Текст книги "Джереми Полдарк (ЛП)"

Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Ну вот, сбежал, чтобы разбрасывать эту заразу повсюду. Что ж, надеюсь, что оставшиеся хорошенько подпорчены. 
Фрэнсис бросил бумаги в грязь и потянул за шейный платок, пытаясь его поправить.
– Расходитесь, расходитесь! – бросил он разинувшей рты публике. – Здесь больше нет ничего интересного. Идите обратно на нерест.

– Эти листки оскорбительны, – сказал Дуайт. – Но не стоит брать правосудие в собственные руки.

– А они только тем и занимаются, что берут правосудие в собственные руки, пытаясь отравить мнение публики до начала слушаний. Чудовищное посягательство на права личности. Я уничтожу каждого из них. Вот только найду.

Дуайт ответил что-то уклончивое и собрался уходить.

– Что же до вас, – обратился Фрэнсис к тому человеку, который его держал, – то когда констеблям этого вшивого городишки понадобится ваша помощь, то они, без сомнений, вас позовут, а покуда не лезьте, куда не просят, иначе это доведет до беды, – Полдарк провел рукой по волосам. – Пойдемте выпьем, Энис.

– Прошу прощения, но я был не один, когда услышал суматоху, и мне пришлось прервать разговор, – Дуайт посмотрел назад над головами толпы, но не заметил Кэролайн.

– Разговор, – заявил Фрэнсис, – это именно то, в чем я нуждаюсь. Я провел весь день в обществе мошенников, воров и шлюх, а начал с самого омерзительного из них. И теперь я истосковался по респектабельности. А тут как раз вы подвернулись под руку, думаю, вы могли бы ее предоставить.

Дуайт улыбнулся.
– В другой раз я был бы польщен. Но сейчас прошу меня извинить.

Он вернулся к ратуше, постоянно оглядываясь вокруг. Но Кэролайн нигде не было видно. Очевидно, она не испугалась и ушла одна.

Толпа внезапно притихла, хотя это и ускользнуло от внимания Дуайта. Теперь он различил чей-то голос и понял, что это объявляют результаты выборов. Но было уже слишком поздно, чтобы разобрать смысл сказанного. Энис услышал лишь гул толпы под конец – ропот разочарования и возмущения.

Каким бы ни был результат, толпа осталась им недовольна.

Глава восьмая

Верити сидела у окна, наблюдая, как конюхи с постоялого двора гонят сорок или пятьдесят лошадей с пастбища за пределами города. Каждый вечер примерно в это время лошади проходили мимо, цокая копытами и фыркая, проделывая опасный путь по узкой улице. Каждое утро их гнали назад.

С самого приезда она проводила большую часть времени у окна, вглядываясь в лица прохожих. Как и в Фалмуте, когда Эндрю был в плавании, она сидела у окна над крыльцом, вышивая и глядя на гавань. Здесь подобного вида не было, только узкая улица со взгорками и снующие туда-сюда люди.

Час назад она услышала результаты выборов – фиаско, которое неизбежно приведет к куче ходатайств и встречных ходатайств в парламент и к бесконечным склокам в городе. Два вернувшихся председателя избирательной комиссии сообщили о разных результатах. Мистер Лоусон – что победили один виг и один тори, а мистер Майкл – что победили два тори. Город бурлил.

Сейчас Эндрю в Лиссабоне. Завтра, когда Росс предстанет перед судом, он возьмет курс домой. Его сын Джеймс – в Гибралтаре, неподалеку от отца, но мог быть и в другом полушарии.

Иногда Верити сомневалась, увидит ли когда-нибудь его детей. В глубине души, несмотря на сказанное Демельзе, Верити уже скорее страшилась этой встречи, чем желала. Джеймс и Эстер являли собой доказательства первого, трагического брака Эндрю.

Возможно, они чувствовали то же самое и потому не приезжали. Возможно, просто считали, что новая жена вытеснила их. В любом случае, второй брак Эндрю Блейми пока являлся безусловно успешным, и Верити ужасало, что его дети могут поставить брак под угрозу.

Раздался стук в дверь, и на пороге нарисовалась неряшливая служанка Джоанна – спутанные волосы под чепцом, на щеке полоска грязи.

– Ежели позволите, мэм, вас джентльмен хочет видеть. Назвался мистером Фрэнсисом Полдарком.

– Мистером Фрэнсисом Полдарком? – у Верити екнуло сердце.

