Текст книги "Русалочка в черном"
Автор книги: Уинифред Леннокс
Жанр:
Короткие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Впав в оцепенение, Памела слушала гортанный голос, доносящийся словно издалека, завороженная плавными движениями смуглых изящных рук Мириам, переливами жемчужного шелка на широких рукавах ее одежды… Все вокруг словно заволокло туманом, бокал выскользнул из ослабевших пальцев…
– Дыши! Дыши! Ну же!
Хватая потрескавшимися губами воздух, она уже ничего не понимала, отталкивая руки акушерки, извиваясь, в судорогах, не в силах кричать. Мука эта длилась уже часов десять… или двенадцать – впрочем, какая разница? Памела молила небо лишь об одном – о смерти. Казалось, вот-вот придет желанный покой, небытие, в котором нет ни рвущей на части тело боли, ни измены, пи обмана – только покой…
– Дыши, маленькая дрянь! – Над нею склонилась седая женщина в роговых очках, прижимая к ее лицу кислородную маску. – Дыши, я кому сказала!
Сделав нечеловеческое усилие, Памела оттолкнула маску.
– Не хочу. Не хочу жить… Не хочу этого ре-ребенка… Отпустите меня!
Очередная судорога боли скрутила ее, и Памела забилась в руках врача и акушерки, хрипя и задыхаясь.
– Не выйдет! Тебе уже семнадцать, ты сильная и здоровая.
– Я все равно не стану жить… – прошептала она посиневшими губами, когда боль слегка отпустила. – Вы… вы ничего не знаете…
– А о ребенке подумала? Он вот-вот появится на свет, а ты уже ненавидишь его! – Теплая ладонь пожилой женщины-врача легла на горячий лоб роженицы. – Ну полно, успокойся! Скоро ты познакомишься с малышом, и тогда…
– Не-е-ет! – отчаянно закричала Памела. – Отпустите меня!
– Черта с два, дыши! Сестра, маску! – Врач была неумолима. – И приготовьте все для наркоза. Кажется, пора…
Памела извивалась, вырывалась, но тщетно: в вену впилась тонкая игла, словно хоботок неведомого кровососа, перед глазами замелькали какие-то искорки, и она стала плавно погружаться туда, где не было ни боли, ни темного ужаса перед грядущим… Неужели это конец?
Очнувшись, она испытала поистине райское блаженство, заключавшееся в отсутствии боли. Широко раскрыв в темноте глаза, облизнула искусанные, вспухшие губы. Постепенно из окружающего мрака выплыли очертания спинки кровати, ночного столика, крошечной колыбельки…
Памелу подбросило словно пружиной. Ребенок! Он все-таки родился. И она жива…
От резкого движения внутри снова пробудилась боль, но Памела уже не думала о ней. Двадцать восьмое июня. День ее рождения. И его…
Подойти к колыбельке? Нет, никогда! Она с трудом выпростала из-под казенной простыни длинные ноги, спустила их на пол, выпрямилась… Приступ дурноты едва не испортил все дело, но Памела успела ухватиться за спинку кровати.
Видимо, ребенок в колыбельке что-то почувствовал – зашевелился, закряхтел, потом заплакал. Плач этот, горький и отчаянный, подействовал на юную мать словно удар тока – Памела задрожала всем телом, сделала шаг к колыбельке…
Ну и куда ты пойдешь, девочка? Домой, к матери, сердце которой разорвется от горя, узнай она о твоем позоре? Или пустишься вдогонку за Шоном, умоляя, упрашивая? Твоя ирландская гордость не позволит тебе ни того, ни другого, Ты сама знаешь. Самое лучшее – бежать, бежать без оглядки прямо сейчас.
Она только подойдет к колыбельке, только взглянет на дитя, родившееся в один день с нею…
Нет! Ты прекрасно понимаешь, дурочка: стоит тебе сделать это – и ты никогда уже не сможешь уйти!
