Текст книги "Британия в новое время (XVI-XVII вв.)"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Если доктрина божественного права королей возродилась, то доктрина абсолютной власти оказалась забытой. Времена, когда Тайный совет, Звездная палата и суд Высокой комиссии имели чрезвычайную юрисдикцию, ушли в прошлое. Даже сама мысль о том, что корона может вводить налоги без согласия представительного органа или с помощью каких-либо сомнительных уловок, казалась неприемлемой. Отныне вся законодательная деятельность осуществлялась законно избранным парламентом, где решения принимались большинством голосов, и никакой королевский указ не мог отменить это правило или что-либо противопоставить ему. Реставрация привела к тому, к чему стремились Пим и Гемпден, и отвергла крайности, порожденные гражданской войной и диктатурой индепендентов. Победа палаты общин имела важные последствия для всего исторического развития Англии.

В 1660 г. родилась новая концепция верховной власти. В своих ранних конфликтах с Карлом I и его отцом парламентарии не стремились к полному уничтожению королевских прерогатив.

Тогда главный удар наносили юристы палаты общин, и принципы, которыми они руководствовались, в основном совпадали с принципами общего права. Они сражались зато, чтобы поставить закон выше короля. Этот закон, как представляли многие, выражала Великая Хартия вольностей – закон, традиционно защищавший англичан от произвольного ареста и суда, закон, на протяжении многих веков охранявшийся судами общего права. Парламент не стремился к тому, чтобы стать всемогущим, он не покушался на традиционные привилегии короны, но он стремился контролировать применение Великой Хартии вольностей с тем, чтобы обеспечить конституционные свободы, которыми должен обладать не только представительный орган, но и каждый человек. Известный юрист Кок утверждал, что единственно правомочными интерпретаторами закона являются судьи. В годы республики и Протектората возникла идея о том, что высшей законной силой обладает акт парламента. Эта доктрина была новой, юристы не отстаивали ее – тогда власть уже захватила армия. Так вожди армии оставили свой след в конституции. Идея Кока о том, что традиции и обычаи королевства являются фундаментом любого закона, выше которого не может быть ни воля короля, ни постановление парламента, ни их совместное решение, его мечта о том, что судьи Верховного суда общего права будут определять, что законно, а что нет, в Англии так никогда и не осуществилась. Эта идея возродилась за океаном, в Новой Англии, ожив в ходе американской революции, направленной против парламента и короны.

Как всегда, самым деликатным и в то же время не терпящим отлагательства был вопрос о финансах. Помимо обычных расходов, требовались огромные суммы на выплату долга армии и для расчетов с теми, кто поддерживал короля во время его вынужденного пребывания за границей. Ни парламент, ни Карл не согласились выплачивать долги, сделанные в годы Протектората. Король отказался от сохранившихся за ним доходов от опеки над наследствами и рыцарской службы и других традиционных средневековых источников прибыли. Вместо них парламент назначил ему пожизненное содержание, которое, вместе с доставшейся по наследству собственностью, составляло примерно 1 миллион 200 тысяч фунтов. Не слишком значительные размеры этой суммы ставили его в весьма стесненное положение и на деле оказались даже несколько ниже, но Карл и его советники заявили, что они довольны. За годы гражданской войны и Протектората страна обеднела; процесс сбора налогов был почти полностью дезорганизован, и пренебрегать выделенным пожизненно содержанием было бы неразумно. Что касается непредвиденных расходов, то здесь король полностью зависел от парламента, с этим согласился и сам Карл, и Э. Хайд. Не учитывать мнение парламента корона уже не могла.

И корона, и парламент стремились избавиться от армии. Эта грозная сила, достигшая численности 40 тысяч человек и не имевшая равных в Европе по боевым качествам, должна была быть распущена. Кроме того, все сходились на том, что ни при каких обстоятельствах в стране не должно быть больше постоянной армии.

