Текст книги "Мировой кризис"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

Некоторые утверждали, что Лига наций была американским изобретением, которое было силой и хитростью навязана несговорчивой Европе. Факты говорят другое. Идея эта возникла в большинстве цивилизованных стран в течение трех последних лет войны, и для пропагандирования ее образовался ряд обществ как в Америке, так и в Англии. Первым англичанином, изложившим свои взгляды на этот счет в письменной форме, был лорд Роберт Сесиль, Статья его была написана в конце 1916 г. Выдвинутые им положения, хотя и не развитые в полной мере, представляли собой в сущности черновой проект статей XV и XVI устава Лиги наций и явились основой работ учрежденного в 1917 г. комитета под председательством лорда Филлимора. Этот комитет выработал примерный устав Лиги и еще весной 1918 г. переслал его американскому правительству и правительству других стран. Летом 1918 г. президент Вильсон поручил полковнику Хаузу разработать проект Филлимора, и 16 июля Хауз познакомил президента со своими соображениями по этому поводу. Основное дополнение, внесенное Хаузом, сводилось к тому, что Лига должна гарантировать территориальную целостность и независимость всех входящих в нее государств, между тем как проект Филлимора ограничивался установлением гарантий для приведения в исполнение международных соглашений об арбитраже. Когда Вильсон лично пересматривал проект, он вычеркнул пункт, говоривший о создании международного суда, сделал многозначительное дополнение, то самое, на котором настаивал лорд Сесиль в своем первоначальном проекте, именно – дополнение о том, что нарушение мира должно быть наказано вооруженной силой.

Тем временем 16 декабря 1918 г. генерал Сметс разработал независимо от Вильсона свой собственный проект Лиги, где подробно говорилось об ее организации, предлагалось учредить не только совет Лиги, но и общее собрание наций и включались пункты об отмене всеобщей воинской повинности, ограничении вооружений и мандатной системе для отсталых территорий или государств, нуждающихся в опеке.

О роли самого Вильсона его летописец Бекер говорит следующее: «Во всем уставе Лиги нет ни одного пункта, ни одной идеи, которая исходила бы от президента. Он ограничивался главным образом ролью редактора или компилятора, который производит отбор, исключение или объединение проектов, поступавших к нему от других лиц».

Этим никоим образом не преуменьшается та важная роль, которую сыграл Вильсон. В свой проект он внес много ценных поправок, а также прибавил новую статью устава, которая должна была обеспечить для рабочих справедливое рабочее время и гуманные условия труда, и другую, ранее отсутствовавшую статью, которая требовала от новых государств предоставления равноправия национальным меньшинствам. Именно этот Проект американцы и представили 10 января 1919 г. на обсуждение мирной конференции; через десять дней британская делегация также представила окончательный вариант британских соображений по тому же поводу. Британский и американский проекты, которые в основном совпадали, были объединены сэром Сесилем Герстом от имени Великобритании и Гентером Миллером от имени США. В последних числах января и в февраля объединенный проект был рассмотрен комиссией по составлению устава Лиги, и в конце концов 14 февраля представлен на рассмотрение пленарной сессии конференции. Таким образом, Лига наций была воплощением англосаксонской идеи, порожденной моральным сознанием лиц, близких друг другу по темпераменту и живших по обе стороны Атлантического океана.