Пересиливая боль и сковывающую тело усталость, борясь с головокружением, Памела подошла к окну, тихонько открыла тяжелую раму… Водосточная труба. Подойдет. Развитая мускулатура и на этот раз не подвела ее – спуститься со второго этажа оказалось плевым делом. А позади не умолкал зовущий младенческий крик…
Вот босые ноги коснулись влажной травы, вот она стремглав бежит прочь от клиники, больничная рубашка не достигает колен – а детский плач делается все громче… Ветви хлещут по лицу, рвут рубашку, Памела спотыкается о корень дерева, падает лицом вниз и теряет сознание. Только тут где-то далеко позади умолкает ребенок – или она просто перестает слышать его зов?..
Открыв глаза, Памела зажмурилась – солнце, стоящее почти в зените, буквально ослепило ее. С трудом поднявшись, она огляделась. Далеко убежать не удалось – до больничной ограды осталось несколько десятков метров. Ничего, даже при свете дня она сможет ускользнуть, и никто ее не остановит!
Но что это? В истерзанном теле обнаружился новый источник боли – груди налились и отяжелели, тонкая рубашка промокла насквозь. Коснувшись сосков кончиками пальцев, Памела глухо застонала и опустилась на траву. Кружилась голова, стучало в висках. Уронив руки на колени, юная мать дрожала, но не от холода – день выдался на редкость теплым. Неужели у нее жар? Дотронувшись до пылающего лба, она поморщилась: лицо было исцарапано – наверное, во время ночного бегства.
Потом она не могла припомнить, сколько часов просидела так, не думая ни о чем, тупо уставясь на узловатые корни, мало-помалу приходя в себя. Постепенно всплывали в памяти лица врача, акушерки, больничная палата, крохотная колыбелька… Зазвенел в ушах жалобный плач покинутого ребенка.
Что ты натворила, глупая? Если кто-то и должен расплатиться за свой грех, так это ты, именно ты, а не невинное дитя! Нельзя, подарив ему жизнь, отнять у него любовь! Мало тебе того, что всю жизнь прожила без отца, который бросил вас с матерью, когда ты была малюткой? Но у тебя есть хотя бы мама!
В памяти Памелы всплыли личики маленьких обитателей сиротского приюта – в детстве она с подругами часто носила туда подарки на Рождество и День благодарения. Словно наяву она вновь увидела их глаза – серьезные, сосредоточенные, взрослые глаза маленьких человечков, и ноги сами собой понесли ее назад, все быстрее, быстрее… И вот она уже бежала, прижимая руки к груди, где безумствовала боль…
– Ты вернулась, девочка? – Пожилая женщина-врач устремила на нее сквозь роговые очки взгляд серых глаз, всезнающих и печальных, но лишь на мгновение – и вновь уткнулась в регистрационный журнал. – Сожалею, – проговорила она еле слышно. – Твой мальчик умер. Два часа тому назад.
Детский плач, звеневший в ушах Памелы, умолк. Наступившая внезапно тишина оглушила ее. Она сделала шаг к столу, за которым, сидела, не глядя на нее, врач, потом другой… и упала навзничь, стукнувшись затылком об пол, прижимая ладони к промокшей от молока больничной сорочке…
Глава четвертая
Дар колдуньи
– Выпей, Русалочка…
Памела ощутила у самых губ холодный ободок бокала и машинально отхлебнула густой напиток, на сей раз напоминающий на вкус кофейный ликер. Надсадно ныла грудь – она отяжелела, соски снова затвердели. А тело болело так, словно Памела пробежала марафон или… или родила несколько часов назад. Она обвела взглядом гостиную. За окнами занимался рассвет. Она сидела на синем ковре, поджав ноги, у голых колен свернулся клубочком Негрито, а Мириам ласково улыбалась ей. Глядя в оливково-смуглое лицо в обрамлении снежной седины, Памела ощутила внезапное желание броситься на шею колдунье. Та, ни слова не говоря, раскрыла объятия, и Памела, сотрясаясь от рыданий, припала к ее груди.
– Прости меня, Русалочка, я вновь заставила тебя пережить самый страшный сон твоей жизни, – раздался уже знакомый гортанный голос. – Не удивляйся. Вся наша жизнь по большому счету сон, и стоит это понять, как делается легче… и немного скучнее.
– Я… я… – всхлипывала Памела, не в силах вымолвить ни слова.
– Не говори ничего, девочка. Я все расскажу сама. Ты пролежала в клинике три недели, первую из них – на грани жизни и смерти. Потом попыталась разузнать, что произошло с твоим ребенком.
