Текст книги "Дело всей жизни. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Ульяна Громова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Души прекрасные порывы

– А как же души прекрасные порывы? – лукаво усмехнулся Теренс.

– Ты ведь знаешь, что мой родной язык – русский? И у слова «порывы» в нём есть такое значение, как «порвать».

– Ну-у-у, дружище, ведь всегда важен контекст…

Глава 11. Кайфовый момент

Траховые обстоятельства

Канада, Британская Колумбия,

Ванкувер, десять лет назад

Выбор на отель «Club Intrawest» пал из-за русской бани. Я ещё с первых дней знакомства обещал Рассу незабываемые ощущения с ушанкой и берёзовым веником. Нас судьба свела в Нью-Йоркском спортивном клубе, где мы в одно время качались у одного тренера.

Он – врач, лечивший всё что ниже пояса.

Я – похотливый самец рода человеческого, и меня тоже интересовало лишь то, что ниже пояса. В двадцать четыре года жизнь казалась прекрасной, все девушки красивыми, все проблемы надуманными, а друзья лучшими.

Впрочем, Расс и стал тогда моим другом. Ни он, ни я не имели постоянных подруг. Я не чувствовал в себе способности любить, не заморачивался на этой теме и не мечтал о семье – меня устраивало разнообразие и вечно дымившийся желанием член, который я пихал во всех девок, что имели неосторожность оказаться рядом.

Расс был не прочь разделить со мной некоторых из них, самых ненасытных. Таких встречалось предостаточно – побывать между двух молодых мускулистых парней хоть раз в жизни мечтает, наверное, каждая женщина, как и каждый мужчина мечтает, чтобы его ласкали несколько женщин – в этом я никогда не сомневался.

И я считал это нормальным – секса много не бывает.

В Британскую Колумбию – самую западную провинцию Канады, омываемую водами Тихого океана и покрытую горными хребтами, мы приехали с отцом на очередной экономический форум. Батя натаскивал меня, связывал с нужными людьми во благо моего НИЦ «Аппалачи», а Расс, в то время ещё не работавший у нас, просто присоединился к рабочей поездке по моему приглашению.

Совмещать приятное с полезным я всегда умел.

Всё полезное в тот августовский выходной было отброшено. Мы с другом рванули в закрытый клуб: выпивка, девочки, танцпол, пенная вечеринка, стриптиз и приватные номера ресторана, бордель – это было то, что пропустить мы не могли.

Выспавшись до обеда, провалявшись до вечера на побережье, к десяти вечера мы уже прошли фейс-контроль и накатили по двойному виски, сидя за барной стойкой и глядя на ритмично дёргавшиеся под музло тела.

Басы били в грудь, виски – в голову, и приплясывавший на месте друг, отбивавший ногой ритм популярной композиции, подзуживал уже скорее нырнуть в море тел. Хотелось танцевать, пить до потери ориентиров, трахаться до звёзд в глазах и запаха палёного презерватива. Трахнуть чей-нибудь рот я испытывал потребность сию же секунду и выискивал глазами ту, что сделает это без лишних ужимок.

– Ник, – перекрикивая басы и ударники живой музыки, дёрнул меня Расс, – вон наша випка, идём!

Я посмотрел в указанном кивком направлении и поднялся с барного стула. Достаточно свободные изолированные друг от друга вип-зоны с диванами и столиком-трансформером бронировались вместе с блюдами, девушками и развлечениями.

Этот клуб – царство разврата и беспредела в Ванкувере – очень известное в узких кругах место для тех, кто любит пощекотать нервы. Здесь частенько происходили страшные, возмутительные, не укладывавшиеся в голове вещи, а пропуск стоил, как военный «Boeing».

Общество самоубийц, бои без правил, человеческие шахматы, бордель, клуб свингеров, живые столы и голые официанты и официантки, которых можно трахнуть – наверняка это далеко не всё, что я знал о закрытом «меню».

Попасть сюда – значило подтвердить статус, открыть некую дверь туда, где уже ничего невозможного нет.

Здесь, как и в жизни, каждый сам для себя определял границы своих возможностей.

Едва мы уселись и осмотрелись, вошла официантка. Молодая симпатичная мулатка с небольшой красивой грудью, покатыми бёдрами и узкими плечами, миниатюрная, с чёрными длинными волосами и округлой попой. Девушку украшали тонкий поясок на бёдрах с номерком на кусочке кожи вместо бейджа и узенький ошейник – знак отличия обслуги, а его чёрный цвет говорил… о многом.

