Текст книги "Мировой кризис"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

Итак, эти три человека через три недели после заключения перемирия встретились на острове Уайте (а может быть на острове Джерси) и совместно выяснили все те практические меры, которые нужно было предпринять для того, чтобы обеспечить прочный мир и снова поставить мир на ноги.

Тем временем делегация сената США проследовала прямо в Париж и посетила американские войска на фронте.

Когда эти три человека встретились, они согласились между собой, что Лига наций должна быть основана не как верховное государство, а как верховное учреждение, которое стояло бы над всеми государствами мира. Но они видели, что Лига, как учреждение, может полностью развиться только постепенно и поэтому на своем первом заседании, – состоявшемся 1 декабря 1918 г., они условились, что Лига наций должна включать все господствующие на земле народы. Таково было их первое решение. Вильсон сказал: «Я могу отвечать за Соединенные Штаты, ибо меня поддерживают обе великие партии, – и республиканцы, и демократы». Ллойд-Джордж сказал: «Я говорю от имени британской империи, за меня стоят премьер-министры всех самоуправляющихся доминионов; кроме того Асквит и Бонар Лоу согласились поддерживать меня, пока не будет достигнуто окончательное решение. После этого я твердо решил удалиться от политической жизни (хотя, может быть, и не навсегда)». Клемансо сказал: «Мне семьдесят пять лет, и я представляю Францию».

Сообща они решили следующее: «Создавать Лигу наций без России не имеет смысла, а Россия все еще находится вне нашей юрисдикции, большевики не представляют России, – они представляют лишь интернационал, – учреждение и идею, которая совершенно чужда и враждебна нашей цивилизации; но русские сражались вместе с нами в тяжелую годину войны, и мы обязаны предоставить им подлинную возможность национального самоопределения».

Затем они приняли вторую резолюцию: «Русскому народу нужно предоставить возможность избрать национальное собрание, которое и должно рассмотреть поставленные на очередь вопросы мира».

Они послали за маршалом Фошем и спросили его: «Что вы можете сделать в России?»

Фош отвечал: «Особых трудностей нам не представится, и вряд ли придется долго воевать. Несколько сот тысяч американцев, горячо желающих принять участие в мировых событиях, действуя совместно с добровольческими отрядами британских (я боюсь, что Фош сказал „английских“) и французских армий, с помощью современных железных дорог могут легко захватить Москву. Да и кроме того, мы уже владеем тремя окраинами России. Если вы хотите подчинить своей власти бывшую русскую империю для того, чтобы дать возможность русскому народу свободно выразить свою волю, вам нужно только дать мне соответствующий приказ. Для меня, Хэйга и Першинга эта задача будет очень легкой по сравнению с задачами восстановления фронта после битвы 21 марта (1918 г.) или прорыва оборонительной линии Гинденбурга».

Но трое государственных людей сказали: «Это не только вопрос военной экспедиции, это – вопрос мировой политики. Несомненно, покорить Россию в материальном отношении вполне возможно, но в моральном отношении это слишком ответственная задача, чтобы ее могли выполнить одни лишь победители. Осуществить ее мы можем лишь с помощью Германии. Немцы знают Россию лучше, чем какая бы то ни было другая страна. В настоящее время немцы занимают самые богатые и населенные части России, и их пребывание является там единственной гарантией цивилизации. Разве Германия не должна сыграть свою роль в замирении восточного фронта, с тем, чтобы привести его в такое состояние, в каком находятся ныне все остальные фронты?» И трое властителей решили: «Теперь для Германии открыта исключительная возможность. Гордый и достойный народ сможет таким образом избежать всякого унижения от постигшего его военного разгрома. Почти незаметно он перейдет от жестокой борьбы к естественному сотрудничеству со всеми нами. Без Германии в Европе ничего нельзя сделать, а с ее помощью все окажется легким».

И тогда они приняли третью резолюцию: «Германию нужно пригласить помочь нам в освобождении России и восстановлении Восточной Европы».

Фош возразил: «Как же вы гарантируете существование Франции?» Президент Вильсон и Ллойд-Джордж отвечали: «В пределах четырнадцати пунктов Вильсона существование Франции будет гарантировано всеми говорящими по-английски народами и всеми примыкающими к ним государствами и расами».