– Мне сказали… сказали, такое случается. – Памела прерывисто вздохнула. – И чаще почему-то с мальчиками…
Мириам нежно отстранила ее от себя, заглядывая в залитое слезами бледное лицо. Глаза колдуньи снова были непроницаемо черными.
– С мальчиками? Но ведь ты родила дочь!
– Ты что-то путаешь, Мириам, это был мальчик. – Памела напрягала остатки воли, чтобы не закричать во всю мочь. – Мальчик! Он родился и умер в день моего рождения, когда мне исполнилось…
– Мальчик умер, говоришь? – Мириам нахмурилась. – Но ведь ты так и не увидела свое дитя. Тебе не приходило в голову, что, возможно…
– Не надо! Понимаю, куда ты клонишь…
Памела вскочила с ковра, едва не опрокинув бокал с таинственным напитком. Проснувшийся Негрито потянулся, выгнув спину, и принялся тереться о ее голые ноги, словно стараясь успокоить.
– Сядь! – властно приказала Мириам.
– Не хочу! Не нужно меня убаюкивать сказками в духе мыльных опер! Я достаточно сильная, чтобы это пережить! – Памела откинула со лба влажные черные волосы. – В сладких грезах я не нуждаюсь. Я убила своего ребенка и расплачусь за все сполна! Ведь это я виновата…
– Помолчи и сядь, – возвысила голос колдунья, и Памела повиновалась. – В моем напитке нужды больше нет. Выпьем-ка джина с тоником, согласна?
Столь будничный напиток в баре древней ведьмы? Памела оторопела, но Мириам уже разливала спиртное по бокалам. После нескольких глотков гостья почувствовала, как боль медленно покидает истерзанное ночным кошмаром тело. О, теперь она не сомневалась, что колдунья своими чарами наслала на нее сон.
– Нет, это был не сон, – улыбнулась Мириам, поднося к губам свой бокал. – После того что ты благодаря мне пережила, тебе легче будет освободиться. А это необходимо – ведь ты на пороге важных перемен в жизни.
– Перемен? – Памела горько усмехнулась. – И что же ты мне нагадала?
– За гадания я очень дорого беру…
Слова эти прозвучали столь зловеще, что у Памелы напрочь пропала охота шутить. Ей стало вдруг совестно.
– Прости меня. Я понимаю, ты хотела мне добра. И я очень тебе признательна за все… И тебе тоже, – обратилась она к Негрито, который, сидя на ковре в позе древнеегипетской статуэтки богини-кошки Бастет, преданно смотрел на нее голубыми глазами.
– О, этот зверь – истинный джентльмен, – сказала колдунья. – Учти, тебя он выделил из всех моих посетительниц. А ведь ко мне приходит множество людей, среди которых попадаются личности… весьма и весьма примечательные. Негрито, ты простишь нас, если мы закурим? – очень серьезно спросила у кота Мириам.
Тот, фыркнув, встал, гибко потянулся и, неслышно ступая, вышел в коридор. Кончик черного хвоста возмущенно подрагивал. Глядя ему вслед, обе – и гостья, и хозяйка – прыснули со смеху.
– Негрито не выносит табачного дыма, – пояснила Мириам и рассмеялась, демонстрируя изумительные, как на рекламном плакате, зубы. – Я нечасто курю, просто чтобы составить компанию кому-нибудь. И тебе, кстати, не советую увлекаться – впрочем, скоро это само собой пройдет.
– Да у нас в редакции все дымят как паровозы. – Памела пустила в потолок тонкую голубую струйку. – В честь чего это я стану бросать?
– Все тебе расскажи, – укоризненно покачала головой колдунья, стряхивая пепел с кончика длинной сигареты. – Не любопытничай, Русалочка. Сдается мне, я и так наболтала ненароком много лишнего…
Осмелев, Памела все же рискнула задать мучивший ее вопрос:
– А сколько тебе лет?
– Не спрашивай… – Мириам уселась по-турецки. Поза и зажатая в зубах сигарета неожиданно сделали ее похожей на студентку. – Столько обыкновенные люди не живут.
– А… дети у тебя есть?
Мириам посмотрела на гостью с легкой укоризной.
