Текст книги "Дело всей жизни. Книга первая (СИ)"
Автор книги: Ульяна Громова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 10. В теле нет лишних сантиметров
Чужая боль не болит
Больше всего на свете в этот вечер я хотел не выпускать Несси из постели. Но её обморок насторожил. Что с моей девочкой не так? Она молчала, Расс тоже. Пати, как-то само собой организованное с подачи Теренса, пришлось весьма кстати: рядом с Рассом мне легче, а Теренс нехило разряжает любую обстановку – Несси это пойдёт на пользу.
– Никос, пару сетов парной? – спросил стилист, едва я приблизился к ним.
Расс уже примерялся к ракетке, пока Экен и Маури засыпали льдом банки с пивом и бутылки виски и вина. Похоже, друзья решили устроить знатную попойку. Не хватало только Джейка.
Не хватало до зубного скрежета, я чувствовал зависимость от него, а он стремился сбежать в свои чёртовы джунгли всё чаще и на дольше, похоже, специально не выходя на связь, чтобы снизить эту зависимость.
А я ощущал себя неопытным слэклайнером[11]
[Закрыть] без страховки и балансира над нескончаемой пропастью, дна которой не видно. И теперь балансировал над бездной своего сумасшествия с Несси на руках.
И она бесила меня тем, что всё у неё не так, как должно быть, что я не могу её просто трахать, что я должен решать её проблемы, потому что больше некому. Я злился на неё, что она впилась под кожу и будоражит, будоражит, будоражит… Хотелось её отцепить и вышвырнуть вон из моей привычной жизни, но я почему-то не мог.
Я чувствовал потребность видеть её, трогать, вдыхать её, делать совершеннее, счастливее, успешнее. Во мне брал верх бизнесмен – всё, к чему я прикасался, становилось лучше и работало, как должно.
Но не Несси. Эта чёртова поломанная кукла… Моя новая цель. Моё навязчивое желание наладить, настроить на успех и выпустить, чтобы существовала независимо от меня с другим дирижёром по жизни, а я буду знать, что и эту задачу выполнил. Я не цеплялся за проекты, просто доводил их до совершенства.
И Несси… эта изломанная девчонка… чёртова кукла. Она не молчала, хотя казалась покорной. Она не соглашалась со мной, хотя я предложил ей больше, чем получу от неё. Она – моя невыгодная сделка. Мой крах как бизнесмена.
Моя роковая случайность. Моя убийственная ошибка.
Но как же я её хотел!.. Всю. С её проблемами, болью и страхами. Я, и без того безумный, безумно хотел наполнить её совершенное тело совершенным самоощущением, внутренним светом. Чтобы золотые искорки в её глазах не угасали.
Моя маленькая поломанная девочка… Моя раздавленная кукла… Как же я тебя ненавижу и…
– …да он на это не способен! Ты вспомни прошлый раз!
Я вздрогнул от мелькнувшего невысказанного ощущения, потряс головой, будто смахивал несуществующие ледяные брызги, чувствуя, что внутри все – в противовес – пылало. Трахать и возбуждать эту девочку, не получив удовлетворения уже дважды – это ад. Невыносимая пытка.
Обернулся к Несси.
Она сидела на диванчике, подвернув под себя стройные длинные ножки, и ела меренгу из малины с перцем чили и орехами в воздушном безе из мягкого шоколадного сыра со сливками – Экен, похоже, устал варить мне кашу и капусту, нашёл благодарного поедателя его кулинарных причуд.
А мне остро захотелось попробовать её саму, вымазанную вот в этом аппетитном десерте. Член напомнил о себе ломавшей терпение болью. Взять бы эту… эту… Чёрт!
Я перевёл взгляд на стальную ёмкость, наполненную льдом, стараясь дышать ровно и выбросить из головы эту девчонку. Хоть на минуту забыть о ней. А она, будто издеваясь, уже оказалась рядом и положила ладошку мне на поясницу, заглядывая на этикетки бутылок.
– Розовое. «Anthony's Hill. White Zinfandel»…
Дальше не слышал, сердце билось так сильно, так быстро гнало кровь, что разрывало голову, я мгновенно вспотел, внутри растекалась огненная лава похоти и бешенства. Я готов был порвать девчонку на части. Сжал кулаки и, стиснув зубы, отодрал глаза от бесполезного сейчас льда и встретил твёрдый взгляд Расса.
