Текст книги "Завтра будет вчера (СИ)"
Автор книги: Ульяна Соболева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Слышно, как встал с постели и пошел с телефоном куда-то, затем звук льющейся воды.
– На дачу, значит? Что празднуешь?
В этот момент телефон завибрировал – черт, снова Грант звонит, – скинула вызов.
– Вот, зашевелился, умыться решил. Видишь, как на тебя положительно влияют утренние звонки?
– Это ты на меня положительно влияешь. Я даже заварил чай, вместо кофе, и не закурил прямо с утра. Кстати, ты помнишь, как будила меня в школу?
Так просто спросил, а меня будто током пронзило. Как тогда от прикосновения. Только на этот раз под пальцами не обжигающая кожа, а слова его. Невинный вопрос, который на мгновение лишил опоры под ногами. Потому что я помнила.
Очнулась, услышав его изменившийся голос:
– Мышка, я по сей день, если слышу свист под окнами, подпрыгиваю как от будильника, – он громко прополоскал рот и сплюнул в раковину, – Кстати ты еще умеешь свистеть, как я учил?
– Капралов, совсем офигел? Хоть бы трубку положил, потом… вот эту часть твоей интимной жизни я точно предпочла бы не знать.
Потянулась за графином с соком и громко засвистела прямо в телефон, с удовольствием представив, как он морщится и ковыряет в ухе пальцем.
– Надеюсь, это приведет тебя в чувство
Пауза и громкий хохот:
– Да ладно, я ж не в туалет телефон забрал, я, между прочим, слежу за микрофлорой своего рта, чтобы при встрече благоухать ментолом. А свистишь ты ужасно. Таки разучилась. Надо будет повторить уроки… Только не вздумай пробовать еще раз. Придушу. У меня в ушах до сих пор звенит.
– Какое благородство с твоей стороны – взвалить на себя дополнительные обязанности. Сразу оговорю – оплачиваться отдельно они не будут. Все на добровольных началах. И, Артем… Не могу позволить себе не отметить это благодарным свистом.
Снова свистнуть и рассмеяться, когда услышала, как он чертыхнулся. С ним всегда было легко. Слишком легко, учитывая, что его семья ненавидела нерусских. Когда-то слышала даже, что его брат состоял в группировке скинхедов. Правда Артем отрицал это. И я верила ему. Да и по большому счету мне было плевать на его семью. На брата, который то пропадал месяцами, то приезжал и мотался с местными бандитами. На отца, который беспробудно пил. Уходил в долгие запои и поднимал руку на жену и на младшего сына. Я знала об этом. Чувствовала, когда Артем вдруг не появлялся сутки, а после я замечала синяки то на плечах, то на спине, то на лице. Трогала их пальцами, а он опускал голову, отстраняясь, стесняясь их. Я не задавала вопросов, но ненавидела его отца так сильно, как только можно ненавидеть в четырнадцать лет. И так же сильно презирала его мать, которая позволяла все это делать со своим ребенком.
Которая покрывала мужа, когда сердобольные соседи однажды вызвали "скорую помощь" среди ночи. Возможно, я была еще ребенком. Возможно, мне трудно было понять многие вещи из-за юношеского максимализма. Но я до сих пор не знаю, как можно оправдать мать, которая позволяет измываться над своим дитя. Как можно продолжать называть ее матерью? А он называл. И любил ее. Мне вообще казалось иногда, что он только ради нее и не ушел из дома. Боялся одну с батей оставить.
Однажды отец избил Артема так, что он еще несколько дней с постели встать не мог. А эта женщина… она защищала убогого пьяницу, крича о том, что мальчик был сам виноват, и что никто не имеет права вмешиваться в воспитательный процесс. Переругалась со всеми соседями и не разрешила мне навестить сына, выгнав с порога квартиры, оскорбляя "зарвавшейся черножопой дрянью". Тогда – то мы и придумали эту систему: они жили на первом этаже разваливавшейся четырехэтажной "сталинки", Артем переставил кровать к окну, я звала его тихим свистом, и мы могли беспрепятственно разговаривать с ним до самого обеда, когда мне нужно было возвращаться домой.