– Я сказала, что дорого беру за колдовство и гадание, но не упомянула о том, что расплачиваюсь за это еще дороже…
В ответ Памела нежно погладила точеную руку колдуньи, что вызвало у той задумчивую и печальную улыбку.
– А я… Что я тебе должна? – Неожиданно пришедшая на ум мысль, заставила Памелу боязливо поежиться.
Тонкие брови Мириам взметнулись вверх.
– Выброси это из головы – ведь не ты просила меня погадать. К тому же ты приятельница Джаннино, к которому я питаю искреннюю привязанность. Кстати, пора мальчику просыпаться.
– Неужели я пропустил самое интересное? – послышался сонный голос молодого итальянца. – Ну вот, опять…
– Вставай, – нежно промурлыкала Мириам. – Пора пить кофе. Я отлучусь ненадолго.
Поднявшись с ковра легко и изящно, словно юная девушка, Мириам вышла из гостиной. Походка у нее и впрямь была фантастическая, как у большинства восточных женщин. Памела даже залюбовалась. Надо будет попрактиковаться, решила она, и тотчас устыдилась своих мыслей. Тоже еще, фотомодель нашлась! Кстати, что с Милли?
– Как считаешь, удобно позвонить отсюда? – спросила она у Джанни.
– Разумеется, – искренне изумился тот. – Мириам – гостеприимная хозяйка.
С первой же попытки дозвонившись в отель, Памела довольно долго слушала длинные гудки. Но вот…
– Алло? – послышался в трубке низкий мужской голос.
Это еще кто такой? Памела растерялась, поскольку ожидала услышать писк бедняжки Милли, потревоженной ранним звонком. Она молчала, хлопая ресницами.
– Ну же, говорите! – Неведомый гость Милли был явно раздражен.
Ах вот оно что! Великолепный Боб Палмер так носится со своими цыплятками, что стоит одной из девочек захворать, как он проводит у ее постели ночь! Памела даже зубами скрипнула от негодования.
– Доброе утро, мистер Палмер. – Голос ее буквально сочился ядом. – Это соседка вашей… питомицы Милдред. Хотела справиться о ее здоровье, но если вы рядом, то беспокоиться не о чем, ведь так?
– Сожалею, но порадовать вас ничем не могу, – сухо ответствовал Палмер. – Милли час назад увезли в клинику, из-за чего меня вытащили из постели. А сейчас я занят тем, что стараюсь упаковывать ее вещи.
– Милли плохо? – Злость Памелы мигом улетучилась. – Что с нею?
– Главная беда ее – глупость, а другая – беспробудная лень! – проворчал Палмер. – Едва не отправилась на тот свет – и все ради того чтобы похудеть, не прилагая никаких усилий! Словом, в конкурсе ей не участвовать, а без нее моя команда слабовата. Я надеялся на нее, и дурочка прекрасно об этом знала!.. Слушайте, – в голосе Палмера послышалось легкое изумление, – а с чего это вдруг я перед вами так разоткровенничался?
– Могу я чем-нибудь вам помочь? – помимо воли вырвалось у Памелы.
Похоже, этот тип, какой бы свиньей он ни был, не на шутку огорчен – ей вдруг стало жаль его. Она представила, как Палмер, ругаясь последними словами, мечется по номеру, собирая раскиданную Милли одежду, косметику и прочие мелочи…
Видимо, Палмер был искренне удивлен, потому что ответил не сразу.
– Благодарю вас. Думаю, что справлюсь. Хотя нет, постойте… был бы очень признателен, если бы вы упаковали вещи нашей больной. Согласитесь, это больше по женской части.
– Я буду примерно через час, – сухо ответила Памела. – Всего наилучшего.
– Представьтесь хотя бы, мой добрый ангел, – примирительно произнес Палмер. – Мое имя вам уже известно, так давайте восстановим справедливость.
– Памела О'Доннел, корреспондент нью-йоркского женского журнала, – отрекомендовалась она.
– Простите… – Голос Палмера вдруг стал хриплым. – Я, кажется, не расслышал… Повторите, пожалуйста.
Памела еще раз, стараясь говорить отчетливее, произнесла свое имя.
– Прекрасно, – ответил он. – Спасибо. – И в трубке раздались короткие гудки.