Однако такие решения воспринимались тяжело – прежде всего теми, кого затрагивали непосредственно. «Кавалеры» чувствовали обиду и унижение, сознавая, что реставрация монархии не принесла им вознаграждения за преследования, жертвами которых они были все эти годы. Тщетно протестовали они против закона об амнистии, называя его «законом о забвении прошлых услуг и прощении былых преступлений». Роялистов возмущало то, что наказанию подлежали только непосредственные виновники смерти Карла I, тогда как те, кто вел против него войну и способствовал его гибели, кто вымещал свою злобу на его верных друзьях, оставались безнаказанными и даже сохранили за собой неправедно нажитые состояния. Тем не менее и «кавалеры» соглашались с необходимостью избавиться от армии, хотя многим казалось чудом, что это можно сделать без кровопролития. Простые солдаты, рядовые «железнобокие» ощутили на себе изменение общественного мнения, и многим из них это было непонятно. Разве не они одержали великие победы на полях сражений, разве не они защищали правое дело пуританской церкви? Теперь это чуть ли не вменялось им в преступление. Грозная армия, которая добилась казни короля и разогнала не один парламент, теперь перестала быть политической силой и ей снова предстояло уйти в тень. Но теперь солдаты уступили. Получив причитающиеся им деньги, они вернулись домой, к своим прежним занятиям, и через несколько месяцев эта грозная, непобедимая военная машина растворилась в мирном населении, почти не оставив следа. Отныне они являли собой пример предприимчивости и умеренности, как прежде доблести и рвения.

Из примерно шестидесяти человек, подписавших покойному королю смертный приговор, к 1660 г. около трети уже умерли, еще треть сбежала, так что ответить за цареубийство могли только человек двадцать. Король, стремившийся спасти как можно больше из них, встретил противодействие лояльного ему парламента. Карл заявлял о снисходительности к убийцам своего отца, а парламент, многие из членов которого содействовали процессу над королем и его казни, громко требовал возмездия. В конце концов девять человек были казнены по обвинению в государственной измене, ответив, таким образом, за всех. Почти все из них гордились содеянным. Харрисон и другие офицеры взошли на эшафот с твердым убеждением, что потомки воздадут должное их самопожертвованию. Малодушие проявил только Хью Питере, пламенный проповедник, но пример товарищей и кружка крепкого пива придали ему сил. Когда палач, с забрызганным кровью мечом в руке, встретил его словами «Как, вас устроит это орудие, доктор Питере?», он твердо ответил, что вполне готов встретить смерть. Однако общественное мнение требовало наказания всех, причастных к казни Карла I, и, чтобы удовлетворить его, 30 января 1661 г., в годовщину цареубийства, устроили символическую казнь его главных виновников. Прах Кромвеля, Айртона и Брэдшоу был извлечен из гробниц в Вестминстерском аббатстве, где их всего несколько лет назад погребли со всей торжественностью. Затем их протащили по улицам города, повесили на виселице в Тайберне, где они провисели двадцать четыре часа, после чего останки были брошены в навозную кучу.

Выкопали из могил и захоронили в какой-то яме также прах Пима и еще двадцати парламентариев. Столь отвратительного надругательства над мертвыми требовало общественное мнение, и король был рад разрешить его – лишь бы не казнить кого-то еще.

На смерть также были осуждены еще два человека – генерал Ламберт и сэр Генри Вэн.

Богатый послужной список Ламберта позволял ему активно влиять на события в стране. В последний год республики он мог в любой момент захватить власть. Нам уже известны его планы относительно восстановления монархии. Ламберт мог опередить Монка и стать главной силой Реставрации, так же как мог расправиться с Монком и присвоить себе титул лорда-протектора. Его отличали безграничная дерзость и огромный опыт. Но все планы Ламберта провалились, и теперь генерал «железнобоких», герой десятка сражений, предстал перед судьями. Он униженно добивался пощады от короля. В лице брата Карла II, герцога Йоркского, он нашел влиятельного защитника. Его простили. Остаток жизни Ламберт провел в Гернси, где ему разрешалось свободно передвигаться по острову, а затем в Плимуте, находя утешение в ботанике и живописи.

