Текст книги "Мировой кризис"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

Под верховным начальством Японии в Сибирь были отправлены две японские дивизии, 7 тыс. американцев, 2 британских батальона под командой полковника Джонсона и полковника Джона Уорда, депутата лейбористской партии, и 3 тыс. французов и итальянцев. Отряды были высажены во Владивостоке и проследовали к западу по железной дороге. Одновременно с этим в июне и июле в Мурманске и Архангельске высадился международный отряд в 7–8 тыс. человек, состоявший главным образом из британцев и находившийся под британским командованием, Население радостно приняло его, изгнало большевиков и образовало местное правительство. Между этим северным правительством и командующим британскими вооруженными силами было заключено соглашение, в силу которого местные власти обязывались помочь союзникам в их борьбе с немцами, союзные же правительства должны были финансировать северное правительство и снабжать население продовольствием.

В Сибири, на широко разбросанной линии пикетов, расставленных чехо-словаками, начало организовываться антибольшевистское русское правительство. Местопребыванием его был Омск. До некоторой степени Сибирь занимала по отношению к России такое же положение, какое занимает Канада по отношению к Великобритании. Появление чехов, их чрезвычайная энергия и внезапно одержанные ими успехи, их очевидное превосходство над вооруженными бандами большевиков помогли создать в «Совдепии» огромную территорию, на которой можно было организовать русское правительство и сформировать значительную военную организацию.

Летом 1918 г. в Омске было образовано временное правительство, главной целью которого являлось созвание всероссийского Учредительного собрания. За время своего пребывания у власти правительство это испытало целый ряд изменений. В нем отражался господствовавший во всей России хаос, при котором каждый был готов участвовать в болтовне, а многие и в убийстве, но нельзя было собрать ни одной сколько-нибудь значительной организации, которая могла бы действовать согласованно более или менее продолжительное время. Еще до того как было заключено перемирие, чрезвычайно ослабившее все антибольшевистские движения, дела сибирского правительства пошли на убыль. Чехи обнаруживали усталость. Они работали беспрерывно, а между тем окружавшие их опасности все более и более увеличивались. Их собственные политические взгляды были прогрессивны и плохо вязались со взглядами русских белогвардейцев. Кроме того, их раздражала русская неустойчивость и беспорядок в управлении. В октябре 1918 г. их южная линия сообщения сократилась под давлением красных отрядов, наступавших с фронта и с флангов.

Уже в сентябре 1918 г. в Омске одновременно функционировали два правительства: одно, которое управляло Сибирью, и другое, которое претендовало на роль всероссийского правительства. Тем временем казацкие и антибольшевистские офицеры энергично набирали вооруженные силы. По мере того как силы эти росли количественно и приобретали все большее влияние, они отодвигали на задний план обе эти импровизированные организации. Становилось все более и более ясным, что вскоре всем придется с оружием в руках защищать свою жизнь, а потому военные соображения стали преобладать над всеми остальными. Первое омское правительство охотно поддалось влиянию этой новой силы, но зато другое правительство, действовавшее параллельно с ним, стало центром социалистических заговоров. Соперничающие правительства все время действовали наперекор друг другу. Бессмысленность такой тактики, не считавшейся с угрозой неминуемой резни, привела к военному перевороту. 17 ноября, через неделю после перемирия, вожди новых армий силой завладели одним правительством и арестовали наиболее выдающихся членов другого. В виду отчаянного положения они решили – вероятно, с полным основанием – сосредоточить все полномочия в руках одного человека. Этого человека они нашли в лице адмирала Колчака, бывшего командующего Черноморским флотом.

В то же самое время далеко на юге, в Донской области, русская добровольческая армия, находившаяся теперь под начальством Деникина, уже завладела обширной и плодородной территорией и еще до окончания года продвинулась к Екатеринодару, захватив в плен свыше 30 тыс. большевиков. Таковы были поразительные перемены, происшедшие в России после подписания Брест-Литовского мирного договора. Во время зимней кампании 5/6 красной России перешло под власть белых, но весной, после заключения мира, бывшего величайшим благом для всех прочих наций, территории эти начали опять переходить к красным.