Она вошла, раздвинув шторы-экраны – принесла бутылку холодного односолодового виски двадцатипятилетней выдержки и два бокала. Трогать официантов могут только те, чью випку они обслуживают. И я собирался трахнуть малышку-голышку сию минуту. Гулять – так гулять.

– Добро пожаловать в «Game's», господа. Желаете видеть, как разделают рыбу? – спросила девушка хрипловатым сексуальным голосом.

В «Game's» есть только одно бесплатное развлечение – при желании можно посмотреть, как забивают птицу или животное. Некоторые клиенты просят у живой свиньи отрезать ногу или разделать птицу так, чтобы она дольше оставалась живая.

Так что мясо – в блюдах и остальных развлечениях – здесь всегда свежайшее. А что при этом чувствует дичь – да кого это волнует?!

Моя дичь стояла передо мной с коричневыми сосками и гладко выбритым лобком. Губки не то чтобы пухлые, но вокруг головки члена смотрелись бы хорошо.

– Иди-ка сюда, рыба, поработай ротиком, – я развалился на диване, раздвинув ноги и вытащив всегда готовый принимать ласку член.

Девушка послушно опустилась передо мной на колени, а Расс, разливая золотую жидкость, оценивал девушку. Судя по тому, как наливались темнотой его глаза, он тоже хотел то, что видел. Друг протянул мне бокал и сел напротив.

Девица работала ртом отменно, сосала так, что её щеки втягивались, языком с пирсингом облизывала так, что не кончить было трудно. Чувство, что из меня тянут соки, ощущалось и в животе. С виду и не скажешь, что эта скуластая и не богатая на пышные формы малышка может заглотить мой член чуть не вместе с яйцами.

Она работала, как насосная станция, я забыл как дышать, мог только орать от удовольствия и непроизвольно вбиваться в её горло, хотя этого и не требовалось – она подсунула неожиданно сильные руки под мои ягодицы и сама насаживала меня на себя. Так, как она, меня еще не трахали.

Вернее, меня вообще впервые в жизни отымели с особым для меня удовольствием. Когда эта рыба выпустила член изо рта, он повис безвольной тряпкой, а в животе и яйцах разлилась, как мне казалось, невосполнимая пустота.

Я сполз по спинке дивана, не в силах даже говорить, не замечая, что разлил виски и выронил бокал, вцепляясь в волосы девушки. Её рот оказался просто волшебными вратами в нирвану.

– Блять… – хрипло выдавил из себя.

Расс сделал последний глоток, поставил пустой бокал на столик сбоку и посмотрел на поднявшуюся девушку совершенно однозначно. И она без лишних слов опустилась на колени перед Рассом. Теперь напивался я, ошалевший от опустошающего быстрого секса.

Напивался и смотрел, как эта малышка сосёт моего друга со вкусом и страстью, причмокивая, слушал, как он стонет, и накладывал свои ощущения на то, что видел. И охреневал от того, что мой член реагировал хиленько.

А девочку хотелось трахнуть. Я смотрел на её быстро качавшуюся над Рассом голову, и Расса, елозившего в руках миниатюрной официантки, сжимавшего её хрупкие плечи и, похоже, даже не дышавшего – эта девочка высасывала не только сперму, но и воздух, и силы, и желание немедленно повторить.

Расс, когда девушка отпустила его, рухнул на диван кулём в полном изнеможении. Она встала, подняла мой бокал и, равнодушным взглядом удостоверившись, что нам точно ничего сейчас не надо, выскользнула из вип-зоны.

Расс простонал:

– Я на ней женюсь.

– Это надо обмыть.

Рыба вернулась уже скоро – принесла мне другой бокал и блюда с закусками.

– Детка… – Расс смотрел на официантку со щенячьей преданностью. – Позови распорядителя. И минут через десять принеси минералки.

Рыба кивнула и скрылась. Впрочем, смотреть, что делается в зале, мы могли и не открывая плотный занавес – скрытые камеры транслировали всё на его полотно в режиме онлайн. Сотовые подзаряжались сами собой, а вместо папки с меню на столике лежал планшет.

Лучшее, что дал прогресс, доступно весьма ограниченному кругу людей.

Распорядитель – крупный седовласый канадец в костюме цвета густой зелёнки и чёрной рубашке – вошёл к нам через четыре минуты.

