Текст книги "Завтра будет вчера (СИ)"

Автор книги: Ульяна Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Раздался звонок телефона, и Артур полез в карман.

– Да, Нар. Проводила Гранта?

– Да.

– Домой едешь?

– Артур, – сестра замолчала на несколько секунд, а потом, тяжело выдохнув, спросила, – что ты сказал Артему тогда?

– Когда?

– Тогда… пять лет назад.

– Нараааа, – Артур почувствовал, как снова зарождается желание придушить этого гада собственными руками, – что за вопрос?

– Тур, просто скажи, – ее голос сорвался на крик, и Артур напрягся, сжимая телефон в руке.

– Нар, ты где? Ты дома? Давай я приеду домой перед отъездом и поговорим.

– Почему ты не отвечаешь на мой вопрос?

– Потому что я не помню, понимаешь? Пять лет назад. Я ни хрена ничего ему не говорил. Да и какое это имеет значение сейчас, а?

* * *

Он лгал. Я чувствовала это. Слышала в его голосе. Мы всегда были близки с братом. Близки во всем, что не касалось Артема. А после отъезда Темы, когда подтвердились слова Артура о Капралове, о его безразличии, мы и вовсе стали еще ближе. Не сразу. Мне понадобилось немало времени, чтобы прийти к этому.

И я умела распознавать его ложь. Как сейчас, когда он не отвечал напрямую, говорил что-то еще, но я просто выключила телефон и сунула в сумку.

Меня снова начало трясти. В пятнадцать лет я еще была настолько наивна, что не замечала многие вещи. Такие, как, например, почему уехала вся его семья. Просто бесследно исчезла из города. Меня давило осознание того, что ОН меня бросил. Что ОН оставил меня, даже не объяснившись. Просто в один день взял и уехал в неизвестном направлении. Он меня разлюбил, ему надоело ждать, или вовсе надоела я сама. Но ведь вся семья не переехала бы по прихоти младшего сына. Тем более его семья, его отец, которому было глубоко наплевать на обоих сыновей. Ведь он так и не рассказал, что тогда случилось…

Нужно поймать такси, я должна поговорить с Артуром, иначе я сойду с ума. Все это не имело бы значения, если бы Артем не появился. Но жить с осознанием его ненависти к себе я не смогу. А он ненавидел, каждое его слово в машине дышало яростью. Ко мне. Вот только нет ничего хуже, чем не знать, в чем тебя обвиняют.

Поднялся ветер, и я вскинула руку, останавливая машину. Подъехал черный тонированный джип, а когда я подошла к окну, вдруг распахнулась дверь заднего сиденья, и меня втащили внутрь. Я закричала, но чья-то вонючая ладонь закрыла мне рот, над ухом раздался грубый мужской смех, и меня усадили к кому-то на колени, перехватив тяжелой лапой живот.

– Харэ дрыгаться, дрянь. Тихий, врубай музон. Бес, гони мешок. Ща оприходуем сучку.

Он убрал ладонь, потянувшись за чем-то, и я закричала, только в салоне уже вовсю орала музыка. Дергала головой, уворачиваясь от его руки, пока этот громила не ударил так, что голова откинулась на плечо. А потом спокойно накинул провонявший чем-то отвратительным мешок на мою голову. Схватил за шею и прижался к уху губами, и я даже через ткань почувствовала запах пива и рыбы, от которого затошнило.

– Будешь хорошей девочкой, отпущу тебя домой, как только получу бабки от твоего папаши. А если разозлишь меня, – он снова перехватил рукой мою шею и начал душить, – по кругу пустим с пацанами, а потом задушим на хрен. Кивни, если поняла.

Я дождалась, когда он завязал проклятый мешок на моей шее, кивнула, и, когда он ослабил хватку, ударила со всей силы локтем в грудь и дернулась в сторону двери. Ублюдок охнул и, зарычав, больно схватил за плечи, усаживая обратно на колени и начиная задирать платье.

Я снова закричала, пытаясь отбиться, не заметив, как затихла музыка, и откуда-то спереди, наверное, с водительского сидения раздалось шипение:

– Успокойся, Молот. Сказали ж, не портить. Бабки за нее порченую не дадут.

– Эта бл**ь ударила меня, я ей место ее укажу.

– Тебе Боксер место твое укажет, если ты ее хоть пальцем тронешь. Бес, возьми суку себе, у Молота член в штанах плохо держится, а нам за это головы оторвут.

В машине снова загремели басы, а меня рванули куда-то влево и схватили поперек груди так, что больно было даже вздохнуть.

Мы ехали очень долго, я пыталась запомнить повороты, их направление и количество, но такое возможно только в фильмах – рассуждать хладнокровно и трезво, когда тебя похитили и везут непонятно куда. А когда подобное случается в реальной жизни, и ты неожиданно оказываешься один на один с несколькими ублюдками в тесноте машины, то не остается ничего, кроме как стискивать зубы, и мысленно молиться Богу.

Когда мы остановились, меня выволокли из автомобиля и, закинув на плечо, куда-то понесли. Я пыталась вслушиваться, чтобы определить место, где мы находились, но слышала только испуганный стук собственного сердца и тяжелое мужское дыхание, перемежавшееся с вульгарными фразами. Тот, что нес меня, задрал вверх платье и начал лапать за ягодицы.

– Молот, поищи телефон сучки этой и заодно позвони шлюхам, – урод сильно хлопнул меня по заднице и противно рассмеялся, – снимешь напряжение.

Тот что-то недовольно пробурчал, а остальные так же громко рассмеялись.

Меня сбросили на холодный пол лицом вниз, и, когда я попыталась встать, тяжелая нога с размаху опустилась на поясницу так, что я закричала от дикой боли.

– Привяжи эту тварь и сиди здесь, пока за ней не приедут. Сменишься через час с Бесом.

Когда он убрал ногу с моей спины, я попробовала отползти вперед, понимая, что не смогу сразу встать, ощущая, как кружится голова из-за отвратительного запаха сырости и страха. Да, я боялась. Я ужасно испугалась.

Несмотря на то, что слышала их разговор и понимала, что это похищение ради выкупа, а значит, меня отпустят живой. Отец обязательно заплатит им столько, сколько они потребуют. Но это было уже слишком. Второй раз за пару дней. Это не могло быть случайностью. Так просто не бывает.

Я молчала, пока мои руки привязывали к какой-то холодной трубе, но, как только услышала удаляющиеся шаги, слезы хлынули из глаз. Кусала губы, пытаясь развязать веревку на запястьях, но тщетно. Спина болела так, будто эта сволочь сломал мне все кости, и я не могла сидеть, только полулежала на полу, казавшемся ледяным.

Кто-то явно начал охоту на моего отца, я это понимала. И отец поймет это очень скоро. Когда я не вернусь домой. Поймет и сойдет с ума. Пример Милены все еще слишком свеж в памяти.

А еще я думала о том, что совершила огромную глупость, позвонив Артуру. Он, наверняка, решит, что во всем этом замешан Артем и ломанется к нему. Я давно перестала питать иллюзии насчет своей семьи. Мне было удивительно, что у мамы они сохранились до сих пор. Или же она умело маскирует свою осведомленность. Я понимала, что не мог отец не знать о тех людях, которых я иногда видела мельком в его кабинете. Не мог он не быть в курсе о криминальном прошлом некоторых из них. Или же когда вдруг исчезали на несколько лет близкие друзья семьи, и если я в детстве верила в то, что они уезжали в другую страну, то теперь научилась слышать недомолвки и понимать переглядывания между отцом и матерью, когда спрашивала о дяде Мхо или дяде Вазгене.

А когда спросила напрямую у отца, не из тюрьмы ли вернулся друг Артура, отец сказал ту самую фразу, с которой они с мамой шли по жизни: "Все, что касается дома, детей, родственников, семьи, касается и вас, женщин. Все, что касается работы и улицы, вас не касается, дочка. Не стучи в двери, в которые женщинам вход закрыт, собьешь костяшки пальцев".

И это, наверное, правильная позиция, очень верная, и говорит о заботе над своей женщиной. Вот только что делать, когда ее насильно втягивают в эти мужские разборки? Только лежать с мешком на голове и молча глотать слезы в ожидании принца?

*4 – В разговорной речи принятое оскорбительное название русских.

ГЛАВА 7. Артем, Нарине

Крики и стоны не утихали. Те, кто вломились в это проклятое место, явно не уступали ублюдкам, похитившим меня. Я слышала звуки борьбы прямо за дверью. Громкий мат смешивался с такими же громкими стонами и угрозами.

– Бееес… Бес, очнись. Я урою этого гон**на.

– Твою маааать… он проломил ему череп.

Истошные вопли и снова грохот тела об дверь.

Я отползла к дальней стене, отчаянно пытаясь развязать веревки на руках, но бесполезно. Пыталась выровнять дыхание, думая о том, что меня скоро освободят. Правда, я понятия не имела, кто и каким образом узнал, где я. Вряд ли эти идиоты назначили встречу отцу здесь. Может, отец пробил по джипиэс, но ведь он думал, что я сейчас у Ани. Оглушительный шум, и я могла поклясться, что дверь разлетелась в щепки. Попробовала подняться, на ноги, прислонившись спиной к стене и медленно поднимая веревку вверх по трубе. Не знаю, почему, но я не хотела, чтобы меня увидели вот такой слабой, согнувшейся на полу.

Кто-то подошел ко мне и рывком притянул к себе, и я невольно зашипела от боли. А когда почувствовала аромат одеколона, слезы покатились по глазам. Он пришел за мной. Осторожно снял с головы мешок, и я зажмурилась от тусклого света, больно ударившего по глазам.

* * *

Как всегда, переборщил и поддал пацанам по полной программе, ткнул Бесу пару купюр, пусть со шлюхами утешится, и кивнул на дверь. Просто как увидел ее у стены, маленькую и дрожащую, вспомнил, как тогда, много лет назад били ее, и резануло по нервам. На секунду захотелось на самом деле череп Бесу проломить.

А когда к себе ее привлек, сразу понял, что узнала… по запаху. Потому что расслабилась и расплакалась.

Это были те доли секунд, когда я почувствовал себя мразью. Да, девочка, игра началась. По моим правилам. А я тот самый монстр, который придумал ее и расписал для тебя сценарий по нотам, и никуда тебе от меня не деться.

Когда мешок с головы сдернул и в глаза ее посмотрел, захотелось череп самому себе проломить… Правда, ненадолго, потому что где-то в затылке остро кольнула ненависть.

Слезы ее вытер и рывком к себе прижал, зарываясь пятерней в густые волосы, пропуская между пальцами. Когда-то я б за одно прикосновение к ней сдох бы раз десять, а сейчас… сейчас я знал все свои действия наперед и ее реакцию тоже знал. Она была именно такой, как я и рассчитывал. Маленькая мышка таки попалась в мышеловку.

– Тсссс, маленькая. Все хорошо. Они меня набрали.

Ее все еще трясет, лихорадит, смотрит мне в глаза и дрожит вся. Испугалась. На руки поднял и понес на улицу, невольно щекой к волосам прижался… как же охренительно она пахнет. Юностью моей, беззаботностью, любовью чистой, первой, еще не изгаженной и не тронутой никем.

За шею меня обняла и прижалась доверчиво, а я челюсти стиснул сильнее, так, что скулы заболели.

Когда в машину занес, на сиденье устроил и ремень застегнул, снова в глаза ей посмотрел, на отражение свое.

– Не реви, мышка. Считай, что страшный сон приснился.

Сел за руль и рванул с места.

* * *

Вжалась в сиденье машины, все еще не веря, что этот кошмар закончился. Мне казалось, это мой воспаленный мозг рисует такой сценарий. Своеобразная психологическая разгрузка. Показывает те картины, которые помогут не сойти с ума. А на самом деле я по-прежнему лежу на бетонном полу, меня колотит от ледяного ветра, дующего изо всех щелей, а запястья продолжают натирать крепко стянутые веревки. Попыталась поднять руку, и слезы облегчения снова прыснули из глаз. Ладонью сжала его ладонь, лежащую на руле, и выдохнула, глядя, как стиснул челюсти и скользнул по мне взглядом. Но тут же отвернулся, и я вдруг почувствовала, будто снова холодом все тело обдало.

– Снова ты… Ты помог. Снова.

Выдавила из себя, только чтобы разрушить тишину и отчуждение. Пусть они вернутся позже. Сейчас мне хотелось перестать чувствовать себя такой одинокой мне хотелось ощутить себя живой. Как раньше, когда я была с ним.

* * *

Нет… не помог. В этот раз это был я… как и в прошлый. Я больше не спасаю тебя, маленькая, я тебя душу. Ты пока этого не понимаешь, а я уже руку тебе на горло положил и медленно сжимаю. Ты знаешь, что самое страшное? Я ее уже не разожму.

Накрыл ее холодные пальцы, опустил вниз, сплетая со своими.

– Разве бывает иначе, Нари?

Провел большим пальцем по ладони, как когда-то. Выписывая круги, успокаивая ее и себя вместе с ней.

– Включи музыку, маленькая. Там диски в бардачке. Выбери что-нибудь.

Там были только те диски, которые мы слушали с ней. Еще один штрих в сценарии. Наконец-то обернулся к ней и улыбнулся.

– Эй… забудь. Просто отморозки-нарики. Увидели хорошо одетую девочку и решили поживиться. Теперь на больничку собирать будут. Они тебя не тронули?

Знал, что не тронули, иначе урыл бы прямо там. Не выдержал и руку ее к губам поднес, целуя запястья со следами от веревок, и снова вниз опустил, не разжимая пальцы.

* * *

Он всегда дарил мне это чувство надежности и защиты. Будучи ребенком, сделал так, что рядом с ним я чувствовала себя в абсолютной безопасности. В большей, чем рядом с родным братом. Когда-то я доверяла ему беспрекословно, больше, чем себе. Просто тогда я любила его именно так – больше, чем кого бы то ни было.

Моя бабушка всегда говорила, что нужно быть благодарным людям за все, что они сделают в твоей жизни. И, возможно, мне следовало бы испытывать именно благодарность за то, что тогда он разрушил мое доверие, вырвал его с корнями и бросил в пламя абсолютного одиночества. Потому что самое первое разочарование в свое время помогло правильно расставить приоритеты. Даже если сейчас совершенно не хотелось думать об этом. Только сидеть вот так бесконечно долго, закрыв глаза и наслаждаясь звуками его голоса, тихого, бархатного, с легкой хрипотцой. Наверное, ни у кого из моих знакомых не было такого голоса, способного вызывать мурашки. И эта его улыбка… Как бы я хотела перестать видеть ее по ночам.

Когда коснулся губами запястья, прикусила губу, чтобы сдержать стон, едва не сорвавшийся невольно.

Отрицательно покачала головой, отвечая на его вопрос, и потянулась к бардачку, вытащила диски и начала перебирать их, пока не достала Менсона.

"Реrsоnаl Jеsus".

Первая же композиция отбросила назад на несколько лет, заставив улыбнуться хрупким воспоминаниям, трепетно коснувшимся памяти.

"– Я, между прочим, твой личный Иисус, мышка.

– О, да, конечно.

– А ты что, сомневаешься, Нари?

Он подхватывает меня на руки и кружит прямо на улице. Я несильно бью его кулаками по груди, стараясь сдержать улыбку. Он утянул меня с физкультуры. Сказал, что вызвали в школьный музей, а сам потащил на задний двор.

– Капралов, не наглей и убавь плеер. Лариса Вадимовна выйдет и накажет тебя.

– А почему это только меня?

Не опуская вниз, дразнит, языком лаская шею, вынуждая обвить ногами его торс, а руками вцепиться в его широкие плечи.

– А я скажу, что ты пристаешь ко мне, Капралов.

– Как пристаю? Вот так? – ласкает спину, опуская ладони вниз, сжимая бедра, – или вот так? – ущипнул за грудь и, когда я вскрикнула, закрыл поцелуем рот.

– Наглец. Какой же ты наглец, Артееем. – Смотрю на него затуманенным взглядом, понимая, что слишком рискованно вот так, на улице.

– Кто твой личный Иисус, мышка, м?

– Боже, да, ты. Ты. Сирумем кез хенти пес*5 – дождаться, пока слегка отстранится с этой свой триумфальной улыбкой на губах, и прильнуть к нему снова, шепча вместе с Менсоном "Услышь мои молитвы… Заботься обо мне… Мой личный Иисус. Всегда рядом".

Артем резко просигналил какому-то пешеходу, и я вздрогнула, выныривая из воспоминаний.

– Почему ты приехал туда? Один? Ты ведь рисковал? Почему не позвонил моим?

* * *

Бросил взгляд на нее, когда в салоне музыка заиграла. Выбрала – таки. От воспоминаний и самого током прошибло.

– Времени не было думать и звонить.

По руке ее вверх прошелся ладонью, сильно сжимая, чувствуя гладкость кожи, взглядом на колени сжатые и порванные чулки, коленку счесанную.

– Улыбнись, мышка. Давай. Посмотри на меня и улыбнись…

Ее ладонь себе на колено, а сам в волосы на ее затылке зарылся, лаская, скорее, сильно, чем нежно, и рывком к себе на плечо, сжимая хрупкие плечи.

– Соскучился я по тебе, маленькая. П***ц как соскучился. Не говори ничего. К черту все.

Педаль газа сильнее вдавил и вывернул на городскую трассу.

* * *

Склонила голову, пытаясь скрыть смущение. Слишком откровенные взгляды, слишком читаемые. И мурашки табуном вслед за движением его руки. Забытые ощущения, от которых внутри засаднила рана. Покрытая рубцовой тканью, она иногда болела так, будто внутри нее все еще то самое лезвие ножа, и оно все еще крутится, безжалостно полосуя сердце зазубренным острием.

И эти его слова, от которых сердце забилось в последней предсмертной судороге. Слова из прошлого, слова, которые хотелось слышать и сейчас. И не просто слышать, а ощущать каждую букву вот так: прижимаясь, к его телу, чувствуя аромат его кожи и горячее дыхание на своих волосах. Всего одно мгновение позволить себе это счастье, чтобы отвести руку с его колена и отстраниться от него, прислонившись к окну. Потому что иногда мне казалось, что я забыла, как улыбаться искренне. Он забрал мою улыбку с собой, а по дороге обратно, видимо, потерял. Отвернулась, зная, что не смогу смотреть в его глаза, только не сейчас. Потому что ответить тем же не могу. Пусть даже и истосковалась по нему.

– Они забрали мой телефон…

* * *

Отстранилась, а я отрезвел сразу. Усмехнулся уголком рта и вырулил на свою улицу к дому, тормознул у подъезда.

– Приехали. Домой поздно уже. У меня останешься.

Я не спрашивал ее мнения. Вышел из автомобиля и открыл перед ней дверцу, помогая выйти.

Пиликнул сигнализацией в машине. Потом сунул руку в карман джинсов и достал ее смартфон. Взгляд застыл на заставке – она и цербер, целуются. Перед глазами на секунду потемнело. Б***ь, стиснул пальцы, захотелось шваркнуть им об стену, но я протянул ей и набрал код на домофоне в подъезде, открывая дверь и кивком приглашая войти.

– Не бойся не съем. Заходи.

* * *

Остановилась, не решаясь войти в подъезд. Почему-то я не обращала внимания на дорогу, пока мы ехали. Я была уверена, что он отвезет меня домой.

Посмотрела в его глаза и стиснула пальцы: взгляд прищуренный, решительный. Сунул в рот сигарету, будто позволяя подумать, и в то же время всем своим видом показывая, что он уже все решил. Первой мыслью было позвонить отцу и сказать, чтобы приехал за мной. Когда залезла в контакты на телефоне, услышала усмешку и посмотрела в его глаза. А в них столько уверенности и насмешки. Будто знал заранее, какое я решение приму. Почувствовала себя все той же маленькой девочкой, которую он всегда с легкостью разгадывал. А еще захотелось стереть с его лица эту наглую ухмылку, удивить, если в нем еще осталась способность удивляться. Гордо вскинула голову кверху и, намеренно щелкнув по телефону пальцами и открывая его взгляду заставку, прошла мимо него. Да, Артем, я тоже заметила, как ты напрягся.

* * *

– Лифт не работает. Пешочком на четвертый. Прошу, – протянул руку, пропуская ее вперед на лестницу с тусклыми лампочками. Да, принцесса, это тебе не особняк твоего папы, а моя конспиративная берлога.

Я бы мог привезти ее в свою квартиру в центре, но тогда весь миф лопнул бы как мыльный пузырь.

Пошла наверх, стуча каблуками, а я сзади смотрел на ее стройные ноги, чуть спустившиеся рваные чулки, на то, как виляет бедрами. В паху моментально прострелило возбуждением, вперемешку со злостью на ее гребаную заставку. смотрел как платье обтягивает аппетитные формы и чувствовал, что я наврал ей… я все же ее сожру. И все же прямо сейчас.

В один прыжок догнал, схватил за локоть и впечатал в стену, обхватил лицо ладонью и, не давая думать жадно впился в ее рот. Даааа. Б***ь, дааа. Соленые губы после слез. И сладкие. Оторвался на мгновение, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Зря поверила, маленькая… я ведь все же собираюсь тебя съесть.

Снова впился в ее губы, но уже не насилуя, лаская языком, пробиваясь в мякоть рта и сплетая с ее языком, сильно сжимая тонкую талию одной рукой и удерживая ее лицо другой.

– Все такая же сладкая, – зарываясь пальцами в волосы, притягивая к себе, – такая же, понимаешь?

Наклонил голову к ее шее, скользя жадно открытым ртом сбоку, к мочке уха, чувствуя, как она начинает дрожать.

* * *

Я растерялась. Я просто растерялась, когда он бесцеремонно оттолкнул к стене и набросился на мой рот. Растерялась настолько, что, когда оторвался от моих губ, разочарованно застонала, инстинктивно потянувшись к нему всем телом. Господи, это ведь так естественно – целовать его, видеть эту страсть в его глазах, голодный блеск, которым он обжигает губы, скулы, чувствовать жар его тела. Он передается мне, танцует под кожей, заставляя выгибаться навстречу себе. И когда коснулся языком шеи, почувствовала, как начали подгибаться колени. Сумасшедшая реакция на него. На его запах, на его руки, на его прикосновения. То, чего никогда не было и не могло быть с Грантом. А все потому что он заклеймил много лет назад. Заразил собой, заполнил так, что во мне не осталось места для других. Вцепилась в руки Артема пальцами, притягивая к себе, ощущая животом его возбуждение. И именно это и отрезвило. Будто ведро воды вылили на голову. Что я делаю, Боже? Почему позволяю то, чего не имею права позволять?

Уворачиваюсь от его поцелуев, пытаясь оттолкнуть от себя.

– Отпусти… пожалуйста, Артем, – касаясь пальцами его скул, – отпусти меня, прошу.

* * *

Этот ее голос и глаза огромные, полные отчаянья какого-то надорванного, и я не смог… как и раньше. Никогда не мог ломать ее насильно… точнее, я мог, но я не хотел. Мне было дико пачкать ее. Я тогда хотел с ней красиво… так же красиво, как и она сама. Меня трясло от одной мысли о ее теле, о ней подо мной. И в то же время сейчас она уже другая. Не моя. Чужая.

Провел большим пальцем по ее нижней губе, оттягивая вниз, скользя по подбородку и сосредоточенно глядя ей в глаза:

– Я не могу тебя отпустить… ты еще не поняла, мышка? Я к тебе приехал. За тобой. Я не отступлюсь.

Зарылся обеими руками в ее волосы, растворяясь в этих расширенных глазах, в своем собственном отражении, дрожащем в черных зрачках моего персонального Ада. Резко выдохнул и отпустил ее.

– Идем в дом. Не бойся. Я не сделаю ничего из того, чего ты не захочешь сама.

А потом наклонился к ее уху, проводя по нему губами, осторожно целуя мягкую мочку:

– Но я сделаю все, чтобы ты этого захотела…

*5 – Люблю тебя безумно (армянский. прим. авторов)