Он смотрел спокойно и уверено – знал, что со мной происходит, и глазами говорил: «Держись. Или я тебя ударю» – однажды только так он привёл меня в чувство. Он взял Несси за руку и потянул её за себя. Едва заметно покачал головой и, не поворачиваясь, произнёс:
– Экен, Маури, Несси, вернитесь в кухню за столовыми приборами.
Так себе причина, но Маури взял девушку под локоть и увёл её. Он наверняка знал о моей проблеме, хотя я никогда не рассказывал ему, жалел меня, но я не любил этого – меня нельзя жалеть. Ни в коем случае! Он чувствовал меня, как отец. Хотя как раз отец давно от меня далёк, существует на параллельной орбите.
– Ник…
– Убей меня, если я… – глотку перехватило от одной мысли, на что я способен, когда теряю контроль над собой.
– Убью, – пообещал друг.
И сказал это так, что я не сомневался – сделает это, не даст мне окончательно стать бешеным зверем. Однажды это почти случилось.
– Я… сейчас вернусь.
Мне нужно сбросить напряжение.
* * *
Я вошёл в комнату Несси, не ожидая увидеть её там. Мне нужен был её запах, я пришёл за ним просто передёрнуть затвор, пока не из меня не выдернуло последние проблески человеческого разума.
– Что ты здесь делаешь?! – процедил, стиснув зубы и чувствуя, как накрывает горячей пеленой мозг.
– Что с тобой происходит, Никита? – она смотрела на меня снизу вверх, сидя на краю кровати, и я сам не понял, как подошёл к ней вплотную.
– Выйди, Несси! Иначе…
– Что? – она не опустила глаза, смотрела прямо и с вызовом. – Ты не кончил в парке, не трахнул меня час назад. Ты на взводе, и от этого тебе плохо? – она расстегнула мои штаны, и я не мог и не хотел ей сопротивляться.
– Мне всегда плохо. Просто… оставь меня в… – Я проглотил слова, захлебнувшись стоном, когда она освободила член из боксеров и провела по нему ладошкой по всей длине, чуть сжав пальцы.
– Долг платежом красен…
Она облизнулась и без лишних слов накрыла губами болезненный конец. И в голове что-то взорвалось, я будто ослеп и оглох, разучился думать. Я не помнил и не чувствовал больше ничего, только её дыхание, губы и язык, только её нежную ладошку и блаженство, завладевшее всем моим существом от её нехитрых ласк.
Не понял, как подгрёб её под себя и впился в губы, чувствуя вкус малины и перца, смешанный с моим собственным. Как мял её руками, кусал и сжимал, как содрал с неё шорты и вонзился в узкое горячее лоно, вбиваясь зло и резко, расшатывая кровать и сжимая её груди.
Я трахал её безумно, остервенело, рыча от боли в яйцах и ломоты в члене, стремился отдать ей эту муку, низвергнуть её в мой личный ад и больше не оставаться в нём одиноким. Трахал с ненавистью ко всему миру и своей одержимости, со слезами бессилия и отчаяния, вцепившись в её плечо зубами. Я ничего не видел, слышал только свои стоны и яростное урчание и… её тихое «Никита…»
Кончил бурно, сжав её до хруста в собственных мозгах, вминая её в постель, хрипя и всхлипывая от наслаждения и короткого удовлетворения.
Только немного придя в себя, увидел в её глазах боль, почувствовал, как сильно вцепился пальцами в её бёдра, словно когтями в упругую плоть, разжал руки и понял, что оставил на её теле следы, обещавшие налиться многочисленными синяками.
Несси лежала, молчала и смотрела так, будто что-то понимала обо мне. И не осуждала ни за боль, ни за скотское насилие, только что учинённое над ней. Она смотрела на меня как на нормального. Её глаза были так близко. Широко распахнутые, со спокойным взглядом.
И в них сверкали золотые огоньки.
Я вдруг понял, что она гладила и целовала меня, пока я её… рвал.
– Прости… – выдохнул ей в шею, уронив голову и зарывшись носом в её разметавшиеся волосы. Закрыл глаза. – Прости, Несси.