События эти, причинившие столько хлопот союзникам, поставили на очередь другой ряд проблем. Брест-Литовский договор формально отрезал от Русской империи все ее западные провинции. Немцы, очевидно, намеревались создать цепь буферных государств из провинций бывшей Русской империи, которые должны были охранять восточные подступы к Германии. В XX в. на востоке Европы повторилось то же самое, что в свое время на Рейне делал Наполеон, мечтавший создать конфедерацию Рейнских государств. Право самоопределения предоставлялось Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, русской Польше, Украине, Бессарабии и Кавказу; все эти новосозданные государства должны были вести самостоятельную национальную жизнь под руководством победоносной Германии и совершенно независимо от разбитой коммунистической России. Своей свободой, если не своей независимостью, они были обязаны Германии, и таким образом сабельный удар, разрезавший европейскую карту, сразу лишал русскую империю всех завоеваний Петра Первого и Екатерины Великой, начиная с Гельсингфорса и кончая Батумом и Баку. Ленин и Троцкий выразили на это согласие.

Императорская Германия исчезла, и вместе с нею был уничтожен могущественный центр всей этой новой системы. Обезоруженная и беспомощная Германия сдалась на милость победителей, и на ближайшее время роль ее ограничивалась пунктуальным исполнением даваемых ей приказаний. Все новосозданные государства сразу освобождались как от своих старых, так и от своих новых повелителей. Предстоявшие события с каждым месяцем обрисовывались все яснее и яснее. С августа 1918 г. поражение центральных держав стало несомненным, и единственный вопрос заключался в том, насколько оно будет полно и насколько его удастся оттянуть. Все хотели во что бы то ни стало выбраться из большевистской России; помимо желания воспользоваться расовой или национальной независимостью, все хотели во что бы то ни стало уйти от страшного варварства и террора, господствовавших в этой стране. Общественное мнение в каждом из новообразованных государств проявило себя весьма решительно. 28 ноября 1917 г. Эстония объявила себя независимой; Финляндия провозгласила свою независимость 6 декабря, Украина – 18 декабря, Латвия – 12 января 1918 г., Литва – 16 февраля 1918 г. 9 апреля 1918 г. Бессарабия заключила унию с Румынией на основаниях местной автономии; 22 апреля Закавказский Совет провозгласил полную независимость Закавказской Федерации и потребовал, чтобы вся территория последней была изъята из-под действия Брест-Литовского трактата. В конце мая Закавказское федеральное правительство разложилось на свои составные элементы: Грузия образовала независимое национальное правительство, армянский национальный совет взял на себя управление Арменией, а татарский национальный совет провозгласил независимость Азербайджана. Все эти движения основывались на ожидании, что в результате войны Германия станет величайшей державой Европы. Боязнь большевистского вторжения сообщила им теперь новую силу, ибо вряд ли можно бы думать, что Германия будет противодействовать большевикам.

Но когда Германия стала слабеть, а затем потерпела полное крушение, каждое из новообразованных государств возложило все свои надежды на лигу победоносных демократических держав, которые из-за Атлантического океана в Па-де-Кале и через линию фронта во Франции и в Италии неудержимым потоком пламени и стали сокрушали свертывавшийся австро-германский фронт. А когда в конце концов всякое сопротивление кончилось и центральные державы вдруг рухнули, все эти новые народы и их зачаточные правительства с радостью обратились к победоносным западным союзникам.

Но переход этот произошел не без борьбы. 4 января большевики вместе с французским и шведским правительствами признали независимость Финляндии, а 28 января 1918 г. они вторглись в Финляндию и захватили Гельсингфорс. Это не было обычной войной, где действовали пушки и регулярные отряды. Советские красногвардейцы наступали беспорядочной толпой, а в авангарде шли только что образовавшиеся местные коммунистические организации, проповедывавшие бунт и действовавшие более смертоносно, чем орудия истребления. Финская история пополнилась двумя страшными страницами: 1 марта между Финской республикой и Петроградским Советом был заключен договор о мире и дружбе, и в Финляндии началось царство красного террора. Но тут пришли на помощь немцы. 3 апреля в Финляндии высадилась германская дивизия под начальством генерала Фон-дер-Гольца, к которой присоединились многочисленные отряды финнов-антикоммунистов, находившиеся под командой генерала Маннергейма, бывшего офицера русской императорской гвардии. Советские отряды и местные коммунисты были рассеяны, и 13 апреля генералы Фон-дер-Гольц и Маннергейм вновь заняли Гельсингфорс.