Затем, разрешив все наиболее существенные вопросы, три вождя перешли к проблеме военных издержек. Но здесь не возникло никаких затруднений. Очевидно можно было руководиться только одним принципом, – принципом равенства жертв. Надо было взвесить и учесть три фактора: потерю человеческих жизней, потерю материальных богатств, а с другой стороны – приобретение имеющих большую ценность территорий. Мысль о том, что потери в людях следует перевести на деньги, а затем из этой суммы вычесть стоимость приобретенных территорий, возбудила в них смех. Тем не менее они сказали: «Хотя деньги конечно являются совершенно неточным масштабом, все же при данном состоянии развития это самый удобный измеритель. В конце концов нам нужна лишь математическая формула, которой могли бы руководствоваться эксперты при исчислении репараций, уплачиваемых Германией и побежденными странами. Многое из разрушенного никогда не может быть восстановлено, но если мы будем действовать дружно, то даже тяготы, возложенные на побежденных, не будут чрезмерно велики. Мы создадим мировую банкноту, обеспеченную двойной гарантией – победой и примирением. Все будет содействовать поддержанию ее ценности, учитывая в то же время различие между проигравшими и выигравшими. В конце концов она может быть положена в основу международного денежного обращения. Но во всяком случае, раз мы согласились в принципе, мы легко можем разработать его практическое применение».

Затем они вернулись к плану создания Лиги наций. Если в нее войдут все наиболее крупные государства, то уже одной моральной силы будет достаточно в качестве величайшей гарантии мира и справедливости. Почти всеобщий торговый и финансовый бойкот и полная морская блокада – таковы будут жестокие кары, грозящие стране, нарушившей мир. Страны, подвергавшиеся нападению, будут пользоваться могучей защитой, ибо они будут получать кредиты, продовольствие и военное снаряжение. Но верховные власти Лиги конечно не отступят в последнем счете и перед применением военной силы.

Неизвестно, какой именно из вождей впервые изобрел гениальный план, благодаря которому всеобщий мир в настоящее время настолько обеспечен, что национальным вооружениям уделяют все меньше и меньше внимания. В истории сохранилась память о том, что на второй день беседы было решено, что новый орган мирового порядка должен быть вооружен новым оружием науки. Большим и малым нациям предоставлялось право, если они того пожелают, иметь ради чувства собственной безопасности броненосцы, крейсера, кавалерию, пехоту и артиллерию и тратить на это денежные средства, как им заблагорассудится; однако воздушными и химическими средствами войны могла пользоваться отныне только Лига и опирающаяся на нее международная власть.

После того как наука создала орудия, грозящие безопасности и даже жизни целых городов и населению целых стран, орудия, действию которых не могли помешать никакие границы, никакие флоты и армии, по необходимости пришлось создать новый ведающий ими орган всемирного правительства. И напротив того, как раз в тот момент, когда возникал этот новый орган, в его распоряжении очутились эти новые необходимые для него средства. Всех трех многоопытных государственных деятелей отличал практический дух, и поэтому им удалось сразу установить как общие принципы, так и методы его постепенного осуществления. Каждое государство, подписавшее договор о Лиге, должно было сразу же предоставить этой последней определенное число аэропланов. Из них составились новые вооруженные силы. «Мы, – сказал Клемансо, – в сущности восстанавливаем старый рыцарский орден, наподобие ордена тамплиеров или Мальтийского ордена, для охраны цивилизации от варварства». При этом Клемансо допустил какую-то непочтительную шутку, забытую летописцем событий. «Для образования ордена, – сказал президент Вильсон, – нет недостатка в рыцарях, стяжавших себе бессмертную репутацию. Французские, британские, американские, германские и итальянские герои совершили подвиги, равных которым не найдется в летописях человечества. Из этих должна составиться новая знать». – «Во всяком случае, – сказал Ллойд-Джордж, – они лучше спекулянтов, ежедневно обивающих пороги моего дома».