Она обняла меня, погладила по взмокшей спине, запустила пальцы в волосы и тихо ответила:
– Прости, что я тебя… возбудила.
Это было дико слышать. Я не знал, как реагировать и что ответить.
Она возбудила. Но не сейчас. Не сегодня. Возбудила не меня – я всегда возбуждён. Несси возбудила во мне. Она говорила сейчас об этом? Но как… Как?
Меня будто окатило ледяным штормом. Я уткнулся в её плечо, с опухшим и налившимся кровавым следом от моих зубов. Я готов был зализать все раны, что нанёс этой девочке… сильной маленькой девочке, смотревшей так пронзительно и нежно. Я чувствовал себя отвратительно. Конченой мразью. Грязным скотом. Уродом.
– Несси… – просипел пропавшим голосом, горло будто сдавил строгий ошейник, наброшенный на бешеного пса.
– А можно, я тоже буду давать тебе задания? – Это было неожиданно. Я поднял голову и уставился в её глаза. Ждал, что скажет дальше. Но она улыбнулась, ласково провела ладошкой по моей щеке и почти жалобно сказала: – Я есть хочу. Экен обещал мясо с апельсинами.
* * *
Пати на пике Эльдорадо наверняка мало бы чем отличалось от пати на крыше небоскрёба в Нью-Йорке, разве что снега не было. Но было чёткое понимание: если бы Никита захотел снег, он бы выпал. Сейчас он был бы кстати – присыпать чем-то освежающим мне хотелось и его, и себя, и эту окружающую роскошь, раскинувшуюся под вздорным небом большого города.
Облака, будто начинка выпотрошенной в порыве страсти подушки, разметались по небосклону и налились багрянцем закатного солнца. Темнеющая глубина удивительно синего неба с этими омрачавшими его красоту обрывками напоминали взгляд Никиты: такой же глубокий, насквозь пронизывающий, бездонный, болезненно налитый кровью из рваных ран скрытых от всех эмоций.
Каждое облако медленно проплывало над головой, темнея вместе с небом, и оттого алая свежая боль сменялась бордово-чёрными струпьями застарелых надрывов его души.
Мне было больно смотреть на небо, но я смотрела, сидя на коленях Никиты. Сжимала его шею в объятиях и думала… Почему он такой?
– Что ты там увидела, маленькая?
Он огладил мою попу и бедро, убрал с шеи волосы и посмотрел на меня. Я не отрывала взгляд от облака – оно неуловимо менялось: вот только было похоже на цветок гинкго, но уже почти чёрные края лепестков вытянулись в звериный оскал дикой кошки с яркими тёмными пятнами. Ягуар.
– Тебя. Вон то облако похоже на тебя.
Никита повернулся, проследив направление моего взгляда.
– Та ну, какая-то смятая бумажка… – Смятая бумажка… Чем же так смят ты – Никита, что распрямить тебя не получится – всё равно останутся изломы, неровные края и непредсказуемые изгибы. Да, смятая бумажка. – …лучше попробуй, что наготовили Теренс с Экеном, – отвлёк он меня от мыслей о нём.
Никогда бы не подумала, что Никита так прост: Маури и Экен сидели в компании Расса, Теренса и Никиты. Впрочем, Теренс и Расс чувствовали себя здесь как дома. Лишь я одна жалась к своему мужчине, отвернувшись от всех.
Мой мужчина.
Почему-то верилось, что это так. Наверное, это глупо. Просто он первый мужчина. Мой первый мужчина – так правильнее.
* * *
Она была невероятно вкусной – мраморная говядина с апельсинами под соусом из розового вина с кешью и лепестками каких-то цветов. Экен с появлением Несси прямо превосходил сам себя.
Теренс – не только первый в Нью-Йорке стилист, но и fashion-блогер, отлично знающий кухню самых дорогих ресторанов, забыл все слова, едва попробовал кусочек кулинарного великолепия.
– Не, Экен… – Повар вскинул взгляд на парня в ожидании претензии, но заулыбался белозубой улыбкой, когда услышал: – После этого я не хочу другого мяса. Как мне теперь забыть этот вкус? – вымакивая соус и причмокивая от удовольствия – что уж совсем против всяких норм великосветского этикета, проворчал парень. – Как несправедлива жизнь. Вот тебе, Никос, досталось всё самое лучшее: страна, город, дом, Тенесси, Экен, я…
– Маури… – продолжил я список.