Президент Вильсон всей душой отдался этой великой идее, и когда будут забыты все тяжелые переживания этих дней и собственные ошибки президента, то образование и огромное значение этого нового международного общества будет прочно соединяться с воспоминаниями о нем. Британская делегация все время его поддерживала. Все либеральные элементы нашего острова отстаивали и продолжают отстаивать идею Лиги. Все прочие здравомыслящие люди также поняли, насколько выгодна такая Лига для широко разбросанных государственных образований Британской империи. Критические возражения возникали лишь у скептиков. Идея эта казалась слишком хорошей, чтобы ее можно было осуществить. Сможет ли Лига заменить собою национальное вооружение? Не окажется ли она в критическую минуту иллюзией, и не погибнут ли в какой-нибудь будущей катастрофе те, которые больше всего на нее надеялись? Эти критики считали более благоразумным сохранить в действии старые испытанные гарантии, пока не будет создано новых. Но поддержка, оказанная Великобританией вильсоновскому плану Лиги наций, была вполне искренней и носила положительный, а главное – практический характер. Без поддержки Великобритании президент Вильсон не мог бы добиться своего. Казалось вполне естественным, что более мелкие или более слабые государства будут с радостью приветствовать царство закона, охраняющего их от владычества или нападения других наций. Франция, Италия, а также и Япония весьма благожелательно относились к новому евангелию; они гораздо глубже погрязли в мрачной действительности, а потому с большим упрямством повторяли доводы британских скептиков. Но настоящая оппозиция Лиге наций пришла из США. Из всех традиций американского народа вытекала полная его изоляция от смут и антагонистических противоречий Старого света. Три тысячи миль водной поверхности в Атлантическом океане и семь тысяч миль в Тихом были достаточно основательными доводами против того, чтобы впутываться в дела столь отдаленных стран. Все доктрины, провозглашенные отцами американской федерации, начиная с Вашингтона и кончая Монроэ, заключали в себе принцип невмешательства. Науке потребуется, вероятно, еще пятьдесят лет развития, прежде чем океанские пространства потеряют политическое значение. В человеческой истории это недолгий период, но все же он намного превышает продолжительность парижской конференции в 1919 г. нашей эры.

Кроме того, как мы видели, президент Вильсон не принял никаких мер, чтобы примирить с собою или обезоружить закоренелое и естественное нежелание своих соотечественников вмешиваться в дела прочих стран. Он правил Соединенными Штатами и читал лекции Европе не в качестве национального вождя, а в качестве партийного лидера. Под ним колебалась его собственная родная почва. В тот самый момент, когда он поднимал руку, чтобы отчитать как следует смущенные и почтительные правительства Старого света, партийные оппоненты в его родной стране бесцеремонно стащили его с кафедры. Некоторые из наиболее талантливых американцев – «просвещенные и руководящие люди», как принято о них говорить, – в разговорах со мной заявляли: «Европейские политики должны были бы понимать конституцию Соединенных Штатов. Вам должно бы быть известно, что президент не может ничего сделать без Сената. Если вы ошиблись в своих расчетах на его личное решение и его личные обязательства, то вам приходится винить лишь самих себя. С юридической точки зрения эти обязательства не имели законной силы». С самого же начала существовали серьезные сомнения относительно полномочий президента Вильсона. Окончательный успех Лиги наций зависел от присоединения к ней США. Соединенные Штаты были огромным новым фактором, воздействовавшим на внешнее равновесие; находился ли этот фактор в распоряжении президента Вильсона? Если президент не располагал им, то никакая волна либеральных настроений прочих стран не в состоянии была бы заменить его. С другой стороны, было бы чрезвычайно неосторожно оспаривать его полномочия. Что случилось бы, например, если бы Ллойд-Джордж и Клемансо сказали во время заседания: «Мы знаем, что мы говорим от имени подавляющего большинства обоих наших народов. Вы можете это проверить каким вам угодно способом. Но верно ли говорят, что только определенность срока вашей службы, который кроме того уже истекает, охраняет вас от того, чтобы вы были лишены власти? Власть, предоставляемая вам конституцией, далека от полноты. Какова позиция Сената Соединенных Штатов? Нам говорят, что вы потеряли влияние и в Сенате, и в Конгрессе. Кто вы такой – благожелательный философ, стремящийся реформировать человечество, или человек, воплощающий мысли и волю американской нации?» По всей вероятности американцы почувствовали бы себя глубоко оскорбленными. Они ответили бы: «Вы с радостью приняли наши войска и деньги, полагаясь на авторитет президента Вильсона. Теперь, когда вы выбрались из ваших затруднений, вы оскорбляете высшее должностное лицо республики. К какой бы партии мы ни принадлежали, нам это неприятно. Ваше предположение, что мы не выполним всех наших обязательств, является для нас оскорбительным, и в виду нанесенного нам оскорбления мы удаляемся со сцены». Поэтому никто и не оспаривал полномочий президента. Кроме того, несмотря на множество досадных и тревожных фактов, англичане и французы в глубине души были убеждены, что человек, который только что переехал Атлантический океан, был самым надежным другом Европы.