– Ну да. Говорит, вы с ним знакомы. Может, это другая леди...

– Это та леди, – произнес Фрэнсис, входя в комнату. – Я её брат, замарашка, так что не надо непристойности рассказывать, когда спустишься вниз. Ступай к своим бочкам и оставь нас. И вытри свой сопливый нос.

Джоанна, задохнувшись от возмущения, выскользнула из комнаты, а брат и сестра впервые за четырнадцать месяцев посмотрели друг на друга. Впервые с того дня, когда, подстрекаемая Демельзой и несмотря на яростные возражения брата, Верити сбежала и вышла замуж за Эндрю Блейми.

Ее сердце тревожно забилось – она сразу поняла, что брат пьян. И знала, что это значит. Шесть или семь лет назад отец жаловался, что у Фрэнсиса нет головы на плечах и он падает под стол после первой же бутылки, как простой клерк. Но время и терпение излечили этот «недуг». Потребовалось настоящее упорство.

– Ты одна? – спросил он.

– Да. Я... я и не знала, что ты в городе, Фрэнсис.

– Все сейчас в городе. Аптекари, пахари, бедняки, воры. Я думал, что ты вместе с Демельзой.

– Вечером она ушла. Мы весь день провели вместе.

Фрэнсис нахмурился, словно пытаясь взглянуть на нее с непредвзятостью незнакомца. Его сорочка была разорвана на шее, а сюртук испачкан грязью. Только Верити знала, как неистово брат восставал против её брака.

Еще с детства братская любовь была эгоистичной, какой-то собственнической, и чем-то немного большей, чем просто братской. Его недоверие к плохой репутации Блейми стало той центростремительной силой, вокруг которой цеплялись прочие мелкие обиды.

– Миссис Блейми, – насмешливо произнес он. – Каково это, когда тебя называют миссис Блейми?

– Когда ты пришел... я надеялась...

– На что? Что я пришел при-примириться? – Фрэнсис оглянулся в поисках, куда бы сесть, пересек комнату и осторожно уселся, положив шляпу на пол рядом с креслом и вытянув вперед одну ногу в грязном сапоге.

Его движения были слишком нарочитыми.
– Кто знает? Но не с миссис Блейми. Моя сестра – дело другое. Коварная шлюха, – но произнес он это без осуждения или злобы.

– Я так хотела бы приехать и увидеть всех вас. Я знаю от Демельзы обо всех ваших болезнях после Рождества и о её утрате. Фалмуту тоже досталось, но... Как Элизабет? Она не с тобой, полагаю?

– А как Блейми? – отозвался Фрэнсис. – Он не с тобой, полагаю? Скажи, Верити, в браке ты не чувствуешь себя в западне, как с нами? Мы бросаемся в брак, как обманутые дьяволы, убежденные, что в нем есть нечто, чего нам не хватает и нельзя пропустить. Но это лишь капкан со стальными зубьями, и когда он впивается в нас... Так как там Блейми, порет своих матросов, я полагаю, где-нибудь в Бискайском заливе или на Балтике. Ты поправилась, ты ведь всегда была такой тощей. В этой комнате есть бренди или ром?

– Нет... только портвейн.

– Разумеется, его ведь пьет Демельза. Просто обожает. Ей нужно поберечься, пока не превратилась в пьяницу. Я видел в Труро Росса, еще две недели назад, он, похоже, не очень-то озабочен всей этой судебной кутерьмой и мерзкими сплетнями. В этом весь Росс – всегда был твердым орешком, и его не расколоть на обычном суде, как бы ни они рассчитывали.

Он уставился на сестру с перекошенным от ярости лицом, но смотрел будто сквозь нее.
– Хотел бы я оказаться на месте Росса, чтобы предстать завтра перед судьями. Я бы сказал им пару слов, вот бы они удивились. Фрэнсис Полдарк из Тренвита, эсквайр.

Еще одна попытка.
– Я рада, что ты пришел, Фрэнсис. Я чувствую такое облегчение, что всё это недовольство улетучилось. Я была так несчастна из-за этого, когда ушла.

Он оторвал кусок и без того рваной манжеты, задумчиво скатал его пальцами и щелчком отбросил в сторону камина.

– Счастье и несчастье – ниточки, связывающие одно и то же настроение! Прекрасные ленты, означающие не больше, чем флаги на этих проклятых выборах. Пфф! – как говорил отец. Нынче утром я страшно повздорил с Джорджем Уорлегганом.

