Текст книги "Журнал «Ура бум-бум!» 1990, №5"

Автор книги: Ура бум-бум! Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Журнал «Ура Бум-Бум» 1990 г. № 5

Издание одноименного товарищества в городе Ростове-на-Дону.

Адрес 344032 Ростов-на-Дону, Казахская 63-А кв. 72, Галина Пилипенко т. 542241

Фотограф Эдик Срапионов

Художник Фима Мусаилов

Переводчик Люся Пилепенко

Товарищъство благодарiтъ:

Славу Давыденко С.П. «Союз-Форпост» за связь с Британией,

Славу Задерия за пособничество,

Таню Саввину в особенности, и всех кто принимал участие в составлении номера.

При перепечатке материалов, пожалуйста ссылайтесь на © «ура бум-бум!»

*Fuck /фак/ – … (англ.)

«Фак против смерти» – именно так читались причудливо-двусмысленные афиши, извещавшие об акции «Рок против смерти». Первоначальное веселье, впрочем, сменилось предчувствием мероприятия для палочки-галочки, организованного для ПТУ. Или «для души» все-таки? Да не получилось? Сверхзадача была благородна – вытащить подростков из подвалов и квартир, где они нюхают «Дихлофос», клей «Момент», вводят самодельные наркотики и т. д. и т. п. Словом, борьба с наркоманией. Вот только странная у нас страсть, совсем как у зеленых волнистых птичек – страсть к подражанию. То, что повторяем пройденное и найденное Западом – ладно, – дело привычное. Но то, что и – эх! рассейское копируем… Ну сделал Намин лужниковский рок против наркотиков – ну и что? Шевельнулось что-то типа «а мы чем хуже?» И уже «в духе» времени Ростов-на-Дону делает «Рок против». А чуть раньше было «Рок против войны», «Рок за мир». Погружаться глубже не будем – эдак же можно откопать группу писателей-любителей мясной пищи – рагу из птиц, жирных уток, жаренных фактов – «против рока», журналистов (читай – партаппарата) против Кинчева и Шевчука. Не будем: говорят – кто старое помянет, тому глаз вон. Будем помнить продолжение, почти никогда не цитируемое – «а кто забудет – тому оба» – нашими социалистическими гуманистами.

Все это к тому, что идея загодя не внушала доверия. И по мере приближения антимакового дня скептицизм только укреплялся. Например, оргкомитетчики (некая организация «Семья мира») говорили музыкантам: «А есть ли в вашей программе песня про наркотики? То есть, про то, как вредно для здоровья их принимать? Нет? Плохо-плохо… Как же так? А за неделю напишете?»…

Если подобную ситуацию комментировать, то только словами…

Когда же на руки были выданы пригласительные, стало спокойно от того, что все стало ясно: это, детки, не фестиваль, это, детки, даже не акция с перечислением собранных денег в ближайшую психиатрическую лечебницу. Это, детки, МЕРОПРИЯТИЕ. ПРОФИЛАКТИЧЕСКОЕ. В кассу поступило билетов 70, остальные кресла распределили по училищам.

«Приглашаем принять участие в музыкально-публицистической программе „Рок против смерти“. Поэты и милиционеры, рокеры и врачи встретятся 1 февраля в 19 часов во Дворце культуры и техники строителей, чтобы обсудить проблемы молодежной наркомании».

«Дискуссия обещает быть напряженной, а музыкальная часть – „забойной“.» Оргкомитет.

«Забой», мы так понимаем, и должны были предоставить музыканты ростовских групп ЭКСЦЕСС, ТЫ ЗДЕСЬ, ЭЛЕН, ТАМ!НЕТ НИЧЕГО и московской МАТРОССКОЙ ТИШИНЫ.

Какого же черта – скажете вы. Какого же… нормальные музыканты подписались на это дело? Небось, купили наших рокеров за большие деньги?

На что сами музыканты ответили вот что: нам всем хочется играть для людей хорошую музыку. Интерес к рок-искусству падает благодаря профанации идеи, засилью суррогатов. Откажись мы от этой концертной акции и тут же сцену заняли бы рок-штрейкбрехеры, всякие переодетые комсомольско-подлизанные ВИА. И тогда люди, пришедшие на концерт, окончательно разочаровались бы в том искусстве, за которое еще долго стоит рубиться. Если в таких ситуациях рок-музыканты будут молча уходить в сторону, покручивая пальцем у виска в адрес горе-продюссеров, то все, чего мы добились на сегодняшний день, превратится в «голяк».

