Текст книги "Клиника смерти"

Автор книги: Уоррен Мэрфи

Соавторы: Ричард Сэпир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава вторая

Его звали Римо. Ветры, налетавшие с залива, хлестали его со злобной силой, накопленной над необъятными океанскими просторами. Перед ним, протянувшись до графства Марин, лежал пролив Золотые Ворота, путь, ведущий на северо-запад. За ним был Сан-Франциско и, еще восточнее, вся Америка.

Он стоял на перилах моста, откуда четыре сотни и еще девяносто девять человек ушло в небытие, увенчав самоубийством свое в остальном незаметное существование.

Он был крепкого телосложения и ростом около шести футов. Лишь широкие запястья рук наводили на мысль, что это мог, в принципе, быть не совсем обычный человек. Запястья, однако, никак не объясняли, как ему с такой легкостью удавалось твердо стоять на округлых перилах моста.

Даже машины, пересекавшие залив по мосту, с трудом продвигались вперед под перекрестными порывами ветра. Темная рубашка и брюки стоявшего на перилах трепетали и щелкали, как при урагане. А он стоял прямо и абсолютно спокойно, будто перед телевизором в своей собственной комнате

Он вдыхал соленый океанский ветер и ощущал декабрьский холод, который заставил автомобилистов поднять боковые стекла автомобилей.

Он легко переносил холод, заставляя свое тело слиться с ним, как его учили. К ветру он относился иначе. Тело не столько боролось, сколько побеждало ветер, став продолжением моста и его опор, вбитых в скалу, окружавшую залив.

– Ты ждешь аплодисментов, – раздался тонкий голос у него за спиной, – собираясь выполнить простейшее упражнение?

– Спасибо, что мешаешь мне сосредоточиться. Мне только этого и не доставало. Я стою над водой на высоте двухсот футов, и не хватало еще, чтобы меня отвлекали, – сказал Римо, поворачиваясь к миниатюрному пожилому азиату в черном кимоно, чьи седые волосы развевались по ветру, словно шелковые нити, и который так же твердо стоял на пешеходной дорожке, как Римо на перилах.

– Если твое сознание – раб любого шума, не обвиняй шум в своем рабстве, – сказал Чиун, Мастер Синанджу. – Не господин создает рабов, а раб творит себе господ из окружающих.

– Спасибо за веселое Рождество, папочка.

– Если в твоем сердце все еще есть место для праздников белых людей, тогда мне лучше встать на перила рядом с тобой и поддержать тебя, чтобы ты не упал. Даже Дом Синанджу не в силах избавить человека от дурных привычек, если тот их тщательно оберегает.

– Ну, я тоже не в восторге от твоего праздника Свиньи.

– Он не называется праздником Свиньи, – сказал Чиун. – Это просто день, когда все, кто в долгу перед кем-либо, наделившим их великой мудростью, с благодарностью дарят в ответ всякие мелочи.

– Ты не получишь Барбру Стрейзанд, – сказал Римо. – У нас не принято дарить друг другу женщин.

– У нее могли бы родиться достойные дети. А глядя на дешевый спектакль, который ты устроил, я начинаю думать, что Дому Синанджу нужен другой наследник.

– Она же не кореянка, папочка. Она такая же белая, как и я.

– Ради ее красоты я готов сделать исключение. Кровь Синанджу победит любые недостатки, включая неестественный цвет кожи, и тогда я получу ученика, лишенного дурных привычек, нахальства и болтливости. Даже величайший из скульптором испытывает трудности, высекая свои творения из затвердевшей глины.

Римо опять повернулся лицом к холодному ветру. Он знал, что ветер шумит, но не слышал шума. Он знал, что сейчас холодно, но не чувствовал холода. Он знал, что под ним мост, но не замечал этого. Он двинулся вперед по узким перилам над черной водой, и его мысли и чувства стали его центром тяжести. Он чувствовал, что может идти или бежать бесконечно, и хотя видел огни машин, ехавших навстречу, они находились в ином мире. Его мир вместе с телом все быстрее несся мимо автомобилей, пока не достиг другого конца перил, где Римо повернулся и побежал назад к Чиуну, Мастеру Синанджу.