Менее чем трехмесячный коммунистический режим произвел на общественное мнение такое впечатление, которое не будет забыто на протяжении целого поколения. Коммунисты поспешно бежали из финской столицы, трупы казненных буржуа загромождали дворы и коридоры общественных зданий. Этот сумрачный северный народ, дошедший до бешенства, безжалостно отомстил своим угнетателям. Нужно было, чтобы урок, данный большевикам, так же прочно запечатлелся в памяти этих последних, как урок, данный самим финнам. За красным террором последовал белый террор, не менее кровавый. 7 мая считается концом финляндской гражданской войны. Однако и после этого безудержная месть раздраженных и ни с чем не считавшихся победителей далеко не кончилась: они мстили не только финляндским коммунистам, но и многим безобидным социалистам и радикалам. На этом мы можем закончить изложение событий в Финляндии.

Три балтийских государства – Эстония, Латвия и Литва, образовавшиеся к югу от Финляндии, оказались в чрезвычайно опасном положении. На востоке они были ближайшими соседями Петрограда и Кронштадта, колыбелей большевизма. На западе они граничили с родовой вотчиной тех самых прусских землевладельцев, которые оказались наиболее крепким и страшным элементом всей германской государственной системы. В течение зимы 1918 г. и первой половины лета 1919 г. балтийские государства поочередно переходили от строгостей прусского владычества к ужасам большевистской власти. Немедленно после перемирия отступавшие немцы сдали все свое военное снаряжение большевикам, которые быстро наводнили Эстонию и значительную часть Латвии и Литвы. С помощью финляндских добровольцев и британского военного снаряжения в начале февраля 1919 г. эстонцы прогнали большевиков, но латыши и литовцы оказались не столь удачливыми. Пока происходили эти события, Немцы под начальством Фон-дер-Гольца организовали партизанский отряд приблизительно в 20 тысяч человек, который должен был вытеснить русских и, вопреки всем решениям мирной конференции, создать место убежища для разорившейся знати восточной Пруссии. Некоторое время действия его были успешны, и германские отряды, действовавшие подобно кондотьерам старого времени, предавались грабежам и разгулу вплоть до прибытия союзной военной миссии в июле этого года. Неудивительно поэтому, что независимая Эстония, Латвия и Литва пока что существовали лишь в мечтах своих обитателей, несмотря на все симпатии к ним держав союзной коалиции.

Обратимся теперь к Польше. Как мы уже видели, в марте 1917 г. русское Временное правительство объявило, что Польша должна стать «независимым государством, связанным с Россией свободным военным союзом». В Брест-Литовске Троцкий предложил объявить независимость Польши, которая и была подтверждена в трактате. Но польские отряды в русской армии были настроены антибольшевистски, и польский легион на Украине вскоре возмутился, протестуя против вмешательства советского комиссариата в национальные польские дела. Московский представитель польского регентского совета также был в самых плохих отношениях с советским правительством. Вскоре на сцене появился один из тех непреклонных людей, которые обычно приходят на помощь застигнутым бедствием народам – Иосиф Пилсудский.