Итак было решено в принципе, что воздушные силы будут оставлены исключительно за Лигой наций для поддержания всеобщего мира и борьбы с его нарушителями. На первых порах организация национальных воздушных сил не была абсолютно воспрещена, но вся политика великих держав должна быть направлена к тому, чтобы создать международный воздушный корпус. Предполагалось, что после всеобщего умиротворения только коммерческая авиация будет развиваться в национальном масштабе, военная же авиация будет предоставлена исключительно международному органу власти – Лиге наций.

Немедленно разрешить вопрос о химической войне оказалось слишком трудным, и потому было решено ограничиться изданием мирового декрета, запрещающего какой бы то ни было отдельной нации прибегать, к этому способу. «Впрочем, – оговорились вожди, – когда-нибудь может быть и придется наказать непокорные нации, заставив их применением газов чихать или в крайнем случае вызывая у них рвоту».

Когда в третий вечер своих собеседований они расходились, кто-то спросил на прощанье: «А что будет, если наши народы не захотят принять наших советов?» И все в один голос ответили: «Тогда пусть они возьмут кого-нибудь другого. Во всяком случае мы исполним свой долг». Как раз в эту минуту очарование пропало. Иллюзия власти исчезла. Я пробудился от своих грез, и все мы очутились в том противном, темном, гнилом и холодном потоке, в котором барахтаемся и поныне.

Поведению всех народов и всех их правительств – как победителей, так и побежденных, – в тот момент, когда они только что вышли из пекла пятидесятидвухмесячной мировой войны, можно до известной степени найти извинение в лице многих смягчающих обстоятельств. Создавшаяся обстановка была совершенно беспримерной. В начале войны, открывавшей неизвестные и неизмеримые по своим последствиям перспективы, кризис шел по путям, до некоторой степени уже предусмотренным заранее. Начальники морских и сухопутных сил и находившиеся в их распоряжении штабы немедленно взяли управление армией в свои руки. И планы их – хорошо или плохо – были разработаны в мельчайших подробностях. Стали осуществляться планы научного разрушения, и в результате их взаимного столкновения возник второй ряд событий. Каждое военное министерство и каждое адмиралтейство издавали лаконические распоряжения, некоторое время исполнявшиеся почти автоматически. Были пущены в ход огромные разрушительные силы, собиравшиеся и накоплявшиеся в течение многих лет. Спуск на воду броненосца очень прост и отнимает мало времени. Произнесут несколько речей, несколько молитв, откупорят бутылку шампанского; уберут несколько подпорок, и броненосец, весящий многие тысячи тонн, быстро, по инерции ускоряя ход, соскальзывает в воду. Но совершенно иначе обстоит дело, когда это же самое судно, помятое в бою, продырявленное торпедами, до половины наполненное водой и с множеством раненых на борту приходится вводить, обратно в гавань среди бури, тумана и неблагоприятной морской погоды. Больше чем за год до окончания войны были разработаны планы демобилизации и реконструкции. С фронта были призваны люди, которые должны были изучать и обсуждать меры на случай предполагавшегося успешного для союзников заключения мира. Но они не привлекали к себе общественного внимания. Взоры всех были прикованы к войне. Весь разум страны, вся энергия, которой она могла располагать, были пущены в ход, чтобы добиться победы и спастись от гибели. Другая область интересов – гипотетическая, отдаленная – представлялась широкой публике очень неясной. Зачем нам было думать о мире, если мы еще не были уверены, что нам удастся уцелеть? Кто мог думать о реконструкции в то время, когда весь мир разбивался на куски, или рассуждать о демобилизации, когда единственная цель заключалась в том, чтобы бросить в бой каждого человека и каждый снаряд?

Кроме того руководящие деятели союзников никогда не ожидали, что война окончится в 1918 г. Хотя союзнические армии подвигались вперед, принимались все подготовительные меры к тому, чтобы провести весеннюю кампанию на Мозеле или на Рейне. Эта грядущая кампания представлялась им самой крупной из всех, которые приходилось вести до сих пор. Новые миллионы людей, новые тысячи пушек, новые десятки тысяч изготовляемых еженедельно снарядов, сто тысяч новых аэропланов и десять тысяч танков, новые смертоносные орудия войны, новые аппараты и яды дьявольской силы, применяемые в гигантских размерах, – все это постепенно подготовлялось при напряженнейших усилиях всего населения каждого воюющего государства. И вдруг наступил мир. Сразу рассыпались оборонительные сооружения, по которым били орудия наиболее сильной части человечества, и вместо них осталось лишь облако пыли, в котором очутились союзники со всей своей организацией; им оставалось оправиться от усталости.