Что касается гонорара за концерт, то группы получили каждая по 70 рублей (эквивалент – один комплект струн).

«Музыкально-публицистическая» программа началась с прослушивания фонограммы песни БРАТЬЕВ ГАДЮКИНЫХ (г. Львов) «Наркоманы на городi», настроивших публику весьма игриво. Потом «выступала» профессионально-конфорнистская хард-роковая группа ЭКСЦЕСС. Вопреки названию, от этой группы трудно ожидать не только чего-то выходящего вон, но и «второй свежести».

Состояние общего облома крепло. В зале был полный свет. На сцене – тоже: все для съемок телевидения… Плюс ужасающее построение программы – между группами выходили лица, «отвечающие за наркоманию» и произносили речи примерно такого характера: «Не буду распространяться о наркотиках – предмет практически всем известный» (запятые можете расставить сами, но на слух многозначность предложения была слишком явной…) Народ похохатывал…

Или страстно призывали: «Ребята, приходите! Обращайтесь на Баумана 38!» Дурная слава местечка на Баумана и столь горячий призыв составляли контрастик, я вам скажу!.. Или: «Учтите, вы у меня все побываете – перед армией, за справочкой, а в стройбат не хотят идти даже наркоманы!»

А теперь представьте, что после всех этих сентенций людей, или не привыкших говорить с подростками или привыкших «обращать к ним воззвания» вышел бард Леша Евтушенко и отмочил несколько вещей типа: «Стакан вина, идет по кругу косяк…» После чего эффектно-доверительно сообщил пацанам, что «анаша и марихуана – это можно, это нормально». А вот «Морфий и алкоголь – вызывают физическую зависимость». И удалился под рев зала. По крайней мере, это было честно выраженное отношение к этой показушной акции.

Группа ТАМ!НЕТ НИЧЕГО заявила, что все это происки «смерти против рока» и отвалила без всякого перерыва две музыкальные галлюцинации «Выпустили ветер из тюрьмы» и «Гимн донских рыбаков». «Надсмотрщики морали» стали волноваться и готовиться к захвату, натягивая символические ботинки для наступания на горло… Слава Богу, на «Вдове террориста» у Посиделова порвалась струна и, допев «Вдову» до конца, Т!НН ушел за кулисы. Им навстречу летели шипящие вопросы: «Кто литовал про исполком?» и «кто вас вообще литовал?» и «Вы от какой организации, я вас спрашиваю?»

Но что можно сделать независимому явлению ТАМ!НЕТ НИЧЕГО?

ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ ЛЕНА была в отличной форме. Черевков умудрялся падать на спину, пить чай из рук фанатеющих зрителей и при этом его бас-гитара работала, как часы. ЗЛЕН вообще качает мощную теплую энергию и новая программа «Старая романтика» заставляет танцевать не то что фригидных женщин, но и покойников – жертв наркотиков.

К тому времени, когда на сцене появились ТЫ ЗДЕСЬ, половина аппаратуры уже успешно догорала и из этого тления, увы, невозможно было раздуть драйв, взятый ЭЛЕКТРОЛЕНОЙ. Красивые и техничные пассажи Хоружего были какими-то одинокими. Даже то, что звучало, звучало как бы отдельно.

Вообще же, в ТЫ ЗДЕСЬ очень сильные музыканты, играющие традиционный мелодичный хард-рок, требующий хорошего звука, которого в зале уже не было.

В московской МАТРОССКОЙ ТИШИНЕ лидер группы Герман Дижечко и бас-гитарист Валера Примеров – ростовчане. ТИШИНА причислена к московской рок-лаборатории. ТИШИНА играет пост-панковый забой, но в отсутствии сильного звука матросам пришлось усиленно использовать свой сценический арсенал. Народ стал тащиться и фанатеть. Казалось – еще чуть-чуть и придет эстакада и то самое, что выражается словом «кайф», наступит. И можно обойтись без химических достижений советской фармацевтики. Но кайфа не получилось: надсмотрщики стали хватать и заламывать пляшущим тусовщикам руки! ТИШИНЕ заткнули рот, кажется, на третьей песне. Герман еще успел вспороть подушку и выпустить в зал пургу грязных перьев, но, подступавшее было счастье, прикончили. Смерть с лицом обыденной жизни и профилактического милицейско-воспитательного предприятия победила.