Все началось десять лет назад с упражнений, временами настолько болезненных, что он иногда думал, что больше не выдержит. Потом боль стала иной, и упражнения, казавшиеся поначалу трудными, стали получаться легко, и, наконец, его тело само уже знало, что делать, а ум был занят другими вещами.

Это было нечто большее, чем просто совершенствование силы и ловкости, – изменялась вся нервная система и сама его сущность. И если бы он был откровенен с Чиуном, то признал бы, что чувство одиночества во время Рождества у него уже давно исчезло. Теперь он считал своей родиной Синанджу, деревушку в Северной Корее, которая много веков поставляла наемных убийц королям и императорам, чье золото поддерживало существование жителей деревушки, стоящей среди скал, где, казалось, ничего не росло.

Римо был первым среди белых, кто овладел секретами Синанджу. Нанимаясь на работу, Чиун согласился быть только инструктором, но не исполнителем и признал как-то, что научил Римо большему, чем просто «маленьким хитростям» кунг-фу, айкидо и таэквандо. Он посвятил его в секреты Синанджу – основы всех боевых искусств. А «верхи» получили уникального белого убийцу-ассасина, который свободно чувствовал себя в обществе белых.

Римо приблизился к едва различимому во тьме Чиуну, стоявшему на тротуаре, остановился и застыл, слившись воедино с опорами моста, уходившими в темноту.

– Можешь начинать, – сказал Чиун.

– Начинать? Я уже закончил, папочка.

– В самом деле? Может быть. Я не следил. Я думал о моем доме за океаном. Холодными утрами я думаю о Синанджу. Думаю о том подарке, который ждал бы меня, если бы я был дома. Не знаю, как он выглядел бы – возможно, она была бы изящна, как эта ваша певица, но важен не объем груди или бедер, важна сама мысль. О, если бы я был дома!..

– Я не могу подарить тебе человека, папочка.

– Кто я такой, чтобы надеяться на благодарную память того, которому я так много дал?

– Если ты хочешь чего-нибудь тепленького, я достану тебе корову.

– У меня уже есть одна корова. Она дерзит мне, – сказал Чиун.

Услышав знакомое характерное хихиканье, Римо понял, что услышит эту фразу еще не раз и не два. Вместе с хихиканьем.

– У меня уже есть корова, и она дерзит мне, – повторил Чиун.

Чтобы не слышать его смех, Римо вновь побежал по перилам над водами залива. Добежав до конца моста он услышал пронзительные крики, ворвавшиеся в его мир:

– Вот он. Остановите его! Боже мой! Он идет боком, невероятно. Смотрите, как быстро. Собирается прыгать. Вон, тот парень на мосту. Остановите его!

Вернувшись к Чиуну, Римо удостоился одобрительного кивка и спрыгнул с перил.

– В Персии шах подарил бы Мастеру Синанджу собственную дочь. В Риме император однажды предложил плененную королеву. Вожди сельджуков прекрасно знали, как должным образом выказать свое уважение к Синанджу. В Африке лони продемонстрировали тебе, какие почести надо оказывать Мастеру Синанджу. А в Америке… В Америке я получил корову. Дерзкую болтливую корову.

– На ужин опять будет рыба, папочка? – спросил Римо, меняя тему разговора, хотя они обедали всего несколько часов начал.

– Если эта рыба не окажется чересчур болтлива, – сказал Чиун и опять захихикал.

Полицейская машина, сверкая огнями, промчалась мимо них к другому концу моста.

– Кажется, меня там кто-то заметил.

– Неповоротливость и неуклюжесть всегда привлекают внимание. Истинное совершенство – вещь незаметная.

– Еще раз спасибо за веселое Рождество, папочка.

Они возвратились в свои апартаменты с окнами на залив, арендованные на время отдыха. Там Римо обнаружил, что куст, росший во дворе, вырван с корнями и установлен посередине ковра, а вокруг все заляпано грязью. На ветках висели два пробитых теннисных мяча, лопнувший мяч для гольфа и кусок яблока. Сооружение венчала желтая лампочка из аппарата для отпугивания насекомых.

Чиун улыбнулся.