Верити встала и позвонила в колокольчик.
– Я закажу чего-нибудь освежиться, дорогой. Мы все молимся за то, чтобы завтра его оправдали. Говорят, однако, дело безнадежное. Демельза всю неделю хлопотала. Это что-то связанное с судом, но я точно не знаю. Она старается без устали.

– Оправдали! Я бы тоже старался, будь я на ее месте. Утром я встречался с адвокатом Росса и спросил его: «Скажите мне правду, не нужно ходить вокруг да около, мне нужна правда: каковы завтра его шансы?» И он ответил: «Что касается третьего обвинения, то хорошие, но не знаю, как можно избежать первых двух, учитывая его признание и упрямство. Еще есть время всё изменить и побороться, но Росс Полдарк этого не сделает, так что дело проиграно, еще не начавшись».

В двери снова появилась горничная, но сейчас они оба были слишком взволнованы, чтобы обращать на нее внимание. В конце концов Фрэнсис послал ее за джином.

– Сразу после этого я увидел Джорджа в «Наряженном быке». Он выглядел таким самодовольным и надутым, что мне прямо тошно стало. Злость подкатила к горлу, и я выплеснул порядочную дозу наружу, после чего мне полегчало.

Они надолго замолчали. Верити никогда еще не видела брата таким. Она не знала, произошли ли эти перемены год назад или только вчера. В ее разуме боролись две мысли: беспокойство за него и о том, что он сказал про Росса.

– А мудро ли было ссориться с Джорджем? Разве ты не должен ему денег?

– Я приветствовал его со словами: «Что, стервятники слетелись еще до того, как забили дичь?» Он сделал вид, что проглотил это, хотя внутренне напрягся. Я решил, что пришло время высказать всё, что я о нем думаю. И чертова вежливость ему не поможет. С такой же вежливостью, как и его собственная, я сообщил, что думаю о его внешности, одежде, морали, родне и предках. Мы спорили со всё возрастающим жаром. Наши отношения уже давно следовало прояснить.

– Прояснить, – взволнованно сказала Верити. – Очень радостное прояснение выйдет, если он лишит тебя права пользования заложенным имуществом. Знаю, Джордж твой старый друг, но думаю, он готов отплатить за оскорбления любым доступным способом.

Вернулась Джоанна с джином. Фрэнсис дал ей на чай и выпроводил, потом плеснул немного спиртного в стакан и выпил. 
– Не сомневаюсь, Уорлегган считает, что завтра со мной рассчитается, но как бы ему не просчитаться.
Фрэнсис уставился в пустой стакан со странным выражением лица.

Он словно бы разглядывал всю горечь своей жизни, как сдавал позицию за позицией, долгую вереницу дней до этого мгновения одиночества, когда осадок – это всё, что у него осталось. В такие моменты безумие и глупость следуют рука об руку.

– До завтрашнего дня еще далеко, – сказал он. – Он может и не настать.

***


– Весь процесс пошел наперекосяк, – сказал сэр Джон Тревонанс, смахивая с рукава табачные крошки. – Был бы я там, никогда бы не позволил этому случиться.

– Легко тебе говорить, – угрюмо заметил Анвин. – Ни один не хотел уступать, а снаружи ревела толпа. Мы должны были показать какие-нибудь результаты, иначе они бы просто всё разгромили. Когда Майкл и Лоусон подошли к окну, я вообще решил, что их закидают камнями.

– Майкл сразу представил результаты?

– Да, с курьером. Но и Лоусон тоже.

– Важно, какие результаты попали в руки шерифа первыми. Особого смысла в этом нет, но обычно кто первый, у того больше шансов.

Братья находились на приеме, последовавшем за обедом в честь выборов. После лихорадочного обсуждения они решили вести себя так, будто тори одержали оглушительную победу.

Фракция Боскойна вела себя так же, и на приеме в ратуше, последовавшем после обедов, конкурирующие стороны столкнулись. Присутствовали оба судьи и несколько должностных лиц графства, которые не участвовали в выборах.

– Похоже, на меня будут давить, чтобы я ушел в сторону, – злобно сказал Анвин. – Всё к тому и идет. Без меня Ченхоллс и Коррант преспокойно смогут занять места. Если мне придется уйти, Бассет еще пожалеет об этом.

