Текст книги "Свекор. Любовь не по понятиям (СИ)"

Автор книги: Ульяна Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава 15

Амина пришла на следующий день.

Я сидела в гостиной и читала, когда услышала звук мотора во дворе. Подошла к окну и увидела ее – маленькую фигурку в черном платке, решительно идущую к входу.

Мое сердце бешено заколотилось. В горле пересохло так, что стало трудно дышать. Кожа покрылась мурашками, как будто по ней прошлись ледяными пальцами.

Она шла не как гостья. Шла как хозяйка, которая возвращается в свой дом.

Лейла открыла дверь, и я услышала голоса внизу. Амина говорила что-то на своем языке, тон был резкий, требовательный. Потом послышались шаги по лестнице.

Я встала, пригладила волосы, выпрямила спину. Что бы ни случилось, я не покажу ей свой страх.

Амина вошла в гостиную без стука. Выглядела она… хорошо. Ухоженно. Красиво. Совсем не как сломленная брошенная жена.

Мы смотрели друг на друга несколько секунд. Две женщины одного мужчины. Первая и вторая жена. Соперницы.

– Людмила, – сказала она спокойно. – Как дела?

– Хорошо, Амина Ибрагимовна. А у вас?

– Прекрасно. Особенно после вчерашнего вечера.

Слова ударили меня как пощечина. Вчерашний вечер. Когда он был у нее.

– Рада за вас, – ответила я, стараясь говорить ровно.

Амина усмехнулась.

– Неужели рада? А мне кажется, ты вчера плакала в подушку.

Кровь прилила к лицу. Откуда она знает? Неужели он ей рассказывал обо мне?

– Я не плакала.

– Конечно. Такие сильные девочки не плачут. Они просто ревнуют молча.

Ревность разлилась по телу горячей волной. Хотелось встать и ударить ее. Стереть эту самодовольную улыбку с лица.

– Я никому не ревную, – сказала я.

– Лжешь. Ревнуешь так, что готова меня убить.

Она была права. И мы обе это знали.

Некоторые истины не нуждаются в словах. Они написаны на лицах, в глазах, в напряжении тел готовых к драке самок.

– Зачем вы пришли? – спросила я.

– Посмотреть на соперницу. Оценить товар.

Товар. Как будто я была вещью на рынке.

– И что скажете?

Амина обошла меня кругом, изучающе глядя. Как покупатель осматривает лошадь перед покупкой.

– Молодая, – сказала она наконец. – Красивая. Глупая.

– Почему глупая?

– Потому что думаешь, что сможешь меня заменить.

Она села в кресло – МОЕ кресло, в котором я обычно читала. Села так, как будто это был ее дом.

– Ты не понимаешь, девочка, – продолжила она. – Джахангир может трахать тебя, покупать тебе тряпки, даже жениться на тебе. Но я остаюсь главной женщиной в его жизни.

Слова резали, как бритва. Каждое – точный удар в самое больное место.

– Это мой дом теперь, – сказала я.

– Твой? – Амина рассмеялась. – Глупышка. Этот дом принадлежит мне тридцать лет. Каждый камень здесь помнит мои руки.

– Джахангир сказал…

– Джахангир говорит много чего. Особенно когда хочет потрахаться с молоденькой дурочкой.

Кровь ударила в виски. Я сжала кулаки до боли в костяшках.

– Не смейте так говорить!

– А как мне говорить? – Амина встала, подошла ко мне. – Ты же понимаешь, что он ко мне вернется? Всегда возвращается.

– Нет.

– Да. Потому что я знаю его лучше, чем ты знаешь себя. Знаю каждую родинку на его теле, каждую привычку, каждый страх.

Она говорила правду. И эта правда убивала меня медленно, методично.

– А ты что знаешь? – продолжала Амина. – Как он любит кофе? Как спит? О чем думает по ночам?

Я молчала. Потому что не знала. Я была для него игрушкой, красивой вещью. А она – женщиной, которая знала его душу.