С Вэном дело обстояло сложнее. Он с презрением отказался подавать прошение о помиловании и защищался так искусно и воодушевленно, опираясь на логику и закон, что мог бы получить снисхождение. Но в его прошлом отыскали одно деяние, оказавшееся для него фатальным. Ему припомнили, что двадцатью годами ранее он передал Пиму записи своего отца Генри Вэна-старшего, касавшиеся заседания Тайного совета, в которых якобы говорилось о намерении Страффорда ввести в Англию ирландскую армию. Для Страффорда это закончилось трагически. Если уж платить по долгам, так платить! Этого пропустить было нельзя. Карл II не проявил ни малейшего желания пощадить Вэна. «Он слишком опасен, чтобы оставлять его в живых, – сказал король. – От него нужно избавиться, если есть законный повод». Вэн встретил смерть с большим самообладанием, до последнего момента пытаясь убедить собравшуюся толпу в своей невиновности.

В Шотландии чуть ли не единственным знатным человеком, поплатившимся жизнью, стал Арчибальд Кемпбелл, маркиз Аргайл. Он прибыл в Лондон, чтобы приветствовать возвратившегося Карла II, но был сразу же арестован. Карл, желая избавиться от лишних забот, отослал его в Шотландию. Король затратил немало усилий, чтобы свести к минимуму число жертв. «Я устал от казней», – сказал он. Но шотландский парламент, поддавшись общим настроениям, все же отправил бывшего лидера ковенантеров на эшафот. Маркиз умер, проявив несгибаемое мужество и примерную набожность. Все поняли, что смерть Аргайла была платой за казнь Монтроза. Таким образом, благодаря усилиям Карла II (отчасти пожертвовавшего своей популярностью) во время Реставрации было казнено не более дюжины человек. По иронии судьбы, их осудили на смерть как раз те, кто в значительной мере содействовал их преступлениям и извлекал из них выгоду. Авторитетные члены парламента, пэры и депутаты палаты общин, высокие чиновники правительств республики и Протектората с готовностью заняли свои места на скамьях судов, приговоривших к смерти цареубийц. Именно они понесли на себе вину за эти казни, чем навлекли на себя позор и бесчестье.

Глава XXII. «ВЕСЕЛЫЙ МОНАРХ»

Согласительный парламент являл собой собрание, представлявшее большинство нации. Он с успехом преодолел все серьезные политические трудности, однако, согласно конституционным обычаям королевства, не мог считаться легитимным, так как не был созван королем. Вот почему республиканцы имели возможность оспорить все его решения. Карл II задним числом подписал документ о созыве парламента, надеясь таким путем поддержать его своим авторитетом. Ситуацию это не изменило: палата общин не могла претендовать на право называться полноценным парламентом. В конце 1660 г. король счел необходимым распустить его. Сделав этот шаг, он проявил уважение к закону, но в то же время упустил возможность урегулировать религиозные вопросы в масштабах всей страны.

Выборы отразили настроения народа. Новая палата общин в большинстве своем была роялистской и антипуританской. Короля на престоле восстановила армия; разгромленные и запуганные роялисты мало способствовали возвращению Карла II в Англию. Теперь настал их час. В Вестминстере собрались те люди, которые ходили в атаки вместе с принцем Рупертом, а в годы Протектората укрывались в своих имениях, стараясь сохранить за собой хоть клочок владений предков. Парламент, созванный в мае 1661 г., действовал дольше всех в истории Англии – на протяжении восемнадцати лет. Его называли Кавалерским, или Пенсионным парламентом. Поначалу он состоял из людей, чьи лучшие годы остались позади, и ветеранов войны, но когда в конце концов был распущен, то большинство в нем, за исключением двухсот человек, составляли избранные на дополнительных выборах «круглоголовые» или их наследники. С первого заседания парламент проявил свои симпатии к монарху, но более на словах, чем на деле. Он воздал должное Карлу II, но не проявил ни малейшего намерения быть управляемым им. Многие мелкопоместные дворяне, пострадавшие из-за поддержки короля, не были слепыми монархистами. Они вовсе не желали пренебрегать парламентскими правами, обретенными в ходе жестокой гражданской войны. Они были готовы принять меры по обороне страны силами местной милиции, но при условии, что сама милиция должна быть под контролем глав судебной и исполнительной власти графств. Они энергично отстаивали верховенство короны над вооруженными силами, но при этом заботились о том, чтобы те небольшие отряды войск, которые еще оставались в стране, были рассредоточены по местам и командование ими осуществляли дворяне. Таким образом, не только король, но и парламент не имел контроля над армией. Теперь вооруженные силы были вверены знатным семьям графств и местному дворянству. Решив таким образом вопрос об армии, Кавалерский парламент обратился к религиозным, политическим и социальным проблемам, не забывая защищать также и свои собственные интересы.