– Ладно, Капралов, иди завтракай, приятного тебе аппетита. Увидимся позже.
Замолчала, подбирая слова.
– Только, Артем, я тебя прошу, не называй меня вот так… "мышкой". Хорошо?
– А ведь у тебя всегда была отличная память, Нари. Мы же уже об этом говорили. Всего лишь пару минут назад. Конечно, не буду… мышка. До встречи.
Отключился первым, а я отставила недопитый апельсиновый сок и рухнула на стул. Ничего, я поговорю об этом с ним в машине. Отец всегда учил, что самое важное при общении с человеком – вовремя расставить границы, за которые он не должен выходить. Артему нужно дать понять, что те границы, которые были между нами, давно уже расширились, отдалив на большее расстояние друг от друга.
И снова Грант. Ответила на звонок, скривившись, когда он едва не зарычал в трубку:
– Почему не отвечаешь на звонки, Нар?
– И тебе доброе утро, Грант. Я в ванной была. Можно?
– Ты разговаривала с кем-то только что. А меня скинула.
Почему-то стало стыдно, но не от его тона, а от осознания, что с момента нашего с ним общения с кем бы я ни говорила по телефону, приоритетом всегда был мой жених. Всегда до сегодняшнего утра.
– С Аней, Грант. Она все зовет меня на дачу к себе.
Молчание на том конце провода, а потом напряженное:
– Поедешь?
– Я только подарок отдам и сразу вернусь.
– Подарок можешь и дома ей отдать. В понедельник.
– Она улетает в понедельник рано утром, любимый. Я обещаю, что ненадолго. Мы же все равно на связи с тобой будем.
Снова молчание, только слышно, как отстукивает пальцами по рулю, затем затянулся сигаретой и, наконец, сказал:
– Не хочу, чтобы с ним ездила.
– А с кем? Ты улетаешь. Арт в Ростове. Или лучше одной за город на такси?
– Да знаю я, черт.
– Ты лучше скорее заканчивай там со всеми делами и приезжай, хорошо? Я скучать буду.
– Скажешь мне это лично. Придешь же провожать?
– Приду. Я пошла одеваться, мне на учебу пора.
– Я тебя сам оттуда заберу. Поедем к нам домой, оттуда в аэропорт.
– Хорошо. До встречи.
С каким-то облегчением выключилась и пошла одеваться, предвкушая, как удивится Анька, увидев меня сегодня. Где-то далеко внутри начали подтачивать когти угрызения совести, что вместо положенной печали от прощания с любимым я чувствую смутную радость. Впрочем, еще вчера я действительно грустила при мысли о его отъезде. Еще вчера.
*2 – Спасибо, малышка
ГЛАВА 4. Грант. Нарине
Мужчина, привязанный к стулу, плакал навзрыд. Его плечи вздрагивали, а из горла вырывались хриплые всхлипы, перемежавшиеся с мольбами.
– От… отпустиии… Грант… отпусти. Я же все рассказал. Твою маааааать.
Он заорал и заревел с новой силой, когда Леха одним четким движением отсек ему палец огромным тесаком.
– Сукааа… прошу… отпустииии.
Чижов матерился и слезно умолял, пытаясь вырвать руку, которую крепко удерживал Леха. Но куда ему после трех дней голодного пребывания на складе у Сафаряна против здоровенного мужика.
Грант поморщился, глядя, как их «палач» снова взмахнул тесаком. Чижов теперь матерился, будто причитал – без остановки, захлебываясь слезами. Все же не любил Грант вот такие показательные пытки с отрубанием частей тела. Грязно, и уши закладывает от криков. Поначалу даже где-то сердце от жалости сжималось, но, как сказал однажды его отец, людей жалеть нельзя. Разных там зверушек, птичек, деток – другой дело. А взрослых людей жалеть – это грубый просчет, лучше сразу отдать им в руки пистолет и на колени становиться. Люди по природе своей подлые существа. Только у кого-то эта подлость сразу видна, а у других только со временем наружу вылезает.