– Вчера он рассказал мне о твоем побеге, – сказала Амина с усмешкой. – Как ты ползала на коленях, лизала ему ботинки. Мы смеялись.

Мир покачнулся. Он рассказывал ей о моем унижении? Они смеялись над этим?

Стыд обжег лицо так, что захотелось спрятаться. Каждая клетка тела кричала от боли и унижения.

– Вы лжете, – прошептала я.

– Лгу? А это что?

Амина достала телефон, включила видео. На экране был двор этого дома. Я на коленях. Целую его ботинки. Кричу, что больше не буду сопротивляться.

Меня вырвало бы, если бы желудок не был пуст. Ломило кости, как при высокой температуре. Кожа горела, как после ожога.

– Откуда у вас это видео? – прошептала я.

– Охрана сняла. И прислала мне. Все знают, какая ты на самом деле – жалкая, ползающая на коленях шлюшка.

Предательство режет глубже любого ножа. Особенно когда тебя предает тот, кому ты начинала доверять.

– Сука, – прошипела я.

– Ах, как грубо, – Амина покачала головой. – А я думала, ты воспитанная девочка.

– Вы оба суки. И он, и вы.

– Может быть. Но мы – семья. А ты временное развлечение.

Я бросилась на нее. Не помню, как. Просто в какой-то момент мои руки были на ее горле, а она царапала мне лицо ногтями.

Мы упали на пол, катались, дрались как уличные кошки. Амина была старше, но злее. Я моложе, но отчаянней.

– Сука! – кричала я, пытаясь ее душить. – Гадина! Убирайся из моего дома!

– Твоего? – Амина ударила меня коленом в живот. – Это МОЙ дом, шлюха!

Мы рвали друг другу волосы, царапались, кусались. Вся ненависть, вся боль вылились наружу в этой дикой схватке.

Драка – это возвращение к животным инстинктам. Когда цивилизация слетает как тонкий лак, остается только первобытная ярость самки, защищающей территорию.

Нас разняли охранники. Ворвались в комнату, растащили в разные стороны. Я вырывалась, хотела добить ее, стереть эту самодовольную морду.

– Тихо! – крикнул один из них. – Хозяин едет!

Хозяин. Джахангир. Сейчас он увидит нас – растрепанных, исцарапанных, униженных. И что подумает?

Через несколько минут он вошел в дом. Поднялся в гостиную, посмотрел на нас – на меня с разорванной блузкой и царапинами на лице, на Амину с растрепанными волосами и синяком под глазом.

– Что здесь происходит? – спросил он спокойно.

– Эта дрянь напала на меня! – закричала Амина. – Как дикое животное!

– Она показала мне видео! – крикнула я. – Сказала, что охрана сняла и прислала ей! Что все смеются надо мной!

Джахангир посмотрел на Амину. В глазах вспыхнул такой гнев, что я невольно отступила.

– Ты что сказала?

– Я… – Амина вдруг побледнела.

– Ты сказала ей, что МЫ смеялись? Что Я тебе показывал?

– Джахангир, я просто…

– ОТДАЙ ТЕЛЕФОН!

Крик был таким громким, что задрожали стекла. Амина попятилась, прижимая телефон к груди.

– Нет, это мое…

Джахангир рванулся к ней, вырвал телефон из рук. Бросил на пол и растоптал каблуком. Раз, два, три – пока от устройства не остались одни осколки.

– Какого хрена ты врешь ей про меня? – рычал он. – Какого хрена говоришь, что мы смеялись?

– Я хотела…

– Ты хотела настроить ее против меня! Сука лживая!

Он схватил Амину за горло, прижал к стене. Лицо его было искажено яростью.

– Еще раз соврешь про меня – убью. Собственными руками.

– Но…

– Никаких «но»! Убирайся домой!

– Джахангир…

– УБИРАЙСЯ!

Крик был такой силы, что Амина вздрогнула. Но не ушла.