– Чем обязан, господа? – спросил без тени подобострастия, как будто он истинный хозяин мира, а мы так – шантропа. Но спорить с этим не пришло бы голову – за этим заведением стоят такие люди, что о них опасно даже думать. Мы для них такая же дичь, как для нас Рыба и свиньи в кухне.

– Уважаемый… Картен, – обратился Рас, прочитав имя на клапане кармана, – возможно ли выкупить договор с нашей официанткой?

Я смотрел на него как на спятившего – впервые видел человека, готового добровольно купить себе немалые проблемы. Хотя с таким ртом…

– Ничего невозможного нет.

Распорядитель вышел, не сказав больше ни слова.

– Ты реально собрался на ней жениться?! А ничего, что я её трахнул и собираюсь повторить?

– Я трахну твою жену, и мы квиты.

Я заржал, как конь. Мою жену!

– Чувствую, я окажусь перед тобой в неоплатном долгу, – выдавил сквозь смех.

– Приятно иметь карманного миллиардера, – парировал Расс и поднял бокал.

– Ну, иметь – громко сказано…

Теперь заржал Расс и потянулся к засветившемуся экрану планшета. Его лицо вдруг вытянулось, он замолчал и повернул ко мне девайс. Я чуть не поперхнулся: на экране светилось длинное, как расстояние от Земли до Юпитера, число.

– Международная космическая станция, однако, стоит дешевле[12]

[Закрыть]… – вылупил я глаза на цифры. – Ты все ещё её хочешь?

Я ожидал чего-то такого, ведь даже не сказал Рассу, во что мне обошлась вот эта комната с этой официанткой, которую заказал, как креветки к пиву, выбрав её из спецменю.

– Хочу. Я буду её трахать, пока не сотрётся член. Потому что купить её… – Расс без слов опустошил свой бокал и снова налил полный.

– И даже у карманного миллиардера не попросишь денег? – ехидно подразнил я друга.

– За такие деньги ты наденешь ошейник и на меня, и трахать будешь нас обоих.

– Заманчивая перспектива.

Расс оскалился и что-то хотел ответить, но вернулась Рыба с минералкой и огромными стейками из зеркального каракса с оливками под манговым соусом с мятой.

– Иди сюда, рыбонька, – Расс похлопал себя по коленям. Девушка подчинилась. – Хочу попробовать, что ты ещё можешь. Трахнешь меня?

– Нас, – поправил я, берясь за вилку и вонзая её в нежную рыбную плоть.

Хмель уже ударил в голову и сплёл язык с зубами, подкатила тошнота, и немного стучало в висках, но я списал это на длительный отдых под палящим солнцем на пляже и пустой желудок.

Пока с аппетитом уминал куски kingkaraks[13]

[Закрыть], друг нежно мял во всех местах Рыбу, усадив её ко мне лицом, разведя ей ноги коленями. Светло-коричневые, как соски, складки раскрылись, по ним скользили пальцы друга. Я откинулся на спинку дивана и поймал взгляд девушки.

Серьёзная. Она даже не пыталась делать вид, что ей это нравится, не закатывала томно глаза, не кусала губы, не произносила ни звука. И взгляд был совершенно не подходящий ни месту, ни моменту.

Она просто делала то, за что платили клиенты, а мы в своих желаниях – по меркам этого заведения – были весьма скромны, и по большому счету пришли сюда по принципу «быть рядом и не посетить – невозможно». Рыба заводила как раз этим равнодушием к тому, что с ней делали.

Я сомневался, что она вообще испытывает возбуждение, хотя Рассел – парень нежный, и разница наших темпераментов заводила девочек, когда мы принимались за них вдвоём. Возможно, эта рыбка тоже клюнет.

– Расс!

Он выглянул из-за спины девчонки с осоловелыми глазами – вот уж кто течёт, так это он. Я протянул ему бокал и потянулся в задний карман джинсов, раскрыл бумажную обёртку и насыпал тонкую белую дорожку.

– Не, Ник, я пас. Выпить – да, а эта отрава… И тебе не советую, как врач и как друг.

– Отказать.

Расс поморщился и взял бокал, ссадив девчонку.

– Иди пока погуляй, рыбонька, – он сочно шлёпнул вставшую девушку по ягодице и проводил её жадным взглядом. – Так, где тут сортир?

Я пожал плечами.

– Я тут, знаешь ли, первый раз.