Собственно, это антисмертельное мероприятие можно было бы начать потихоньку забывать, если бы не дурное видение, явившееся десять дней спустя. Видение умещалось в серость телеэкранов и называлось «молодежной программой» «Вертикаль». Созерцать ее было таким же удовольствием, как и следить за траекторией курицы, которой отрубили голову, а она еще бегает кругами по двору, разбрызгивая неприятность.

После передачи администратор одной из групп обратился в Юго-Западное отделение ВААП, без особой, впрочем, надежды (если у нас пиратским способом выпускают пластинки, то почему бы и не делать все остальное? Ведь деньги не пахнут, «они воняют» – как констатировал «УРА! БУМ БУМ» в третьем номере).

Оставалось только «психологическое воздействие». Так появилось письмо, отправленное позже в адрес ростовского телевидения: «Здравствуйте!»

«Уважаемые товарищи» писать не будем, так как после передачи «Вертикаль» (от 10.02.90) чувств, хотя бы отдаленно напоминающих уважение, мы к вам не испытываем. Но по порядку.

Ни одна ростовская группа (ЭКСЦЕСС, ЭЛЕН, ТАМ! НЕТ НИЧЕГО, ТЫ ЗДЕСЬ), участвовавшая в акции «Рок против смерти» и не предполагала, что ее творчество будет использовано для рекламы микропроцессоров, либо каких-то других товаров.

Представитель музыкантов Петр Москвичев подписывал типовой договор, где не было пункта о том, что творчество групп будет использовано в рекламных целях. И что же? На экране мы увидели, как на выступлении группы ЭЛЕН пошла реклама микропроцессоров! На выступлении ТАМ!НЕТ НИЧЕГО после слов:

 
«Выпустили ветер из тюрьмы
Отсидел и вырвался на волю
В линию бетонные столбы
Молча к городу бредут по полю»
 

пошла реклама Госстраха – страхуйте свои жизни на крупные суммы! Это искажает смысл песни и является профанацией и издевательством (надеемся, что не по злому умыслу?)

Более того, часть текста песни «Ветер» группы ТАМ!НЕТ НИЧЕГО было вообще «изъято». А именно слова:

 
«Кто-то позвонил в горисполком,
Кто-то приказал стрелять по ветру
А пожар сжигал по километру
Хрен возьмешь ни пулей, ни водой».
 

Возможно, мы не совсем точны в отношении того, какой именно товар рекламировался во время выступления той или иной группы, но совершенно точно, что выступления не ростовских исполнителей эстрадных песен не были использованы в коммерческих целях.

Кроме того, коробит отсутствие профессионализма в работе оператора передачи «Вертикаль» – во время исполнения гитарных соло Владимира Хорунжего (группа ТЫ ЗДЕСЬ) камера упорно снимала гитару вокалиста. Впрочем, этот оригинальный, «мастерский прием», а вернее, тот же непрофессионализм и неграмотность, «украсил» показ выступления и других команд.

Итак, мы считаем, что ростовская передача «Вертикаль», получая доходы за рекламу, недопустимо использовала творчество рок-музнкантов, не имея на то их согласия. К сожалению, эмбриональное состояние законов, охраняющих права музыкантов, не позволяет, пока подать судебный иск. И пока мы только ставим ВААП в известность, и заявляем, что впредь съемки возможны только с согласия на то самих музыкантов. Неумение авторов «Вертикали» качественно работать дискредитирует творчество рок-музыкантов. Как и движение, «Рок против наркотиков». Поэтому наше обращение к вам мы называем «Рок против телевидения».

Письмо подписало человек девяносто. Теперь, как писали на открытках в былые времена наши мамы: «Жду ответа, как соловей лета» (Ха-ха – ничего себе – «соловьи»). Ну ладно. Из любопытных моментов в «Вертикали» был показ куска фильма «из жизни наркоманов». Не узнать Славу Задерия из НАТЕ! было невозможно, тем более, зная историю, с «фильмом» этим связанную… Впрочем, это предмет отдельной статьи.

Ура! Бум Бум.