– Ты выбираешь ее? – спросила она тихо. – Эту малолетку? Вместо меня?

– Я не выбираю. У меня две жены, и вы обе должны это принять.

– Я не потерплю ее в своем доме!

– Это МОЙ дом. И здесь живет тот, кого я хочу.

Джахангир подошел ко мне, взял за подбородок. Его пальцы были неожиданно нежными.

– Больно? – спросил он.

– Нет, – солгала я.

– Врешь. Но молодец, что дала ей сдачи.

Он повернулся к Амине.

– А ты разочаровала меня. Думал, ты умнее.

– Я защищала свои права!

– Твое право – быть моей женой. Не больше, не меньше. А если хочешь войну – получишь войну. Но тогда не жалуйся на последствия.

В его голосе звучала угроза. Холодная, четкая, смертельная.

– Уходи, Амина. Сейчас. И больше не приходи без приглашения.

– Но…

– Уходи, пока я добрый.

Амина посмотрела на меня. В глазах плескалась ненависть.

– Это не конец, – сказала она. – Война только начинается.

– Я не боюсь войны, – ответила я.

– Боялась бы. Я знаю способы причинить боль, о которых ты не подозреваешь.

Она ушла. А мы остались одни – я и Джахангир.

– Зачем вы ей показывали видео? – спросила я.

– Не твое дело.

– Мое. Это мое унижение на записи.

Джахангир усмехнулся.

– Ревнуешь, что поделился с ней твоими слезами?

– Ненавижу вас обоих.

– Знаю. И это меня заводит.

Он поцеловал меня. Грубо, властно, со вкусом крови на губах – Амина меня все-таки царапнула.

– Ты дралась как тигрица, – прошептал он. – Защищала свою территорию.

– Это не моя территория. Вы сами сказали – у вас две жены.

– Две жены, но ты мне больше нравишься.

– Почему?

– Потому что у тебя есть когти. И ты их показала.

Он обнял меня, прижал к себе. Я чувствовала его запах, тепло его тела. И ненавидела себя за то, что это успокаивало.

– Амина права в одном, – сказал он. – Война только начинается. Она не простит тебе сегодняшнего унижения.

– Что она может мне сделать?

– Многое. Она знает этот мир лучше тебя.

– Я не боюсь ее.

– Должна бояться. Женская месть страшнее мужской. Мы убиваем быстро. А женщины убивают медленно.

Его слова легли на сердце холодным камнем. Амина действительно знала этот мир. Знала, где болит, где давить, как причинять максимальную боль.

А я была всего лишь девочкой из хорошей семьи. Что я могла противопоставить ее опыту?

– Защитите меня, – прошептала я.

– От чего?

– От нее.

Джахангир покачал головой.

– Это женская война. Мужчины в нее не вмешиваются.

– Но…

– Никаких «но». Хочешь быть моей женой – учись выживать в моем мире.

Выживать. В мире, где женщины дерутся за мужчину как собаки за кость. Где униженная первая жена готова убить молодую соперницу.

Где я должна стать хищницей, чтобы не стать жертвой.

Войны между женщинами не заканчиваются перемирием. Они заканчиваются только тогда, когда одна из соперниц уничтожена полностью.

Сегодня началась моя война с Аминой. Война, в которой могла выжить только одна.

И я не собиралась проигрывать.

__________________

Глава 16

Первый подозрительный симптом появился через неделю после драки с Аминой.

Меня стошнило от запаха кофе. Просто так – открыла банку, и тут же побежала в туалет, выворачивая желудок наизнанку. Потом еще два дня меня мутило от одного вида еды.

Я списывала это на стресс. На нервы. На все что угодно, только не на ТО.

Но когда задержка перевалила за две недели, я поняла – отрицать больше нельзя.

Я беременна.

Сидела на кровати с тестом в руках и смотрела на две полоски. Две четкие, яркие, беспощадные полоски, которые изменили мою жизнь навсегда.

Внутри меня рос ребенок. Но чей?

