355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ульяна Соболева » Завтра будет вчера (СИ) » Текст книги (страница 7)
Завтра будет вчера (СИ)
  • Текст добавлен: 17 августа 2018, 17:00

Текст книги "Завтра будет вчера (СИ)"


Автор книги: Ульяна Соболева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

"Что делает моя мышка? А, впрочем, это неважно. Я соскучился, Нари. Хочу видеть тебя".

Улыбнулась, проводя большим пальцем по черно-белым буквам текстам, я могла представить себе его лицо, когда он писал это.

– Нара, поторопись, дочь. – в мамином голосе мягкий укор, – Это ее жених. Она только ему так улыбается. – это уже было объяснение для продавщиц.

– Влюбленная молодежь. Что с них взять?

Ох, мамочка, если бы ты знала, ты бы пришла в самый настоящий ужас. Каким бы страшным разочарованием сменилось это выражение умиленного счастья в твоих глазах.

"Твоя мышка сейчас примеряет свадебное платье… А, впрочем, это неважно, так?".

Представила себе, как сжал в руках смартфон, и внутри разлилось чувство сожаления и в то же время эгоистичного удовольствие от осознания того, как он ревнует. Выключила телефон, поворачиваясь к матери и натянуто улыбнувшись очередному платью на вытянутой руки сотрудницы магазина.

Не бывает любви без ревности. Я знала это по себе. Аня как-то спросила о том, доверяю ли я Гранту, верю ли в его верность, ведь у нас с ним не было сексуальных отношений. И я вдруг ясно поняла, что, даже узнав о его измене, скорее ощутила бы досаду. Ведь я понимала, что он взрослый мужчина и что до свадьбы я не могла дать ему всего. Я предпочла бы просто не знать о его неверности в этот период.

И предпочитала не думать о том, сколько женщин было у Артема. Когда бы то ни было. Только от мысли, что он мог просто целовать кого-то так же, как меня, сердце обрывалось и становилось больно. Адски больно.

Когда мы вышли из салона и сели в машину, мама внимательно посмотрела на меня и тихо сказала:

– Вчера вечером мне звонил Грант.

Я напряглась, догадываясь, что она скажет дальше. Грант психовал. Несмотря на то, что находился за тысячи километров от меня, он чувствовал тот холод, который просачивался между нами сквозь телефонные провода. Он звонил мне несколько раз в день, и я каждый раз сбрасывала звонки, ссылаясь в смсках на занятость. Мы разговаривали только по ночам и не более нескольких минут. Я не могла дольше. Не могла пересилить себя и смеяться в ответ на его шутки, беззаботно отвечать на его вопросы. Мне стали неинтересны его дела и новости о ремонте нашего с ним особняка.

Боже, я не могла слышать его признания. Каждый раз мне казалось, будто он не в любви признается, а окунает меня прямо лицом в грязь. И я каждый раз вытирала комья этой грязи ладонями, чувствуя к нему поначалу жалость и чувство вину, а потом и ненависть за это.

Ненависть за собственное малодушие. За то, что больше не могу ответить на его "люблю". За то, что не могу расторгнуть помолвку. Он спрашивал, как проходит подготовка к церемонии, а мне хотелось закричать, что никакой свадьбы не будет, что я люблю другого. Но я не могла. Из-за родителей. Из-за родственников. Из-за Артема. Из-за страха, что он может снова оставить меня.

– Он и мне вчера вечером звонил, мама.

– Я знаю. Он выказал… – она замолчала, подбирая слова, – беспокойство.

– Жаловался, значит?

– А у него, значит, есть причины жаловаться? – Она прищурилась, развернувшись ко мне лицом.

– Нет, мама. – я вздохнула, стараясь успокоиться, чтобы не выдать свою раздражительность, – я просто устаю.

– Ты боишься, дочь? – Мама обхватила пальцами мой подбородок и мягко улыбнулась, – я в свое время вообще падала в обмороки перед свадьбой от волнения.

– Мама, папа тебя похитил, какие обмороки перед свадьбой?

Она притворно вздохнула, закатывая глаза:

– Хорошо, это твоя тетя Алиса теряла сознание по несколько раз на дню от переживаний. И я не хочу, чтобы ты довела себя до подобного.