– Ты уж точно не останешься в стороне, – сэр Джон пожевал нижнюю губу. – Ты ведь занял второе место в результатах обеих избирательных комиссий, так что ты единственный, кого можно наверняка считать избранным.

Кадриль продолжалась, и Анвин наблюдал за грациозными движениями Кэролайн, танцующей в квадрате с Чэнхоллсом и кузенами Робертса.
– На два места претендуют три кандидата. Будет непросто.

– Это лишь вопрос времени, – сказал сэр Джон, уставившись на молодую темноволосую женщину, ведущую беседу с одним из судей его величества. – Когда жалоба попадет в канцелярский суд, преимущество Лоусона будет объявлено незаконным, в этом нет сомнений. Это автоматически сделает результаты выборов недействительными. Во всяком случае, они попахивают мошенничеством. Где это слыхано, чтобы городской голова из вигов давал пройти кандидату из другой партии, когда есть два кандидата из его собственной?

– Это свидетельствует о беспристрастности.

– Вздор. Это свидетельствует о мошенничестве. Но в любом случае, если всё это не рассмотрят до того, как соберется парламент, не стесняйся и требуй своё кресло. За последние годы уже имела место парочка подобных случаев в Хелстоне и Салташе. Дэниэлл напомнил мне, что в Салташе довольно долго существовали две конкурирующие избирательные комиссии, а различные апелляционные инстанции признавали действительной то одну, то другую. Более того, Анвин. Четыре или пять лет назад на выборах, где требовалось заполнить только одно место, каждая из конкурирующих избирательных комиссий избрала члена парламента, и оба заняли кресла в Палате общин.

– Да, я слышал что-то подобное в Палате.

– Это было в 85-м или 86-м, и Дэниэлл уверяет, что, несмотря на прошения с одной и другой стороны, оба избранных члена продолжают занимать места в парламенте. Если могло произойти такое, то у тебя нет причин отчаиваться. Я считаю, крайне важно, чтобы ты вел себя так, будто переизбран, и действовал соответственно.

Танец подошел к концу, и его сопроводили вежливыми аплодисментами. Даже не глядя в сторону Тревонансов, Кэролайн проскользнула с Ченхоллсом в направлении обеденного зала. Отношения между возлюбленными сегодня не клеились.

Она настояла на своем присутствии на трибуне – вопреки его совету. Затем, внезапно заскучав, выскользнула таким образом, что Анвин не мог ее сопроводить, и отослала прочь слугу, которого он послал следом.

Вскоре после объявления результатов выборов она вернулась и резко ответила, когда Анвин спросил её о причине ухода. «Когда я стану твоим мужем, – подумал он, глядя в её сторону (Кэролайн стояла в дверном проеме, её плечи ярко белели даже в этом приглушенном свете), – если я стану твоим мужем». И эта мысль весьма встревожила.

Эти выборы стоили дороже предыдущих. Сомнения в результатах голосования делали его позицию гораздо более шаткой, что бы там ни говорил Джон. А в Лондоне громоздились долги. Анвин пошел было к Кэролайн, но сэр Джон схватил его за руку.

Он нетерпеливо взглянул на брата, ожидая мудрого, но непрошеного совета. Но сэр Джон смотрел в другую сторону.

– Скажи, кто эта женщина, разговаривающая с Уэнтвортом Листером?

Анвин вздрогнул.
– Похоже, Демельза Полдарк.

– Бог мой... – сэр Джон сглотнул, – и я так думаю. Выходит, она не принимает отказов.

– О чем ты?

– Какого дьявола она тут делает? – встревоженно произнес сэр Джон. – Кто мог их познакомить? А теперь она разговаривает с Длинноногим Листером, как и намеревалась! Бог мой, да она загонит мужа на виселицу, если будет вести себя неосторожно, да и сама отправится в тюрьму за попытку воздействовать на правосудие! Она играет с огнем.

– Я видел её с Хью Бодруганом.

– Ну что же, – сэр Джон вытащил платок и вытер лицо, – хоть я в этом не участвовал. Хью всегда ведет себя как похотливый дурак, она заставит его заплатить за свои глупости. Пожелаю ей удачи с Листером. Удача ей потребуется.

– Я же говорил тебе, еще когда увидел ее впервые, что это опасная штучка.

Демельза как раз осознавала, что играет с огнем. Когда она увидела этого высокого мертвенно-бледного судью вблизи, то поняла, что эта встреча станет самой непростой из всех.