Вопрос сжимал горло железными пальцами. От Рустама или от Джахангира? От мужа, которого я любила, или от мужчины, который меня изнасиловал?

Даты путались в голове. Последняя близость с Рустамом была за день до свадьбы, которую сорвали. Первый раз с Джахангиром – через три дня после этого. Потом еще и еще…

Математика была жестокой. Ребенок мог быть от любого из них.

Тошнота накатила новой волной, но не от беременности – от ужаса. Что я скажу Джахангиру? Что это его ребенок? А если окажется, что нет?

Некоторые истины лучше не знать. Потому что знание убивает надежду, а надежда иногда – единственное, что держит человека в живых.

В дверь постучали. Я быстро спрятала тест под подушку.

– Войдите.

Вошел Джахангир. Как всегда – уверенный, красивый, опасный. Посмотрел на меня и нахмурился.

– Что с тобой? Выглядишь как привидение.

– Ничего. Просто устала.

– От чего устала? Лежишь целыми днями, читаешь.

Он подошел ближе, взял мое лицо в ладони. Изучающе посмотрел в глаза.

– У тебя температура?

– Нет.

– Тогда что?

Я молчала. Что сказать? Что ношу ребенка, который может быть не его? Что моя жизнь только что стала еще сложнее?

– Людмила, я спросил – что с тобой?

В голосе появились стальные нотки. Он не привык к тому, чтобы ему не отвечали.

– Я… – голос сорвался. – Мне нужно вам что-то сказать.

– Говори.

– Я беременна.

Слова повисли в воздухе как приговор. Джахангир замер, не отпуская моего лица.

– Что?

– Я беременна, – повторила я тише.

Его руки дрогнули. В глазах мелькнуло что-то – радость? Ужас? Я не могла понять.

– На каком сроке?

– Примерно месяц.

– Месяц, – он отпустил меня, отошел к окну. – Значит, может быть от Рустама.

Да. Может быть от Рустама. Или от него. Русская рулетка с двумя патронами в барабане.

– Возможно, – прошептала я.

Джахангир стоял спиной ко мне. По напряжению плеч я видела – он на грани взрыва.

– Блядь, – тихо сказал он. – Блядь, блядь, блядь.

Потом резко повернулся ко мне.

– От кого он?

– Я не знаю.

– НЕ ЗНАЕШЬ?

Крик оглушил меня. Джахангир был белый от ярости.

– Ты не знаешь, от кого беременна? От мужа или от любовника?

– Вы не любовник, – сказала я тихо. – Вы насильник.

Удар последовал мгновенно. Ладонь врезалась в щеку со звуком выстрела. Голова дернулась в сторону, во рту появился вкус крови.

– Повтори, – прошипел он.

– Вы меня изнасиловали, – повторила я, не поднимая глаз. – В тюрьме. Помните?

– А потом что было?

– Потом вы держали меня силой.

– А потом что было, сука?

Он схватил меня за волосы, заставил посмотреть на него.

– А потом что было?

– Потом… потом я привыкла.

– Не привыкла. Полюбила. Стонала под мной, кричала мое имя, умоляла не останавливаться.

Это была правда. Горькая, унизительная правда.

– И теперь, – продолжал он, – носишь ребенка. И не знаешь, от кого.

– Знала бы – сказала.

– Врешь. Ты надеешься, что от Рустама. Чтобы не быть связанной со мной навеки.

Снова правда. Я действительно надеялась.

Джахангир отпустил мои волосы, прошелся по комнате. Как зверь в клетке.

– Значит, так, – сказал он наконец. – Завтра едем к врачу. Делаешь аборт.

Слова ударили меня как молния. Аборт? Убить ребенка?

– Нет, – прошептала я.

– Что «нет»?

– Я не буду делать аборт.

– Будешь. Не нужен мне ребенок с сомнительным отцовством.

– Это мой ребенок!

– НАПЛЕВАТЬ! Это мой дом, ты моя женщина, и ты сделаешь то, что я скажу!