– Ты же видишь, я себя нормально чувствую. Просто я не знаю… потом… мы с ним будем постоянно вместе. И так далеко от вас. Сейчас я хочу быть больше с вами, понимаешь, мам?

– Понимаю, – она сжала мою ладонь и улыбнулась, – я именно так все и сказала твоему жениху. И ты будь к нему снисходительна. Он так любит тебя. Он совсем скоро приедет.

А вот этого я не хотела. Я даже представить боялась, во что могла вылиться встреча Гранта с Артемом. А еще его появление означало исчезновение Артема из моей жизни. Отец сказал, что после приезда Гранта предложит Артему место маминого водителя, так как нынешний собирался на пенсию. И у меня сердце сжималось от мысли, что Артем откажется. А он откажется. Он слишком гордый. Он говорил, что согласился на эту работу только ради меня. И я ему верила. Господи, он ни разу не признавался мне в любви, но я верила ему так слепо и безоговорочно, что самой становилось страшно. Я верила его ревности.

"– Удали прямо сейчас, Нари.

– Что удалить? – коротким поцелуем в поджатые губы, и его ладонь с силой впивается в мою руку.

– Все фотки с цербером своим. Прямо сейчас. УДАЛИ, – не целует, вгрызается зубами, будто наказывает за упрямство.

– Не могу. Нельзя. Ты что?

– Нари, – отстраняется, челюсти стиснуты так, что кажется, сейчас скрип зубов услышу.

– Тогда удаляй сам, – кладу телефон в его руку, но он возвращает его мне.

– Нет, это сделаешь ты, мышка".

И я послушно удаляю все фотографии и видеозаписи из памяти смартфона. «Чистый» телефон не стал решением наших проблем, но создавал иллюзию начала новой жизни.

"– О чем ты говоришь?

Мы на набережной, и я кутаюсь в его куртку, прячась от холодного ветра. Вдыхаю с улыбкой его запах, оставшийся на ней.

– О нас. Я предлагал тебе это еще пять лет назад. И я редко меняю свои решения, мышка.

– Я была школьницей, Капралов.

– А сейчас ты уже женщина. И я хочу, – притягивает меня к себе, придерживая пальцами за подбородок, и касается моих губ своими, – хочу, чтобы ты стала моей женщиной. – разворачиваясь и прижимая меня к железным витиеватым прутьям ограждения, тянувшегося вдоль всего берега реки, так, чтобы скрыть меня своей спиной, – Давай сбежим, Нари? – ласкает кончиками пальцев скулы, очерчивает губы, а я тону в его ярких голубых глазах. В них не свет, в них самая настоящая тьма, когда смотрит на меня так, будто не может не смотреть. А я думаю о том, что все это всего лишь сказка. Наша очередная с ним сказка с открытым финалом. Слишком невероятная, чтобы быть правдой.

– Я хочу чай, Артем. Пойдем?

Утягиваю его за собой в сторону ближайшей кафешки, отворачиваясь и стараясь не смотреть на его лицо. Он молча идет за мной. Пока. Но, зная его, я понимаю, что так долго не продлится. Артем никогда не любил ждать, и то, что он позволял мне сделать своеобразную передышку, не значило, что он изменился".

Это была одна из наших встреч, когда я в очередной раз из-за него прогуляла пары, а, точнее, он попросту не отвез меня в университет.

Как же я соскучилась по нему за эти пять лет. Как же наслаждалась каждой встречей, каждой минутой, проведенной рядом с ним. Если мы не виделись в выходные, то в понедельник он нагло заходил в аудиторию и садился рядом со мной. А потом начинался Ад. Он сводил с ума, заставляя то краснеть, то бледнеть прямо во время лекций. Шептал своим соблазнительным голосом на ухо разные непристойности или писал на листочке, чтобы сделал со мной прямо на столе преподавателя, и я кусала губы, пытаясь сдержать стоны от тех картинок, что вспыхивали в голове. Бросала на него взгляды из-под ресниц, впиваясь ногтями в запястье, пока он дерзко ласкал меня под партой пальцами, демонстративно не глядя в мою сторону.

* * *

Сегодня я снова отпросилась с занятий, чтобы уехать с ним. Правда, он завязал мне глаза моим же шарфиком еще в машине. Сказал, что приготовил сюрприз. А после прибытия на место, повел меня куда-то, придерживая под руку.