– Ладно, пойду, руки сполосну.

– Мои возьми, – протянул Рассу раскрытые ладони с широкой улыбкой пьяного идиота. Давно я так не наливался алкоголем. В висках стучало сильнее, слегка кружилась голова – рановато для такого объёма выпитого.

Друг перехватил меня за запястье и выдернул из-за стола.

– Давай, Ник, оглядимся в этом гадюшнике.

– Э-э, стой! Я тут собрался…

Расс одним движением смахнул не сахарную дорожку со стола и вытащил меня из випки за шкирку, как нашкодившего кота.

– Без меня, понял? Ты в курсе, как наркота действует на мозг?

– Я тебе щас вмочу…

– Потом не обмочись, придурок. Слушай меня внимательно! – друг вёл меня по видимым одному ему ориентирам куда-то сквозь толпу дёргавшихся под музыку тел и старался переорать бившие в грудь басы. – Наркота влияет на область мозга, запоминающую, что тебе приносило удовольствие. Если ты ширнёшься в моём присутствии, мозг запомнит кайфовый момент и обстоятельства. И каждый раз, когда, ты, кретин, будешь видеть меня, или слышать вот эту грёбаную долбёжку по ушам, или увидишь бутылку такого же вискаря, ты, урод, будешь мечтать ширнуться! Забей себе это в матрицу, дебил! Я не собираюсь быть твоим якорем. И да, всего кайфа от кокса десять минут, а проблем…

– Заткнись! Я уже понял: либо я не кокс, либо ты не друг.

– Впитал? Отлично! Мы на берегу договорились, что трахаемся, жрём и пьём – всё! И никаких…

– Я тебя ударю! Откуда ты такой на мою голову свалился, а?!

Мы, наконец, прорвались мимо цеплючих ноготков навязчивых девиц, вытерших о наши штаны и рубашки сотню рук. В коридоре, ведущем в сортиры, было тише – автоматическая дверь приглушала звуки. Расс добавил:

– К коксу, чтобы ты знал, привыкают с первого раза… если сразу не дохнут. И даже если не сдохнешь, станешь хиляком, а не… – он безжалостно шибанул меня в пресс кулаком, я едва успел смягчить удар, интуитивно выставив локоть, но реакция подводила, – качком и грозой девок. А знаешь почему? – Разумеется, ответа он не ждал. Расс из тех людей, которые, разозлившись, не остановятся, пока всё не скажут, потому я благоразумно молчал. – Потому что вся эта дурь сушит хлеще кетоза. Она просто отключает долю мозга, которая тащит тебя к холодильнику. Ты тупо не будешь хотеть жрать вообще и всё равно сдохнешь. Десять минут кайфа – и ты будешь блистать в ярком свете софитов в руках не тёлки с сиськами, а патологоанатома с циркулярной пилой.

– Отказать…

– Отказать, отказать… – передразнил меня Расс и смачно выругался, толкнув дверь в мужской туалет.

Следующие пять минут я пытался сфокусироваться на своём отражении в зеркале. Поплескал холодной водой в лицо, растирая глаза – всё будто пеленой подёрнулось, попил прямо из-под крана жижу с привкусом тины, и меня стошнило.

Вечер складывался совсем не так, как задумывалось. Я скривил губы и вжал голову в плечи в пьяном недоумении – как так? Побывать в Колумбии и не вдохнуть первосортный кайф?!

Похоже, я произнёс это вслух, потому что Расс, вымывший руки, ответил:

– Так же, как слетать в космос и не прогуляться по Луне без скафандра. Говорят, минуту-две прожить можно. – Я тяжело вздохнул. Друг хлопнул меня по плечу: – Жрать хочу. И рыбоньку. В жёны.

– Остынь, Расс…

Такие ошейники, как у нашей официантки, получают не просто так. Девушка могла быть жутким серийным убийцей или смертельно больна. Или она «слегка» задолжала колумбийским наркобаронам.

При любом раскладе её никто не отпустит, потому сумму назначили такую, что дешевле купить пару стран третьего мира и пояс астероидов. Таких вот рыбок ловят в мутных водах мутные дельцы для мутных развлечений. Я же всегда хотел только одного – трахаться!

– Ты мне всё настроение сдул, Ник. Пойдём, подрыгаемся.

– Многозначительно, – усмехнулся я и отвернулся от зеркала. – Надеюсь, не в конвульсиях.