Он схватил меня за плечи, встряхнул.

– Думаешь, я позволю тебе родить ублюдка? Который может оказаться сыном моего врага?

– Рустам не ваш враг! Он ваш сын!

– Был сыном. Теперь он мертв для меня. Он трахал мою женщину, он хочет мою женщину!

В его глазах не было ни сожаления, ни боли. Только холодная решимость.

– Завтра утром едем в клинику, – сказал он. – И никаких споров.

– А если я откажусь?

Джахангир усмехнулся. Улыбка была хуже любых угроз.

– Тогда я привезу сюда врача. И он сделает аборт прямо на этой кровати. Без анестезии.

Кровь превратилась в лед. Он не шутил. Я видела это в его глазах.

– Боже какое же вы жуткое чудовище, – прошептала я.

– Да. И ты это знала, когда позволила мне себя трахать.

– Я не позволяла! Вы меня принуждали!

– В первый раз – да. А потом? Потом ты сама раздвигала ноги.

Правда жгла хуже кислоты. Да, потом я не сопротивлялась. Более того – отвечала на его ласки.

– Это был… это был стокгольмский синдром, – сказала я.

– Называй как хочешь. Факт остается фактом – ты хотела меня.

– Не хотела!

– Хотела. И сейчас хочешь.

Он подошел ко мне, коснулся щеки. Там, где ударил. Прикосновение было неожиданно нежным.

– Ты думаешь, мне приятно заставлять тебя убить ребенка? – спросил он тихо.

– Не знаю. Вам приятно причинять мне боль.

– Не всегда. Иногда я хочу тебя защитить.

– От кого? От себя?

– От этого мира. Он слишком жесток для таких, как ты.

Джахангир сел рядом со мной на кровать. Взял мою руку в свои.

– Людмила, послушай меня. Я не могу позволить тебе родить ребенка неизвестного отцовства. Это подорвет мой авторитет.

– Ваш авторитет важнее жизни ребенка?

– Да.

Простой, честный ответ. Без попыток себя оправдать или украсить.

– В моем мире все строится на уважении, – продолжал он. – А какое уважение к мужчине, чья жена родила ему бастарда?

– А если ребенок от вас?

– Тогда другое дело. Но мы не узнаем этого до рождения.

Он гладил мою руку большим пальцем. Движения были гипнотически спокойными.

– Пойми, – сказал он, – я не хочу тебя мучить. Но выбора нет.

– Есть. Вы можете отпустить меня.

Джахангир рассмеялся. Звук был низким, хищным.

– Отпустить? После всего, что было между нами?

– Да.

– Нет, девочка. Ты моя. И останешься моей навсегда.

Он поцеловал меня в висок.

– Завтра в девять утра будь готова. Поедем к лучшему врачу в городе.

– А если я сбегу?

– Не сбежишь. Я удвою охрану.

– А если все-таки?

Джахангир посмотрел на меня серьезно.

– Тогда я найду твоего брата. И сделаю с ним то, что он никогда не забудет.

Угроза. Всегда угрозы. Всегда Пашка как рычаг давления.

– Вы не человек, – сказала я.

– Человек. Просто без иллюзий о добре и зле.

Он встал, поправил пиджак.

– Отдыхай. Завтра будет тяжелый день.

– Джахангир, – позвала я его, когда он уже дошел до двери. – А если ребенок от Рустама?

Он остановился, не оборачиваясь.

– Что если?

– Это будет ваш внук.

Слова повисли в воздухе как обвинительный приговор. Джахангир медленно повернулся ко мне.

– Что ты сказала?

– Если ребенок от Рустама, то это ваш внук. Ваша кровь.

Лицо его побледнело. В глазах мелькнуло что-то – ужас? Понимание?

– Заткнись, – прошептал он.

– Вы заставляете меня убить вашего внука. Своего единственного внука.

– ЗАТКНИСЬ!