Когда остановились, Артем обнял меня за плечи, все еще не развязывая глаза и наклонился к уху.

– Угадай где мы, мышка? Узнаешь по запаху? Или дать тебе попытки с подсказками?

Я демонстративно принюхиваюсь к воздуху, пытаясь понять по звукам, куда он меня привел. Он сжимает мои плечи ладонями, и я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме тепла его рук. Спрашиваю, игриво поведя плечом:

– А что будет за неправильный ответ?

В ответ он поднял меня за талию и поставил на какую-то твердую поверхность.

– Зачем знать заранее, что тебе за это будет? Так как? Подсказки-попытки?

– Зная твою коварную натуру, Капралов… – я инстинктивно сделала шаг назад и тут же вскрикнула, упав в его объятия. Завела руки над головой и обхватила его шею, приподнимаясь на цыпочки – давай, свои подсказки.

Артем обнял меня за талию, привлекая к себе.

– Если бы ты ступила вперед… это бы плохо закончилось. Так где мы, маленькая? За каждую подсказку, – он опустил руку и сжал мою ягодицу, – я потребую что-то взамен.

Откинула голову на его грудь, намеренно прижимаясь попой.

– Какой ты ужасный, корыстный человек, Капралов, – если бы он знал, что я давно отдала ему то единственное дорогое, что у меня было, – И что ты просишь за первую подсказку?

Резко выдохнула, когда он повернул мою голову к себе за подбородок и наклонился прямо к губам. Не целуя, а лишь щекоча дыханием.

– Поцелуй меня. Сама.

Всего три слова, а меня будто подбросило от возбуждения. От тона его приказного, безапелляционного. В низу живота те самые бабочки затрепыхались.

– А ты не боишься, что такими темпами, – коснулась языком его губ, – я буду требовать только подсказки?

Приподнялась, приникая к его губам поцелуем. Сначала медленно втягивая в себя нижнюю, потом раздвигая их языком, осторожно лаская им его язык. Застонала, когда не позволил развернуться к нему лицом.

– Нет. Но мы простоим тут вечно, и ты даже не узнаешь, где мы.

Прижал меня к себе сильнее и сам поцеловал, грубо, жадно, отбирая инициативу. А когда оторвался от меня, я протестующе застонала, и он усмехнулся:

– Но мне нравится и такой вариант.

Я провела ладонью по его щеке, выравнивая дыхание после сумасшедшего поцелуя, от которого подкашивались ноги.

– Хочу вечность с тобой, Артем. Как же я хочу ее.

Отвернулась от него, различая звуки автострады невдалеке. Я уже понимала, куда он мог привести меня, но мне нравилась его игра. Мне нравилось все, что предполагало его горячее дыхание, обдававшее жаром мой затылок, и сильные руки, стискивавшие так, будто я была для него самым важным на целом свете.

– Так где твоя первая подсказка?

– А я тебе ее дал. Если бы ты ступила вперед, ты бы упала вниз. Ведь у тебя нет крыльев, мышка.

Он снова поднял меня за талию и поставил на бордюр, с которого открывался потрясающий вид на город. Я не видела, но помнила это место.

Артем забрался позади меня и, прижимая спиной к себе, поднял мои руки вверх.

– А когда-то мы мечтали о том, чтобы улететь отсюда… помнишь, маленькая?

Помнила. Конечно, я помнила. Я не забыла ни мгновения, проведенного с тобой. Сколько ни старалась. Как ни ненавидела себя за эту слабость, за слезы по ночам и сны… сны, в которых нам все же это удалось. Улететь вдвоем. И за горькие пробуждения по утрам, когда приходило осознание, что счастье приснилось. Что ты приснился.

Порыв ветра ударил в лицо, и я вскрикнула от неожиданности, засмеявшись, когда Артем поднял мои руки вверх.

– А о чем сейчас ты мечтаешь?

– Я думаю о том, что шагнуть с тобой вместе вперед было бы самым умным решением для нас обоих тогда. И я уже давно разучился мечтать.

Артем содрал с моих глаз повязку и, спрыгнув вниз, развернул меня к себе, снимая с высоты.

– Я хочу, чтобы ты была моей. Мечты оставим слабакам и идиотам.