Грант, скорее, презирал людей. Не всех, конечно, а таких, как этот Чижов, который был настолько глуп, решив, что сможет избежать наказания за предательство. Придурок сдал ментам, что Сафарян готовился отправить ответную партию товара в Афганистан, хорошо, полицейский из своих был, прикормленных. Но все равно пришлось временно приостановить экспорт оружия, а это значит, пока об афганских драгметаллах и речи быть не может. Да и с третьей стороной начались разногласия – те требуют полную сумму выплатить за оружие, а Карен с отцом Гранта еще сами всей этой суммы не видели: афганцы – не идиоты, перевели только аванс, остальную часть обязались оплатить только по получении товара.
И сейчас с обеих сторон названивают и грозятся отменить договоренности, а это сулит самые серьезные проблемы. А все из-за ублюдка этого тщедушного, который сейчас визжал на стуле, словно поросенок перед смертью.
Грант со стола, на котором сидел, вскочил и подошел к Чижову, склонился над ним, поддев подбородок лезвием ножа и приподнимая заляпанное кровью лицо предателя. Его зеленые глаза лихорадочно бегали по сторонам, в расширенных от страха зрачках отражались попеременно то тесак в руках Лехи, то нахмуренное лицо самого Гранта.
– А ты, когда ментам на поклон шел, не думал, что отвечать придется? Не думал, что, – Грант размахнулся и нанес удар локтем по лицу пленника, от чего тот громко взвыл, – тебя, суку такую, поймают и заставят собственной кровью харкать?
– Отпустиии… Грааааант, – тот, словно неадекватный, только ныл эти два слова. Гранту еще со вчерашнего дня надоело их слышать. Оттолкнул стул назад и набросился на ублюдка. Вздернул его за плечи вверх, удовлетворенно усмехнувшись, когда тот снова заорал благим матом от боли, и бросил его об стену спиной. Пленник сполз вниз на пол, конвульсивно дергаясь всем телом, кашляя кровью, а Грант словно озверел, накинувшись на него. Бил его ногами по почкам, по голове, вымещая всю злость, которая внутри черной змеей жалила последние дни.
Вот это были его методы, мужские – избить, подраться, сливая свою ярость на жертву, а не сидеть и хладнокровно резать ее на части.
– Кому, – удар ногой по лицу, пачкая кровью носки кожаных туфель, – ты еще, – по почкам серией пинков, с наслаждением глядя, как ублюдок загибается на полу, пытаясь закрыть голову обкромсанными руками, – слил про оружие, мразь? – наступил ногой на истерзанную кисть, и тот заскулил.
– Хватит… Я все скажу… Граааант, хватиииит.
Рывком содрал придурка с пола и кинул обратно на стул, склонился к нему, брезгливо оглядывая опухшее окровавленное лицо с заплывшими глазами, с порванным искривленным болью ртом.
– Говори, тварь. И если соврешь, я, Богом клянусь, шкуру с тебя спущу и матери твоей отправлю на чехол для кресла.
– Тарасу, – Чижова трясло так, что под ним стул заходил, – Тарасу рассказал. Он мне помочь, – предатель опустил голову, и по щекам снова кровавые слезы побежали, – он, бл**ь, обещал… Отпустиииии, Грант, я уеду, я навсегда… – его язык заплетался, Грант с трудом разбирал слова, скорее, догадываясь, чем слыша.
Оттолкнул от себя кретина и пошел к выходу из склада, доставая телефон.
– Грант, – тихий голос Лехи окликнул его.
– Прикончи суку, – бросил через плечо и вышел за дверь, нужно еще успеть переодеться и за невестой в универ заехать.
Уже стоя перед зеркалом и поправляя воротник нежно – голубой рубашки, Грант все еще думал об информации, выуженной от уже наверняка мертвого кретина. Думал о том, что такой расклад принесет им всем конкретные неприятности. Тарас, он же Михаил Тарасов, – когда-то был лидером местной банды бритоголовых. Крушил точки всех нерусских в городе и в ближайших поселках, выпускал своих цепных псов на любого бизнесмена неславянского происхождения, и те рвали и ломали витрины, избивали и насиловали жен и дочерей, калечили и убивали самих дельцов. И при этом урод никогда не сидел. Собачки были фанатично преданы ему и считали за честь отсидеть за те преступления, которые совершил сам их лидер. Когда-то эта тварь разгромила и первый магазин отца Гранта в городе. Как раз отец кредиты взял в банках под высокие проценты на открытие ювелирного, и только дела начали выправляться, несколько подонков в черных платках, завязанных на лице, полностью разнесли магазин, до смерти избили охранника и вынесли весь товар.