Со времен Елизаветы английские монархи преследовали цель покровительства национальной церкви, основывающейся на епископальной системе управления и совершающей богослужения по Книге Общих молитв. Кроме того, предпринимались попытки сблизить церкви Англии и Шотландии. Оливер Кромвель добился религиозного единообразия Англии, Шотландии и Ирландии, но совершенно в иной форме – при господстве пресвитерианской церкви – и жестокими методами. Религиозное урегулирование при Карле II представляло собой реакцию на крайности пуританского правления, которая проявилась не только в деятельности парламента, но и в действиях самой государственной церкви.

Имя Эдварда Хайда, герцога Кларендона, ставшего лордом-канцлером и главным министром, столь же прочно, сколь и безосновательно ассоциируется с целым рядом законов, восстановивших доминирующее положение англиканской церкви и надолго поставивших пуритан, пресвитериан, анабаптистов, квакеров и всех остальных в оппозицию. Карл предпочел бы путь терпимости, Кларендон – объединения. Но рвение Кавалерского парламента, где доминировали последователи памятного всем архиепископа Лода и некоторые упорствующие пресвитерианские лидеры, смешало планы и одного, и другого. Парламент признал существование религиозных организаций, стоящих вне национальной церкви, и твердо вознамерился если не искоренить их, то хотя бы серьезно осложнить их положение. Действуя таким образом, он способствовал тому, что диссентеры консолидировались как политическая сила. Противники официальной церкви поставили перед собой две четкие цели: во-первых, добиться религиозной терпимости (решение этой задачи обеспечила «Славная революция» 1688 г.), во-вторых, добиться отмены привилегированного положения государственной церкви (последнего удалось достичь только в XIX в., когда средний класс стал решающей политической силой). Дать точную оценку влияния нонконформистов на английскую политическую мысль довольно трудно. Учение их религиозных организаций часто достигало больших вершин, но нередко отличалось простотой, аскетизмом, суровостью и отсутствием гибкости. Возможно, единая церковь, охватывающая все слои населения, лучше послужила бы вере и сплотила нацию. Но так же вероятно и то, что разнообразие религиозной мысли, неизбежное в таком случае, было неприемлемым для государственной церкви, какой бы широкой ни была ее социальная база. Наконец, возможно, что «Три составные», как их стали называть, – пресвитериане с характерным для них рационализмом, конгрегационалисты со своей независимостью и анабаптисты со своим пылом – выражали различные черты английского характера.

Так или иначе, так называемый «Кодекс Кларендона» 1662 г. уничтожил все шансы на создание единой национальной церкви. Епископат со всей определенностью занял позицию не лидера общенациональной церкви, а всего лишь руководства одного из течений.

Англиканская церковь оказалась в положении «главного течения», «официального направления», «государственного направления», но все равно направления. Все формы нонконформизма развивались вне ее. Пути официальной церкви и диссентеров разошлись. Парламент мог бы пойти на компромисс, объединивший огромное большинство христиан протестантской веры в Англии, но он выбрал путь раскола, так как сами его члены по большей части принадлежали к англиканской церкви, наиболее близкой властям. В основу развития государственной церкви оказались положены не национальные, а партийные принципы. Сельские джентльмены и землевладельцы должны были иметь собственную церковь и епископов, как уже имели свою милицию и мировых судей.