– Это тебе. Как напоминание о твоих привычках.

– Что это, папочка?

– Я сделал это для тебя. Раз ты не можешь порвать с прошлым, наслаждайся его частицей.

Римо указал на причудливо украшенный куст.

– Да что же это такое?

– Не прикидывайся дурачком. Это рождественская елка. Наслаждайся.

– Это не рождественская елка, папочка. Рождественская елка – это дерево, ель, а украшения делаются из стекла, фонарики вешаются цветные и…

– А по-моему, это похоже на рождественскую елку, – сказал Чиун. – Конечно, очень похоже – она зеленая и на ней что-то висит, горят огоньки. Это рождественская елка. Не вижу разницы между этим деревом и теми, что стоят в магазинах. Я лишь кое-что улучшил.

– Помяни мое слово, будь ты американцем, ты бы понял, что это не рождественская елка.

– Если бы я был американцем, ты по сей день оставался бы бесформенным мешком, набитым салом, который палит в людей из ружей и пистолетов, швыряет бомбы направо и налево и повсюду приносит хаос, что так типично для вашей культуры. Перед тобой прекрасная рождественская елка, не хуже других, даже лучше, так как на ней нет той нелепой пестроты, которую ты так обожаешь.

Их разговор был прерван телефонным звонком. Римо снял трубку. Звонили из «Вестерн юнион» и передали телеграмму, в которой сообщалось, что тетя Милдред собирается заехать к ним и девять утра. Она уже в пути.

– Вот черт! – произнес Римо.

Чиун промолчал. Разве можно помочь тому, кто не способен оценить произведение искусства? Как можно что-либо обсуждать с таким человеком? Чему его можно научить? Если ему нравится это уродливое блестящее похабство в магазинах, то пусть сам его и покупает. Делать такому подарки – все равно что давать бриллианты утке. Та все равно предпочтет клевать кукурузу. Так пусть утка сама покупает себе початки. Мастер Синанджу не занимается откормом уток.

– Я получил сообщение от Смитти. Наш отдых, похоже, закончился. Чиун, ты слышишь?

– Я не отвечаю на кряканье, – ответил Мастер Синанджу и, приняв позу лотоса, погрузился в молчание, из которого, как Римо уже знал, вывести его было невозможно.

– Прости, – сказал Римо. – Спасибо за елку. Очень мило с твоей стороны. Благодарю, папочка.

Ответа не последовало, и Римо отправился немного вздремнуть, пробормотав напоследок нечто неразборчивое, но явно ругательное.

Римо проснулся как по тревоге, едва раздался звук открываемой входной двери. Послышались голоса, и в спальню вошел человек с кислым выражением желтоватого лица, в сером костюме, белой рубашке и пестром галстуке, с потертым кожаным портфелем. Визитер опустился в кресло.

– Что с Чиуном? Вы его оскорбили? – спросил доктор Харолд В.Смит.

– Даже и не думал! Вообще все, что происходит между нами, вас, Смитти, не касается. Итак, в чем дело?

– Еще раз хочу напомнить вам, Римо, какую ценность для нас представляет Чиун и как важно, чтобы вы работали рука об руку.

– Смитти, вы не понимаете и, наверное, никогда не поймете наших отношений. Так в чем же дело?

– Даже дело для меня не столь важно, как ваши отношения с Чиуном. Из его объяснений я понял, что он сделал вам ценный подарок, а вы приняли его без должного почтения и благодарности и, к тому же, не исполнили какой-то его настоятельной просьбы.

– Вы не заметили в гостиной куст со всякой ерундой на нем?

– Да. А что случилось? Я подумал, что его вырвал порыв ветра и зашвырнул вместе со всяким хламом в окно. Почему, кстати, его никто не убирает? Разве у нас нет прислуги? Вы же должны быть при деньгах.

– Это как раз и есть «ценный подарок» Чиуна. Между прочим, вы слыхали о Барбре Стрейзанд?

– Да.

– Вот ее-то он и хочет заполучить, об этой маленькой услуге он и просил.