Правда, охранник перед смертью кое-какие описания дал своему начальнику, и тот начал рыскать в поисках помощи в войне с этими нелюдями. Тогда-то и начали тесно общаться Карен и отец Гранта. Именно Карен и помог найти парочку тех моральных уродов. Грант тогда молодой еще совсем был и, подслушав разговоры взрослых, едва не натворил дел. Собрал однокурсников, бывших друзей по школе и организовал охоту на скинов в городе. Те к тому времени попортили немало крови местным жителям, и ребята с каким-то больным азартом подключались в команду. Причем не только кавказцы, азиаты, армяне, арабы, но и русские парни, осуждавшие философию фашизма. Начали выслеживать и вскрывать тварей, некоторые из которых даже не скрывали своей принадлежности к группировке. Это сейчас сажают за решетку даже за посты в интернете, которые могут показаться правоохранительным органам разжигающими национальную вражду, а тогда был самый настоящий произвол бритоголовых.
Когда ребята поймали очередного ублюдка, отец Нарине узнал об этом – услышал разговор сына с Грантом. Карен из тех мужиков был, которые своего добиваются всегда и любыми путями, и заставил Артура привезти его на заброшенную стройку, где молодежь скина как раз пытала. Они решили устроить показательную казнь этой твари: убить и тело вывесить ночью в самом центре города.
Обозленные, взвинченные молодые парни, каждый из которых выдыхал ярость при взгляде на тощего лысого урода, продолжавшего ухмыляться окровавленными зубами на все вопросы о Тарасе.
А Сафарян спокойно уселся на один из бетонных блоков и, задумчиво оглядев стоявших по кругу молодых людей, заговорил тихо и размеренно:
– Молодцы, парни. Молодцы, что поймали эту мразь. И других до него тоже. И я рад, что вы, – он обвел глазами стоявших перед ним парней, будто вожак свою стаю волков осматривал, – все вы объединились против них. Рад, что эта гнилая идеология нашла поддержку не у всей молодежи нашего города. Этих уродов, – он кивнул головой на стоявшего на коленях связанного пленника, – давить нужно без жалости, как насекомых. Как слизняков, а не как героев.
Парни задвигались, начиная понимать, куда клонит мужчина, а он вскинул руку кверху, успокаивая, и продолжил:
– Сейчас вы его помучаете, порежете и выставите на всеобщее обозрение труп. Открыто, кто это сделал, вы не заявите, это и ежу понятно. Но зато поглумитесь над подонком, так? А вы подумали, как отреагирует его группировка? Вы думаете, эти мрази искать виноватых будут? Для них виноват будешь ты, – от ткнул пальцем в одного из дагестанцев, – и ты, Дилшод, и ты, Анвар, и ты Арам… Виноваты будете вы все вместе с вашими семьями, с вашими матерями и сестрами, младшими братьями и бабушками. Вы сами и люди, которые вовсе не замешаны во всем этом. Вы готовы к таким последствиям? И что будете делать после? Мстить, да? Ну мстить можно по-разному. Не подставляя своих же близких и родных.
– Да что за хрень? И нам, как трусам, теперь прятаться от них, так?
– Ты, Олег, всегда воспитанным парнем был, никогда при мне не матерился… Не как трусам, но действовать так же, как и они, не раскрываясь. У тебя сестра же родила недавно. На днях ведь у нас дома бокал за здоровье племяшки твоей поднимали. Наверняка, она часто гуляет с ребенком во дворе. А ты гласности хочешь, не боишься свободно сказать, что это ты последнее время свиней этих режешь, как на убой? Смелость, сынок, не путай с глупостью. Смелым можно быть, когда только за свою жизнь отвечаешь. Вы все еще дети, понимаю. Вам воевать открыто охота. Показать, что не боитесь. Поставить тварей на место и доказать, кто в городе хозяин. Только амбиции эти не стоят тех жертв, которые будут.