Юрий Наумов в г. Ростове-на-Дону. 1990.

НЕ ХОЧУ РАБОТАТЬ НА ЭТУ БЛЯДСКУЮ МИФОЛОГИЮ

ИНТЕРВЬЮ С ЮРИЕМ НАУМОВЫМ

Акустическая гитара Юры перевязана веревочкой с пломбой – вокруг корпуса, наподобие манускрипта. Веревочка означает, что гитара прошла специальную комиссию и ей дозволен выезд за пределы нашей великой и многострадальной. Навсегда.

Но о том, что Юра Наумов уезжает на жительство в Соединенные Штаты мы условились в интервью не писать. Вернее, не зацикливаться на этом. Хотя говорили об этом много.

И еще было условлено: сексуально-аграрные поэмы, которые Юра начитал на диктофон, тоже пойдут в «Иллюзии Независимого Радио» не раньше того времени, когда воздухоплавающая птица пересечет океан.

Условия оговорены. Теперь интервью.

– Почему ты говоришь, что твоя школа – доморощенная?

– Ты думаешь, я ногу подыскать ей более точное определение? Я – самоучка в чистом виде. Моя любимая фигура в роке – Пейдж, но на одном из последних мест в моем сознании котируется то обстоятельство, что Пейдж – великий гитарист, потому что прежде всего Пейдж – фигура! Человек, создающий вокруг себя громадный энергетический клубок, композитор, умница! Получилась такая штука: я выбрал в качестве любимого артиста великого гитариста мира не за то, что он великий гитарист, или скажем так: и за то, что он великий гитарист, но это – в последнюю очередь.

Я никогда не пестовал этого в себе. Ну была у меня мечта стать композитором, музыкальное всегда во мне превалировало над текстовым. Понимаешь, в конечном итоге общий рисунок ковра мне был интереснее способности скоро и качественно вышивать. То есть я отталкивался от общей картинки… И мой путь в гитаристы – это путь обломов. Я хотел стать хорошим роковым барабанщиком, но выяснил, что мой вестибулярный аппарат к этому не приспособлен: я могу оторвать руки одну от другой, но не могу руки оторвать от ног! То есть это какой нужно иметь отвязанный вестибулятор, чтобы разъединить в ритмической взаимозависимости свои четыре конечности и заставить их работать независимо – в пространстве и во времени! Я на такое не способен. Это одно. И я взял элементы барабана и перенес их на гитару. Второе – я мечтал создать группу – ни хуя не вышло. Я был неплохим бас-гитаристом в течение четырех лет, если бы я прогрессировал, то был бы очень приличным бас-гитаристом – на теперешнем уровне себя, как гитариста, или даже лучше – я чувствовал к этому вкус. Но бас-гитара имеет предел звуковых возможностей – каким бы клевым не был сам гитарист. Я тогда пошел по такому пути – я придумывал какие-то гитарные риффы и учил их играть другого гитариста, чтобы самому под свою музыку играть на бас-гитаре!

Этот проект лопнул – ладно, блядь, хорошо – я стал привносить в манеру как барабанные форшлаги, так и басовые элементы. Во многом я отталкивался от звука, который достигли на «Физикл граффити», это было уже очень близко к моему идеалу в роке. Вот ты представь ощущения поваренка, который попал на кухню: ты смотришь не взглядом гурмана, потребляющего блюда, а взгя-дом человека, у которого есть такое чувство: ты врубаешься во все эти специи и ты перепробовал все эти охуительные торты, мясные и диетические блюда – то есть тебе дано от природы во всем этом рубить. На мировой кухне есть несколько дядек, умеющих готовить и тебе дано понимать, что вот этот всегда корицы не докладывает, а вот у того слишком много лаврового листа… Но есть люди, на 95 процентов сделавшие все как надо по твоему вкусу, как в альбоме «Физикл граффити». Но есть одно «но» – как достигается давление?