Пилсудский родился в Литве в октябре 1867 г. Он был воспитан среди крестьян, непосредственно переживших жестокости, совершившиеся после восстания 1863 г. 22-летним юношей он вступил в связь с русскими революционерами и был присужден к 5-летней ссылке в Сибирь. В 1892 г. он вернулся в Вильно, но через 4 года опять был арестован за революционную деятельность. На этот раз ему удалось бежать. В эти годы он был тесно связан с Борисом Савинковым, и между ними обоими образовалась дружба, продолжавшаяся всю жизнь. Под влиянием этих воспоминаний Пилсудский, естественно, смотрел на Россию, как на главного врага своей страны. В начале войны 1914 г. он набрал добровольческий отряд для борьбы с Россией и сделал Галицию базой своих операций. Но он не связал себя никакими обязательствами по отношению к Германии или Австрии. Он не питал никаких иллюзий насчет той судьбы, которая постигла бы Польшу, если бы война кончилась победой центральных держав. Сражаясь под их знаменем против России и ее союзников, он всегда помнил древнее греческое изречение: «Любите так, как если бы вам пришлось после этого ненавидеть, и ненавидьте так, как если бы вам пришлось после этого любить». Русская революция изменила всю обстановку, царизм исчез, и наступил разрыв между Пилсудским и центральными державами. В конце июля 1917 г. он отказался принести им присягу на верность. Его посадили в Магдебургскую крепость. Немедленно после заключения перемирия в ноябре 1918 г. Пилсудский был выпущен на свободу и был провозглашен вождем не только теми патриотическими военными объединениями, которые создались в эпоху германской оккупации, но и всей польской нацией в целом. Он приехал в Варшаву, обезоружил находившихся там германских солдат и с согласия всей нации принял пост председателя регентского совета. В конце января 1918 г. Пилсудский, сохраняя за собою диктаторскую власть, поручил образование правительства знаменитому пианисту Падеревскому. Польская нация снова поднялась на ноги. Древнее государство, разделенное на три части Австрией, Пруссией и Россией, освободилось, наконец, от своих угнетателей и было восстановлено в своей целости после полутораста лет рабства и разделов. На Украине большевики с самого начала повели борьбу против отделения. Немцы подписали сепаратный мирный трактат с украинским правительством, заседавшим в Харькове. Но другое украинское правительство, образовавшееся в Киеве и симпатизировавшее большевикам, организовало вооруженное сопротивление как харьковским контрреволюционерам, так и немцам, стремившимся забрать нефть и хлеб. Украинское население должно было одновременно выдерживать борьбу и с немцами, и с коммунистами, и с иностранным завоевателем, и с внутренней заразой. Эти неумолимые внутренние конфликты разыгрывались в каждом городе, на каждой улице, в каждой деревне, в каждой семье, и даже отдельные люди часто затруднялись бы сказать, кого из своих меняющихся друзей они больше всего ненавидели.

Но германская выдержка и дисциплина справлялись со всеми этими противоположными течениями, которые, несмотря на всю свою страстность, были все же слабы. Они быстро заняли необходимые в продовольственном отношении области небольшими отрядами надежных солдат 13 марта 1918 г. они заняли Одессу, 17 марта – Николаев, 8 апреля – Херсон, 28 апреля установили на Украине диктатуру под главенством выставленного ими кандидата гетмана Скоропадского. 1 мая они заняли Севастополь и захватили часть русского Черноморского флота, а 8 мая взяли Ростов-на-Дону. Во всех этих операциях, в результате которых немцам досталась богатая плодородная область величиной с большое государство, участвовало не более 5 запасных дивизий германской армии. Все на свете относительно. Каждый из нас помнит (и старается забыть) германскую оккупацию Бельгии. Здесь, на Украине, немцы пришли в качестве освободителей и были сразу же признаны за таковых не только массой населения, но и теми националистическими элементами, которые были наиболее враждебно настроены по отношению к германским завоевателям. Достаточно угостить любое население дозой коммунизма, чтобы оно приветствовало любую форму цивилизованной власти, хотя бы и самую суровую. После прибытия германских «стальных шлемов» жизнь опять стала сносной. Надо было только подчиниться, жить спокойно и повиноваться: после этого все шло гладко и как следует. Население считало, что под железной пятой иностранных солдат живется лучше, чем при неустанных преследованиях, организуемых жрецами негодяев и фанатиков.[19]19
  Мы сохраняем в неприкосновенности «зоологический» Стиль Черчиля, способного говорить о большевиках лишь с пеной у рта. Мы также не оговариваем все те многочисленные легенды, апокрифы и гнусную ложь, которыми пестрит у Черчиля изложение всего, что касается нашей революции. Иного ждать от Черчиля мы не можем, а легенды уже давно разоблачены.