Если не говорить о флоте, то Британская империя вступала в войну постепенно. Ее армии росли дивизия за дивизией. Линия ее фронта мало-помалу удлинялась. Перестройка промышленности потребовала нескольких лет. Обязательная воинская повинность и строгое законодательство военного времени вступали в силу так постепенно, что это казалось незаметным. В области материальных ресурсов мы как раз приближались к пределу наших возможностей. Уже всюду обнаруживались качественные и количественные границы наших военных достижений. Сколько времени мы могли бы оставаться на этом максимальном уровне, сказать нельзя, ибо всякое сопротивление сразу прекратилось как раз в тот момент, когда достигли предела.

В одно мгновение исчезли и тяжелая нужда и общее великое дело, которые скрепляли союз 27 государств и объединяли их рабочих и воинов узами боевого товарищества. Серп, каждый год подсекавший новые молодые побеги, остановился у самых ног молодого поколения. Люди, приготовившиеся к испытанию, были ошеломлены и почти не ощущали радости по случаю своего избавления от предстоящей бойни. Весь поток человеческой воли и человеческой судьбы не только сразу остановился, но и обратился вспять. Поэтому мне кажется, что для нас, англичан, переход к мирным условиям был еще более резок, чем наше вступление в войну, ибо он требовал от нас еще более полного и всеобъемлющего изменения в общем направлении нашей мысли.

Люди, стоявшие во главе держав победительниц, подверглись самым тяжким испытаниям. Они казались всемогущими, во власть их уже исчезала. Хотя она исчезала, видимость ее на некоторое время все еще оставалась, и может быть необходимость совершить какой-либо великий акт могла бы снова восстановить ее. Но время брало свое. С каждым днем становилось все труднее и труднее пожать плоды победы. С каждым днем неизбежно убывало могущество не только государственных людей. но и самих союзных армий, и рассыпалось их единство. Армии должны были вернуться на родину, и власть должна была быть снова возвращена избирателям. Зависть, партийные споры, желание отомстить за причиненные когда-то обиды – все эти страсти, до сих пор подавленные, давали теперь себя чувствовать на каждом шагу. И однако каждый день приносил с собой такое множество важных и неотложных дел, такую борьбу отдельных лиц и такие столкновения событий, что человеческая природа была не в силах справиться с поставленной ей задачей. Удивительно ли, что руководители поддались иллюзии власти, радостному чувству одержанной победы и повседневной деловой сутолоке? Удивительно ли, что они хотели перевести дух перед тем, как приняться за разрешение новых задач? Некоторое время они все еще думали, что будет оставаться в действии тот же самый строгий контроль, но только в других формах, и что для преодоления новых трудностей им будут предоставлены такие же полномочия и такие же права. А на самом деле, как только корабль стал входить в порт, большая часть его руля отвалилась, причем кормчие этого даже и не заметили.