Боже, сколько раз после его исчезновения я представляла, как он говорит мне именно ЭТИ слова. Сколько раз во сне я отвечала ему согласием и уже через секунду просыпалась с горькими слезами понимания, что этим снам не сбыться никогда. А сейчас… Сейчас я боялась, что уже слишком поздно.

– Прошлое нельзя ни вернуть, ни поменять. Ты же знаешь это. – исступленно смаковать его запах, поднимаясь на носочки и касаясь одними губами скул, подбородка, его губ.

Он отстраняется и сжимает мои скулы, заставляя смотреть в глаза, и я вижу, как темнеют зрачки, как безмятежное голубое небо его взгляда сменяется темно-синей штормовой завесой.

– Ну почему нельзя? Его можно исправить в любой момент. Ты бы шагнула со мной с закрытыми глазами?

Сердце замирает, оно отказывается верить. Снова. Уже второй раз он заводит этот разговор. Но сейчас… сейчас я не хочу сбежать. Сейчас… здесь я не могу не верить ему.

– А ты… ты не оставишь меня одну продолжать этот путь? Снова.

– Я и не оставлял тебя никогда. Ты же видишь, я вернулся.

Глаза застилают слезы, потому что я не только вижу. Я чувствую это, ощущаю кончиками пальцев. Этого нельзя понять, не лишившись человека. Когда теряешь возможность увидеть его, прикоснуться, услышать голос. Когда теряешь веру в то, что он вернется, и вдруг твой мир переворачивается с ног на голову, потому что он возвращается. А вместе с ним возвращаешься и ты сама. Настоящая.

– Иногда мне кажется, – стиснула его пальцы своими, – что я могла бы куда угодно… но только с тобой.

Обхватила его ладонь своей и сжала.

– Понимаешь? Только рядом.

Отвернулась от Артема, все еще удерживая его руку, глядя вниз, туда, где город жил своей жизнью.

– Ты ведь не обещаешь. Ты всегда только задаешь вопросы.

Я вскрикнула от неожиданности и схватилась за его запястья, когда он резко отвернул меня от себя и толкнул вперед к пропасти, нагнув над высотой и удерживая под ребра.

– Я только разожму руку, и ты разобьешься, Нари. Насмерть. Я задаю вопросы, чтобы понять, готова ли ты верить мне настолько, чтобы, закрыв глаза, висеть над пропастью и знать, что все зависит только от моей руки?

Я отпустила руки и раскинула их в стороны, закрыла глаза, чувствуя, как покатились из глаз слезы.

– Все зависит от твоей руки… Видишь?

Если бы он знал, что все всегда зависело только от него… Если бы мог заглянуть в мою душу, то ужаснулся бы тому, сколько раз его имя нацарапано на ней. Если бы мог видеть, как я выводила каждую букву его имени теми ржавыми гвоздями обиды и непонимания, почему оставил меня.

Он так же резко притянул меня обратно и развернул к себе лицом.

– А ты тоже спроси, Нари. Спроси, где я был, что делал, почему уехал. Ты же хочешь спросить. Спрашивай.

Я так часто задавала все эти вопросы себе, так скрупулезно подыскивала им ответы… И каждый ответ бил больнее предыдущего, заставлял тихо выть в подушку по ночам, выворачивал наизнанку всю боль, которая пряталась внутри.

– А разве ты ответишь?

Невольно сжалась от его взгляда, в нем снова начинала появляться ярость, как тогда, в машине. Иногда мне казалось, что она в нем полыхала всегда, только он умело ее прятал. Потом я отбрасывала эти мысли, потому что он снова был моим Артемом. Возмужавшим, повзрослевшим, но все же МОИМ. А еще… еще я боялась, что он все же заговорит. И мне не понравятся его ответы.

Закрыла глаза, собираясь с духом, и спросила:

– Почему ты уехал, Артем? Почему даже не попрощался?