С барабанами – все великолепно – дальше Бонэма ехать некуда – это конечный пункт; плантовский голос – все клево, но давление достигается пейджевской вязкой гитарой и тут я понимаю – вот где мне чуть-чуть не хватает, вот где я хочу чуть-чуть переиначить. Давление по силе, по энергетической массе должно быть таким же, но оно должно достигаться прозрачным способом – должен давить не металл, а громадная, совершенно прозрачная глыба стекла. Должна навалиться льдина – тяжеленная, многотонная, но она должна просвечиваться, вся ее четкая кристальная структура просматривается насквозь. Вот та корица, которой мне в них не хватало. Вот тот маленький шаг, который мне нужно было проэволюционировать самому, чтобы уже близкий к идеалу цепеллиновский звук, чтобы из 95 процентов – к ста, чтобы из девятки – в десятку… Примерно это я сделал в «Азиатской мессе». Для меня это на таком же уровне – не ниже. Я понимаю, что это нагло звучит – приехал мальчик из Москвы в Ростов и начинает гнать такие штуки, ЛЕД ЗЕППЕПИН где-то там, а ты – щегол! Но мы говорим сейчас не об этом, а о технологии, о кухонных делах.

В идеале студийная, кропотливая, на совесть сделанная «Азиатская месса» по тяжести делает энергетику, сопоставимую с тем же «Kashmir'ом», имеет структуральнопрозрачную, совершенно иную гитару. Тоннаж такой же, но прозрачный.

Ряд обломов, ряд недовольств, ряд чего-то вымечтанного, но недополученного из мира вне тебя и привел меня в конечном итоге к моему стилю. Конечно, Галка, он доморощенный, а какой он может быть еще?

Такой вот развернутый ответ на маленький вопрос.

– Жанр диктует форму, но следующий свой вопрос я забыла, а подгонять не хочется, просто плавно вплыл разговор о формуле существования в рок-музыке.

– И Джаггер – рокер, и Леннон, и Хендрикс, и Боуи – рокеры, но все они рокеры по-разному, я не хочу быть рокером как Боуи и Джаггер. Я хочу быть рокером как Пэйдж: вот дядька, вот величина – записать последний стоящий альбом в 79 году и скрыться из глаз и оставаться при этом гигантской фигурой! Попробуй Боуи пропади на 10 лет… Конечно, инерция раскрутки велика, его, конечно, запомнят и имя в рок-энциклопедии набрали бы крупными буквами, но путь Боуи – это путь великого хамелеона, который успевал угадывать, где будет гребень следующей волны и успевал на него вскочить.

В этом смысле очень странен путь Гребенщикова – когда человек стационарно раскручивается как одаренный поэт, но при этом ставит на имидж… БГ пытается выгадать гребень, хотя существует по жизни как гораздо более устойчивая структура. По-моему, это – трагедия человека, который не смог вписаться сам в себя. Поднятый авторитетом своих любимых артистов, он постоянно прогибался перед примером их пути, так до конца и не прокусив свои отличия и свои силу.

Это странный путь, когда человек крал у других, при том, что свое, неповторимое, было сильнее ворованного. Это человек, который не понимает, что «Александр Сергеевич с разорванным ртом» гораздо сильнее «Города золотого». Может быть, он и осознает, что собственное-то лучше, но украденное – надежнее, в нем есть какой-то гарант.

– У тебя есть теория разности восприятия музыки южанами и северными людьми – зависимость – в темпераменте, ты связываешь вестибулярный аппарат и классность барабанщика. Давай поговорим о связи сексуального и музыки.

– Ты знаешь, я боюсь, что не смогу поддержать разговор не по причине зажатости-закомплексованности, а потому что… в свое время, в году 86 я толковал с одной ленинградской художницей… А я, понимаешь, Гребня долго не любил, я ему, собственно говоря, не верил. И только пожив в этом городе я не то чтобы стал любить его, я стал понимать, эти болезненные петербургские вибрации – он точно их передал, зафиксировал. Самое смешное, что если бы не он, то эту формулу прозрачного, летящего, неуловимого – хвать, а ты хватил воздух, а «оно» незаметно ускользнуло… – открыл бы кто-то другой. Гребень очень островной человек, в нем мало континентального, он как глюк, и его искусство – призрачное искусство. Он по старшинству застолбил участок и этим, кстати, раздавил весь Ленинград: оказывается, быть рокером в Ленинграде и петь по-другому, без стебалова, действительно серьезно, почти невозможно! Я видел, как некоторые совершенно искренне пытаются уйти в сторону, сделать свое и все равно выходят на его островную формулу и ничего с этим сделать не могут! Это очень забавно.