[Закрыть]

Положение в Бессарабии было тоже сложно и трудно, хотя оно и отличалось от положения на Украине. Остатки румынской армии и руководящие элементы румынского народа нашли себе убежище на русской территории после завоевания неприятелем их родины. Их приютил царь. После революции и Брест-Литовского мира положение их стало отчаянным. Сразу ожили старые связи между Румынией и Бессарабией, и одновременно возобновились бесконечные споры, которые вели из-за этой провинции Россия и Румыния после русско-турецкой войны 1878 г. В тот же самый день (28 января), когда красногвардейцы вошли в Гельсингфорс, большевики объявили войну Румынии. Румыны не могли сопротивляться, но вмешались германские власти, и через шесть недель был подписан мир. Румыния, исстрадавшаяся в конец, плененная и разоренная, получила наконец удовлетворение. 9 апреля Бессарабия провозгласила унию с Румынией при условии местной автономии. Непрерывное наступление германских войск в южной России заставило Советское правительство удовольствоваться словесным протестом.

Таково было зрелище анархии и хаоса, борьбы и голода, представшее перед западными империалистами в день перемирия; зрелище, налагавшее на них обязательства и предоставлявшее им благоприятные возможности.

ГЛАВА VI
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ПУНКТОВ

Президент Вильсон. – Четырнадцать пунктов. – Переговоры о перемирии. – Комментарий полковника Хауза. – Заседание 29 октября. – Отказ м-ра Ллойд-Джорджа. – Угрозы полковника Хауза. – Непреклонность премьер-министра. – Оговорки союзников. – Свобода морей. – Достижение соглашения. – Французский план. – Предварительные условия мира. – Миссия Вильсона. – Опасности промедления. – Пропасть.

В момент перемирия президент Вильсон достиг зенита своей власти и славы. После того как Соединенные Штаты на 32-й месяц кампании приняли участие в войне, он с большей страстью и с большей убедительностью, чем кто-либо, доказывал правоту союзнического дела. Он вступил в борьбу свежим, сохранял хладнокровие и казался бесстрастным судьей, провозглашающим свои решения среди страшного и безумного спора. Возвышаясь над всеми перипетиями конфликта, говоря величественно и просто, прекрасно умея играть на народных чувствах, располагая безмерной и еще неисчерпанной мощью, он казался измученным и усталым бойцам как бы вестником с другой планеты, ниспосланным для восстановления на земле свободы и справедливости. Слова его звучали как утешение для всех союзных народов и немало помогали заглушить разрушительную пацифистскую пропаганду во всех ее формах.

Во время войны отдельные союзные державы не раз делали заявление о преследуемых ими целях. В тяжелые январские дни 1918 г. как Великобритания, так и Соединенные Штаты снова постарались изложить свои требования в наиболее приемлемой форме, 8 января президент Вильсон произнес в Конгрессе речь, где упомянул те четырнадцать пунктов, которые, по его мнению, должны были быть основой американской политики. В этих «четырнадцати пунктах» прекрасно, если и в несколько общих выражениях, перечислялись главным образом те общие принципы, которые должны были осуществляться более или менее полно в зависимости от хода военных операций. Но во всяком случае они заключали в себе два непременных условия, – восстановление независимой Польши и возвращение Эльзас-Лотарингии Франции. Одобрение Соединенными Штатами этих двух чрезвычайно важных целей войны обозначало борьбу с Германией до победного конца и потому было воспринято с большим удовлетворением союзниками. Ни одно из союзных государств не останавливалось на деталях речи Вильсона и ни одно правительство не считало себя связанным им в каких бы то ни было отношениях, кроме разве тех общих чувств, какие она выражала. В то же время декларация президента сыграла весьма важную роль, укрепив единство западных демократических государств и вдохновив их на неуклонное продолжение войны. Кроме того, она способствовала развитию пораженческих и разрушительных движений среди населения неприятельских стран.