*6 – В данном контексе – моя малышка (армянский)

*7 – Мое солнце (армянский)

ГЛАВА 10. Артем

Мне вдруг захотелось, чтобы она сбежала от меня. Чтобы сказала мне «нет». Окончательное бесповоротное «нет». Чтобы мчалась вот там, через улицу к такси, размазывая эти слезы, но не потому что так доверилась мне, а потому что считает подонком… Но нет… мышка все та же невинная девочка. И мне хочется тряхнуть ее за плечи и проорать в лицо, чтобы очнулась. Что вокруг гребаный блядский мир моральных уродов, и я самый главный из них. Потому что где-то во мне проснулся тот самый мальчик, который дрался за нее в школе, ломал ребра своим одноклассникам, сидел взаперти дома, избитый отцом до полусмерти. Мальчик, который ее любил… и он не хотел, чтобы моральный урод смешал с грязью его мышку.

Но вместо этого я просто сказал:

– Потому что меня вынудили уехать. Потому что ты не пришла на вокзал, Нари. Я хотел забрать тебя с собой, а ты не пришла. Ты сделала тогда свой выбор сама.

* * *

Отшатнулась от него к самому краю, отпустив его руки. В висках зашумело от сигналящих неподалеку машин, от порывов ветра, завывавшего в стенах недостроенных на холме коттеджей. И от его слов. От того обвинения, которое звучало в них.

– На какой вокзал?

Обхватила себя руками и посмотрела в его глаза. Если он солжет, я увижу. Я же знаю его. Я ведь раньше знала его, как саму себя.

– На какой вокзал я должна была прийти?

* * *

"На вокзале было очень холодно. Так холодно, что меня всего пронизывало от ветра, от ледяных капель дождя и от того, что принял решение. Осознанное и скоропалительное. Оно стоило мне выбитых пальцев и искусанных изнутри щек. Понимал, что это гребаное предательство, но я так решил и не намеревался отступаться. Родители и без меня продержатся у Антона. Меньше народа – больше кислорода. Я не сказал им ни слова, когда уходил налегке, без вещей. Просто руки матери поцеловал, на отца угрюмый взгляд бросил и вышел за дверь, чтобы не вернуться. Они должны были уехать в тот же день в пять утра. Все было уже собрано и упаковано в баулы, в большие клетчатые сумки.

Двоюродная сестра матери, видать, минуты считала до нашего отъезда. После того, как наша квартира сгорела дотла, мы переехали к ней в ее несчастную двушку на окраине города. Свалились, как снег на голову. Правда, ненадолго. Уже тогда было принято решение ехать в Москву. Тарас, родной брат матери, обещал нас пристроить и отцу работу дать у себя на предприятии.

Я видел, как в глазах родителей появился иной блеск – надежды. С того момента, как все сгорело, я думал, что мать с ума сойдет, а отец уйдет в очередной запой. Но что-то изменилось именно тогда. Они вдруг увидели для себя призрачный шанс начать все сначала. Знали б они, что это всего лишь точка отсчета до того момента, когда от нашей семьи останутся только воспоминания и те – пропитанные болью. Не будет ничего с чистого листа – они едут в самое пекло.

Когда Артур пересчитывал мне ребра квадратными носками ботинок, пока четверо его дружков держали меня сзади, я смотрел на эту мразь и думал о том, что он плохо меня знает, если решил, что я отступлюсь от Нари, только потому что ему это не по нраву. Он и она. Одна семья. А для меня, как две разные вселенные. Он черная, а она ослепительно оранжевая, как солнце. Мое персональное солнце.

Насколько я ненавидел его, настолько же яростно я любил ее. Трепетно, нежно, трогательно. Сейчас я уже так не умею и вряд ли научусь снова. Мертвыми сердцами любить невозможно. Он плевал мне в лицо, что такие конченые козлы, как я, не нужны его сестре, что она сама не понимает этого, но очень быстро прозреет, и, что стоит ему вмешаться, моя мышка перестанет смотреть в мою сторону и будет брезгливо кривиться от звука моего имени. Ее семья была, есть и будет для нее на первом месте. А я просто ее игрушка. Она играется, пока ей позволяют родители, а могут отобрать, сломать и найти ей другую. КУПИТЬ любую другую – это резануло по нервам. Подходящую, на их взгляд, больше, чем я. Я ему не верил, харкал кровью, дергаясь в руках его головорезов, и смеялся ему в лицо. Трусливый червяк. Самому слабо было. Сыкотно. Конечно, я ведь ему челюсть на затылок выверну одним ударом. Зато впятером в самый раз. Меня это веселило. Я ржал, как ненормальный, пока он меня избивал, смотрел на него заплывшими глазами и хохотал. Он просто не понимал, насколько я чокнутый, насколько сильно я люблю его сестру и готов вытерпеть, даже если этот мудак танком по мне проедется. Мне есть ради кого… я б за нее сдох тысячу раз. Только он этого не поймет никогда. Не дано ему… Там, где своих женщин, как породистое животное, продают еще в детском возрасте для взаимовыгодной вязки с последующей прибылью, не знают, что такое слово "любовь".