Состав комиссии по выработке устава Лиги наций был определен на совещании Совета десяти 22 января и на пленарной сессии мирной конференции 25 января. Комиссия приступила к своим занятиям 2 февраля. Как раз в это время начали проявляться острые трения между Великобританией и доминионами из-за вопроса о применении мандатного принципа к завоеванным территориям. Принцип этот был выдвинут генералом Сметсом, но в настоящее время его собирались применить в гораздо более широких размерах, чем это предвидел генерал. Теория о том, что отвоеванные у немцев колонии или части Турции должны быть отведены победителям не в качестве их собственности, а в качестве мандатных территорий, за которые они несут ответственность перед всеми народами от имени Лиги наций, и что формальный международный надзор должен обеспечить справедливое обхождение с туземцами, по-видимому, удовлетворяла всем требованиям. По самым высоким мотивам президент Вильсон всецело поддерживал эту теорию.

Но генерал Сметс рассчитывал на то, что она будет применяться только к территориям, находившимся раньше во владении России, Турции и Австро-Венгрии. Он совершенно не считал ее пригодной для областей, завоеванных во время войны различными британскими доминионами. Менее всего он ожидал, что она будет применена к германской юго-западной Африке, которую заняло и намеревалось аннексировать правительство Южно-Африканского Союза. Это значило бы слишком широко истолковывать здравый сам по себе принцип. Все самоуправляющиеся доминионы придерживались той точки зрения, что мандатный принцип не должен применяться к захваченным ими областям.

Британское правительство не могло безразлично относиться к территориальным приобретениям. Нация желала чем-нибудь компенсировать свои страшные потери. В результате продолжительных и дорого обошедшихся кампаний британские армии владели теперь Палестиной, Месопотамией, Камеруном и германской восточной Африкой. Мандатная система не налагала каких-либо условий, которые не соблюдались бы в течение многих лет во всей британской колониальной империи. Среди всех колониальных владений великих держав только огромные тропические владения Британской империи были открыты для торговли всех наций. Суда всех наций пользовались британскими колониальными портами так же свободно, как своими собственными. В колониях никогда не давалось каких-либо исключительных льгот британским подданным, а что касается отношения к туземцам, то в этом отношении нам нечего было бояться международного контроля, если он проводился сколько-нибудь справедливо. Наоборот, мы с гордостью разъяснили бы нашу колониальную систему и изложили ее устройство.

Поэтому Ллойд-Джордж немедленно выступил и заявил, что Британия безоговорочно принимает мандатный принцип в отношении всех территорий, которые отнял у турок и немцев британский флот. Но мы не могли выступать от имени самоуправляющихся доминионов. Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка были для нас ценными составными частями Британской империи, от которых мы не могли отделиться, но которыми мы не могли и повелевать. Конечно, король – высшая власть в империи. Уступка или присоединение территорий, как и заключение мира или объявление войны, зависят от усмотрения короны. Но какой же министр решится противопоставлять авторитет этой абстрактной и почти мистической инстанции интересам того или другого любимого члена имперской семьи, за исключением разве случаев, когда совершена из ряда вон выходящая несправедливость? Австралия захватила Новую Гвинею, Новая Зеландия – Самоанские острова, а Южно-Африканский Союз – германскую юго-западную Африку. Они не желали отказываться от этих территорий, и на них нельзя было оказать давления в этом смысле. Говорить об этих местностях как о «таких человеческих обществах, которые можно передвинуть туда или сюда и которые являются простыми пешками в дипломатической игре», значило бы злоупотреблять терминами. Эти территории, скудно населенные первобытными народами, составляли часть новой германской колониальной империи, составившейся из тех менее важных владений, которые в XIX в. Великобритания охотно соглашалась уступить Германии. Для этих отдаленных доминионов каждая из упомянутых германских колоний являлась нарушением их собственной доктрины Монроэ, а во время только что окончившегося конфликта каждая их них представляла опасность и была причиной кровопролития. Британские доминионы завладели ими и не захотят отдать их. Но право на владение подтверждалось не только местными завоевательными кампаниями, но и теми жертвами, какие доминионы принесли ради общего дела. Эти три доминиона, население коих составляет в совокупности менее одной двенадцатой белого населения США, потеряли на европейском театре войны, отстоящем от них на шесть, одиннадцать и двенадцать тысяч миль, почти столько же человеческих жизней, сколько и США, и боролись за то дело, которое США признали своим собственным. Что бы ни случилось, мы не можем ссориться с доминионами.