И вот я месяца три как приехал из Новосибирска – живу – не врубаюсь, и эта художница мне и говорит: «Ну ты что, ты не догоняешь – от него такая волна сексуальная идет, ты не представляешь! Ты что!» (Юра показывает томные прононсы художницы – Г.П.) Потом оказалось, что есть люди, которые сексуальность разрабатывают на концептуальном уровне. Но я, слушая рок, никогда не нуждался в сексуальных флюидах и точно так же никогда не думал о том – посылаю ли их я. Наверное, во мне слабо развиты рецепторы, которые смогли бы отрезонировать на это. У других же, стало быть, «внутренний эпителий» очень богатый и либидо многое им дает. А-А-А «Стать травой» А-А! Бах! «Иди ко мне!» А-А (Юра мастерски изображает сексуальные устремления – Г.П.) я далек от всего этого. Наверное, в этом смысле я нищий человек. Говорят, что БИТЛЗ – сексуальная группа – я не знаю, мое нутро молчит, наверное, я любил их чем-то другим, не эрогенными зонами, понимаешь?

Кстати, в Ленинграде появилась группа ЛАСКОВЫЙ ХУЙ – такие девчонки!

– Ты же знаешь, недавно вышла книга Житинского, и меня особенно заинтересовала такая штучка – гэбисты обвинили тебя в сутенерстве. Вот это козырь! По крайней мере – оригинально.

– Книгу я еще не видел, значит там на всю страну запротоколировано, как я подвешивался секретарем писателя и про сутенерство? Ха-ха. Не, ребята, дергать надо, пока уголовку не стали накручивать. (Смеется – Г.П.)

На самом деле телега была. Матери одной классной девки, с которой мы жили гражданским браком, любым способом надо было засадить меня в тюрьму. Она мне так и сказала: «Или вы перестанете встречаться с моей дочерью или вы окажетесь за решеткой». Ей я говорю – «Пардон, Тамара Васильевна». И на меня пришла телега, где я обвинялся в валютных операциях, в том, что я блядей содержу, что наркоман, да во всем. А тогда как раз был разгул кампании по борьбе с наркоманией и менты мне сказали: старик, мы понимаем, что, скорее всего, это телега, но она запротоколирована и по факту мы все равно должны… Давай так – самый главный пункт – обвинение в наркомании, поэтому мы делаем тебе анализ крови и, если что-то находим, мы будем копать дальше по всем пунктам. И мы поехали в нарколожку – кровь взяли из вены, заставили в трубку подышать, попикать кое-куда. Через два дня мне сказали: «Все, Юрий Леонидович, прости нас-извини». С-с-ука, но что делать?

Я сейчас думаю – а если бы они результат анализов подменили бы? На каких хрупких нитках это все подвешено…

– Если вспомнить некоторые ранние отзывы типа: Юра в Ленинграде человек новый, поет длинные песни, а в них все про шприцы, про вены…

– Меня просто не любят в Ленинграде и это нормально. Нормально. Понимаешь, в нашей солнечной стране довольно много умных людей я не понимаю, блядь, какого хуя любят очередного художника, тут ну чего-то, блядь, оптимистического. Я не хочу быть очередной обезьяной, которая кривляется в этом зоопарке. Ну почему вы ждете этого? Что за садо-мазохизм такой? Ну зачем вам нужно, чтобы еще один человек поелозил мордой в этом говне? «почему такая безысходность?» Да ёб твою мать!

– После чего ты исчез из Ленинграда?

– О меркантильных делах не принято говорить, но, если бы не Москва, я бы просто умер с голоду в Ленинграде. Потому что за мои концерты мне максали от 2 рублей 25 копеек, через 7 рублей и до 15–20… Меня раскрутил один московский мальчик и где-то в 86 году за квартирный концерт я стал получать 50–60 рублей и лабая 3–4 концерта в месяц, я понял, что все – я выбираюсь. Выбираюсь на отвязанное, независимое и достаточно неголодное существование. Это был забавный момент, потому что в нем есть элемент бессознательной подлости: появляется артист в андеграунде, который хочет делать честные вещи и сохранить независимость, но мы же не духом святым питаемся – поддержите, чуваки. Нет! Халява остается халявой. Люди не хотят максать – им просто интересно – и сколько же ты, голубчик, продержишься? И сколько же тебе нужно времени, чтобы стать говном и пойти петь на ЦТ на дне ментов? Ну так поддержите, бля, своими трешками, чтоб не скурвился! Нет! У нас трешек нет! Ребята! Да на траву у вас всегда есть – и пятерочки и даже червонцы. Если привезли чуйскую шалу, блядь… То из двадцать пятого кармана деньги непременно извлекутся. Как же – перетертая, классная… Это Петербург.