– На некоторые вещи, – сухо заметил Смит, – мы не жалеем денег. Учитывая, как мы ценим Чиуна, можно было бы выделить некоторую сумму для удовлетворения его личных потребностей. Актрисы иногда соглашаются на… так сказать, платные услуги. Конечно, не мисс Стрейзанд, но кто-нибудь в том же духе.

– Он не хочет платных услуг, Смитти.

– Он желает вступить в брак!?

– Нет.

– Тогда чего же он хочет?

– Он хочет получить ее в собственность.

– Исключено, – сказал Смит.

– Абсолютно согласен. Перейдем теперь к вещам более вам понятным.

– Минуточку. Надеюсь, вы не собираетесь похищать ее? Я должен сказать…

– Нет, не собираюсь. Ну, так в чем же состоит ваше дело? Я так понимаю, вы в очередной раз напортачили, а мне теперь предстоит все расхлебывать?

– Знаете, мне становится так же трудно вас понимать, как, временами, Чиуна, хотя в общении он более приятен.

– Благодарю, – сказал Римо и приготовился слушать.

Прошло уже десять лет с тех пор, как он получил первое задание от этого въедливого педанта и за это время, в отличие от Чиуна, не помышлял работать на кого-либо другого. Правда, он попытался однажды, но это плохо кончилось…

Как и все Мастера Синанджу, Чиун унаследовал многовековую традицию службы любому императору, который оплачивал счет деревни Синанджу. Но Римо не был Мастером Синанджу. Он был всего лишь простым полицейским из Ньюарка, который был казнен на электрическом стуле, а потом тайно воскрес в иной ипостаси. Он стал карающей рукой официально несуществующей организации, защитником общественного договора, который не соблюдался.

Предполагалось, что эта работа не затянется. Организация была создана на короткий срок в трудный для страны период, когда стало невозможно управлять государством, оставаясь в рамках конституции. Организация называлась КЮРЕ. Но оказалось, что война с преступностью практически не может быть выиграна, и теперь, десять лет спустя, КЮРЕ все еще действовала, о чем знали только трое: Смит, ее глава, Римо, ее карающая десница, да еще тот, кто был в данный момент президентом США.

Римо спросил как-то у Смита, что будет, если президент решит навсегда остаться в своем кресле, используя КЮРЕ для укрепления и поддержки личной власти.

– Мы не допустим этого, – ответил Смит.

– А что будет, если он решит «засветить» нас? Сам факт нашего существования будет означать, что конституция не действует. Настанет хаос.

– Президента сочтут ненормальным, а поскольку мы официально не существуем, нас легко распустить. Вас и так нет на этом свете, я уйду из жизни, а больше никто не знает, чем мы занимаемся, – сказал Смит, но призадумался и однажды поинтересовался у Римо, знает ли Чиун, в чем подлинное назначение КЮРЕ.

– Вы посылаете деньги в Синанджу в срок? – спросил Римо.

– Да.

– Тогда Чиуну нет дела до того, чем мы занимаемся.

– Именно так он бы и ответил, – посетовал Смит.

– Я хочу сказать следующее: если объяснить ему, что мы являемся тайной организацией, защищающей конституцию, то он поймет. Если сказать ему, что сотни людей работают на нас, не подозревая об этом, он поймет. Если сказать ему о компьютерах в Фолкрофте и о том, как вы используете их для подкупа, добывания секретов и уничтожения врагов нашей конституции, он поймет. Но одного он не поймет никогда.

– Чего же? – недоуменно спросил Смит

– Что такое конституция.

Смит улыбнулся и вскоре, поскольку он привык доводить все до конца, сам объяснил Мастеру Синанджу, что такое Конституция Соединенных Штатов Америки.

С тех пор Чиун был уверен, что знает, как управляются Соединенные Штаты. Листок бумаги являлся общественным договором, который все признавали и никто не принимал всерьез.

– Это как ваша Библия. Красивые песни, не более, – сказал Чиун. Но Римо догадывался, что Чиун, в отличие от других не знавший многого, на самом деле все понимал гораздо глубже.

Римо сидел на краю кровати и выслушивал очередное задание, которое, по словам Смита, требовало только оперативности, и ничего более. Интересно, какого черта это означает?

– Гибнут люди, находящиеся в центре нашего внимания, – говорил Смит.