– И что, дядь Карен, отпустить его предлагаешь?
– Ни в коем случае, – Карен замахал ладонями, – просто убейте и выкиньте труп куда подальше. Тихой сапой вы будете убирать по одной твари из города, а объявив во всеуслышание войну, вы приумножите их количество и устроите здесь настоящий Ад. Будьте умнее. Самые лучшие войны – те, которые ведутся исподтишка. В случае большой опасности всегда есть шанс спасти и жизнь, и репутацию, и свободу.
Звук сообщения отвлек Гранта от мыслей, и он достал телефон из кармана. Открыл уведомления и улыбнулся.
"Я решила не идти на третью пару. Как ты на это смотришь?".
Быстро набрал ей в ответ: "Я уже подъезжаю, никуда не уезжай", и засмеялся, получив смайлик, закатывающий глаза.
Спрятал смартфон в брюки и, схватив куртку, парень вышел из дома. Ему нравилось, что двухдневное напряжение, еще утром царившее между ним и Нарой, пропадало. Он чувствовал это по тону сообщения. Возможно, потому что она поняла, что он надолго уедет, и не хотела этого. Черт, Грант ловил себя на мысли, что многое бы отдал, чтобы быть уверенным, что она будет скучать по нему.
Он привык быть окруженным девушками, привык к женскому вниманию, к тому, что они первыми звонили ему, умоляли о встрече, устраивали истерики и ревновали. Он привык просыпаться под "доброе утро, любимый", на которые не считал нужным даже отвечать. И в Армении, и в России, и во Франции, где его семья прожила последние два года перед приездом сюда, девушки были красивы, доступны и скучны. Такие разные с виду и абсолютно одинаковые при близком общении, они довольно быстро приедались и не вызывали со временем ничего, кроме скуки. И тогда он менял свою очередную на следующую такую же.
Пока не увидел после приезда из Еревана сестру Артура. Когда они с Артуром познакомились, Нара еще школьницей была, самая обычная маленькая, худенькая, смуглая армяночка с двумя хвостиками на голове. Как его сестра, или как сестры его друзей. Ничем не отличавшаяся от них. Он и видел-то ее мельком тогда. Она то в своей комнате сидела, то гуляла постоянно. Сейчас Грант вспоминал, что тогда друг его посмеивался над сестрой, когда та, выскакивала, как ошпаренная, за дверь. Говорил, что она к жениху своему побежала. Если бы тогда Грант знал, что пройдет несколько лет, и он едва голову не потеряет, увидев, в какую красавицу вырос недавний ребенок. Что начнет чуть ли не через день под разными предлогами к Артуру в гости ходить, лишь бы только ее увидеть. Он как раз с Родины вернулся – ездил по настоянию родителей невесту себе искать, но безуспешно. Ни одна не зацепила настолько, чтобы второй раз встретиться захотел. Мать тогда дня два с ним не разговаривала, не верила, что во всей Армении приличной девушки, способной стать достойной женой, не нашлось.
Поэтому, когда однажды он сказал, что ему Нарине нравится, ее счастью предела не было. Он ведь тогда оставил все дела в родном городе и переехал сюда, к родителям жить, только бы к ней поближе быть. Правда, поначалу Нарине даже не замечала его ухаживаний, а после вмешательства его матери с предложением позволить "детям поближе общаться" и вовсе старалась избегать его. Да и у Карена отношение к некогда любимому сыну друга изменилось. Грант кожей это отчуждение и напряжение чувствовал, но нагло продолжал захаживать в гости к Артуру, которого ситуация только забавляла. Иногда он вместо магазина ездил в универ к Нарине и сидел с ней на парах. Она его сквозь зубы гнала из аудитории, а он продолжал с каменным лицом сидеть возле нее, мрачно оглядывая сокурсников, замечая их недоуменные взгляды на него самого и некоторые, слишком откровенные, на Нару. Провожал ее домой, а наутро уже поджидал наглецов возле проходной ВУЗа, чтобы объяснить, на чью девочку они посмели смотреть.