– Я же говорила тебе, Негрито, что у нашей гостьи добрая душа. – В дверях стояла Мириам с кофейным подносом, а у ног ее восседал, словно изваяние, сиамский кот, мерцая сапфировыми глазами.
Кофе и впрямь оказался превосходным – густым, ароматным, с какими-то восточными пряностями.
– Ты волшебница, Мириам! – закатывал глаза Джанни. – От одного запаха твоего кофе можно вознестись на небеса!
– Хороша бы я была, будь это так! – улыбнулась хозяйка, сверкнув белоснежными зубами. – Уж поживи еще годков шестьдесят, сделай милость!
Допив кофе, Памела попросилась в ванную – слишком сильна была у нее тяга к воде, да и напряжение прошедшей ночи давало себя знать.
– Негрито, проводи! – приказала Мириам.
Задрав хвост, кот направился в коридор, гостья последовала за ним. Ванная, облицованная черной мраморной плиткой, была оборудована по последнему слову техники. Все сверкало чистотой, отменная сантехника радовала глаз. Душ принять Памела все же не отважилась, решив отложить это до возвращения в отель, но с наслаждением умылась холодной водой. Сразу сделалось легче.
Но когда, подняв голову, Памела взглянула в зеркало, то беззвучно ахнула: в черных волосах с левой стороны отчетливо виднелась седая прядь. Она крепко зажмурилась, вновь открыла глаза. Седая прядь не исчезла, а вроде бы даже сделалась еще заметнее…
– Мой тебе подарок, – послышался за спиной Памелы гортанный голос. – Не правда ли, изысканно?
В дверном проеме ванной застыла Мириам. Жемчужное одеяние ниспадало складками до самого пола, скрывая носки домашних туфель. Как это Памела раньше не замечала, что росту в колдунье едва ли больше пяти футов?..
– Д-да… это, пожалуй, красиво, но несколько неожиданно, – пробормотала Памела, потирая виски.
– Это очень нужный подарок, – сказала хозяйка. – Со временем сама поймешь что к чему. А теперь ступай, Русалочка. Выспись хорошенько. Страшные сны больше не потревожат тебя…
Минут через пятнадцать они с Джанни уже мчались в такси по улицам утреннего Рима. Бешено жестикулируя, итальянец взахлеб рассказывал о Мириам. Оказалось, что не кто иной, как эта необыкновенная женщина, стала «виновницей» его счастливого брака и косвенно причастна к появлению на свет малютки Фло. Луизу врачи единодушно приговорили, признав бесплодной. «Чушь собачья! – сказала тогда Мириам. – Не волнуйся, Джаннино. У вас будет куча детишек!»
А месяца два спустя после визита молодых супругов к колдунье у Луизы обнаружились все признаки беременности…
Слушая вполуха болтовню Джанни, Памела старалась справиться с овладевшим ею вдруг давним недугом – нервным тиком, мучившим ее после выписки из клиники, но потом вроде бы прошедшим.
– А скажи, – прервала Памела поток его словоизлияний в надежде сменить тему, – как обстоят у нее дела с мужчинами? Ведь она потрясающе красива и наверняка разбила не одно сердце…
– О, к представителям сильного пола Мириам безжалостна, – рассмеялся Джанни. – Однако ей по силам как приворожить, так и, наоборот, отвадить любого. Но Мириам не наносит смертельных ран. Лично я убежден, что во всем свете не сыскать достойного ее мужчины! Хотя однажды…
– И кто же это был? – мгновенно откликнулась Памела.
– Честно говоря, сам не знаю, – смутившись признался итальянец. – Я лишь догадался об этом по ее недомолвкам…
Утренний город был прекрасен, словно девушка, только что проснувшаяся после сладкого сна. Но Памела смотрела больше не в окно машины, а в зеркало водителя, все еще надеясь, что белая прядь в волосах ей померещилась…
Глава пятая
Аромат страсти
Отперев дверь номера, Памела устало опустилась в кресло и смежила веки. Выжатая словно лимон, она склонна была счесть события прошедшей ночи причудливым сном… если бы не седая прядь. Касаясь ее, Памела всякий раз ощущала легкое покалывание в кончиках пальцев – или это ей только казалось?