Демельза надела бледно-лиловое шелковое платье с рукавами до локтей, ярко-зеленым лифом и нижней юбкой. То платье, что ей помогла выбрать Верити три года назад.

Сэр Хью Бодруган не был знаком с Листером, но поймал мистера Колдренника, члена парламента от Лонсестона, чтобы тот их представил. Затем, волосатый и фыркающий, он удалился вместе с Колдренником, оставив Демельзу с её визави, как и обещал.

Достопочтенному судье Листеру было около шестидесяти, он был шести футов ростом, длинноногим и слегка сутулым. Сорок лет, проведенные в зале суда, наложили свой отпечаток на его строгое морщинистое лицо. Судья не получал удовольствия от приема, поскольку вне своей работы оставался на редкость застенчивым и не испытывал ни малейшего интереса к блеску и суете модных собраний.

Он пришел сюда, потому что пребывание в апартаментах оказалось настолько безрадостным, что он старался обедать в других местах, а теперь не смог отказать организаторам приема, выказавшим ему гостеприимство.

Когда Листеру представили эту молодую даму, он ожидал, что та задаст ему парочку глупых вопросов, жеманно поулыбается и двинется дальше, как и другие молодые дамы. Он не испытывал к ним никакого интереса за исключением тех случаев, когда женщины являлись движущей силой многих тяжких преступлений, что представали перед его пристальным взглядом. Судья Листер являлся законченным холостяком и пессимистом.

Но эта молодая дама задержалась дольше остальных. Сейчас она задала ему вопрос, а он не расслышал. Листер наклонил голову.

– Что вы сказали?

– Ваша милость танцует?

Листер отрицательно покачал головой.
– Но не смею вас удерживать. Несомненно, превеликое множество мужчин ожидают возможности воспользоваться такой честью.

– О нет, милорд. Я лучше посмотрю со стороны. Думаю, большее удовольствия от танца получает зритель.

– Я в том возрасте, мэм, когда наблюдение за тем, как что-то пытаются сделать другие, интереснее личного участия. Не думал, что и вы придерживаетесь того же взгляда.

– А при чем тут возраст? Разве не мудро не участвовать в глупости, а посмотреть со стороны, как бы мы выглядели, ввязавшись в неё?

– Если вы будете придерживаться этого правила в более важных случаях, – судья посмотрел на нее с большей заинтересованностью, – вы преуспеете в жизни.

– В более важных случаях жизнь всегда предоставляет выбор.

– Каждый подданный должен служить королю, но душа каждого принадлежит ему самому [5]5
  Шекспир, Генрих V, акт 4, сцена 1, Перевод Е. Бируковой.


[Закрыть]. Как он ею распоряжается – его личное дело.

– О да, милорд, полностью с вами согласна. Но иногда это похоже на птицу в клетке – она никогда не будет петь так же сладко, как та, которую бросили в колодец, ведь пение не приведет ее к свободе.

– Вы весьма находчивы, мэм.

– Вы так любезны. Конечно, с моей стороны это пре-предположение. Я так невежественна в подобных вопросах. Вы же знаете так много.

– Мы знаем лишь то, что нам дозволено знать, – сказал Листер. – Совесть – более точный судья, чем знания.

– Неужели она вас беспокоит?

– Что?

– Судейская мантия, – поспешила продолжить она, глядя на собеседника, – разве не трудно судить безупречно, если не знаешь, что есть безупречность? Простите, если я не понимаю.

– Мэм, куда бы мы ни взглянули, везде есть возможность для усовершенствования. Непогрешимость есть только в божественных творениях.

***


– Чем я вас обидел? – спросил Анвин в комнате отдыха.

– Ничем, дорогой мой, – ответила Кэролайн, теребя локон волос. – Да и чем бы вы могли?

– Этого я не знаю. Я из кожи вон лез, чтобы вам угодить, и навлек на себя неодобрение партии, приведя вас на выборы, но вы весь вечер игнорируете меня, предпочитая Ченхоллса или любого другого щеголя преклонных лет, проходящего мимо. Удивлен, как это вы до сих пор не танцевали с Бодруганом.

– Благодарю, дорогой, на медведя я предпочитаю охотиться на свежем воздухе, – в нежном голоске Кэролайн прозвучали ледяные нотки. – Но почему бы мне не танцевать со щеголями преклонных лет, если мне это доставляет удовольствие? Мы с вами пока еще не связаны оковами – вот и славно, потому как нынче вечером они были бы скучными, унылыми, мрачными и непереносимыми.