Расс бросил на меня тяжёлый взгляд – эту дозу он ещё не раз припомнит мне для профилактики. А ведь на самом-то деле ширнуться не очень-то и хотелось. Я благодарно сжал плечо друга и вышел из сортира.

Общий зал с большим танцполом ничем не отличался от подобных в других клубах, где мы с Расселом не раз проводили время. Танцовщицы go-go на высоких тумбах завели публику так, что зал бушевал, как Атлантика в девятибалльный шторм. Биты буквально встряхивали кровь, взбалтывая коктейль из внутренностей и щедро плеснувшего адреналина.

Мир сошёл с ума. Зеркальные шары, ещё несколько минут назад медленно ронявшие глянцевые блики, словно налились венозной кровью и быстро крутились, расплёскивая багровые реки света. Музыканты как в трансе повторяли раз за разом всего несколько аккордов, но они прочно вбивались прямо в мозг.

Гитарист безжалостно драл не струны, а мгновенно натянувшиеся нервы, заставляя тело послушно дёргаться в примитивном ритме, размеренном, постоянном, лишь чуть отпускавшем на последней ноте, давая вздохнуть, и снова вспарывал уже следующую артерию, из которой текла не кровь, а всё, что делает человека человеком. И это всё за ненадобностью растаптывалось сотнями подошв.

Телу становилось легче, мозг, не обременённый разумом, заполоняли животные инстинкты: охотиться, трахать, убивать, упиваться наслаждением, чужой болью и абсолютной безнаказанностью. Поднятые вверх руки, ловившие хлеставшие по глазам струи света, от которых кружилась голова, чьи-то цепкие коготки, царапавшие грудь и спину под расстёгнутой рубашкой, уверенно зажавшая восставший член чья-то горячая ладонь в моих штанах, чьи-то губы на моих губах и шее – плевать! Нереальный кайф!

Все ощущения на грани, до нестерпимой боли, до отчаянного крика, и хочется сделать рывок в запределье, туда, где ничего невозможного нет, ведь там освобождение из плена хищных нечеловеческих страстей.

Всё внутри кипит и тяжело вращается огненной лавой, а сверху уже сыплется пепел сожжённых запретов и ограничений, и взбесившийся океан человеческих тел взвывает в утробном зверином вое и рыке, и экстаз заполоняет, взрывается в теле, раскатываясь под кожей острым коротким оргазмом.

И дико хочется ещё, с болью, с криком, с яростью. Невыносимо хочется кончить мощно и долго, и нет других желаний, только похоть, застившая глаза красным влажным туманом. Она бьёт в виски, пульсирует, кружит голову, заворачивая меня вокруг себя.

Руки сами хватают кого-то за что-то, и наша випка оказывается прямо перед глазами – сумасшествие настигло в двух шагах от неё. В ней Расс нежно трахает Рыбу, гладит её, наслаждаясь подмятым под себя девичьим телом, и я тоже хочу трахаться. Зверски хочу трахаться!

И всё это чувствую будто не я, меня словно располовинили с головы до члена, и он словно собрал в себя всю кровь из болезненного разлома, его жгло от напряжения.

Как в густом тумане, швырнул девушку на диван, сдёрнул с неё трусы и короткую юбку, раскатал презерватив, взвыв от прикосновения к члену, и ворвался в мягкую плоть. И всё мешало: и свои штаны, спущенные с бёдер, и её майка на тонких бретельках, тут же собранная в кулак и одним рывком сорванная с блондинки.

Загорелая, худая, я закинул её ноги себе на плечи и вцепился в груди, безжалостно сжимая их, скрючил онемевшие пальцы, не чувствуя ими ничего, сдирая ногтями с её живота до лобка кожу. Она извивалась, хватала меня за руки, а я трахал её, глядя сквозь кровавый туман и пульсирующую головную боль, и бёдра сами быстро и мощно шлёпали о её задницу.

Девушка нужна была мне до зубовного скрежета и одновременно мешала, вцепляясь в меня, как дурная кошка. Хотелось её стряхнуть с рук, придушить и быстрее кончить.

Я сжал одной рукой её тонкую шею, не чувствуя, как свело похолодевшие пальцы, мотая головой от нестерпимого жара, выжигавшего мозг дотла. Смотрел, как уродуется лицо той, кого трахал, как противно открылся её рот и вытаращились глаза, и вдруг почувствовал, как кто-то отдирает меня от уродливой блондинки.