Прежняя мирная структура общества в течение более чем четырех лет не существовала, и обстановка военного времени придала жизни странную напряженность. Повинуясь таинственному влиянию войны, люди гораздо меньше считались со смертью, страданиями и трудом. Ничто не казалось невыносимым и ничто не было слишком драгоценным, чтобы им нельзя было пожертвовать. Дружеские товарищеские связи, установившиеся между людьми различных классов и наций, становились все теснее и теснее по мере того, как обострялась борьба с врагом и росли потребности общего дела. Но теперь чары войны были сняты: сняты слишком поздно для одних, слишком рано для других и слишком внезапно для всех! Каждая страна-победительница вернулась к своему прежнему образу жизни и к своей прежней обстановке. Но эта обстановка во многих своих подробностях разрушилась, общая система отношений ослабела и расклеилась, и установленные рамки казались слишком узкими и устарелыми. Быстро погасли те огромные надежды, которые поддерживали войска и народы во время их страданий. Греза о залитом солнцем мире, где страдания искуплены мужеством, где работают меньше и где труд оплачивается лучше, где царствуют Справедливость и Свобода и люди живут мирно веками, – эта мечта, носившаяся над полями сражений, манившая солдат из-за германских и турецких траншей, их утешавшая и подкреплявшая, скоро уступила место холодной, серой действительности. Могло ли быть иначе? В самом деле, можно ли было ожидать, чтобы уничтожение десятка миллионов людей и разрушение одной трети сбережений величайших наций мира привели к золотому веку? Жестокое разочарование неизбежно должно было постигнуть всех. Все мужчины, все женщины, все солдаты, все граждане ждали какого-то великого подъема, а на самом деле им приходилось идти на жертвы: народным массам грозило ухудшение материальных условий жизни, а людям, которые достигли успеха благодаря своим способностям – таких людей насчитывались сотни тысяч, – предстояло сужение сферы их деятельности.

Но как только исчезло очарование войны, в значительной степени исчезли и исключительные полномочия, позволявшие направлять жизнь наций, исчезли как раз в ту минуту, когда новые затруднения стали чувствоваться всего острее. Победоносные государственные деятели, идолы масс, провозглашенные спасителями своих народов, все еще были окружены блеском своих военных побед и облечены полномочиями, которые дала им демократия. Но их час уже пробил; работа их была почти сделана, и Вильсон, Клемансо и Ллойд-Джордж вскоре должны были отстраниться от дел, как отстранились от них низложенные ими короли и императоры.

Для доверчивых, истомленных работой масс победа казалась настолько полной, что они считали ненужными какие-либо новые усилия. Германия пала, а вместе с ней пал и тот мировой союз, который сокрушил ее. Власть рассыпалась; с мира были сняты оковы; слабые стали сильными; люди, которые искали убежища, проявляли наступательные стремления, а контраст между победителями и побежденными все более и более уменьшался. Страшная усталость парализовала коллективную деятельность. Хотя все разрушительные элементы общества поднимали голову, революционное пламя, как и все прочие формы психической энергии, горело слабо. Кончились все пять актов драмы; огни истории потушены, мировая сцена погружается во мрак, актеры уходят, хоры замолкают. Борьба гигантов кончилась, начались ссоры пигмеев.

ГЛАВА II
ДЕМОС

Проблемы министерства военного снабжения. – Труд, заработная плата и сырье. – Демобилизация промышленности. – Военное единение. – Оживление партийной политики. – Ллойд-Джордж и либералы. – Мирная конференция и ее делегаты. – Всеобщие выборы. – Резкое разграничение. – Настроение народа. – «Повесить кайзера!» – «Заставьте их платить!» – Способы платежа. – Сколько платить? – Письма к избирателям. – Премьер-министр о контрибуции. – Результаты выборов. – Их. дальнейшие последствия.

Основываясь на моих личных воспоминаниях, я постараюсь прежде всего описать ход наших внутренних дел.

Вечером 11 ноября я созвал совет по военному снабжению и обратил внимание его членов на задачи, связанные с немедленной демобилизацией британской промышленности. Задачи эти были до крайности трудны и сложны. В наших руках находились почти все рудники и заводы Британии. Мы контролировали все главные отрасли британской промышленности и фактически управляли ими. Мы регулировали снабжение сырьем. Мы организовывали распределение всех производимых ими готовых изделий. Под нашим непосредственным началом находилось почти пять миллионов человек, и наша деятельность тесно переплеталась со всеми областями экономической жизни страны.