Анвин взял себя в руки и улыбнулся.
– Простите, Кэролайн. В этом виноваты выборы, умоляю меня простить. Как только положение прояснится, я буду лучшей компанией, обещаю. Был бы ей и сейчас, если бы вы дали мне шанс.

– Ах, это ваше вечное «вот закончатся выборы». Они ведь уже закончены.... О, Джон! Джон!

– Да? – раздраженно отозвался старший Тревонанс. Он не любил, когда эта девица называла его по имени, и терпел это только ради брата.

– Вы знакомы с доктором по фамилии Энис, живущем в Соле или где-то поблизости? Дуайт Энис, если не ошибаюсь.

– Да. Живет не на земле Полдарка, не то в поместье Тренеглоса. Совсем молодой. Я не так много о нем знаю. А что?

– Он сейчас в городе, и я уверена, появится на завтрашних слушаниях. У него есть деньги, как думаете?

– А что? Вы с ним встречались? – подозрительно спросил Анвин.

– Вышло так, что его позвали к Горацию. Я вам об этом рассказывала. Он был таким несговорчивым, когда узнал, что его вызвали к собаке.

– Какая дерзость. Был бы я там, прямо так ему бы и сказал.

– О, я ему тоже это сказала. Но дерзость – не такой уж великий грех, Анвин. Вы так не думаете? Она демонстрирует определенную стойкость духа.

Тем временем в бальном зале разговор чуть сместился от опасной темы. Уэнтворт Листер смотрел на темноволосую девушку, сощурившись.
– Скромность, как сказал один греческий философ, это цитадель красоты и добродетели, первая добродетель – простодушие, а вторая – чувство стыда. Этот принцип уже много лет помогает мне в оценке дам.

– А как насчет оценки мужчин? – спросила Демельза.

– И в этом тоже.
Танец закончился, и судья медленно оглядел зал. Здесь было тепло, и он пожалел о том, что надел третью пару чулок.
– Умоляю, не позволяйте мне более вас задерживать, – произнес он немного обиженно. – Уверен, что вы можете провести время и более приятным образом.

Демельза облизала губы.
– Иисусе, похоже, я злоупотребляю вашим временем.

Он вежливо отрицал это в ответ, и Демельза в свою очередь быстро огляделась. Хотя вокруг мелькало множество людей, никто сейчас, похоже, не собирался помешать их разговору тет-а-тет. Судья был не из тех, кто привлекает внимание.

– Хорошо бы в следующий раз сыграли что-нибудь потише, – сказала Демельза. – А то ничего не расслышишь. Слишком много флейты и свирелей.

– А вы сами играете? – спросил судья.

– Немного, – неожиданно обворожительно улыбнулась она. – И люблю петь, когда остаюсь в одиночестве.

– Соглашусь с вами в предпочтении виол и скрипок. Что же до пения, то сегодня ничего стоящего не услышать.

Её острый, как у хищницы, слух уловил особые нотки в его голосе. Какое-то мимолетное проявление чувств в его обычно чопорном характере.

– В Корнуолле на удивление много поют.

– И причем все вместе, – он улыбнулся. – Не сомневаюсь, что вы именно об этом говорите. Церковный хор по воскресеньям.

– Разумеется, может, это и не совсем то, что в Лондоне...

– В Лондоне тоже такое бывает. Нечто, не испорченное современными тенденциями. Легкомысленные и пустые песнопения. Подделка под итальянцев, жеманная и искусственная. Чтобы найти чистый источник, придется вернуться на две сотни лет в прошлое, а то и больше.

Внезапно Листер замолчал и взял понюшку табака. Чихнув в кружевной платок, он сцепил руки за спиной и уставился в зал, как будто решил больше не вступать в разговор.

– А что не так с церковной музыкой, милорд? Я не уловила вашу мысль, – отчаянно произнесла Демельза.

– Ха!

Братья Тревонансы вышли из обеденного зала. Пламенеющие волосы Кэролайн чуть возвышались над сэром Джоном, а Анвин целиком ее закрывал.

– Это первая церковь, в которой я услышала орган. В Труро есть один, но я его никогда не слышала. Великолепное звучание, но мне скорее нравится старинная манера, если она исполнена хорошо.