Нечего рассиживаться, решительно сказала она себе. Стянув через голову платье, она направилась в ванную и только тут заметила на журнальном столике записку. На листочке, наспех вырванном из органайзера, красовалось несколько строк, написанных размашистым решительным почерком:
Вы очень любезны. Убедительно прошу: упаковав чемоданы нашей больной, попросите портье отнести их в номер 612. Хочу оказать Вам ответную любезность и приглашаю на репетицию дефиле в три часа. Вам это должно быть любопытно.
Б. П.
Да провались ты, Б. П.! – мысленно выругалась Памела и устало поплелась в ванную. Надо еще успеть собрать вещи Милли, поспать, перекусить… Какого черта она потащится на эту репетицию, где девицы в купальниках будут вышагивать по подиуму, щеголяя своими прелестями?
Однако журналистский азарт уже пробуждался в ней помимо воли. Стоило бы посмотреть на это шоу, потом пригодится для статьи, подумала Памела, растираясь жесткой мочалкой. Тело порозовело и загорелось, мышцы рук и ног налились силой… Не увлекайся, а то не уснешь! – одернула она себя, прикручивая кран с горячей водой. Прохладные струи необыкновенно приятно обтекали тело, Памела зажмурилась от удовольствия, представляя, что стоит под летним дождем…
Выйдя из ванной в халате, она направилась прямиком в спальню Милли, где царил полнейший хаос: платья разнообразнейших фасонов и расцветок валялись где попало, кружевные трусики почему-то надеты были на абажур ночника, лифчик нахально расположился на кондиционере, а три – почему-то именно три – черных чулка отдыхали на спинке кресла.
Тяжело вздохнув, Памела принялась за дело. Ей понадобилось не менее часа на то, чтобы аккуратно разложить вещи Милли по двум объемистым чемоданам, но результатами своих трудов она осталась вполне довольна. Надо бы навестить бедолагу, думала Памела, вставая коленками на крышку чемодана в попытке его закрыть… Придется узнать у этого великолепного Б. П., в какую больницу увезли Милли, и выкроить часок.
На сбор косметики ушло еще минут сорок: Памела была буквально сражена количеством всяческих баночек, тюбиков и коробочек на туалетном столике и в ванной. Тональные кремы, казалось, всех известных косметических фирм мира, тени для век потрясали разнообразием тонов. Правда, Памела не могла взять в толк, как все это выглядит на лице – на это у нее явно не хватало фантазии. Тушь для ресниц была тут самая разная – от банальной черной до серебристой. Поражали воображение фантастические цвета вроде ярко-красного, бронзового, ядовито-зеленого, кислотно-желтого…
Надо будет заполнить пробел в образовании, вздохнула Памела, раз уж собралась писать о конкурсе красоты. Для начала придется вытрясти из душеньки Милли все, что только можно, о макияже, думала она, засовывая богатство блондинки в толстые пластиковые конверты со множеством отделений. На столике обнаружилось штук двадцать кисточек, в которых Памела понимала еще меньше, чем в румянах и губной помаде. Одна из них была столь внушительных размеров, что ею с легкостью можно было бы побелить потолок в небольшом помещении типа, например, ванной. Ну, кажется, все!
Памела огляделась и чуть было не застонала в голос: незамеченная ранее батарея баночек и пузырьков занимала весь подоконник. Что ж, деваться некуда… И она принялась собирать их, разглядывая и читая надписи на этикетках. Были тут помимо изысканных и очень дорогих кремов еще и тоники для кожи, и эмульсия для локтей и коленок, и еще Бог знает что.
Этого я не переживу! – расхохоталась Памела и без сил повалилась на постель Милли. Что-то тут же впилось ей в лопатку, и она нашарила очередную баночку, на которой прочла: «Скраб для пяток».