Ну просто любопытно – ведь выкрутится же как-нибудь! А интересно – как? И со вторым альбомом моим так было. В студии? Ни-ни. А потом спрашивают: ну так что? Ты так и не записал? Нет, не записал, блядь. И такое подлое удивление: гляди-ка – не выкрутился чувак! Наблюдение – сгниет или не сгниет. Сгнил. Вот жалость-то какая – не выкрутился. Это Петербург. Есть любопытное наблюдение, которое я сделал, живя между двумя столицами – Москву ненавидят в Советском Союзе. Питер, в общем-то, любят. Но дело обстоит так: Москва очень жесткий и жестокий город – на поверхности. Это прекрасный город, который покрыт грязной оболочкой, коростой, в которой есть дырки и можно попасть сразу в теплую сердцевину. Это удается немногим – или за счет удачной подачи сразу или через очень долгий срок – люди с периферии приезжают в Москву ненадолго, ну хоть на недельку, ну на две – это не то время, чтобы через коросту пробраться. Ленинград, наоборот – мягкий, сердечный, но Ленинград по своему внутреннему пафосу – обречен. И это не случайно, что Башлачев сиганул из окошка в Ленинграде. В Москве квартир, из окон которых он мог сделать то же самое, минимум в два раза больше. Ленинград всей своей раскруткой, всей своей вибрацией помогает свести счеты с жизнью. Москва этому противится. В Москве есть вот эта волчья атака: выжить, драться зубами – до последнего. Москва по раскрутке напоминает Америку. Да волчья, но жить, «плюс», понимаешь! В Питере ты падаешь и руки, которые должны бы поддержать, виновато разводятся перед тобой. Ты пролетаешь этаж и следующие руки опять разводятся – извини, старик… Хуяк! Головы покачиваются: какой был парень! Это Питер – в нем написано «нет». Он обречен, он помогает смерти.

Москвичи просто любят свой город. Они могут уехать хуй знает насколько и с приятностью вспоминать о нем. Петербуржцы не то что любят, они на Ленинград подсажены, они на нем торчат. Когда они уезжают из Ленинграда, их начинает колотить уже на восьмой-девятый день, как наркоманов. Это чернушная любовь, патологическая. Этот город внутренне болен, хотя своей поверхностной мягкосердечностью он многим импонирует. Коварный город.

– «Я надену свой бронежилет, но ты умней, ты будешь целиться в горло»… Откуда выросло это?

– Я могу вспомнить единственную ситуацию, которая могла меня к строчке подтолкнуть, но ее не было передо мной, когда я писал ее. И объяснять строчку этой ситуацией мне бы не хотелось, потому что это приплюснет ее образ, приземлит. Я могу рискнуть – я надеюсь, что ты не приземлишься вслед за объяснением, потому что была лишь ассоциация. В конце 70-ых ходил фильм Поллака «Три дня Кондора» с Робертом Рэдфордом в главной роли. Помнишь црэушника, который должен был Рэдфорда убрать? Рэдфорд успел смыться, а он прострелил своего прямо выстрелив ему в кадык, зная, что у него пулезащитный жилет. Профессиональный выстрел. Это могло отпечататься как некий прецендент для того, чтобы подумать вообще на эту тему. Я могу тебе сказать, что, когда я пишу песни, я могу быть носителем знаний, которых в обыденной жизни моей не существует. Когда пишется классная песня, возникает состояние сверхпроводимости: я в песнях гораздо мудрее и лучше себя по жизни, это сверх-я, это концентрат, я неадекватен ему. И, зная это, я, по возможности, хочу быть честным на таком вот уровне. Это страшная вещь: Чингиз Айтматов может писать, а по жизни это карьерюга и просто козел. Дело не в том – пытаться достигнуть своего сверхуровня или нет… Дело в другом – вписываться ли в социальные имиджевые игры или не вписываться. Ну вот стоит только начать: «Вы – поэт»… «Нет, блядь, я не поэт…» и так далее. Раздувается колоссальный национальный фетиш! И на этом же дрочат, дрочат тысячи! У нас же все со школьного возраста знают, что «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». То есть поэтом – и не мечтай, ты че, блядь! Человек слова – это пиздец, это сверхсущество, икона, нечто, вызывающее на религиозное отношение к себе и люди с большой любовью любят играть в эти игры. Я всегда это ненавидел. И тебе по-хорошему предлагают сыграть в эту игру: «Ну старик, ну ты же поэт!» «Да, да» (важно надуваясь и степенно кивая – Г.П.) «А вот эта строка?» и т. д. Понимаешь, там покупают только за деньги, а здесь еще и за идеологию.