«Кодекс Кларендона» шел даже дальше, чем идеи самого Кларендона. Эти законы создавали базу для союза государства и церкви. Карл II, выбравший легкий путь безразличия к вопросам веры, желал бы объединения всех церквей. Король не был большим поборником духовности.

Если человек религиозен, то какая проблема в том, что наибольшее удовлетворение ему дает римская или любая другая церковь? При этом Карл по-прежнему считал, что именно англиканская церковь служит главной опорой трону. Вообще ему бы хотелось, чтобы религиозные страсти утихли. Зачем в этом мире затевать конфликты ради мира будущего? Зачем преследовать людей, которые не сходятся с тобой по вопросу о методах получения спасения души? Карл II вполне мог бы согласиться с откровенным заявлением Фридриха Великого: «В Пруссии каждый волен идти в рай своей дорогой». Но король также не собирался навязывать кому-либо свое личное мнение. Одному депутату-квакеру Карл сказал так: «Можете быть уверены, что никто из ваших единоверцев не пострадает из-за своих религиозных убеждений, пока вы живете мирно. В этом я даю вам слово короля».

Кавалерский парламент исправил прискорбное упущение своего монарха. «Кодекс Кларендона» состоял из нескольких статутов, направленных на укрепление позиций англиканской церкви и ущемление прав пресвитериан, республиканцев и католиков. Акт «О корпорациях» 1661 г. обязывал всех лиц, занимающих официальные должности в органах городского самоуправления – корпорациях, – публично осудить Ковенант (что было неприемлемо для пресвитериан), принести клятву в том, что ни при каких условиях они не будут оказывать сопротивления королевской власти (что являлось затруднительным для республиканцев) и минимум раз в год принимать причастие по англиканскому обряду (на что не могли пойти католики). Цель этого акта состояла в том, чтобы обеспечить места в муниципальных корпорациях, из которых и посылались депутаты в парламент от городов, за роялистами и англиканами. Акт «О единообразии» 1662 г. требовал от духовенства признания Книги Общих молитв в редакции, принятой при королеве Елизавете. Он обязывал всех священников заявить о том, что они «целиком и полностью согласны» с Книгой Общих молитв, а всех учителей в школах и университетах – о том, что они «признают литургию англиканской церкви в том виде, как она установлена законом». В результате примерно одна пятая духовенства, всего около двух тысяч священников, отказавшаяся признать акт «О единообразии», была смещена со своих мест.

За этими статутами, имевшими целью чистку рядов духовенства, последовали другие меры. Акт «О тайных молельнях» 1664 г. пресекал проповедническую деятельность неангликанских священников. [124]124
  Акт «О тайных молельнях» налагал наказание за встречи «под любым религиозным предлогом», если в них участвовало более пяти человек. – Прим. ред.


[Закрыть]«Пятимильный акт» 1665 г. запрещал священнослужителям и учителям, не признавшим акт «О единообразии» 1662 г., приближаться «к любому большому или малому городу [125]125
  Нонконформизм был в городах очень распространен, а горожане часто отличались политической активностью. – Прим. ред.


[Закрыть]или приходу, где они когда-либо проповедовали или жили», ближе чем на пять миль.

«Кодекс Кларендона» стал воплощением триумфа официальной церкви и роялистов, разбитых на поле боя во время гражданской войны. Последствия его можно найти даже в современной религиозной жизни Англии. Законы против диссентеров способствовали возникновению политических партий. Правительство стремилось с их помощью консолидировать всех сторонников монархии. В то же время оппозиционеры различного толка сблизились друг с другом. Таким образом, Реставрация не привела к национальному урегулированию, а скорее разделила Англию на две части, различные по интересам, культуре и мировоззрению. Конечно, они взаимодействовали друг с другом. Как писал Т. Б. Маколей и позднейшие авторы, поддерживавшие его точку зрения, «существовал большой рубеж, разделявший тех, кого иногда называли "придворной партией", и тех, о ком отзывались как о "сельской партии"». Естественно, что интересы людей, пользовавшихся покровительством власти или надеявшихся на таковое, отличались от интересов тех, кто не мог рассчитывать на подобное отношение. Но наряду с этим различием в политической жизни все резче обозначались линии раздела между консервативными и радикальными традициями, сохранившиеся до нашего времени. Начинается эпоха конфликта между партийными группами, получившими вскоре названия тори и виги [126]126
  Политические партии зародились в начале 1670-х гг. и окончательно оформились в 1679 г. – Прим. ред.