Римо щелкнул пальцами.

– Ну конечно, теперь все понятно!

Смит посмотрел на него так, словно хотел сказать: «С дураками не соскучиться», и продолжал:

– Именно здесь возникли трудности. В одной такой сфере нашего внимания – налоговой службе – мы потеряли семь человек за полтора года.

– Почему бы не дождаться, когда их наберется тысяч пять, Смитти, и все прояснится? Зачем то есть волноваться из-за семерых? О чем вы думали, черт возьми, когда их было только трое?

– Тут есть свои тонкости. Мы не уверены, что их семь. Мы, в общем, не до конца понимаем, что, в сущности, происходит. Четыре смерти, судя по всему, – это воля Господа.

– Возьмем на службу и Бога, нет проблем, – сказал Римо. – Вместо меня. Чиун, кстати, считает, что Бог справляется со своими обязанностями не слишком удачно и мог бы отойти от дел. Даже если он корейский Бог.

– Прошу вас, перестаньте. Известно, что на жизнь пятерых из семи были совершены покушения, неудавшиеся только благодаря усилиям полиции. Но вскоре один умер от болезни почек, двое от кровоизлияния в мозг, один от остановки сердца…

– Ближе к делу.

– Так мы потеряли некоего Боулдера, который выполнял важную работу в налоговой службе. Во время операции у него отказало сердце. По словам медиков, удаление аппендикса прошло успешно, но пациент умер. С ним был связан другой человек, которого мы хотели бы сохранить живым, а это, кажется, будет трудно.

– Ладно, – сказал Римо. – Я все сделаю. Запросто. Положитесь на меня. Я прослежу, чтобы у него был низкий уровень холестерина и чтобы он регулярно делал зарядку. Потом я займусь его сердцем и легкими. Профилактика – залог здоровья!

– Это не ваша забота. Я хочу быть уверен, что на него не рухнет дом или его не собьет машина.

– А если у него все-таки случится сердечный приступ?

– Мы не уверены, что упомянутые четыре смерти произошли по воле Господа. Нужно все точно выяснить. Вы должны сохранить жизнь этому человеку, защитись его от воздействия сил явных и тайных. Вы должны проследить, чтобы в течение какого-то времени – скажем, месяца – с ним ничего не произошло. Если кто-то проявит активность, необходимо пресечь попытку, выяснить, откуда исходит опасность, устранить ее источник. Затем можете продолжить отдых. Ясно?

– До некоторой степени. Скорее всего, мне понадобится собака-ищейка.

– Знаете, Римо, чем старше вы становитесь, тем меньше я вас понимаю.

– Как и я вас, Смитти.

– Я не изменился с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет, Римо.

– Охотно верю, – сказал Римо и сосредоточился на личности своего подзащитного.

Его звали Натан Дэвид Уилберфорс, и жил он в Скрэнтоне. С матерью. Не любил громкого шума.

Глава третья

Агенты казначейства должны были немедленно покинуть дом Уилберфорсов по трем веским причинам. Миссис Уилберфорс пообещала изложить их, если агенты присядут – нет, не на диван, разве они не видят, что на нем покрывало, и не на складную кровать – это для гостей. Ничего, пусть постоят.

– Вы явились в мой дом, принесли на ботинках уличную грязь, ваши шляпы где только не валялись, вы употребляете сомнительные выражения в присутствии Натана Дэвида. Вы говорите, что Натану Дэвиду угрожает опасность, и вы собираетесь защитить его. Но кто защитит Натана Дэвида от грязи и сквернословия? Конечно, ни один из вас, – произнесла миссис Уилберфорс с негодованием.

Ее массивная грудь возвышалась под складками платья как неприступный бастион. Она была шести с лишним футов роста и весила, по оценкам агентов, добрых двести сорок фунтов. Если она и не играет за «Питтсбург стилерз», подумал вслух один из агентов, когда хозяйка не могла их слышать, так лишь потому, видимо, что ей не нравится беспорядок в раздевалках.

– Мадам, ваш сын является заместителем директора, он важное лицо, а у нас есть все основания полагать, что его жизнь в опасности.

– Я знаю, что ему грозит опасность. Общение со всякими типами.