Когда 1 октября охваченный паникой Людендорф потребовал, чтобы германское правительство немедленно обратилось к союзникам с просьбой о перемирии, принц Макс Баденский обратился к президенту Вильсону, ссылаясь на эти четырнадцать пунктов. Вильсон ухватился за этот удобный случай, чтобы лично вести переговоры в этой первой и наиболее важной их фазе. Он использовал все преимущества своего положения как по отношению к неприятелям, так и по отношению к союзникам и таким образом взял на себя и выполнение всей задачи, и всю ответственность. Он отказался передать союзникам просьбы отчаявшегося врага, пока не убедится в их искренности. С немцами он держался чрезвычайно строго и мастерски пользовался оружием проволочек. Он заявил, что ни о каком перемирии не может быть речи, если «не будет дано абсолютно удовлетворительных гарантий того, что будет сохранено создавшееся ныне военное превосходство армий Соединенных Штатов и их союзников». Условия перемирия должны были быть выработаны командующими союзных армий. О мире нечего и говорить, пока Германия не лишится всякой возможности возобновить военные действия. Немцы должны сдаться беззащитными и безоружными на милость своих победителей. В течение того месяца, пока длились эти переговоры, по всему фронту шла непрерывная гигантская битва. Армии Соединенных Штатов потеряли свыше 100 тыс. человек убитыми и ранеными, а французские, британские и итальянские армии около 380 тыс. человек. Союзные армии продвигались непрерывно. Под двойным давлением войны и надежд на заключение мира германское сопротивление рухнуло. В конце месяца немцам пришлось пасть ниц перед президентом.

Вильсон вел эти переговоры так энергично и умело, что Франция и Великобритания, сперва несколько ошеломленные его самоуверенностью, предоставили ему вести их и в дальнейшем. Даже самые яростные враги немцев не могли бы найти никаких недочетов в его военной игре. Таким образом, на последних стадиях войны он говорил не только от имени США, но и от имени союзников. Он провозгласил высочайшие моральные принципы и в то же время заключил тяжелую для неприятеля сделку. Посмотрим же, в чем именно заключалась эта сделка.

Когда стало ясно, что центральные державы фактически разлагались и в отчаянии хватались за четырнадцать пунктов, предложения эти внезапно приобрели огромное практическое значение. К концу октября стало необходимым точно выяснить, что обозначали четырнадцать пунктов для друзей и врагов. Если бы немцы, вместо того чтобы просить о перемирии, начали мирные переговоры и в то же время продолжали войну, то смысл, который они и союзники придавали каждому из четырнадцати пунктов, был бы выражен в точной и конкретной форме. Но их крушение было столь стремительно, что они могли просить только о перемирии, а за то время, пока велись переговоры, они дошли до полного истощения и в конце концов пошли на условия, не оставлявшие им никаких средств защиты. Этот ход событий намного превзошел самые пылкие ожидания союзников. Победители оказались единственными истолкователями того значения, какое надо было придавать четырнадцати пунктам, между тем как побежденные естественно старались истолковать их в наиболее благородном и мягком смысле.

По инициативе предусмотрительного полковника Хауза американский посланник в Париже разработал комментарий к четырнадцати пунктам, одобренный президентом. Этот комментарий ныне опубликован полковником Хаузом. Это был чрезвычайно удобный документ, которым можно было пользоваться при всех случаях.

Так например пункт III говорил о «возможном устранении всех экономических барьеров и установлении одинаковых условий торговли для всех наций». Американский комментарий мудро разъяснял, что этим не имелось в виду уничтожить пошлины, или специальные железнодорожные фрахты, или ограничение пользования портами, поскольку меры эти в одинаковой степени применялись по отношению ко всем. Относительно пункта IV: «необходимо дать и получить соответствующие гарантии того, что национальные вооружения будут сокращены до максимального предела, совместимого с внутренней безопасностью страны», комментарий разъяснял, что «внутренняя безопасность страны» обозначала не только внутреннюю безопасность в полицейском смысле, но и охрану территории от иностранного вторжения. Пункт V предписывал «свободное, искреннее и абсолютно беспристрастное разрешение всех колониальных претензий, при строгом соблюдении того принципа, что при разрешении всех вопросов о суверенитете на интересы туземного населения будет обращаться такое же внимание, как и на справедливые притязания того правительства, права которого должны быть установлены». По этому поводу комментарий говорил, что германские колонии не подлежат возвращению Германии, но что всякая получившая их держава должна действовать в качестве «опекуна туземцев» и выполнять свои административные функции под надзором Лиги наций. Пункт VI говорил об «эвакуации всей русской территории» и «предоставлении ей полной и беспрепятственной возможности самостоятельно установить ход своего политического развития и свою национальную политику». При этом комментарий разъяснял, что под «русской территорией» отнюдь не подразумевалась вся территория, принадлежавшая бывшей Русской империи, и т. д.