Мне плевать на её лицо – безумно бесила её растраханная дыра, не приносившая наслаждения, я выл, как раненный зверь и рвался в неё сильнее.

Кто-то крепко обхватил меня и приподнял, сильно сдавив под дых, и рывком отбросил на другой диван, буквально снимая с этой драной белобрысой кошки. И это привело в ярость.

Я снова рванулся, увидев, что она встаёт, держась за горло и жадно глотая воздух, и вдруг почувствовал, как развернуло меня, увидел лицо друга с перекошенной гримасой совершенно непонятных мне эмоций, как в замедленной съёмке, и мощный удар в лицо.

Мой последний рывок в запределье…

Туда, где освобождение из плена хищных нечеловеческих страстей…

* * *

Яркий свет горячим лучом опалил веки.

– Никита… сынок…

Голос будто выводил буквы, больно нажимая острым кончиком пера на оголённый мозг. Во рту странный привкус… горьковатый и какой-то искусственный… пересохшие губы не сжать – что-то мешало. И такая лёгкость, будто больше ничего нет… будто нет моего тела… будто я – это всего лишь не слишком свежий воздух.

– …сынок…

Я хотел бы отвернуться от палящего света, оставлявшего расплывшиеся красные круги под веками, хотел и не мог.

– Никита…

Свет задрожал. Подёрнутая белёсой пеленой щель, как будто приподнялся край одеяла, чуть обнажила смутные очертания. Яркое пятно затмило что-то тёмное. И голос прозвучал ближе и чётче:

– Никита… сын… Он пришёл в себя!

«Отец» – мазнуло по сознанию шёлковым холодком. И щель дрогнула, неохотно растянулась и приподнялась… Очертание тёмного пятна собралось в озабоченное лицо.

– П…а… – ощущения разнообразились слабой вибрацией стянутого высохшего горла.

– Молчи, сынок… Не говори…

Я смотрел на потемневшее осунувшееся лицо отца, понимая, что говорит он на русском. И я выкарабкивался на звук родного языка из тугой пелены, всем своим существом хотел слышать этот голос и полз из запределья, из оглушающей тишины и пустоты. Белой, плотной и равнодушной.

Там ничего не болит.

Там ничего не хочется.

Там ничего нет.

Лицо отца сменилось сразу тремя в бледно-голубых шапочках и повязках. Что-то происходило вокруг, но я ничего не чувствовал.

Снова утягивал белый кисель.

Снова растворялись очертания.

Снова безмолвно и равнодушно поглощало запределье…

– Мы теряем его… – раздалось поодаль приглушённо, уплывая вдаль.

Мощным ожогом ударило в грудь прикосновение чего-то холодного, меня будто выдрали с корнем из тихого киселя, в котором я так уютно почти растворился.

Там хорошо.

Там ничего не болит.

Там ничего не хочется.

Там ничего нет.

Что-то снова больно обожгло само сердце, заставляя его лениво шевелиться, искать место в груди, где перестанут жечь, колоть, рвать на части. Но горячий холод снова ударил, и сердце забилось сильнее, быстрее, а вдруг появившееся тело прижало меня к жизни среди этого света и горячих жал. А я хотел туда, в уютный белёсый кисель.

Там ничего не болит.

Там ничего не хочется.

– Ник! Сын!

Отчаянный голос рванул куда-то вперёд, окончательно выдирая из молочной мглы, как из утробы матери.

– Сынок… – Я слышал слёзы. – Теперь всё хорошо…

Голос сорвался, дрогнул и проглотил что-то ещё недосказанное.

– Сын… прости меня…

За что, папа?

Тело появилось всё и сразу… И тот ужас: раскрытый рот с посиневшими губами… вылупленные белёсые глаза… и мои руки с застывшими холодными пальцами, сжимавшие горло.

Сердце ухнуло… и остановилось.

И снова молния в грудь, жгучая… и что-то плотно прижалось к лицу, и в лёгкие хлынула… жизнь.

Я открыл глаза…

* * *

Друг сидел рядом с красными глазами. Отец только ушёл, оставив нас поговорить. Я полулежал на высокой полуавтоматической кровати в палате, напичканной медицинской аппаратурой с датчиками и прочей дребеденью, и чувствовал себя инопланетянином на минус девяностом уровне в Зоне 51.

– Я чуть не убил тебя, Ник…

– Ты себе льстишь. С одного-то удара, – хмыкнул я.