Судья чихнул и утер лицо.
– Вам повезло, что ваш слух не целиком разрушен современными тенденциями. Несомненно, вы никогда не слышали пения в манере органум [6]6
  Органум –  жанр и техника музыкальной композиции в эпоху Средних веков. Исторически наиболее ранняя форма европейской многоголосной музыки.


[Закрыть]?

– Нет, милорд. А это разве не пение под орган?

– Орган тут вообще ни при чем...

...Сэр Хью Бодруган говорил о последствиях выборов с мистером Колдренником, ему хотелось что-нибудь выпить. Он до смерти устал от Бодмина и был бы рад завтра уехать домой к собакам и лошадям, Конни с её ругательствами, своей комнате в большом ветхом доме, где он мог развалиться в кресле и рыгать, когда вздумается.

Здесь всё на него давило. Единственной отрадой послужила встреча с Демельзой Полдарк, чье остроумие освежало и заставляло держаться начеку. Хью огляделся и увидел, что она все еще разговаривает с тем высоким и похожим на паука судьей. Она чертовски неуловима, вот в чем печаль.

Немного изворотливости и неуловимости только придавали удовольствия, он знал это и не хотел, чтобы рыбка досталась слишком легко, но до сих пор он только дважды поцеловал её, и только раз в губы, да пару раз полапал. Проклятая дразнящая длинноногая шалунья. Пора к ней вернуться.

Он что-то второпях сказал мистеру Колдреннику, прервав какие-то скучные рассуждения об аренде городской земли.

– Да, – согласился последний, – и я так думаю. Должен признаться, я редко видел нашего ученого судью столь разговорчивым. Юная миссис Полдарк смогла найти подход.

– О да, это она умеет, – мрачно подтвердил Бодруган. – Чертовски верно. Только не ко всем хочет его искать.

Приблизившись, они услышали голос судьи.
– Дорогая юная леди, до десятого или одиннадцатого столетия в церковной музыке не существовало никакой гармонии, даже самого примитивного рода. Начиналось с простых песнопений, а затем вступали более высокие и низкие голоса и пели на четвертый или пятый счет, а вовсе не в унисон. Без сомнения, это было за много лет до того, как мы обнаружили, что терции и октавы оказались гораздо более благозвучными и мелодичными, а также придают разнообразие. Есть один шотландский гимн... хм... Святому Магнусу.

– Хм, – буркнул сэр Хью Бодруган.

Достопочтенный судья Листер поднял голову и посмотрел на прервавшего разговор взглядом, которым обычно удостаивал преступников. Заметив это, Колдренник поспешил удалиться, но Бодругана ничем невозможно было смутить.

– Ха! Пришло время перекусить, моя дорогая. Здесь царит такая суета, что вынужден просить вас стать моей путеводной звездой, чтобы протолкнуться в нужном направлении. Без сомнения, ваша милость нас простит.

– Я вовсе не голодна, сэр Хью, – запротестовала Демельза. – Возможно, стоит немного подождать. Его милость говорил о церковной музыке, и это весьма поучительная беседа, так что мне хотелось бы продолжить.

– Это может подождать другого удобного случая, не правда ли, милорд? О церковной музыке, ну надо же! Вот это тема для вечера после выборов!

– Это тема хороша для любого вечера, – заявил Листер, – если у вас есть желание ее воспринимать. Но очевидно, что есть те, кто на это просто не способен, – он собирался прибавить что-то еще, разжав свои плотно сомкнутые губы, но тут две дамы направились к обеденному залу, а вслед за ними потянулись и другие. – Есть также музыка елизаветинских времен, мэм, – обратился он к Демельзе. – Бёрд и Таллис – вот имена, которые стоит запомнить. А в более легкой и несколько другой манере – Томас Морли.

– Я их запомню, – сказала Демельза, поблагодарив его самым любезным образом.

Бодруган искал возможность уйти, и с судьей уже заговорила другая дама. Но в следующее мгновение тот снова повернулся к Демельзе. В его глубоко посаженных глазах промелькнул слабый проблеск одобрения, когда он осмотрел ее с ног до головы.

– Не могу припомнить ваше имя, сударыня, к кому я имею удовольствие обращаться?

– Полдарк, – сказала она, сглотнув. – Миссис Росс Полдарк.

– Весьма обязан, – сказал судья, слегка склонив голову. Тогда это имя для него еще ничего не значило.