Именно эта баночка цвета маренго переполнила чашу ее терпения. Рассвирепев, Памела в беспорядке затолкала все это великолепие в косметичку размером с небольшой чемоданчик и перевела дух. Неужели все? Но не тут-то было. У ножки ночного столика стоял довольно объемистый, размером с дипломат, крапчатый чемоданчик. Ругаясь на чем свет стоит, уже готовая ко всему, Памела положила его на колени, щелкнула замочком и…
У нее перехватило дыхание. Духи она обожала страстно, коллеги утверждали даже, что это единственная ее слабость. Бархатная внутренность чемоданчика, разделенная на углубления, явила восхищенному взору Памелы такое многообразие изысканных произведений парфюмеров мира, что любопытства она сдержать не смогла. Помимо классических «Шанель № 5» и «Диориссимо» – цветочных и невыразимо женственных, были тут и пряный «Азарро», и пьянящий «Кензо д'Эте»… Беря изящные флакончики, Памела подносила к лицу то один, то другой, вдыхая тончайшие ароматы. Насладившись изысканным запахом «Иссей Мияке», она прикрыла глаза и потянулась, словно кошка на солнцепеке.
Духи всегда порождали в ней эмоции, причем каждому запаху соответствовало определенное ощущение. Аромат «Шанель» заставлял Памелу чувствовать себя великосветской леди – в ее представлении именно он соответствовал черному цвету, ее любимому. «Кензо» ассоциировался с жарким летом, обтягивающей одеждой леопардовой расцветки, деревянными бусами и браслетами и – непременно! – с босыми ногами. Когда подружки подтрунивали над ее парфюмерными фантазиями, Памела лишь пожимала плечами: это ведь и не нуждалось в понимании. Это надо было чувствовать.
Любимая туалетная вода Памелы – одна из вариаций «Роша» на тему цитрусовых, с ароматом чуть аскетичным и сдержанным, полным пронзительной свежести, – тоже обнаружилась в чемоданчике Милли. Сняв серебристую крышечку с изящного флакончика, Памела подержала его на ладони, колеблясь… и нажала на кнопочку распылителя. Нежнейшее облачко окутало ее, она выгнула спину, приоткрыла губы и часто задышала. Мускулы стройного тела напряглись, из груди вырвался сладкий стон – и тут Памела испугалась по-настоящему. Да что с ней такое? Ведь она всегда любила этот аромат, всегда наслаждалась им…
Может, именно в том-то все и дело? Для нее это был запах сдерживаемой страсти, готовой в любой момент вырваться на свободу. Сейчас Памела отчетливо ощущала, как знакомый аромат опасен для нее. Видимо, Рим сыграл с нею злую шутку…
После Шона у Памелы не было мужчин, да она и не испытывала потребности в плотской любви – после всего, что вынесла. Шон своими руками разрушил то, что сам создал, – пробудив очень рано ее чувственность, причинил потом такую душевную боль, что она навеки, казалось, срослась в сознании Памелы с усладами секса. Неужели природа берет свое, с ужасом думала она, торопливо, словно застигнутая на месте преступления злоумышленница, укладывая флакончик в чемоданчик. Ведь то, что испытала она сейчас, вдохнув любимый аромат, – не что иное, как жар желания…
Придется безжалостно выкинуть любимые духи, твердо решила Памела, вставая со смятой постели и стыдливо оправляя ее. В духах ли тут дело или это все еще действует дурманящее зелье Мириам? Нет, об этом лучше не думать.
Памела вызвала портье и попросила отнести чемоданы в пресловутый шестьсот двенадцатый номер, затем торопливо скинула халат и вытянулась во весь рост под простыней. Все ее опасения были напрасны – она уснула в тот самый миг, когда сомкнула веки…
Сильные руки обнимают ее… крепче… крепче… И вот она уже едва может дышать – но как же это сладко! Как сладко ощущать на губах вкус чьих-то – но чьих? – губ, слегка солоноватых, горячих… касания рук, могучих и одновременно нежных, ощущать, как где-то в потаенных глубинах тела пробуждается тайный жар – так занимается от крохотной искорки высохшая на солнце трава… И вот уже бушует яростное пламя, всепожирающее, безжалостное и одновременно невыносимо сладостное, в котором сгорают без следа вся ее боль, все страшные воспоминания… Она возрождается подобно Фениксу из горстки серого пепла, в которую превратило ее это пламя, – но лишь для того, чтобы запылать вновь… Из груди рвется полустон-полукрик, она выгибается дугой, мускулы тела напрягаются, перед глазами расцветают причудливые многоцветные огни фейерверка…