Крик был полон такой боли, что я вздрогнула. Джахангир стоял у двери, сжав кулаки до белых костяшек.

– Не смей… не смей это говорить.

– Но это правда. Ребенок может быть…

– НЕТ! – он подошел ко мне, схватил за горло. – Никакого внука! Никаких кровных связей! Рустам мертв для меня!

Пальцы сжимались, перекрывая дыхание. Но в глазах Джахангира была не ярость – была мука.

– Если… если это его ребенок, – хрипела я, – то вы убиваете единственное, что от него осталось.

Он отпустил меня, отшатнулся как ужаленный.

– Молчи. Просто молчи об этом.

– Но…

– Завтра аборт. И никаких разговоров о… о том, чей это может быть ребенок.

Джахангир быстро вышел из комнаты, хлопнув дверью. А я сидела, потирая горло, и понимала – я попала в самую болевую точку.

Мысль о том, что он может убить собственного внука, терзала его. Но гордость была сильнее отцовских чувств.

Ребенком, которого завтра должна была убить.

Я легла на кровать, положила руки на живот. Там, внутри, билось крошечное сердце. Жизнь, которая только начиналась.

Плакала я долго. Не от боли – от безвыходности. Как объяснить еще не рожденному ребенку, что его мать оказалась слабее обстоятельств?

Некоторые жертвы не искупаются никем. Некоторые жизни обрываются, не успев начаться. И самое страшное – когда ты сам становишься палачом для того, кого должен был защитить.

Завтра я стану убийцей. Убийцей собственного ребенка.

И этого мне никогда не простят ни Бог, ни моя совесть.

Но выбора не было. В мире Джахангира выбора не было никогда.

Только повиновение или смерть. И я уже сделала свой выбор давно, когда поцеловала его ботинки во дворе.

Остальное – только последствия.

_________

Глава 17

Утром я проснулась от тошноты.

Выбежала в ванную, согнулась над унитазом. Желудок сжимался спазмами, выворачивая наизнанку. Но рвать было нечем – вчера после разговора с Джахангиром я так и не смогла ничего съесть.

Сидела на холодном кафеле и гладила живот. Там, под кожей, билось крошечное сердце. Мой ребенок. Может быть, единственный в жизни.

А через несколько часов его убьют.

Слезы катились по щекам сами собой. Я плакала тихо, беззвучно, чтобы не разбудить Джахангира. Последние часы с ребенком должны были принадлежать только нам.

– Прости меня, малыш, – шептала я. – Прости, что не смогла тебя защитить.

В семь утра пришла Лейла с завтраком. Поставила поднос на тумбочку, посмотрела на меня участливо.

– Ешьте, ханум. Вам нужны силы.

– Не хочется.

– Надо. Хотя бы немного.

Она подсела ко мне на кровать, взяла мою руку в свои морщинистые ладони.

– Я знаю, что происходит, – сказала она тихо. – Слышала вчера крики господина.

– Лейла…

– Не говорите ничего. Просто знайте – я понимаю.

В ее глазах стояли слезы. Эта пожилая женщина, видевшая за свою жизнь много горя, плакала вместе со мной.

– У меня тоже когда-то… – начала она и замолчала. – Давно это было. В другой жизни.

Она погладила мою руку.

– Аллах все видит, ханум. Все помнит. И все воздает по заслугам.

Лейла ушла, а я осталась с завтраком, который не могла проглотить. С мыслями, которые разрывали голову. С ребенком, которого через час заберут у меня навсегда.

В восемь утра вошел Джахангир. Одетый, выбритый, готовый к поездке в клинику. Лицо было каменным, но глаза… в глазах плескалась боль.

– Готова? – спросил он.

– Нет.

– Время не ждет.

– Джахангир, пожалуйста… – я встала с кровати, подошла к нему. – Дайте мне родить. Я буду делать все, что вы скажете. Все. Но не убивайте его.

– Мы уже говорили об этом.

– Говорили. Но не обо всем.

Я взяла его руку, положила себе на живот.