23 января Ллойд-Джордж ввел в Совет десяти премьер-министров Канады, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африки. Все они были облечены в доспехи демократии, все они участвовали в войне, все они горели молодым национальным энтузиазмом. За Борденом стояла обширная Канада, населенная французами и англичанами, за Массеем – Новая Зеландия, проявившая себя бесстрашной и безукоризненной во всем, что касалось общего дела; Юз, горячий рабочий премьер, представлял Австралию; к ним присоединялись величественный и строгий Бота и талантливый, философски настроенный, убедительно говорящий Сметс. Все они были здесь, и за плечами их стояла не только современность, но и будущее. Этих людей и представляемые ими страны нельзя было бесцеремоннно оттолкнуть. В них воплощалась не Англия Георга III, не велеречивая европейская дипломатия, не аристократическое мракобесие Старого света. Это были новые отцы-пилигримы, умевшие говорить открыто и свободно, пионеры, обладавшие обширными, новыми, невозделанными территориями. На Вильсона они произвели впечатление. Во всяком случае эти люди не принадлежали к числу тех, для наказания которых он переехал Атлантический океан. Но ему нужно было защищать свое собственное дело, и это было великое дело.

Последовали ожесточенные дебаты. Австралия, Новая Зеландия и Южная Африка заявили, что они удержат за собой во что бы то ни стало колонии, взятые ими у немцев; Канада объявила о своей солидарности с ними. «А думаете ли вы, м-р Юз, – спросил президент, – что при известных обстоятельствах Австралия решится пойти наперекор мнению всего цивилизованного мира?» Юз, страдавший сильной глухотой, имел перед собой на столе особый инструмент вроде пулемета, через который он слушал собеседника. На этот вопрос он сухо ответил: «Да, дело обстоит приблизительно так, г-н президент». Государственной мудрости Бордена и Бота, действовавших за кулисами, обязаны мы тем, что в конце концов удалось уговорить доминионы, чтобы они, хотя бы номинально, отказались от суверенитета по отношению к завоеванным территориям и признали за собой права на мандатное управление ими. Вильсон на это согласился.

Споры эти были очень приятны для Клемансо: за все время конференции он впервые слышал откровенное выражение своих собственных чувств. Он с восторгом смотрел на Юза и, не скрывая своего наслаждения, подчеркивал каждую его фразу. До этого он говорил Ллойд-Джорджу: «Приведите с собой ваших дикарей». Теперь он обратился к австралийцу с такими словами: «М-р Юз, я слышал, что в юности вы были каннибалом». – «Поверьте мне, г-н председатель совета министров, – отвечал премьер-министр Австралийского союза, – эти слухи сильно преувеличены». Заседание этого дня было настоящим событием в работах Совета десяти.

Для Совета десяти начался теперь новый период, необходимый, но не поддававшийся точным определениям – период комиссий. Были выдвинуты важные вопросы, давали себя знать существенные разногласия, но прежде всего следовало выяснить факты. В виду этого были образованы комиссии. В отдельные моменты конференции функционировало 58 комиссий, которые должны были выяснить все вообще и дать возможность владыкам мира, – если только эти последние оставались еще владыками, – мудро, справедливо и достаточно хорошо перекроить карту мира и распределить значительно сократившиеся его богатства. Наиболее удачным шагом в этом отношении было, пожалуй, создание Высшего экономического совета, который являлся исполнительным органом Верховного совета и которому впоследствии поручались вопросы экономического порядка, как, например, снабжение Австрии продовольствием и т. п. Таким образом, в Вене и других областях удалось предотвратить массовое вымирание населения от голода, которое в противном случае было бы неизбежным. Но кроме этой важной области чисто исполнительного характера почти по каждому вопросу были учреждены особые комиссии для выработки условий мирного трактата: комиссия по финансовым мероприятиям, по вопросам экономического характера, по репарациям, по изысканию способа наказаний военных преступников и, в частности, кайзера, по территориальным вопросам и установлению границ Польши, Румынии, Чехословакии и Югославии, по поводу будущего устройства Турции и Аравии, по вопросу об африканских и азиатских колониях и островах Тихого океана. Всего было 58 комиссий, больших и малых, обсуждавших как умные, так и самые нелепые вопросы.