Но добавить имена друзей не успел – Теренс перебил:
– По Маури молчу – это не он у тебя, это ты у него. Ему бы сигару, бокал виски и на яхту с девочками, а тебя открывать перед ним дверь…
Несси покосилась на меня, ожидая реакции. Я откинулся на спинку кресла и сделал глоток виски, задумавшись…
Я бы и открыл перед ним. Любую дверь. И я этих дверей ему столько предлагал… Но он предпочитает открывать двери мне. «Когда открою для тебя дверь в последний раз, я скажу тебе об этом, сынок» – никогда не забуду эти его слова. Это был наш негласный договор.
И я сначала ждал, что он скажет об этом, когда я окончил школу… когда окончил MIT… когда открыл исследовательский центр… слил бизнес с отцовским… Маури всё так же открывал двери, несмотря на новейшую систему суперумного дома. И я уже не понимал, какую дверь и когда он откроет передо мной в последний раз.
Вздохнул, ссадил Несси с колен. Маури и Экен о чём-то беседовали с Рассом – повар, похоже, снова жаловался на боль в суставах, а дворецкий последнее время плохо спал. Всё-таки они уже старые мастодонты, пора бы назначить им пенсию и отправить на покой, но я совершенно не готов видеть дома кого-то другого. Они – моя семья.
– …А Экен как не зачах – вообще непонятно. Он нормально готовит, только когда я прихожу, – распинался Теренс. – Да, Экен? – повысил голос, чуть повернув голову к сидевшим за его спиной мужчинам. – Бросай этого кашееда, я тебя в хороший ресторан пристрою, получишь звезды Мишлена, хоть заживёшь на широкую ногу!
– Теперь у нас есть Несси, мистер болтушка! – рассмеялся мой повар. – Мне есть кого баловать!
– Нет справедливости на свете! – поднял стакан с виски стилист и сделал большой глоток.
– Это аксиома, Теренс. Никакие блага не распределяются равномерно. Они вообще не распределяются. Жизнь чётко делит на лидеров и неудачников, и каждый сам решает, в какой лиге ему выступать. Есть только одна попытка, – я говорил это ему, но для Несси, глядя в стакан с виски, разглядывая куски оплавлявшегося льда.
– А как же души прекрасные порывы? – лукаво усмехнулся Теренс.
– Ты ведь знаешь, что мой родной язык – русский? И у слова «порывы» в нём есть такое значение, как «порвать».
– Ну-у-у, дружище, ведь всегда важен контекст…
– О нём я и веду речь.
– О душе? – уточнил Теренс.
– О душе, – подтвердил я.
– А я предлагаю отставить душевные растерзания и сразу приступить к приятной части нашего вечера, – присоединился к беседе Расс, прекращая двусмысленный разговор.
Маури и Экен собрали грязную посуду и оставили нас, прихватив по бутылке пива. Я проводил их взглядом, вдруг обратив внимание, что Экен прихрамывает, а Маури, расслабившись, слегка сгорбился. Едва уловимой тенью скользнуло беспокойство.
– Что у нас в приятной части вечера? – спросил, отбрасывая несвоевременную мысль.
– Тенесси… – Мы дружно посмотрели на девушку. Она чуть поперхнулась от обильного внимания к своей персоне. – Не составишь мне компанию в парном сете вместо прогульщика Джейкоба?
– А что это такое? – большие глаза девушки смотрели недоверчиво.
– Большой теннис. Мы с тобой против этих двух придурков, – кивнул на нас с Теренсом Расс.
– Я даже ракетку в руках не держала, – засомневалась Несси, всё же оставляя бокал с вином – она одна за вечер приговорила почти бутылку выдержанного розового, наверняка чтобы сбросить напряжение после моего зверства. – И после такого плотного ужина… – посмотрела на меня, ища поддержки, которой именно сейчас, захлёбываясь чувством вины перед ней, я дать ей не мог.
– Вот! Самое время попрыгать, – убеждал друг, переключая её на себя, и я был ему благодарен.
Мне нужно было вдохнуть напряжение, сковавшее внутри вновь нахлынувшими эмоциями. Я её только калечу… Сердце сдавило острыми тисками, выжимая из него кровь, оставляя только боль. Я чуть не доломал куклу. Но почему-то чувствовал, что это она, нежно глядя в глаза, ломает меня.