– Мне чрезвычайно интересны проявления ложной, фантомной памяти – ты не помнишь, что с тобой происходило в годовалом возрасте, однако… Ты никогда не бывал в городе Ф., однако точно знаешь, что, свернув за угол и пройдя до переулка с какимто серебристым деревом на углу, ты найдешь… И это действительно там находится…

– Со мной бывали очень странные вещи – среди людей, которые очень любят мои песни, много ребят, чьими настольными книгами являются Гурджиев, Кастанеда, Раджниш. Я никогда не читал эзотерической литературы и это очень их удивляет – ну как же так, чувак говорит о таких вещах и не… кончай валять дурака, мы-то с тобой знаем… Потом на двадцатой или сороковой минуте выясняют, действительно – не лжет чувак, не читал. Понимаешь – идет просто подключение к каким-то штукам, сверхконцентрация. Это дается дорогой ценой. Понимаешь, я много думал о Сашкиной смерти, потому что помимо прочего это еще и повод понять что-то в самом себе. Понятно, что это гениальный человек, проникший в одну из сокровенных тайн России, допущенный к тонким и глубоко запрятанным нервам, к каким-то очень важным архетипам страны. Он ведь – щегол – шестидесятого года рождения, в 25 лет носивший в себе уже то знание, которое под стать 70-летнему старцу. За это же расплачиваться чем-то надо! Эти моменты творчества, я их себе представлял спичечными коробками, разбросанными в пространстве в хаотическом виде и различной конгломерации. И от одного вспыхнувшего коробка поочередно взрываются все остальные. И этот конгломерат странно располагается, это непонятно, но могу сказать одно – и это сразу вызывает желание возразить – количество спичечных коробков может быть большим, но запас их ограничен, небесконечен – вот что важно. Так же, как возможности женщины рожать. Вот родилась девочка, у которой 450–500 фолликул, которые могут стать яйцеклетками. Если даже она проживет три тысячи лет, она не сможет родить больше пятисот детей – это ее лимит. Разумеется, на протяжении 75 лет человеческой жизни это громадное количество, но оно небесконечно от природы! Коробки можно и за жизнь не спалить, а можно спалить года за четыре и все зависит от того, сколько их и какими конгломератами они внутри тебя пространственно располагаются.

С Сашкой получилось так – одна-две-три спички и дальше пошли просто пороховые склады – один больше другого. По-моему, к 86 году, написав свои главные песни, это была одна громадная выгоревшая зияющая рана изнутри. Это страшный, безумный кайф, резко вспыхнувший и вырвавшийся «Егоркиными былинами», «Ванюшей» и всем остальным, после которого… Это же не за тридцать лет сотворено – за каких-то три года концентрированной сверхжизни. Все остальное – чаепития на ночных кухнях с друзьями и все остальное – это уже не жизнь, это недожизнь, тебе уже просто нечем жить, ты все уже сжег к ебаной матери! Либо ты пытаешься зализывать раны хуй знает сколько лет, либо ты просто превращаешься в шестидесятикилограммовое тело, которое хлопают по плечу и говорят: «Сашка, ты клевые песни пишешь», а внутри тебя – могила, ты спалил за три года то, что тебе, может быть, было отпущено на сто лет. Но то, как ты был счастлив в своем безумии, со всем остальным рядом, блядь, не стоит. Все остальное – мясное существование, и около того. При тебе остался интеллект, ты можешь любить литературу, реагировать на хорошую музыку, понимать, что этот – балбес, а этот – получше, но все разно это – хуйня по сравнению с тем, что в тебе творилось, пока спички в тебе горели!