Хотя и несколько предвосхищая дальнейшее, мы должны рассмотреть теперь же некоторые из этих менее важных тем.

Как мы видели, Ллойд-Джордж в значительной степени поддавался требованиям печати и народных масс, настаивавших, чтобы он самым категорическим образом «заставил их платить»; он это и делал, в то же время обеспечивая себе отступление всевозможными «но» и «если». Приведем несколько образчиков. «Они должны уплатить все до последнего фартинга, – если только они могут это сделать, не замедляя экономического восстановления мира». «Они должны платить максимум, размеры которого должны быть установлены финансовыми экспертами». Когда выборы кончились и я спросил премьер-министра, каким образом он рассчитывал удовлетворить требованиям широкой публики, настаивавшей, чтобы Германия возместила все военные убытки, Ллойд-Джордж ответил: «Все это придется решать междусоюзнической комиссии. В эту комиссию мы включим наиболее способных людей, не замешанных в политике и избирательных маневрах; они хладнокровно и научно рассмотрят весь вопрос и доложат нам, что можно сделать». Когда наступило время для образования комиссии, он назначил в нее австралийского премьер-министра Юза, директора Английского банка лорда Кенлифа и лорда Семнера, виднейшего судебного деятеля и крупнейшего авторитета в области юридических вопросов.

Можно было думать, что междусоюзническая комиссия, где было много американцев, сведет избирательные лозунги и болтовню популярной прессы на прозаические деловые вопросы. Но комиссия по репарациям так и не смогла прийти к единодушному решению. Подкомиссия лорда Кенлифа, которая должна была выяснить вопрос о германской платежеспособности, представила свой отчет в апреле, но тщательно избегала каких-либо точных цифр. Директор Английского банка, очевидно, начал испытывать сомнения. Во всяком случае он не желал скомпрометировать себя публичным выступлением. Подкомиссия, работавшая под его председательством, заявила, что экономические факторы носят слишком неустойчивый характер и потому исключают возможность каких-либо предвидений. Тем не менее, в авторитетных кругах продолжали называть огромные суммы. Ламонт, один из американских делегатов, в газетной статье заявил, что, по его мнению, при некоторых условиях капитальную сумму долга можно определить в 7,5 млрд, ф.ст. и что французы требовали 10 млрд., а англичане не желали согласиться на меньшую сумму, чем 12 млрд. Поэтому премьер-министр так и не смог получить определенной и в то же время разумной цифры, подтвержденной высокоавторитетными лицами, хотя он чрезвычайно нуждался в этом. Полуофициальные разговоры с британскими представителями не приносили ему никакого утешения. Британские представители всегда очень оптимистически отзывались о германской платежеспособности и никогда не называли меньшей цифры, чем 8 млрд. ф.ст. Когда 6 марта им предъявили формальное требование, чтобы они назвали такую цифру, «на какой можно было бы настаивать, даже рискуя перерывом мирных переговоров», они обещали к 17 марта доставить отчет. Но об этом отчете мы ничего не знаем. Оракул экспертов оставался немым, и смущенному премьер-министру пришлось нести всю тяжесть на себе и либо указать низкую цифру, не подтвержденную никаким авторитетом, и этим привести в ярость общественное мнение, либо чрезмерно высокую сумму, которую, как это подсказывал ему инстинкт и разум, никогда не удалось бы фактически получить. Поэтому державы союзной коалиции так и не установили общей суммы германских репараций.

Прочие комиссии разрабатывали экономические условия мира, и целые главы мирного трактата были заполнены пунктами, которые по большей части носили временный характер и должны были служить гарантией того, что промышленность и торговля союзников будут восстановлены ранее, чем промышленность и торговля неприятельских стран. Работа эта не была координирована с финансовой комиссией. Поэтому навязанный Германии трактат, с одной стороны, возлагал на нее не оговоренную точно и ничем не ограниченную денежную ответственность, а с другой стороны, всеми возможными способами мешал уплате ее долга. Кейнс, человек с ясным умом и свободный от патриотического ослепления, входил в состав того экономического штаба, который Великобритания привезла в Париж на мирную конференцию. Великолепно осведомленный о подлинном положении вещей, благодаря тем данным, которыми располагало английское казначейство, он был возмущен теми нелепыми требованиями, которые были официально заявлены, и еще более теми отвратительными методами, с помощью которых их предполагалось осуществить. В книге[40]40
  Кейнс Дж. Майнард. Экономические последствия Версальского мирного договора. Книга переведена на русский язык. – Ред.