[Закрыть]. Именно они определяли судьбы Британской империи до Первой мировой войны, в огне которой исчезли все разногласия.

Карл II не несет никакой ответственности за конфликт между консерваторами и радикалами.

На протяжении всего правления он упорно и последовательно стремился к терпимости и миру. В мае 1663 г. король попытался отложить на три месяца введение в действие акта «О единообразии» 1662 г., но епископы и юристы сорвали его планы. В декабре 1663 г. он выступил с первой Декларацией о веротерпимости, в которой провозглашал намерение использовать свою власть для облегчения положения диссентеров. Палата общин, недовольная сопротивлением, оказанным ей королем, решительно запротестовала, заявив, что не допустит, чтобы его действия «законодательно закрепили раскол в стране». В марте 1672 г. король пошел на огромный риск и провозгласил вторую Декларацию о веротерпимости, приостановив преследования всех нонконформистов и рекузантов [127]127
  Рекузанты – английские католики. – Прим. ред.


[Закрыть]по делам, связанным с религиозными преступлениями. «Действие законов против папистов и нонконформистов не может быть приостановлено иначе, как актом парламента», – последовал твердый ответ палаты общин. Снова усилия Карла встретили ожесточенное сопротивление парламента, который напомнил королю о своей власти в решении религиозных проблем и пригрозил отказать ему в поддержке. Память о Кромвеле была еще слишком жива, и Карл II, как и подобает конституционному монарху, уступил. Защитникам прав парламента следовало бы помнить, что в этот критический период лишь король относился к диссентерам спокойно и сострадательно.

Но, впрочем, Карл II более других нуждался в терпимости и снисхождении. Жизнь двора стала одним непрекращающимся бесстыдным скандалом, тон которому задавал сам король, имевший огромное количество фавориток. Две его главные любовницы, Барбара Вилльерс, ставшая графиней Каслмейн, и Луиза де Керуаль, герцогиня Портсмутская, занимали все свободное время короля, позволяя себе вмешиваться в политику. Женитьба на португальской принцессе Екатерине Браганза, за которой было дано богатое приданое в виде 800 тысяч фунтов и морских баз в Танжере и Бомбее, ни в коей мере не помешала распутным увлечениям Карла. С женой король обращался в высшей степени жестоко – например, заставил ее принять леди Каслмейн в качестве своей первой фрейлины. Утонченная и преданная мужу Екатерина Браганза попыталась этому противостоять и однажды настолько вышла из себя, что у нее носом хлынула кровь и королеву в обморочном состоянии унесли в покои. Обе любовницы Карла вмешивались в дела, опустошали казну, и общество с облегчением восприняло известие о новой пассии короля, женщине из народа, необычайно красивой, с мягким характером, актрисе Нелл Гвин, которую на улицах приветствовали криками «протестантская шлюха». Графиня Каслмейн, Луиза де Керуаль и Нелл Гвин – лишь наиболее известные из фавориток короля. Распутная жизнь Карла позорила христианского монарха и более подошла бы какому-нибудь турецкому султану, который, впрочем, поспешил бы скрыть свои похождения за высокими стенами гарема.

