свои намерения и бросился прочь. «Не убежишь, хромой!» – весело подумал и погнался за ним. Но он вдруг перестал хромать и помчался так быстро, что оставил меня далеко позади, задыхающегося и выбившегося из сил. Черт возьми! Я посмотрел назад и убедился, что тем временем страусиха исчезла вместе со всеми своими детенышами. Да, они красиво меня разыграли, эти страусы…

Мне трудно оценить, сколько времени я скитался в саванне один, голодный и глубоко удрученный. Может, неделю, может, две. Иногда я подходил к камню, у подножья которого спрятал в земле свою человеческую одежду, деньги и паспорт. Я смотрел на засыпанную яму, где они лежали, и мне казалось, что я смотрю на могилу, в которой похоронено мое прошлое и мои надежды на лучшее будущее. Постепенно я перестал верить, что когда-нибудь воспользуюсь вещами, там захороненными. И в глубоком унынии уходил оттуда на новую безуспешную охоту.

А потом мне выпала невероятная удача – я нашел друга. Это был лев-самец, такой же одинокий, как я. Настоящий лев. Не заколдованный собакой и не превращенный из человека. Я сразу увидел, что его поведение отличается от поведения семейных львов. Он неторопливо подошел ко мне, смело лег рядом и вдруг начал себя вести, как маленький львенок, – стал играть с моим хвостом. Я подумал, что, может быть, это его способ выразить дружелюбие. Мне бросилось в глаза, что я крупнее, чем он. Кстати, я был больше и львов из той враждебной стаи, и это – хотя до сих пор не принесло мне особой пользы – порождало во мне некую гордость. Хотя бы в этом вопросе наша собака поработала на совесть.

Я был рад встрече с этим львом-одиночкой. Наконец-то я научусь охотиться. Он действительно преподал мне несколько уроков добывания пищи, и я понял, что все мои представления о львиной охоте были ошибочны в своей основе. Мое человеческое восхищение львами растаяло. Но зато я научился оставаться в живых.

Еще до захода солнца мой приятель поднял голову, с любопытством следя за стаей орлов, круживших в небе. Потом он поднялся. Я тоже встал и пошел следом за ним. И действительно, вскоре мы обнаружили стадо гиен, рвущих тело мертвой зебры. Со страшным рычанием мы с ним вдвоем набросились на гиен и разогнали их во все стороны. Наконец-то что-то поели. Жаль только, что опоздали и нам не так уж много досталось.

Ранним вечером мы спустились попить к реке и попытались поймать там одну из антилоп-гну, когда большие их стада спускались, как и мы, к воде. Чертов страус предупредил стадо громкими воплями. И в эту ночь мы легли спать полуголодными. Но посреди ночи услышали завывания шакалов, вскочили, поспешили на голоса и нашли леопарда, который только что поймал добычу. Он не успел ею воспользоваться – мы неожиданно напали на него в самом начале трапезы и прогнали без всяких угрызений совести. На этот раз мы насытились, и еще осталось кое-что для собравшихся вокруг шакалов.

Прошли недели, а может быть, и месяцы. Наша дружба окрепла, мы превратились в пару бродячих львов. Начался сезон засухи, лето в саванне, и большинство стад кочевали в сторону туч, которые висели вдали, над горами. Мы тоже двигались вместе со стадами, чтобы вернуться, когда наступит сезон дождей. Все это время мы сами только иногда выходили на охоту. Обычно мы удовлетворялись тем, что удавалось стащить у других – гиен, леопардов, гиеновидных собак, – а разок-другой, когда не оказывалось чего-нибудь получше, нам приходилось даже есть падаль. Помню, один раз это был утонувший бородавочник, и благодаря моей человеческой сообразительности нам удалось вытащить его из воды. Однажды мы съели шакала, и это оказалось совсем неплохо. После черепахи, которая была моей первой самостоятельной добычей, я уже не брезговал ничем съедобным. Правда, я все еще немного стеснялся воровства, но мой друг не знал таких чувств, а ведь он был львом настоящим.

Как-то раз я потерял его на обратном пути в саванну. От раза к разу я слышал львиные голоса, но своего друга долго не мог найти. А возможно, это время мне показалось долгим, потому что я лихорадочно искал его и поэтому спал меньше обычного. Не знаю, искал ли он меня тоже или, может быть, мы встретились случайно. Во всяком случае, встретившись вечером на берегу водоема, мы оба очень обрадовались. Мы лизали друг другу морды и терлись головами. Это была почти человеческая дружба. Во всяком случае, я хотел в это верить.