[Закрыть], получившей широкое распространение особенно в США, он разоблачал и осуждал «Карфагенский мир». В целом ряде глав он оперировал неопровержимымн доводами здравого смысла и доказывал весь чудовищный характер финансовых и экономических пунктов мирного трактата. По всем этим вопросам мнение его вполне обосновано. Обуреваемый негодованием, которое внушали ему те экономические условия, которые должны были быть торжественно проведены в жизнь, он готов был осудить всю систему мирных договоров вообще. Он был вполне компетентен судить об экономических вопросах, но в области других, гораздо более важных проблем он был не лучшим судьей, чем многие другие. Точка зрения Кейнса на Версальский мир, вполне оправдывавшаяся теми экономическими фактами, с которыми он познакомился, оказала чрезвычайно большое влияние на общую опенку мирного трактата английским и американским общественным мнением. Тем не менее люди, желающие понять действительный смысл событий, должны проводить резкое различие между экономическими и общими пунктами Версальского трактата.

Когда во время мирной конференции Ллойд-Джорджа частным образом упрекали или высмеивали по поводу экономических и финансовых пунктов трактата, он обычно отвечал: «От народов, которые так много страдали, нельзя ожидать, чтобы они так быстро вернулись к здоровым условиям жизни. Разве важно, что написано в трактате относительно германских платежей? Если требования невыполнимы, то они сами собою потеряют силу. Мы должны дать удовлетворение широким массам, вынесшим столь огромные несчастья. Но мы в то же время включим в трактат оговорки, обеспечивающие пересмотр принятых пунктов по истечении нескольких лет. Не имеет смысла спорить об этом сейчас; нужно дать всем немного успокоиться. Все мои усилия направлены сейчас на то, чтобы включить в текст трактата такие оговорки, которые бы обеспечили его пересмотр».

Эту позицию, может быть, нельзя назвать героической, но она в значительной степени предвосхитила то, что произошло на самом доле. Главные экономические пункты «Карфагенского мира» или сами собой перестали соблюдаться, или были пересмотрены предусмотренным в договоре способом; так называемое Дауэсовское соглашение определяет германскую контрибуцию не болта чем в 2000—2500 млн. ф.ст., т. е. в ту сумму, которую с самого же начала назвало хорошо осведомленное британское казначейство, когда его запросили о его мнении.

Вопросом о наказании военных преступников ведала другая комиссия. Во время войны были совершены страшные веши, и миллионы сражающихся людей были доведены до бешенства рассказами о германских жестокостях. Теперь победители могли по-своему оценить все эти события. Конечно, по части военных экзекуций и «организованного ужаса», в отличие от стихийного и неудержимого зверства, проявляемого во время сражений, вина немцев не подлежала сомнению. Во время всей войны они занимали захваченные ими земли. Союзники лишь с трудом защищали свои территории от вражеского нашествия. В течение четырех лет Германия держала в кулаке массы страдающего иноплеменного населения. С точки зрения англичан, казнь Эдиты Кавель[41]41
  Сестра милосердия, казненная немцами во время войны в Брюсселе за помощь, оказанную ею военнопленным, бежавшим из германского плена. – Ред.


[Закрыть] и в еще большей степени казнь капитана Фрайята[42]42
  Капитан торгового корабля, казненный немцами за то, что он потопил подводную лодку вопреки международному праву, не разрешающему торговым судам участвовать в военных действиях. – Ред.


[Закрыть] были преступлениями, за которые кого-то следовало привлечь к строгой ответственности. Но и обвинительный акт, предъявленный Францией и Бельгией, был также длинен и говорил об отвратительных вещах. Целые толпы свидетелей подтверждали тысячи жестокостей, совершенных рядовыми солдатами, сержантами, капитанами и по приказам генералов. На море также произошли ужасные истории, освещенные далеко не односторонне; кроме того немцы вели подводную кампанию и топили торговые суда без предупреждения. «Лузитания» везла некоторое количество военного снаряжения, но в то же время на борту ее находилось и 40 детей. Госпитальные суда с беспомощными и измученными пациентами и верными сиделками пускались ко дну и гибли в холодном море. Все это нельзя было и сравнивать с какими бы то ни было репрессалиями, хотя подчас и жестокими, которыми наши моряки отвечали на германские зверства.