Конечно организация и аппарат, которыми мы располагали, были чрезвычайно сильны и гибки. Способные дельцы, входившие в состав совета, заведывали каждый большой группой департаментов и в течение полутора лет были своего рода правительством промышленности. Они привыкли к неожиданным переменам, вызываемым меняющимся военным счастьем. Четверо или пятеро из них, представлявшие соответствующие департаменты, обычно совещались по поводу тех или других проектов; через несколько часов – самое большее через несколько дней – уже отдавались приказы, передававшиеся по бесчисленным каналам во все подведомственные инстанции. В области производства в это время было очень мало такого, чего бы они не могли достичь. Так например мы с такой же легкостью смогли бы реквизировать полмиллиона домов, с какой мы выполняли заказы на сто тысяч аэропланов или двадцать тысяч пушек или на изготовление среднего калибра артиллерии для американской армии или на два миллиона тонн снарядов. Но с 11 ноября условия стали совершенно иными. С момента приостановления военных действий вопрос о денежных издержках, который мы никогда не считали фактором, ограничивающим снабжение армии, стал на первый план. Почти в каждом случае, когда рабочие, работавшие на оборону, проявляли недовольство, им в конце концов увеличивали заработную плату («пусть получают, лишь бы работали»), и заработная плата стояла теперь на таком уровне, какого не было в Англии ни до, ни после этого времени. Напряженность труда, вызванная национальной опасностью, далеко превосходила обычные человеческие способности. Общее переутомление достигло последних пределов. Но как только исчез основной побудительный мотив, каждый почувствовал, насколько тяжело было напряжение. Все неминуемо должны были почувствовать облегчение и стремление вернуться к обычным условиях жизни. Ни одно человеческое общество не смогло бы продолжать жить таким темпом, истощая свои материальные богатства и свою жизненную энергию. Сильнее всего напряжение давало себя чувствовать среди высших категорий работников умственного труда. Они работали под влиянием психологического стимула, который теперь исчез. «Я буду работать, пока не упаду от изнеможения» – этой фразы было достаточно, пока грохотали пушки и сражались войска. Но теперь наступил мир, и всюду обнаруживалось нервное и физическое истощение, на которое раньше не обращали внимания.

Прежде всего встал вопрос о том, что делать с пятью миллионами рабочих, которые работали на оборону и которым каждую неделю нужно было давать работу и заработную плату. Было ясно, что большинству этих рабочих предстоит вскоре найти себе новое занятие и многим сотням тысяч из них придется изменить свое местопребывание. В военной промышленности работало более полутора миллионов женщин, которые оказались способными вырабатывать почти любой вид товара, и, работая сдельно, получали гораздо больше, чем самые сильные рабочие мужчины до войны. При размещении вернувшихся с фронта солдат в существующих отраслях промышленности, все эти женщины должны были покинуть заводы и вернуться домой. Как отразится на них это изменение жизненных условий и перспектив? В то же время общая ситуация еще не совсем определилась. Перемирие – еще не мир. Мы все еще находились под впечатлением германского могущества. Приказа о демобилизации не было издано и не предвиделось в ближайшем будущем. Во всяком случае до возвращения солдат должно было пройти еще несколько месяцев. Были изготовлены или находились в процессе изготовления огромные количества военных материалов. Нужно ли было сразу прекратить их производство? Нужно ли было сейчас же отправлять на слом почти готовые пушки, танки и аэропланы? Очевидно военная промышленность не должна была перерабатывать нового сырья; снабжение сырьем можно было остановить сейчас же. Но производство этой огромной системы промышленных предприятий не могло быть приостановлено без того, чтобы не оказались на улице пять миллионов человек. Можно ли было оставить их без заработка? А с другой стороны, можно ли было платить ям чрезмерно высокие заработки за то, чтобы они ничего не делали, в то самое время, как армии стояли на позициях и получали обычное солдатское жалованье? Не было ли опасным для общественного порядка предоставлять этим огромным массам, – все равно оплачиваемым или не оплачиваемым, – бесцельно бродить по городам и арсеналам, не чувствуя над собой той организации, которая до сих пор крепко держала их в руках?