– Чувствуете? Там бьется сердце. Сердце вашего сына. Или сердце вашего внука.

Джахангир дернул руку, как от ожога.

– Хватит.

– Не хватит! Вы убиваете ребенка! Может быть, своего ребенка!

– ИЛИ УБЛЮДКА МОЕГО ВРАГА!

Крик эхом отозвался в комнате. Джахангир стоял передо мной, тяжело дыша, сжав кулаки.

– Я не могу рисковать, – сказал он тише. – Не могу позволить родиться ребенку, который может оказаться…

– Вашим внуком, – закончила я. – Единственным наследником после сына.

– РУСТАМА ДЛЯ МЕНЯ НЕТ! – снова крик. – Нет сына, нет внука, нет прошлого! Есть только то, что происходит сейчас!

В его голосе слышалась такая боль, что сердце сжалось. Этот мужчина разрывался между гордостью и любовью к отвергнутому для него сыну.

– Одевайся, – сказал он, отворачиваясь. – Машина ждет.

Я оделась молча. Черное платье – как на похороны. Потому что сегодня хоронили моего ребенка.

Мы ехали в клинику в тишине. Джахангир смотрел в окно, я – на свои руки. Между нами лежала невидимая стена из боли и непонимания.

– После процедуры поедем домой, – сказал он, когда мы остановились у светофора. – Отдохнешь несколько дней.

– А потом?

– Потом жизнь продолжится.

Жизнь. Без ребенка, без надежды, без частички себя, которую я должна была убить сегодня.

– Джахангир, – прошептала я. – А если я не смогу больше забеременеть? После… после этого?

Он посмотрел на меня. В глазах мелькнуло что-то похожее на страх.

– Сможешь.

– А если нет?

– Тогда… тогда увидим.

Клиника была дорогой, престижной. Белые стены, тишина, запах антисептика. Место, где убивают детей за деньги и называют это медицинской помощью.

Нас встретил врач – мужчина лет пятидесяти с усталыми глазами. Таких глаз у людей, которые видели слишком много чужой боли.

– Господин, – он пожал руку Джахангиру. – Все готово.

– Хорошо.

– Молодая женщина, – врач повернулся ко мне, – вы понимаете, что происходит?

– Понимаю, – прошептала я.

– У вас есть вопросы?

Да. Миллион вопросов. Почему мир так жесток? Почему нельзя просто любить и быть любимой? Почему дети становятся разменной монетой в играх взрослых?

– Нет вопросов, – сказала я.

– Тогда проходите в палату. Медсестра подготовит вас к процедуре.

Медсестра была молодой, с добрыми глазами. Помогла мне переодеться в больничную рубашку, измерила давление.

– Волнуетесь? – спросила она.

– Да.

– Это нормально. Процедура несложная, быстрая.

Быстрая. Несколько минут – и нет ребенка. Как просто убить жизнь.

– А больно будет? – спросила я.

– Немного после. Но мы дадим обезболивающее.

Обезболивающее для тела. А для души что дадут?

Меня повели в операционную. Белая комната, яркий свет, металлические инструменты. Джахангир остался в коридоре – мужчинам не место при убийстве детей.

– Ложитесь на стол, – сказал врач.

Я легла. Холодный металл пронизывал спину насквозь. Медсестра приготовила шприц с анестезией.

– Сейчас будет укол, – предупредила она.

Иголка вошла в вену. Жидкость потекла по сосудам, неся забвение и смерть.

– Считайте до десяти, – сказал врач.

Один. Прости меня, малыш.

Два. Мама не даст тебя в обиду.

Три. Мама будет защищать тебя.

Четыре…

– НЕТ! – закричала я, срывая иглу из вены.

Кровь брызнула на белую простыню. Врач отскочил, медсестра вскрикнула.

– Я не дам вам убить моего ребенка!

Я соскочила со стола, схватила скальпель с инструментального столика. Металл холодно блеснул в свете ламп.