Действия короля подавали дурной пример не только двору, который ему подражал, но и всей стране. Любители амурных авантюр, освободившись от гнета пуританской морали, вздохнули с облегчением. Парламент республики карал супружескую измену смертью; при Карле добродетельность и верность стали предметом насмешек. При этом не приходилось сомневаться, что основная масса населения, независимо от классовых различий, предпочитает безнравственность и вседозволенность, распространившиеся после Реставрации, жесткой дисциплине, господствовавшей в эпоху республики. Народ Англии не желал быть «Божьим народом» в понимании пуритан. Теперь он быстро спустился с оказавшимися для него непосильными нравственных высот, на которые его пытались поднять пуританские проповедники. Героический век политических потрясений и гражданской войны закончился. За периодом подъема с неизбежностью следует период упадка. Сам Карл II заметил, насколько измельчало новое поколение, окружающее его, по сравнению с благородными «кавалерами» и мужественными «круглоголовыми». Но вскоре ситуация изменилась. При дворе Карла появился молодой человек, младший офицер его гвардии, партнер короля по игре в мяч, завоевавший чувства леди Каслмейн, который в будущем вооружится мечом более острым, чем меч самого Кромвеля, и обратит его против врагов величия и свободы Британии. Джон Черчилль [128]128
  Джон Черчилль в 1702 г. стал первым герцогом Мальборо, в начале XVIII в. одержал ряд блестящих побед в войне за Испанское наследство. Автор – его потомок, внук пятого герцога Мальборо. – Прим. ред.


[Закрыть], сквайр из Дорсетшира, сражался вместе со своим отцом Уинстоном в рядах роялистов, был ранен, лишен поместья. Король не очень много сумел сделать для своих верных сторонников. Он безуспешно пытался убедить Кларендона включить сэра Уинстона в состав своего частного комитета по парламентским делам. Но для Джона Карл нашел место пажа при своем jiBope, а для его сестры Арабеллы – службу у герцогини Йоркской. Оба они воспользовались случаем сделать карьеру. Джон получил назначение в гвардию; Арабелла стала любовницей герцога Йоркского и родила ему сына, Джеймса Фитцджеймса, впоследствии прославленного полководца, герцога Бервика.

В Тайном совете столкнулись два видных политика, герцог Кларендон и Энтони Эшли Купер, получивший впоследствии титул графа Шефтсбери. Оба они обладали замечательными способностями, имели сильный характер, но были совершенно разными людьми. Шефтсбери окунулся в революционные события, когда ему было восемнадцать лет. Впоследствии он так сказал об этом: «Я уже не стремился к миру, но нашел себя в буре». Эшли сражался на стороне «круглоголовых», затем сотрудничал с Кромвелем. Будучи одним из вождей пресвитериан, он имел влияние на Монка и способствовал Реставрации. Чтобы подняться к высотам власти, ему потребовалось время, но в середине 1660-х гг. он был еще сравнительно молод [129]129
  Шефтсбери родился в 1621 г. – Прим. ред.


[Закрыть]и твердо знал, чего хотел. Среди тех, кто работал в правительствах и Протектората, и Реставрации, Шефтсбери был самым влиятельным. Никто лучше него не разбирался в политических идеях своего времени. Хотя Шефтсбери был лидером пресвитериан, он так же хорошо понимал позицию индепендентов. Вот почему в Совете он был первейшим защитником веротерпимости и, несомненно, поддерживал короля во всем, что тот предпринимал в этом направлении. Он всегда помнил об армии и знал, как ее использовать. Он также внимательно относился к проблемам лондонского Сити, прекрасно помня, какую решающую роль сыграл этот район в великих событиях недавнего прошлого. На протяжении всего правления Карла II Шефтсбери защищал Сити, а Сити стоял за него. Законодательная деятельность Кавалерского парламента раздражала Шефтсбери не меньше, чем короля, но ни тот, ни другой не могли ни теоретически, ни практически противостоять воле парламентского большинства.

В течение первых семи лет правления Карла герцог Кларендон оставался первым министром.