К счастью, значительная часть предстоявшей работы уже была выполнена ранее. Мои предшественники – Монтэгю и д-р Аддисон – изучали эту проблему уже в 1916 и 1917 гг. Весной 1917 г. д-р Аддисон Учредил департамент реконструкции для собирания сведений, а в июле того же года департамент был реорганизован в министерство, главой которого он и был назначен. Главная задача министерства заключалась в разработке планов демобилизации. Для изучения специального вопроса о ликвидации военных контрактов и переходе на производство мирного времени я назначил в ноябре 1917 г. постоянную комиссию при совете по военному снабжению под председательством Джемса Стивенсона. Несмотря на то, что война сплошь и рядом отвлекала ее от ее основной задачи, организация эта вместе с многочисленными подкомиссиями продолжала свою работу и к началу октября 1918 г. представила в законченном виде массивный отчет. Таким образом мы исследовали всю область предстоящей деятельности и могли принимать вызываемые обстоятельствами решения, точно зная последствия каждой нашей меры и те способы, при помощи которых эти меры могли проводиться в жизнь.

Мы остановились на компромиссных решениях. Было постановлено, что не следует немедленно увольнять всех рабочих, работавших в военной промышленности; немедленному увольнению подлежали все те, кто хотел оставить данную отрасль промышленности или по тем или иным причинам уехать, а также и все те, кто имел возможность поступить на другое место. Рабочим щедро предоставлялся отпуск. Производство орудий военного снаряжения и взрывчатых веществ и строительство воздушного флота были сокращены путем отмены сверхурочных работ и сдельщины и уменьшения рабочего времени до половины нормальной рабочей недели. Разработанная заранее система пособий по безработице должна была смягчить понижение заработной платы. Все соответствующие инструкции мы издали в самый день нашего заседания (11 ноября 1918 г.). Однако одновременно с этим было постановлено, чтобы военные материалы, изготовленные более чем на 60%, заканчивались выработкой. Остальные материалы, а также хранящееся на месте сырье должны были вывозиться с заводов и по морю или по железной дороге направляться в те места, где они перерабатывались в мирное время. Таким образом в течение многих недель после окончания войны мы, к изумлению всего мира, продолжали выбрасывать огромное количество артиллерийских орудий и всякого рода военных материалов. Конечно это была непроизводительная затрата материалов, но может быть она имела свой смысл.

Инструкции приводились в исполнение без всяких затруднений, и хотя министерство военного снабжения дважды посещали массовые депутации в десять или двадцать тысяч человек от Вульвического арсенала и от других крупных лондонских предприятий, никаких серьезных осложнений или недовольства не возникало. Огромные количества добровольцев, во время войны пополнявших регулярные рабочие кадры, и значительное число женщин-работниц, непрерывным потоком возвращались в свои семьи. День за днем мы продолжали освобождать промышленность от контроля. Список товаров, последовательно освобождавшихся от контроля в заранее установленном порядке, мог бы быть весьма поучителен для характеристики современного промышленного производства. Но я не буду приводить его здесь. В течение двух или трех месяцев министерство военного снабжения освободилось от большей части своих чрезвычайных полномочий и расчистило путь к воссозданию промышленности мирного времени. Следует отдать должное талантам группы деловых людей, предусмотрительность и энергия которых сделали возможным столь быстрый переход к мирному времени.

Исчезновение господствовавших над всем военных соображений не только повлекло за собой сознание общей усталости, но и возвращение к партийной политике. Шторм утих, и по мере того как все дальше и дальше отступали волны, с берега посреди скал и отмелей стали воочию видны обломки погибающих кораблей, покинутые припасы и всякий мусор. Начало военных действий застало Великобританию и Ирландию в состоянии ожесточенной партийной борьбы, не только фантастической по крайностям, допускавшимся ее участниками, но и полной опасностей. Консервативные и либеральные массы, подстрекаемые принадлежавшими к ним ирландскими партиями – оранжистами[12]12
  Оранжисты – сторонники унии с Англией. – Ред.


[Закрыть] и националистами, – яростно нападали друг на друга, не заботясь о возможных последствиях для всей страны. В Ирландии обе стороны совершенно игнорировали закон и начали вооружаться, подготовляя борьбу не на жизнь, а на смерть; предполагалось, что если даже кровопролитие ограничится одной лишь Ирландией, обе борющиеся в Ирландии стороны получат подкрепление от своих сторонников в Великобритании. Ирландский хор дополняла обычная шумиха партийной борьбы между правыми и левыми в Англии. Как раз в самый разгар этих торжеств и разразился Армагеддон великой войны.