– У тебя опухоль в голове…

– Откуда тебе было знать? Хорошо, что с девчонкой всё нормально.

– Шея пока в корсете, но все хорошо… – Расс помолчал, потёр ладонями осунувшееся лицо. – Когда у тебя начались конвульсии…

Я криво усмехнулся.

– Накаркали, – вспомнил разговор в сортире клуба.

Сейчас вся эта эйфория казалось чем-то ирреальным, как вечеринка у вампиров. Расс рассказал, что не было никакого красного света, и музыка была обычной клубной, и оставил он меня на танцполе вроде вполне адекватного с той самой блондинкой. Потом я притащил её в випку трахнуть – не новость, для того и подцепил.

И Рассел не сразу понял, что вообще началось…

Из клуба меня увезли в реанимацию. Двадцать три дня в коме. Врач, когда я окончательно пришёл в себя, задавал вопросы…

– …бывало ощущение проваливания… вращения собственного тела или окружающих предметов?

– Да.

– К неврологу, эндоневрологу или нейрохирургу обращались?

– Нет, списывал на переутомление. Днём – учёба, потом работа, ночью – клубы. Недосыпал…

– Распирающие интенсивные головные боли беспокоили?

– Да… Тоже на переутомление списывал – работаю много.

Доктор покачал головой.

– Смена настроения? Апатичность и безынициативность, необоснованная радость и эйфория? Самодовольство, агрессивность? Депрессивность и панические атаки? Возможно, судороги и беспричинный смех?

– Прямо мой психологический портрет… – я попытался улыбнуться. – Эмоциональные качели имеют место быть. А агрессивный я был всегда, подростком особенно.

– Рвота без видимой причины?

– Да, бывала…

– Завтра операция…

Я боялся. Опухоль поселилась в гипоталамусе – центре, отвечающем за всё, что чувствует человек: голод и жажда, сон, терморегуляция, страх и ярость, половое поведение… Эта очень маленькая часть мозга, величиной с миндаль, по сути, пульт управления человеком. И он у меня основательно забарахлил.

– Всё будет отлично, Ник…

* * *

Отлично не было. Гамартома, как выяснилось после обстоятельной беседы с отцом, оказалась дамой почтенного возраста. Опасное образование появилось, когда я был ребёнком. Мне провели курс гормонального лечения, понаблюдали и сняли с учёта.

Но раннее половое развитие – следствие опухоли гипоталамуса – сыграло со мной злую шутку, когда в двенадцать лет я увидел голую мать, самозабвенно отсасывающую своему водителю в родительской спальне. В тот момент сильный стресс снова запустил процесс деления клеток опухоли, а сильное половое возбуждение победило шок, сублимировав мощные негативные эмоции в наслаждение от мастурбации.

Джейк в этом видел шанс исцелить меня. Он говорил, что мне нужен «обратный стресс». Или просто найти свою нимфоманку.

В этот раз опухоль усмиряли радиохирургическим методом. Но результат у такого лечения не быстрый, опухоль уменьшилась в размерах на девяносто процентов в течение года.

И это был тяжёлый год. Рассел не давал мне скатиться в депрессию, буквально таскал меня на осмотры, выносил перепады моего настроения от полного нежелания жить до зверской ярости. Он злил меня, веселил, развлекал, водил гулять и, бывало, кормил и поил с ложки – что угодно, лишь бы я выбросил из головы навзчивую идею покончить с собой. Я помнил тот уютный белёсый туман.

Там ничего не болит.

Там ничего не хочется.

Он – тогда молодой специалист – отказался от приглашения работать в известном медицинском центре Лос-Анджелеса, и вместе с Экеном и Маури они буквально вытащили меня из депрессии. Постепенно я пришёл в себя, гамартома замерла, а отец открыл клинику для Расса и напичкал её новейшим оборудованием.

Друг отказался от подарка, но согласился работать в клинике врачом. Лишь через семь лет он стал ею руководить.

Расс знал обо мне все. Каким только он меня не видел… Даже когда я тягал штангу и лишканул с весом, да так, что вывалилась кишка, он сидел и вправлял её сантиметр за сантиметром.

– Расс, теперь ты просто обязан на мне жениться, – стонал я, лёжа кверху голой задницей на его коленях.

Он задумчиво согласился:

– Я об этом же подумал. Детей у нас, конечно, не получится, но оно и к лучшему…