– Нам известно, что в прошлом месяце машину господина Уилберфорса пытались испортить. Под предлогом установки нового глушителя хотели снять тормоза, если не ошибаюсь.

– Откуда вам знать, что они пытались сделать? Вы же никого не поймали.

– Но мы помешали ему.

– Рада за вас. Натан Дэвид отныне будет ездить на автобусе. Так вам будет спокойнее?

– Не совсем, мадам. Мы должны все проверить. У нас есть приказ охранять господина Уилберфорса. Мы надеемся на вашу помощь. Для его же блага.

– О благе Натана Дэвида я позабочусь сама.

– У нас есть приказ, мадам.

Но когда в полдень агенты связались со своим, начальством, то узнали, что приказ отменен, и решили, что миссис Уилберфорс с Вандаллия-авеню, 832, имеет какие-то связи в верхах. Агентов быстро отозвали.

– Не задавайте вопросов, – сказал им шеф. – Указание получено сверху. Ничего не могу вам объяснить.

Когда все трое зашли откланяться в кабинет Уилберфорса, он беседовал с новым служащим, худощавым человеком с выступающими скулами и очень широкими запястьями.

– Мы хотим попрощаться и пожелать вам всего наилучшего, мистер Уилберфорс.

– О, благодарю, – сказал Уилберфорс. – Я с удовольствием пожал бы вам руки, но вы, к сожалению, уже на пороге.

– Да вы никогда этого и не делаете, мистер Уилберфорс, – заметил агент, говоривший от имени всех троих.

– Ну, тогда, наверное, не стоит и начинать, – сказал Уилберфорс и нервно усмехнулся. Это был полноватый, аккуратно одетый человек сорока с лишним лет. Его письменный стол сверкал чистотой, а бумаги на нем были разложены столь тщательно, будто это были хирургические инструменты.

Когда агенты ушли, Римо положил ноги на стол.

– Сэр, о, сэр! Это мой стол! – возмутился Уилберфорс.

– Ну и что? Я просто посижу и не стану мешать вам.

– По-моему, раз вы хотите работать со мной, мы по меньшей мере должны хотя бы понимать друг друга. Так вот: я люблю чистоту и аккуратность.

Римо взглянул на свои ботинки. Они блестели. Он в недоумении посмотрел на Уилберфорса.

– Мой стол. Ваши ноги лежат на моем столе.

– Да, – сказал Римо.

– Не соизволите ли убрать их?

– Какие пустяки, – произнес Римо спокойно.

– Пожалуйста, уберите их.

– Нет, – сказал Римо.

– Тогда я требую, чтобы вы убрали их. Я могу применить силу, мистер Римо. И если мне придется прибегнуть к чрезвычайным мерам, ваша карьера пострадает.

Римо пожал плечами и, оставшись в той же позе, приподнял ноги над столом на четверть дюйма. Уилберфорс был уверен, что новый сотрудник скоро опустит ноги на пол. Даже танцор не смог бы так держать их более минуты или двух. Но разговор продолжался уже второй час, а ноги оставались в том же положении, и человек, казалось, не испытывал напряжения. Ноги застыли над столом, будто подвешенные в пространстве.

У нового сотрудника были особые функции. Он хронометрировал рабочий день Уилберфорса. В его задачу входило выяснить, почему отдел Уилберфорса работал так эффективно, и довести эту информацию до сведения всех остальных. Он все время будет находиться рядом с Уилберфорсом и наблюдать, как тот распределяет время между работой и отдыхом, включая и сон.

Уилберфорс поинтересовался опытом работы мистера Римо в этой сфере, но получил туманный ответ. Спросил о его подготовке, но также ничего толком не узнал. Хотел позвонить его начальнику и сообщить о недостойном поведении на работе, но никак не мог избавиться от этого человека, чтобы поговорить по телефону без свидетелей.

Как обычно, Уилберфорс работал допоздна, так что, когда они уходили, в здании уже было темно. В коридоре на восьмом этаже свет не горел. После уборки помещения в воздухе чувствовался запах дезинфицирующих средств.

– Лифт налево, – сказал Уилберфорс.