Этот умудренный опытом государственный деятель мужественно боролся с распущенностью двора и самого короля, с интригами королевских любовниц, со скудостью доходов, с нетерпимостью палаты общин. Ему также пришлось столкнуться с интригами Генри Беннета, фаворита Карла, ставшего Государственным секретарем и графом Арлингтоном. Яркая личность, Арлингтон играл важную роль в политических делах периода правления Карла. «Он был самонадеянным и дерзким человеком, – писал об Арлингтоне его современник, епископ Вернет, – и более других понимал короля и обладал искусством управлять его настроением». Дочь Кларендона Анна Хайд, фрейлина принцессы Оранской Марии, старшей дочери Карла I, сумела завоевать сердце брата короля, герцога Йоркского, и, несмотря на всевозможные препятствия, вышла за него замуж [130]130
  Королева-мать Генриетта-Мария и многие другие члены королевской семьи отрицательно относились к возможному браку Якова с безродной девушкой из протестантской семьи; Мария Оранская распространяла о ней клеветнические слухи. Однако сам Карл II отнесся к известию о свадьбе брата спокойно. – Прим. ред.


[Закрыть]. Таким образом, первый министр, в жилах которого не было ни капли королевской крови, стал тестем наследника английского престола. Его внуки могли унаследовать трон. Думая об этом, знать сгорала от зависти. Самому Кларендону, похоже, изменило чувство скромности.

Приобретение порта Танжер как части приданого Екатерины Браганза заставило правительство обратить взоры на Средиземное море и торговлю с Востоком. Денег катастрофически не хватало, так что защитить Танжер от мавров и обезопасить средиземноморскую торговлю, которой постоянно угрожали пираты, можно было только при соблюдении строжайших мер экономии. Захват Кромвелем Дюнкерка потребовал дополнительных расходов и обходился казне ежегодно 120 тысяч фунтов, что составляло десятую часть всех доходов казны. Кромвелю, мечтавшему о вторжениях английских войск в Европу с целью защиты протестантизма, Дюнкерк представлялся бесценным плацдармом.

Политика тори, однако, уже была ориентирована на торговлю и колонии в Новом Свете, а не на какие-либо акции в Европе. По совету Кларендона Карл продал Дюнкерк Франции за 400 тысяч фунтов. Эта сделка, сама по себе весьма разумная, снискала осуждение в обществе.

Кларендона обвинили во взяточничестве. Большой дом, который он строил для себя в Лондоне, стали насмешливо называть «дюнкеркским домом». Слухи о том, что, продавая Дюнкерк, Кларендон нагрел руки, были несправедливыми, но и много лет спустя, когда Дюнкерк стал гнездом французских каперов, англичане вспоминали имя Кларендона с не самыми лучшими чувствами.

Соперничество между Англией и Голландией на море, как в рыболовстве, так и в торговле, усилилось, тем более что после поражений, нанесенных им Кромвелем, голландцы вполне оправились. Богатства Ост-Индии текли в Роттердам, Вест-Индии – в Флиссинген, Англия и Шотландия вели дела с континентом через Дорт и Роттердам. Сельдь, вылавливаемая у шотландских берегов, приносила хорошие доходы Генеральным штатам. Голландская Ост-Индская компания прибирала к рукам богатства Востока. Португальский губернатор Бомбея не проявил готовности уступить эту часть приданого Екатерины, и англичане по-прежнему не имели надежной базы в Индии, в то время как тяжело нагруженные голландские корабли по несколько раз в год огибали мыс Доброй Надежды. Преуспели голландцы в освоении западного побережья Африки, где число их колоний и торговых пунктов постоянно возрастало. Между английскими колониями Новой Англии вклинилось голландское поселение на Гудзоне. Это было уже слишком! В парламенте прислушивались к жалобам купцов, король поддался патриотическому порыву, герцог Йоркский жаждал славы флотоводца. Палата общин выделила на военные расходы огромную сумму – более 2,5 миллиона фунтов. Было построено более сотни новых кораблей, вооруженных новыми, более тяжелыми пушками. В новой англо-голландской войне бывшие «кавалеры» и «круглоголовые» действовали сообща. Принц Руперт и Монк получили от короля командные должности на флоте, а главнокомандующим был назначен герцог Йоркский. Война на море началась в 1664 г. у берегов Западной Африки и в следующем году распространилась на Северную Атлантику.