Расс протянул руку, и Несси вложила в неё свою ладошку, встала и пошла с моим другом выбирать ракетку.
– Кажется, Никос, нас сегодня разделают под орех, – вымолвил Теренс и отправился догонять их.
Я допил виски, опрокинул в рот кусочек нерастаявшего льда, поставил стакан и отправился следом.
* * *
Спорт сближает. Это я прочувствовала в полной мере. И никогда бы не подумала, что смогу хоть раз отбить мяч и даже сделать подачу. Сначала попадала исключительно в сетку, потом била так, что пара мячей наверняка теперь болтались на околоземной орбите – отсюда ближе до русской станции «Союз», чем до земли.
Никита сегодня удивлял. Мне и в голову не пришло, что он русский. Почему-то я удивилась. Надо же – русский! Неужели там, за океаном, все мужчины такие – подавляющие волю и сомнения и возносящие в рай одновременно? Это его личное преимущество или национальная черта? Мне казалось, я уже что-то о нем начала понимать, а тут…
Вообще показалось, что именно сегодня я узнала о нем гораздо больше. Слушала, наблюдала. Он сидел рядом со мной на качели, на первый взгляд вальяжно откинувшись на мягкую спинку. Но чувствовалось, что он, как дикий зверь, собран, внимателен и готов сорваться в любое мгновение.
Я была уверена, что даже если он смотрел на кого-то одного, видел всё, что делается вокруг, всё контролировал, но ни во что не вмешивался. Мне было не очень уютно, когда Теренс менял местами их с Маури, а Расс просто как само собой назвал его придурком.
Я напряглась – испугалась, что Никита порвёт его в клочья. Я ясно представляла эту картину: Ник бросается и одним точным рывком выдирает Расселу горло, с его зубов и губ капает кровь, а он садится и продолжает спокойно пить виски, разглядывая тающие куски льда.
Если Никита не смотрел на кого-то из нас, он не отрывал взгляд ото льда. Да, совершенно точно – он смотрел на него то в своём стакане, то будто погружая взгляд в котёл с голубоватой шугой – как выяснилось, искусственный лёд Никита не любит.
Всё это было удивительно и очень хорошо соответствовало тому образу, что уже сложился у меня в голове. Никита последователен во всём, всегда говорил прямо и называл вещи своими именами. Я могла бы представить, как хитрит совершенно открытый в общении Теренс, хотя не смогла бы назвать ни одной причины для этого.
Могла бы даже допустить обман от Рассела, но, скорее, аргументированный, профессиональный, во благо, и если бы что-то пошло не так, этот мужчина сказал бы обо всём прямо. Ему можно доверять – я это чётко поняла.
Но вот так прямолинейно и остро, как вёл, держал себя и говорил Никита, так не мог никто из них, и никто из всех, кого я знала раньше. Этот мужчина, горячий и страстный, несокрушимый, как глыба титана, вдруг плавился, стоило нам оказаться в постели.
Но и там – не было никаких сомнений – он точно знал, что хочет и что для этого сделает, он точно знал, что возьмёт то, что нужно ему. И ни мгновения сомнений. Ни тени беспокойства, что не получится.
«Никакие блага не распределяются равномерно. Они вообще не распределяются. Жизнь чётко делит на лидеров и неудачников, и каждый сам решает, в какой лиге ему выступать».
Я весь вечер вспоминала эти слова. Странно, но именно они решили всё. Я гнала от себя мысли о том, что сказал в клинике Рассел. Сначала очень хотелось позвонить маме, но Никита обещал, что очень скоро мы поедем к ней вместе.
Мне трудно это представить, даже страшно: моя семья – не то, что ему следует видеть. Не потому что я стыжусь – это глупости, а потому что у нас нет совместного будущего.
Я понимала, что мужчиной движет лишь любопытство – так он, наверное, изучал партнёров по бизнесу. А я, вернее, часть моего тела – предмет нашего договора. На доли секунды показалось, что я на самом деле отдам ему почку, если он одобрит место её происхождения и условия выращивания. И плевать на группу крови – Никите безоговорочно подойдёт всё, что он захочет.
* * *
– Ну, Никос, бывай. Тенесси, моё почтение, мисс.