– Обычно в коридоре горит свет? – спросил новый сотрудник.

– Да. Не волнуйтесь. Держитесь за мою ру… нет, лучше идите вдоль стены на мой голос.

– А почему бы вам не идти за мной?

– Но вы же не найдете лифт.

– Не волнуйтесь. Я вижу лучше вас.

Именно тогда Уилберфорс заметил, что не слышит его дыхания. Он подумал, что это странно, так как прекрасно слышал свое собственное. Уилберфорс даже не слышал его шагов по мраморному полу, тогда как собственные звучали в тишине коридора словно ружейные выстрелы. Его новый сотрудник будто растворился в темноте.

Уилберфорс двинулся к лифту и, дойдя до конца коридора, хотел уже нажать кнопку, когда услышал быстрый топот. Рядом с ним кто-то был – двое или трое, потом он услышал нечто вроде звука протыкаемой пальцем бумаги, какое-то бульканье и шум, напоминавший полет птицы. Как раз у себя над головой.

Затем вспыхнул свет. Уилберфорс охнул и почувствовал, что у него закружилась голова. Новый сотрудник стоял рядом, держа его за руку. Перед Уилберфорсом предстало страшное зрелище.

Дверь шахты лифта была открыта, но кабины на месте не было. Уилберфорс стоял перед пустой шахтой. Восемь этажей пустоты!

– Боже мой! Кто-нибудь мог упасть. Какая небрежность! – сказал, задыхаясь, Уилберфорс.

– Кое-кто и упал, – заметил новый сотрудник, придерживая Уилберфорса за руку, чтобы тот мог глянуть вниз.

Там внизу, во мраке, Уилберфорс различил чье-то тело, пронзенное пружинами, и, кажется, еще два других. Он мог разглядеть только руки и ноги и что-то еще, полетевшее вниз. Это был его завтрак.

Римо помог ему дойти до лестницы, и они вместе спустились вниз. С каждым лестничным пролетом Уилберфорс все больше приходил в себя. Внизу он уже жаловался на то, что в государственных учреждениях нет должного порядка. Его ум проделал то, что, как говорил Чиун, делает нетренированный ум. Столкнувшись с непонятным фактом, он истолковывает его так, чтобы в него поверить, либо отвергает его.

Стоя на улице под пенсильванским снегом, Римо понял, что Уилберфорс воспринял попытку покушения на его жизнь просто как плохую работу вахтеров.

– Я напишу утром докладную начальнику эксплуатационной службы, – сказал Уилберфорс, застегивая свое серо-оранжевое зимнее палью.

Римо знал, что такие поношенные пальто обычно распространялись среди бедных, но новым такое пальто видел впервые.

На Римо были серые слаксы, легкая голубая рубашка и серо-голубая куртка, трепетавшая на ветру.

– Где ваше пальто? – спросил Уилберфорс.

– У меня его нет, – сказал Римо.

– Не хватает денег?

– Да нет, мне оно не нужно.

– Невероятно. Ведь на улице холодно.

– Почему вы так думаете?

– Так говорит термометр, – ответил Уилберфорс.

– Вот и побеседуйте с ним. Скажите ему, что он врет.

– С температурой это не пройдет. Такова природа.

– А вы разве не часть природы?

– Я Натан Давид Уилберфорс и всегда застегиваюсь на все пуговицы, – сказал Уилберфорс. – Мне кажется, ваша мама недостаточно хорошо воспитывала вас.

– У меня не было матери. Я вырос в приюте.

– Извините, – смутился Уилберфорс. – Не могу представить себе, какова жизнь без матери.

– Вполне нормальная, – сказал Римо.

– Как вы можете говорить такое? – испугался Уилберфорс. – Не знаю, что бы я делал без мамы.

– Ничего страшного, все было бы в порядке, Уилберфорс.

– Вы ужасный человек!

– Если работать над собой, вы тоже стали бы таким, то есть – человеком, – пояснил Римо.

– Вас интересует только мой рабочий день или мой досуг тоже?

– Что не обязательно, я только загляну к вам домой.

– Вы ничего не записываете.

– Я все держу в голове, – сказал Римо. – В голове.