– Что скалишься, мразь? Чтоб я через неделю твоей задницы здесь не видел. И семейство алкашей свое с собой прихвати.

– А один на один слабо было сказать, Артурик? Или страааашно? М?

Ударил мне под ребра кулаком, и я напряг пресс, принимая удар, чувствуя, как отдало резонансом в уже сломанные ребра, а потом выдохнул и снова рассмеялся разбитыми губами.

– Слабо-таки. И кто из нас мразь? Где твое хваленое благородство, честь или как оно там у вас называется? Ты у Нари спросил, чего она хочет?

– Нари не решает. Мы решаем. Понял? У нас другие законы. Наши женщины – не шалавы и родителей чтят.

– Ты хотел сказать безропотные овцы, которых выводят для случки с баранами с таким же окрасом, чтоб не портить шерсть?

– Молчи, тварь. Ни хрена ты не понимаешь. Не будет она твоей. Ясно?

– Я не отступлюсь от нее. Можешь танком по мне проехаться, я встану и все равно к ней приду.

Я видел, как его лицо дергается от злости. От бессильной ненависти. Мне кажется, я даже слышал, как у него мозги трещат. Бесит его, что не боюсь. Злит до остервенения. И снова ряд ударов, уже в голову, и мне глаза кровью заливает, а я собственный хохот слышу сквозь глухие звуки и боль, звонко колоколом дребезжащую в висках.

– Она меня любит… понял? Меня выберет.

– Не выберет. Никогда. Запомни – никогда. Неделю даю тебе. Не уберешься – брата твоего лет на двадцать упеку. Есть у меня на него пару компроматов, на нарика конченого. Не поможет – папу машина собьет или маму. Ты же любишь свою семью? Или даже тут ты такой же скот, как и твои соплеменники, которые маму родную продадут за бутылку? А ты за сколько продашь?

Я дернулся в его руках, чувствуя, как меня самого пронизало ненавистью с такой силой, что я бы сейчас кадык ему зубами выгрыз.

– Тронешь мою семью – я тебя убью.

– Кишка тонка и силенок мало.

Он демонстративно вытирал руки платком и смотрел на меня сверху вниз. А потом кивнул своим, чтоб добавили. Помню только, как смотрел на его ботинки, стоя на четвереньках, пока меня держали и били ногами. Хрипло повторял.

– Запомни, тронешь семью – я тебя убью.

Сутки в себя приходил, у друга тогда отлежался. Не впервой так прессовали. Еще дня два на ногах еле стоял.

С Нари я тогда несколько дней не встречался, не хотел, чтоб меня таким видела. Она плакать будет. Я, когда после тренировок или боев возвращался со ссадинами или синяками, она пальцами их трогала, и в глазах слезы стояли… Умоляла больше не драться. Ради нее.

Я тогда не мог видеть, как она плачет. Мог другим людям грудные клетки ударом кулака ломать, а ее слезы видеть не мог. Всего наизнанку выворачивало, хотелось ее, как маленькую, на руках качать и любить. Любить вечно и невыносимо. Чтоб смотрела на меня счастливыми глазами, чтоб улыбалась мне, чтоб хорошо ей со мной было.

Родители с Тарасом связались сразу после пожара. Тот, естественно, ответил, чтоб к нему немедленно ехали. Не знаю, как отец все же решился ему позвонить, они до этого лет десять не разговаривали. Может, сгоревший дом, и моя разукрашенная рожа возымели должный эффект. А то даже денег никогда от Тараса не принимал и матери запрещал.