29 октября на Кэ д'Орсэ состоялось совещание представителей Франции, Великобритании, Италии и США. Главными действующими лицами были Клемансо, Ллойд-Джордж, Бальфур, барон Соннино и полковник Хауз. Обсуждался вопрос о том, какой ответ должны были дать союзники на ноту президента Вильсона.

Ллойд-Джордж сказал, что в данном случае имелись два тесно связанные друг с другом вопроса. Во-первых, надо было определить точные условия перемирия. С этим условием был тесно связан и вопрос об условиях мира. При внимательном изучении нот, которыми обменялись президент Вильсон и Германия, оказывается, что перемирие заключается при предположении, что условия мира будут согласоваться с речами Вильсона. Немцы попросили перемирия именно на этих условиях; поэтому, если не будет дано определенного истолкования в противоположном смысле, союзники окажутся связанными мирными условиями, которые поставил президент Вильсон. Следовательно, прежде всего надлежит выяснить, приемлемы ли эти условия. Затем Ллойд-Джордж напрямик спросил полковника Хауза, рассчитывает ли германское правительство, что мир будет заключен на основе четырнадцати пунктов и прочих речей президента Вильсона? Полковник Хауз ответил утвердительно. Ллойд-Джордж сказал, что если союзники не выяснят своей позиции, то, соглашаясь на перемирие, они будут связаны указанными выше условиями.

Клемансо спросил, совещался ли президент Вильсон с британским правительством относительно поставленных им условий? Мнения Франции не запрашивали. А раз с ним не совещались, то он не видит никаких оснований считать себя связанным. В заключение он спросил, считает ли связанным себя британское правительство? Ллойд-Джордж ответил, что британское правительство еще не считает себя связанным, но если оно даст согласие на перемирие, не сделав соответствующих оговорок, то конечно, придется считать его связанным условиями президента Вильсона. Бальфур подтвердил его слова. Тогда Клемансо заявил: «Я желаю выслушать четырнадцать пунктов».

Был зачитан первый пункт.

«Полностью публикуемые мирные договоры, заключаемые открыто; после этих договоров не должно быть никаких частных международных соглашений какого бы то ни было рода, и дипломатия должна действовать совершенно открыто и в обстановке публичности».

Полковник Хауз после этого прочел извлечение из последней речи президента Вильсона, где указывалось, что этот пункт не запрещает тайных переговоров по поводу конфиденциальных и щекотливых вопросов и требует лишь, чтобы окончательные результаты таких переговоров делались достоянием гласности. Бальфур заметил, что это в сущности обозначает не воспрещение тайных переговоров, а воспрещение тайных договоров.

Затем был прочитан второй пункт.

«Абсолютная свобода плавания на морях как в мирное, так и в военное время, за исключением территориальной полосы и тех случаев, когда моря могут быть путем международного соглашения закрыты полностью или частично для того, чтобы вынудить соблюдение международных договоров».

Этот пункт относительно так называемой «свободы морей» естественно вызвал тревогу среди британских делегатов. Он, по-видимому, имел в виду благие цели, но к чему он фактически сводился? Обозначал ли он, что отменяется право блокады в военное время? Мы только что заканчивали войну, в которой блокада сыграла важную роль и помогла защитить свободу Европы и права США. Британский флот только что сокрушил подводную войну. Британские суда только что перевезли большую часть американской армии в Европу. Только благодаря нашему морскому могуществу мы спасли себя от вторжения и снабжали продовольствием наше население. В момент общей победы казалось странным слышать, что тот самый друг, которому мы помогали, требует, чтобы это важнейшее орудие защиты было ослаблено, если не совсем сломано. Из этого, конечно, не следовало, что условия будущей войны не заставят пересмотреть весь вопрос о тех правах, которыми пользуются воюющие стороны на море. Но теперь, когда после огромных и кровавых жертв неприятельский фронт был разбит французской и британской армией и когда Британия, охраняемая королевским флотом, благополучно выходила из величайшего конфликта, который когда-либо постигал человечество, вряд ли было своевременно требовать, чтобы мы в несколько дней, почти в несколько часов, согласились на формулу, которая является для нас вопросом жизни и смерти и может значить либо все, либо ничего.