Римо знал, что этой ночью Уилберфорсу ничего не грозит. Больше того: вероятно, это будет самая спокойная ночь в его жизни. На Западе, как учил Чиун, нападение носит характер отдельных атак и никогда не осуществляется одновременно со всех сторон. Чиун объяснял это еще в начале обучения Римо, положив на стол лакированные деревянные шарики размером с виноградину и желтый шар побольше, размером с грейпфрут.

– На Западе убийство это один шар, – сказал Чиун, держа в руках небольшой черный шарик. Тот, будто подвешенный, едва касался кончиков его ногтей. – Такой взгляд отражает представления бизнесмена и ориентирован не на достижение максимального результата, а на наименьшую затрату усилий. Смотри, – Чиун указал на большой желтый шар на столе, – вот цель. Когда желтый шар упадет на пол, задача будет решена. Для нас убийство – это тоже своего рода задача.

– Называй все своими именами, – сказал Римо. – Убийство есть убийство, и не морочь мне голову разговорами о каких-то задачах.

Чиун терпеливо покачал головой. Только спустя годы, когда Римо уже постиг мудрость, изменившую саму его сущность, Чиун стал поругивать его и называть свиным ухом, а в начале обучения Чиун был терпелив.

– Смотри, – сказал Чиун – Вот так поступают на Западе.

Он бросил маленький черный шарик, и тот слегка чиркнул по большому, который откатился к краю стола. Чиун сложил руки на коленях и демонстративно уставился на этот шар. Помедлив, бросил второй шарик. Тот прокатился мимо. Он опять уставился на большой желтый шар, долго думал, потом бросил третий маленький шарик, который попал в центр большого и сбил-таки его на пол. Маленький же покрутился на столе, вернулся и замер прямо перед Чиуном.

– Такова западная техника убийства, – сказал Чиун. – А вот техника Синанджу. Дай мне желтый шар.

Римо нагнулся, поднял шар, почувствовав при этом боль – он еще только осваивал основной комплекс физических упражнений, – и положил шар на стол.

Чиун кивнул, улыбнулся и достал из кармана пригоршню шариков. Взял по несколько штук в обе руки, развел их в разные стороны перед собой, а потом – бац! бац! бац! – шарики ударили один за другим прямо в центр желтого шара и мгновенно сбили его со стола.

Чиун опять сложил руки на коленях.

– Теперь ты понимаешь? Западный метод включает в себя периоды затишья, перестройки, нагнетания опасности, что только мешает идти к цели.

– Как это у тебя получается с шарами? Они вылетают как пули, а пальцы вроде бы и не двигаются.

– Ты хочешь стать жонглером или убийцей?

– А шарик, который вернулся к тебе по кругу? Как ты его закрутил?

– Я хочу, чтобы ты усвоил не технику вращения шаров, а технику убийства.

– А если я отращу ногти подлиннее, то у меня получится так же, как у тебя?

Чиун вздохнул.

Римо продолжал:

– Так вот, если я соберусь кого-нибудь прикончить, то для верности просто возьму ружье побольше. Теперь покажи мне свой фокус с шариками. Все дело в кисти руки? – спросил Римо.

Только потом, когда он стал лучше понимать систему Чиуна и его тело стало другим, он обнаружил как-то, что может проделывать с шарами то же самое. Дело было не в ловкости, а в понимании и ощущении того, чем является шар. И Римо навсегда запомнил о том, что говорил Чиун о технике убийства на Западе и на Востоке.

Сейчас, когда они шли к старому «фольксвагену» Уилберфорса, Римо был спокоен за сегодняшний вечер. В данный момент Уилберфорс был, как никогда, в безопасности, и, по крайней мере, пару дней ему ничего не грозит. На Западе одномоментно предпринимается только одна попытка убийства.

Уилберфорс открыл капот расположенного сзади двигателя.

– Помните тех троих, что заходили сегодня днем? Это были приставленные ко мне телохранители. Они всегда проверяли заднюю часть машины. Я не знаю, что нужно проверять. Может быть, вы знаете?

– Да, знаю, – сказал Римо, устраиваясь на переднем сиденье.

Уилберфорс оставил мотор открытым, отпер дверь и заглянул внутрь.