– Стойте! – крикнул врач. – Положите инструмент!

– Уходите! – я прижала лезвие к своему горлу. – УХОДИТЕ ВСЕ!

– Девушка, успокойтесь…

– Если не будет ребенка, не будет и меня! – кричала я, чувствуя, как скальпель режет кожу. – Понимаете? НЕ БУДЕТ МЕНЯ!

Медсестра побежала к двери.

– Зовите охрану! Быстро!

– НЕ СМЕЙТЕ! – я сделала шаг к врачу, и он попятился. – Все уходят! Сейчас же!

– Мы не можем оставить вас одну…

– УХОДИТЕ, МАТЬ ВАШУ!

Врач и медсестра выбежали из операционной. А я осталась одна, прижимая скальпель к горлу и чувствуя, как теплая кровь стекает по шее.

Через минуту в дверях появился Джахангир. Лицо белое, глаза расширены от ужаса.

– Людмила, что ты делаешь?

– Защищаю своего ребенка.

– Опусти скальпель.

– Не опущу. Вы хотите убить его – убейте сначала меня.

Джахангир медленно вошел в операционную, закрыл дверь.

– Послушай меня…

– НЕТ! Ты будешь слушать меня! – кричала я, не убирая лезвие от горла. – Я рожу этого ребенка! Слышите? РОЖУ!

– Хорошо, – сказал он тихо. – Хорошо, родишь.

– Врете!

– Не вру. Опусти нож, и мы поговорим.

– Сначала поговорим, потом опущу.

Джахангир сел на стул, посмотрел на меня внимательно.

– Что ты хочешь?

– Хочу родить ребенка. Живого и здорового.

– А если он от Рустама?

– Тогда… – я сглотнула кровь. – Тогда отдам его Рустаму и Амине.

Джахангир вздрогнул.

– Что?

– Вы слышали. Если ребенок от Рустама, он будет жить со своим отцом и бабушкой.

– Ты отдашь своего ребенка?

– Лучше живой ребенок у них, чем мертвый здесь.

В глазах Джахангира мелькнула боль.

– А если от меня?

– Тогда останется со мной. И с вами.

Он молчал долго. Обдумывал мои слова, взвешивал варианты.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Согласен.

– Поклянитесь.

– Что?

– Поклянитесь на том, что вам дорого. Что не тронете ребенка.

Джахангир встал, подошел ко мне.

– Клянусь памятью своего отца, – сказал он торжественно. – Твой ребенок будет жить.

– И если он от Рустама?

– Если от Рустама – отдам им. Как договорились.

Только тогда я опустила скальпель. Руки тряслись так, что инструмент упал на пол со звоном.

Джахангир поймал меня, когда я начала падать. Прижал к груди, гладил волосы.

– Все хорошо, – шептал он. – Все хорошо, малыш цел.

– Вы правда не убьете его?

– Правда. Клятву не нарушу.

Я плакала у него на груди. От облегчения, от ужаса, от понимания того, что могла потерять ребенка навсегда.

– Спасибо, – прошептала я.

– За что?

– За то, что дали ему жить.

Джахангир поцеловал меня в макушку.

– Поедем домой?

– Да. Домой.

Мы вышли из клиники под изумленными взглядами медицинского персонала. Врач пытался что-то сказать, но Джахангир остановил его жестом.

– Счет пришлите мне, – сказал он. – За беспокойство.

В машине я сидела, обняв живот руками. Мой ребенок был жив. Пока что жив.

– Не бойся, – сказал Джахангир, заметив мой взгляд. – Я сдержу слово.

Я знала, что впереди долгие месяцы неизвестности. Не знала, смогу ли отдать ребенка, если он окажется от Рустама. Не знала, как переживу разлуку.

Но одно знала точно – мой малыш будет жить. И это было самое главное.

Материнский инстинкт оказался сильнее страха смерти. Любовь к нерожденному ребенку – сильнее угроз и принуждения.

И впервые за долгое время я почувствовала себя победительницей.