Поведение болгар в Сербии вызывало величайшее негодование всех посланных туда обследователей. Что касается турецких зверств, как, например, гибели большой части Кутского гарнизона, который заставили маршировать до тех пор, пока солдаты не упали мертвыми, резня целых тысяч безоружных армян – мужчин, женщин и детей, уничтожение целых округов по одному приказу властей, – то они превосходили все возможности человеческого возмездия.

В Бельгии, Франции и Англии раздавались страстные требования, чтобы за определенные поступки, противоречащие общепринятым законам войны, привлекались к ответственности отдельные лица. Никто не отрицал справедливости этого требования, но как его выполнить? Командующий подводной лодкой мог ссылаться в свое оправдание на приказы своего начальства, которые он обязан был выполнять под страхом смерти. Потопление госпитальных судов производилось по постановлению правительства. Морской офицер мог только исполнять приказания. Производившиеся экзекуции санкционировались военными трибуналами воюющих стран. Что касается зверств на театре воины, то в некоторых случаях можно было указать совершивших их незначительных лиц, но эти последние либо отрицали свою вину, либо взваливали ответственность на офицеров. Офицеры говорили, что они не давали таких приказаний, и повторяли это каждый раз, когда их старались изобличить. Наконец, они заявили, что этим инцидентам можно было бы противопоставить другие акты жестокости, совершенные по отношению к ним и подтверждаемые целым рядом свидетелей.

Для рассмотрения всех этих вопросов были назначены особые комиссии. Материала было сколько угодно, но на кого возложить ответственность? Так, например, капитан приказывает роте сделать залп. Соответствующий приказ он получил от военного губернатора, военный губернатор действовал на основании своих полномочий, командующий же корпусом мог ссылаться на то, что он повиновался штабу группы армий, а группа армий непосредственно выполняла приказы главного генерального штаба. Кроме того, германское правительство поддерживалось германским народом и императором. Руководимая простой логикой, комиссия неизбежно добиралась до верхушки этой лестницы. Как же она могла осудить сержанта или капитана за такие действия, за которые нес ответственность генерал? Как она могла осудить генерала, раз правительство и парламент одобряли его поступки или по крайней мере соглашались на них? Поэтому, если надо было кого-либо наказывать, то уж во всяком случае не мелкую рыбешку, а ответственных лиц. После долгих месяцев упорных споров был составлен список, включавший в себя всех главнейших деятелей Германии: всех командующих армий, всех наиболее известных генералов, большинство принцев и главным образом императора. Одна из статей мирного договора обязывала немцев признать своих величайших людей и правителей военными преступниками. Но включать в список все эти имена значило обречь на провал всю затею.

Единственной практической мерой было бы повесить императора, который был высшей властью в государстве и согласно конституции отвечал за все, совершенное его армией. Суда над кайзером многие продолжали усиленно требовать. Ллойд-Джордж упорно проводил свою линию. Он не только обязался провести эту меру, но и сам горячо за нее стоял. Американцы относились к этому вопросу безразлично, а французы, немного шокированные, но в то же время забавлявшиеся всей этой затеей, весело изъявили свое согласие. Судебные авторитеты принялись за работу. Но кайзер находился вне союзной юрисдикции. Он был изгнан из Франции, бежал из Германии и нашел убежище в Голландии. Голландии было предъявлено формальное требование о выдаче кайзера. Ллойд-Джордж, торжествовавший победу после подписания Версальского трактата, сообщил парламенту, что кайзер предстанет перед международным судебным трибуналом в Лондоне. Развязку можно было заранее предвидеть. Фельдмаршал Гинденбург заявил, что он берет на себя полную личную ответственность за все действия, совершенные германскими армиями с 1916 г. и предлагает, чтобы суд был произведен над ним. Принц Эйтель Фриц от имени всех сыновей кайзера предложил себя вместо бывшего кайзера. Доорнский изгнанник видел, что его голова может быть украшена мученическим венцом, что не сулит ему, однако, обычных связанных с этим неудобств. В истории вряд ли был такой момент, когда бы мученичество обещало столь высокую премию.