Назойливо трезвонил телефон. Памела слышала звонки, но цепкие объятия сна не выпускали, а по телу все еще пробегала чувственная дрожь… Ощутив щекой повлажневшую ткань подушки, она повернулась на бок, не открывая глаз, тяжело дыша. Ей хотелось проспать вот так вечность – но как же невыносим этот звон! Ах, кажется, наконец-то он умолк…
Ее горячие ладони скользят по мускулистым плечам, по рельефным мышцам груди. Чьей груди? Впрочем, какая разница? Она вдыхает пряный аромат мужской кожи, нежно касаясь ее губами…
Часть ее сознания, неподвластная наваждению, твердит, что это не Шон. Тот был другим, совсем другим… и запах его юного тела был иным, и обнимал он ее не так, совсем не так… Неужели все еще длятся чары Мириам?.. И Памела снова сладко застонала во сне…
Бедра ее словно наяву ощущали тяжесть бедер неведомого мужчины… неведомого, но до боли желанного. Подчиняясь размеренному ритму, она испытывала восторг бесконечный, беспредельный… Неужели бывает такое? Она не просто достигла вершины блаженства, она осталась там, купаясь в волнах наслаждения, набегающих одна за другой…
Во сне все бывает, дорогая, твердил рассудок. Но почему же тогда, как ни старается, она не может разглядеть лица своего призрачного возлюбленного? Глаза застилает жемчужный туман, сквозь который угадывается лишь общий абрис. Почему?
– Потому что еще не время, Русалочка…
Голос Мириам! Значит, все-таки…
Нечеловеческим усилием воли Памела заставила себя оторвать голову от подушки. Перед глазами все плыло, руки и ноги дрожали – в точности так, как бывает после ночи любви, безумной любви…
В чем же все-таки дело? Может, зря она винит колдунью, может, просто нанюхалась до одури духов Милли? Запахи и прежде действовали на нее магически…
Тряхнув головой, Памела обнаружила, что волосы влажны и спутаны так, словно кто-то и впрямь запускал в них пальцы, лаская каждую прядь, и тяжело вздохнула – при их длине она как минимум полчаса потратит на прическу. Интересно, который сейчас час? Пять минут второго… У нее уйма времени.
Встав на ноги и потянувшись все телом, Памела слегка поморщилась: мышцы на самом деле болели. Ничего, все можно поправить при помощи душа и легкого массажа.
Вновь зазвонил телефон, и Памела поплелась в гостиную, даже не набросив халата. Зачем? Ведь на сей-то раз она точно одна в номере.
– Алло, – произнесла она и удивилась тому, как звучит ее голос – тягуче и низко, словно она и впрямь…
– Откуда это я вас вытащил? – поинтересовался слегка раздраженно мужчина: Памела даже не сразу поняла, что это сам Б. П. – Ну, тогда с добрым утром. Весьма признателен за чемоданы Милли – я бы возился с ними до второго пришествия.
– Не стоит благодарности… – пробормотала Памела, прижимая руки к обнаженной груди.
Щеки слегка порозовели – она вдруг застыдилась наготы, хотя видеть ее Палмер явно не мог, находясь двумя этажами выше в своем шестьсот двенадцатом…
– Вы принимаете мое приглашение? – суховато поинтересовался он.
Сбитая с толку, Памела молчала. Какое еще приглашение?
– Я жду. – А ждать Палмер явно не привык – это было ясно по его голосу, в котором тотчас зазвенела сталь. – Итак?
– Видите ли, я спала…
– И я вас разбудил?
– Нет, но…
– В таком случае встречаемся в три часа дня, – отчеканил Палмер. – Камеру оставьте в номере – все равно вас с нею в зал не пропустят.
– Что-о? Как это понимать? – возмутилась Памела.
– А так, что репортерам вход туда строжайшим образом воспрещен.
– Я вовсе не об этом!
– О чем же тогда?
– Разве я уже согласилась? – повысила голос Памела.
– Давайте расставим все точки над «i», мисс О'Доннел. Я не в ресторан вас позвал, и не в ночной клуб – туда можете таскаться с вашим римским приятелем! – Палмер был явно взбешен, но вовремя овладел собой, и голос его стал меньше напоминать рык разъяренного льва. – Вы репортер, если я верно понял. Вам предоставляется исключительная возможность своими глазами увидеть изнанку конкурса. Неужели вы упустите свой шанс?