Любое упорство обрекает человека либо на победу, либо на смерть. И Грант все же добился своего: через некоторое время Нара уже смеялась над его шутками и соглашалась вместе пообедать в кафе после пар, да и ее папа начал куда благосклоннее относиться к ухажеру дочери. Грант знал, что отец разговаривал с Кареном насчет свадьбы, приводил доводы, почему им семьям было бы неплохо объединиться. Он догадывался, что, скорее всего, Нарине лишь прислушалась к словам родителей о том, что он является отличной партией для любой девушки. Но ему было плевать. Он хотел получить ее до трясучки. Словно одержимый, бредил только мыслями о скорой свадьбе, о том, как сделает ее, наконец, своей, а все остальное не имело никакого значения. Стерпится – слюбится, говорят русские, и они чертовски правы в этом, тем более, что он чувствовал симпатию со стороны Нары. Для начала семейной жизни ему было достаточно и этого.
* * *
Я сжимала в руках смартфон и думала, что ответить этому наглецу. На языке крутились пара язвительных фраз, но я решила просто проигнорировать. Он писал мне обе пары на вайбер. Писал так естественно, будто имеет на это право, будто все эти годы так же писал мне.
«Нари, а, Нари, теперь придется тебе со мной к ЛОРу идти – у меня в ухе до сих пор звенит»
"Что такое, Капралов? Возраст уже не тот? Глохнешь потихонечку? Что дальше? Ревматизм? Склероз? Подагра?"
"А ты будешь моей сиделкой, если у меня что-нибудь из этого списка обнаружат?"
"Я тебе оплачу сиделку, Капралов. Сама выберу хорошую, заботливую, глухую. Чтобы на все твои претензии улыбалась и послушно головой кивала".
"Согласен на глухую, но тогда чтобы блондинка с третьим размером груди, и ноги от ушей чтобы росли".
"Фу, Капралов, ты только представь себе это страшилище."
"Вот, мышка, представляю как раз, и что-то уж сильно невмоготу мне. Прям вот чувствую – требуется сиделка такая. Ой как требуется…"
"Отстань, извращенец, я на парах вообще-то."
"Ты даже не представляешь какой я извращенец, мышка".
Я только набрать хотела, что еще как представляю, но тут же стерла и отложила смартфон. Через пять минут от него пришло сообщение:
"Что, Нари, ты ж писала? Почему стерла?"
Решила не отвечать, сосредоточившись на монотонном звуке голоса лектора, не глядя в сторону периодически ярко загоравшегося экрана телефона.
Не знаю, что за игру он вел, но она начинала уже злить. Вот эта его непринужденность в общении. Она манила и в то же время приводила в недоумение, перетекавшее в ярость. Так будто не было этих нескольких лет разлуки. Вот только мы оба изменились за это время. И я пока понятия не имею, каким он стал теперь. А он все еще уверен в том, что знает меня. И это тоже начинало злить. Потому что он ошибался. Потому что я уже давно не тот наивный подросток, какой он меня помнил. По крайней мере, мне очень хотелось верить в это.
Схватила телефон и, спрятав под партой, открыла уведомления.
"А мне кажется, я знаю, что ты там стерла. Ты же хотела написать, что знаешь, да?"
"Дааа, мышка, твое молчание слишком красноречиво. Как там говорят? Молчание – знак согласия?"
"Итак, я пишу, а ты молчишь, договорились?"
Не выдержала, чувствуя, как начинает трясти от злости.
"Капралов, у меня учеба. Успокойся и готовься быть в аэропорту вовремя."
Написала и отключила телефон. Засунула его дрожащими руками в сумку. Боже, почему я продолжаю реагировать так на него? Ведь ничего же не написал такого, а у меня внутри все сжалось. И перед глазами воспоминаниями, как он целует, прижимая к себе, иногда отстраняясь и тут же притягивая со смешком обратно.