Когда понял, что они свалить собираются, не спрашивая даже моего мнения, решение само пришло – Нари с собой заберу. Наивный. Я ведь и правда считал, что любит меня и уедет со мной. Я ни на секунду не сомневался в ее ответе. Это же моя мышка. Моя любимая девочка. Мы же вместе всегда. Я – ее, а она – моя. И иначе не бывает, неправильно иначе. Помню, в зеркало на лицо свое смотрел, на глаза, заплывшие от ударов, снял через голову цепочку с крестиком. Повертел в пальцах. Усмехнулся своему отражению и пошел переплавлять золото у Сойки. Он у меня ворованное скупал, переплавлял в ювелирной мастерской, а потом сбывал кому-то еще. Иногда и сам украшения делал под заказ.

Васька для меня тоненькое колечко переплавил с маленьким цветком посередине без камешков. На большее мой крестик не потянул, а Васька за работу денег не взял.

Решил сделать предложение мышке моей, она же девочка у меня строгих правил. Просто так с мужчиной не уедет. А если невестой?

Улыбался, представляя себе ее лицо. Как ошарашенно распахнет свои огромные карие глаза, как протянет тонкие пальцы, глядя, как надеваю на безымянный колечко, а потом восторженно будет целовать меня в губы. Я к ней пришел, как и всегда, под окна. Нашим свистом звал. Не вышла. Тогда я в дверь позвонил – их домработница сказала, они срочно уехали к родственникам. Я еще тогда думал, что взаправду уехали. Меня же дома не было. Нари, может, и приходила, но не нашла. Потом был пожар, и мы вообще съехали. Пошел на наше место в беседку, в деревянной раме рукой пошарил – ничего мне не оставила. Постепенно я начал сходить с ума. Мне все чаще и чаще слова Артура слышались. Начало приходить понимание, что увезли ее от меня или прячут.

Не дают нам видеться. Наверное, ее мудак-брат нажаловался отцу, и с Нари теперь глаз не спускают.

Родители мои вовсю собираются, к отъезду готовятся. А я под окнами ее круги наворачиваю. Несколько раз звонил, домработница все то же самое говорит.

На сотовый ее звоню – отключен. Я к тренеру пришел, попрощался с ребятами с секции, а когда на улицу выходил, меня за плечо один знакомый Константина Сергеевича дернул. Видел я его часто на тренировках и соревнованиях. Спросил у меня, куда еду и когда. Потом в руки мне номер телефона сунул.

Сказал, чтоб я позвонил, если деньги будут нужны, работа для меня всегда найдется. В тот вечер Нарине с родителями вернулись. Я сам видел, как их машина к дому подъехала. Обрадовался. Хотел броситься к ним и передумал, когда Артура увидел. Нет, не испугался. А решил не нарываться и Нари не компрометировать лишний раз. Если она сейчас под строгим надзором, лучше не злить никого.

Тогда и принял решение, что уедем мы с ней в город другой. Подальше от всех. От моих, от ее родни. Одни будем. Справимся. Надо будет – на три работы пойду, чтоб не нуждалась ни в чем. Поехал билеты купил на поезд. Ей записку оставил на нашем месте. Она должна была обязательно проверить. Если ей запретили видеться со мной и отвечать на звонки, то хотя бы там найти мое послание должна. Я все продумал: и как заберу ее, и как сбежим на вокзал. Пока кинутся, мы уже в дороге будем, да и родители мои тоже. Матери потом с вокзала позвоню, скажу, чтоб ехали, не ждали меня, а я позже приеду.

Я тогда Нари прождал до утра – не пришла она. Уже и мой поезд ушел, и родители в Москву уехали, а я сидел на лавке под дождем и трясся там от холода. С места сдвинуться не мог. Наверное, так расстаются с чем-то хорошим внутри. Прощаются долго. Выдирают из себя с мясом. При этом не делая ни одного движения. Зашел в здание вокзала, смотрел в окно на поезда через стену дождя. Руками уперся – оно дребезжало под стук колес уходящих поездов. До боли хотелось разбить окно, а потом крошить осколки в ладонях.

Я долго по городу пешком ходил. Холода не чувствовал. Истерически смеялся над собой, идиотом. Сам не знал, то ли от дождя лицо мокрое, то ли я как слабак и последний лох плакал. Потому что именно тогда я понял, что каждое сказанное Артуром слово – правда, и она сделала свой выбор. Такое ничтожество, как я, на хер ей не сдался. Кольцо из кармана достал, и таким убогим оно мне показалось, жалким, дешевым, как и любовь ее фальшивая, на словах только. Пальцами сдавил, погнул с каким-то надсадным стоном. В беседку нашу пришел и засунул в щель на раме. Затолкал пальцами подальше, загоняя под ногти заусеницы, сдирая кожу до мяса.