Порядком захмелевший Теренс держался на ногах исключительно благодаря своей вертлявости. Рассел сгрёб стилиста за шкирку и вывел из пентхауса – внизу их ждали две машины такси.
– Аня, погаси внешнее освещение, – скомандовал системе и отправился в комнату Несси.
Девушка уже переоделась в шёлковую сорочку на тоненьких бретельках. Серо-голубая гладкая ткань отражала свет прикроватного светильника, как зеркало. Мягкий золотистый свет падал на постель.
Я люблю белое белье, но сейчас огромная кровать была застелена бордовым комплектом с мелким голубым цветочком. Откуда только взялось такое?
Несси сидела, свесив одну ножку, подогнув вторую под себя, и растирала крем на руках. Её волосы сдерживала эластичная повязка, а на конике носа, щеках, лбу и подбородке виднелись белые мазки. Все было непривычно уютно, но чего-то не хватало.
Я подошёл к моей девочке и присел рядом.
– Разрешишь?
– Хочешь намазать меня кремом? – лукавая улыбка дразнила, хотелось поцеловать её.
– Желательно сливочным, но пока сойдёт и этот.
Несси повернулась ко мне всем телом, сложила ножки в подобие позы лотос и подставила мне лицо.
Это необычные ощущения – размазывать по нежной гладкой коже желанной девушки невесомые кляксы. Она закрыла глаза и закусила губу, белые зубки будили воображение. Я обнял девичье лицо ладонями и большими пальцами провёл по скулам, легко касаясь кожи и растирая крем. Это невероятно возбуждало.
Пушистые черные ресницы, чуть трепеща, невесомой бахромой прикрывали нижние веки. Беззащитная шея, вытянутая из-за чуть запрокинутой головы, манила необычайно. Я с горечью во рту посмотрел на следы, оставленные зубами, надеясь, что выпитый ею антибиотик поможет.
Не стиснутая лифчиком грудь с тёмными синюшными пятнами от моих пальцев, лишь наполовину скрытая невесомой тканью, венчалась затвердевшими сосками.
Я ласково оглаживал лицо Несси. Как бы мне хотелось просто обнять её и уснуть. Но совершенно не сексуальное занятие заводило сильнее, чем обнажённое тело, чем её ласка. Я оглаживал девичьи черты и понимал, что запечатлеваю эти минуты и её образ в памяти навсегда. В сердце что-то защемило, захотелось взять её на руки и качать.
Её кожа отзывалась на мои прикосновения, я видел это отчётливо: как по её телу пробегают мурашки, как она задышала чаще и глубже, как прогнулась в пояснице, приподняв грудь так, что у меня закружилась голова.
А я растирал крем, любуясь красотой моей красивой мулатки, и не мог поверить, что если бы не случай, мы бы не встретились. И она не сидела бы сейчас передо мной, если бы я её не захотел трахнуть тогда, в туалете. Если бы Джейк пришёл на встречу. Если бы не дела в моём офисе… Так много должно было всего случиться, чтобы мы встретились.
– Несси… – Она открыла глаза. – Что случилось сегодня в клинике?
– Ты о чём? – в глазах девчонки сквозило явное непонимание.
– Сознание просто так не теряют. Что сказал Расс?
– Я не готова это обсуждать. Мне надо подумать.
– Ты решила не делать пластику?
– Если бы это была пластика… – она тяжело вздохнула. – Получается, что это операция может перекроить саму мою жизнь. Я не уверена, что меня… устраивают её последствия.
– Расс твёрдо сказал, что они будут?
– Будут. Увы, но в теле нет лишних сантиметров.
Я улыбнулся.
– В теле нет вообще ничего лишнего, Несси… Может быть, кроме самого тела, – добавил, подумав. – И есть лишь одно существо, которое управляет человеком.
– Существо? – искренне удивилась моя сладкая девочка.
– Мозг, Несси.
Я снова хотел её, но ещё я хотел рассказать ей о своей беде. Но чужая боль не болит. Чужие желания не волнуют. Чужие проблемы отталкивают. Люди потому и учатся на своём опыте, что он прочувствован. А потому мне придётся терпеть, возбуждать мою малинку с перчинкой и сбрасывать напряжение, или усмирять похоть как-то ещё, без неё.