Мы спрятались от летнего дождя на самой дальней веранде в детском саду, он улыбается так радостно, так широко, что сердце замирает от его улыбки, капли дождя стекают с мокрых волос на щеки, на подбородок, и я интуитивно поднимаюсь на цыпочки, губами собираю их и тут же отстраняюсь, придя в ужас от собственной смелости. Но он не позволяет, привлекает к себе, пристально глядя в глаза, а я распадаюсь на такие же капли воды от этого его потемневшего взгляда. От той бури, что кружит в нем, темной и беспощадной. Шаг назад, потому что чувствую, как меня утягивает в эту бурю, и самое страшное – я не боюсь. Я хочу в нее, как завороженная. Хочу потеряться в ней, раствориться в ней дождем.
"– Моя мышка. Не пущу, – уверенным шепотом, чтобы тут же впиться поцелуем, разбить любые сомнения на жалкие осколки, – скажи, Нари.
– Твоя мышка, – отвечая на поцелуй, зарываясь пальцами в его влажные волосы, – не отпускай.
– Никогда, – спускается языком по шее, пуская мириады мурашек по коже, заставляя выгибаться навстречу его губам, – не отдам никому.
Отстраняется, и я готова закричать от той боли, что взрывается в теле из-за возникшего расстояния.
– Понимаешь, Нари? – смотрит серьезно в глаза, удерживая за подбородок пальцами, а я смеюсь.
– Глупый. Нет никого. И не будет никогда. Только ты.
Мне смешно и странно, что у него могут возникать такие мысли, потому что я слишком принадлежу ему. Ему больше, чем себе. Неужели он этого не видит сейчас?
Тянусь к его губам, и он снова набрасывается на мой рот, сжимает в объятиях, вынуждая взвиваться от острого наслаждения."
Очнулась от воспоминаний только со звонком, разрушившим иллюзию уединения в набитой под завязку аудитории.
– Нар… Нараааа, – Аня склонилась ко мне и почему-то вцепилась в мое запястье, – Нар, да что с тобой такое? Ты из-за Гранта своего так переживаешь?
Перевела взгляд вниз и вздрогнула, только сейчас почувствовав, как сильно впилась ногтями в ладонь.
– Что?
– Я говорю, ты уже по своему скучаешь что – ли, не пойму? Как потерянная: то всю пару переписывалась с ним, то сидишь каменным изваянием. Поссорилась? Расслабься, подруга, приедет твой ненаглядный. Еще надоесть успеете друг другу.
– А? Да. Конечно, по нему, – вымученно улыбнулась Ане и потянулась за смартфоном, включая его. Она права в какой-то степени. Ведь я сейчас должна думать совершенно о другом.
И снова уведомления о сообщениях от Артема, но я даже открывать не стала.
– Пойдем, а не то опоздаем – нам в триста пятую аудиторию идти.
– Анют, я не пойду, хорошо? Я с Грантом встретиться хочу. Побыть с ним подольше. Мне это очень нужно.
Она понимающе кивнула и начала деловито складывать тетради в мою сумку.
– Он уже подъехал?
– Нет, но скоро будет.
– Решено, пойдем с тобой в столовую, там его и подождем.
– А как же твоя пара?
– Ну так, а смысл на нее идти? Ты же знаешь, математика – не мое. А без тебя, моей говорящей совести, мне там делать вообще нечего. Тем более что у меня мысли сейчас о выходных. О шашлыках на даче, а не числах… бррр.
Засмеялась, следуя за ней в коридор. Мне действительно нужно увидеться с Грантом. Напомнить себе, кто он для меня, и кто я теперь. Я давно уже выросла, и в моей новой жизни не должно быть больше ни мышки, ни той глупой первой любви, которой она жила. Детство тем и прекрасно, что должно закончиться, должно остаться приятным послевкусием на языке, не более чем хорошим воспоминанием, с нотками грусти по тому, что оно прошло. Воспоминанием, которое не должно причинять такую боль, от которой иногда по ночам выть в голос хотелось. Нужно просто почаще себе напоминать о ней, чтобы снова в ту же мышеловку не угодить. Потому что второго раза я не выдержу.