Я уехал в Москву тем же вечером. Иногда вдребезги пьяный все еще по памяти набирал ее номер. Орал в трубку или молчал, слушая голос автоответчика о том, что абонент временно недоступен. Я пытался ее забыть, но прошлое, оно, как гребаный магнит, всегда назад тащит. Воспоминания сердце в лохмотья дерут. Я шлюху очередную черноволосую трахаю, а перед глазами ее глаза или смех заливистый, и мне выть хочется. Я боролся с этой агонией, но все попытки были тщетными совершенно. Меня швыряло обратно в воспоминания снова и снова.

Отец на работу не устроился, пить стал там по-черному, с Тарасом ругался, лез в драку. Не нашел он себя на новом месте. Говорил, что чувствует себя бедным родственником. О том, что Антона Артур застрелил, мне Тарас уже после армии рассказал. Разборки тогда у них были с армянской группировкой, где брат Нари состоял. Антону выстрелили прямо в голову с близкого расстояния. От лица одна каша осталась. Хоронили в закрытом гробу. Тарас где-то видео раздобыл на сотовый, кто-то из пацанов снимал, я своими глазами увидел, как Артур нажал на спусковой крючок. Первым ствол поднял и выстрелил. Переговоры мирными должны были быть, но не срослось. На видео не было слышно, о чем они говорят, но тот выхватил пушку и прямо в лоб выстрелил так, что брызги мозгов и крови в стороны разлетелись. Началось месиво. Многих тогда менты взяли. Конечно, Сафаряна отмазали. Тогда я и принял решение… Я обещал мрази, что убью, если семью мою тронет, а я всегда выполняю свои обещания.

Помню, к матери тогда в клинику приехал, на стул рядом сел, глядя на бледное изможденное лицо с пустым взглядом, руку в своей ладони сжал, а она не видит меня и не слышит, а я пальцы с ее пальцами сплел и поклялся, что каждый из Сафарянов будет кровавыми слезами рыдать. Я заставлю их прочувствовать то же самое. Заставлю понять, что значит терять и что не все можно купить за деньги. Потом я тщательно изучал о них все. Тарас предоставил мне нужную информацию и терпеливо ждал, когда я буду готов начать. Наверное, я до последнего не представлял, что самым сложным в этой игре будет встреча с ней. Не думал, что все еще остро помню ее запах, голос, взгляд. Но все это не мешало мне презирать ее так же яростно, как и все семейство, решившее, что они боги. Теперь Богом стану я. Персональный Иисус вернулся, мышка, и будет наказывать грешников за их проступки. И тебя – за ложь и за предательство.

Так устроены люди – их личность сшита из прошлых ошибок, шрамов, ударов мордой об асфальт, из вонючих луж дерьма, в которые их окунала жизнь, с легкими проблесками мимолетного счастья. Пережитый опыт никуда не девается, он и определяет, кем ты станешь дальше. Он и есть твой кладезь знаний, ты их черпаешь именно оттуда".

* * *

Ее вопрос выдернул меня из марева воспоминаний, и я понял, что все еще смотрю ей в глаза, а там в них, на дне мое собственное лицо, искаженное от ярости и презрения к себе.

– Я написал тебе, что уезжаю. Оставил на нашем месте. Думал тогда, мы уедем вдвоем. К черту предков. Твоих, моих. Я билеты на другой поезд купил. Хотел рвануть подальше от всех. Мне предложили тогда драться. За деньги. Так, черт один – моего тренера знакомый. Бои без правил. Бабки крутые. Я хотел новую жизнь начать. С тобой.

Молчит, глядя, как я выдыхаю дым, как стискиваю пальцами сигарету, сжимая так сильно, что под пальцами от глубоких затяжек печь начинает. Она смотрит так, словно слышит, но не слушает. Головой из стороны в сторону мотает и дрожать снова начала, будто я ее холодной водой облил, или почувствовала тот самый дождь, который у меня в голове барабанил по нервам.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю