Текст книги "Опавшие листья"
Автор книги: Уильям Уилки Коллинз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Частью рассказанное прошлое было теперь наполовину высказано. Эти драгоценные детские реликвии бросали свет на причину, побудившую выбрать один и тот же сюжет на картинах. Покинутое и потерянное дитя! Дитя, которое может быть было еще живо.
Она вдруг повернулась к Амелиусу.
– Здесь нет ничего интересного для вас, – сказала она. – Посмотрите в выдвижные ящики, откройте их сами. – Она отступила, говоря это, и указала на верхний из них. На нем был наклеен узенький лоскуток бумаги с надписью: «погибшее утешение».
Амелиус выдвинул ящик, он был полон книг.
– Посмотрите их, – сказала она.
Амелиус повиновался. Тут были диксионеры, грамматики, упражнения, поэмы, романы, история, все на немецком языке.
– Иностранный язык служил облегчением, – спокойно промолвила мистрис Фарнеби. – Прошли месяцы за старательным изучением, и теперь все забыто. Старое горе поднялось вопреки всему. Погибшее утешение! Откройте следующий ящик.
В нем оказались сухие краски и рисовальные материалы, сваленные в кучу в углу, прочее место занимали разные рисунки. Как произведения искусства они были плохи в высшей степени, как знак трудолюбия и прилежания также никуда не годились.
– У меня не оказалось таланта для продолжения этого занятия, как сами видите, – сказала мистрис Фарнеби. – Но я настойчиво работала неделю за неделей, месяц за месяцем. Я думала так: «Я ненавижу это занятие, оно стоит мне такого громадного труда, оно так мучает, тяготит, унижает меня, что должно овладеть моим умом и душой, должно отвлечь мысли мои от самой себя». Но нет, старое горе восставало передо мной и смотрело мне в лицо из-за бумаги, которую я портила, из-за красок, которых не научилась употреблять. Это второе погибшее утешение, Амслиус. Закройте его.
Она сама выдвинула третий и четвертый ящики. В одном была копия Левкида и решенные проблемы, в другом микроскоп и наставление как употреблять его. Все те же усилия, – продолжила она, запирая дверцу шкафа, и все тот же результат. Они, я думаю, вам надоели, – и мне также, – и, повернувшись, она указала еще на токарный станок, стоявший в углу, на палицу и гимнастические ядра над очагом. На эти я могу смотреть терпеливо, продолжала она, они доставляли мне физическое облегчение. Я работаю на станке до тех пор пока заболит спина, действую гирями до того, что падаю от утомления. Тогда я ложусь здесь на ковер, засыпаю и забываю себя часа на два. Пойдемте к огню. Вы видели мои умершие погибшие утешения, вы должны услышать о моих живых утешениях. Отдавая справедливость мистеру Фарнеби… Боже, как я его ненавижу!
Она с горячностью произнесла последние слова и как бы для себя, но с такой горечью и презрением, что тон невольно возвысился и можно было их расслышать другому. Амелиус посмотрел украдкой на дверь. Нет ли надежды на то, что Регина со своей приятельницей вернутся и прервут этот разговор? После всего виденного и слышанного чем может он утешить миссис Фарнеби? Он мог только удивляться тому, какую цель она имела в виду, избрав его в поверенные. Неужели мне суждено всегда путаться с женщинами? – думал он про себя. Сначала бедная Меллисент, а теперь эта. Что же потом? – Он снова зажег сигару. Только любители курения, они одни могли понять, каким утешением служила ему в эту минуту сигара.
– Дайте мне огня, – сказала мистрис Фарнеби, вспомнив при этом о своей сигаре. – Мне нужно, впрочем, узнать одно, прежде чем я буду продолжать. Амелиус, я наблюдала за блеском ваших глаз во время завтрака. Скажете ли вы мне всю правду? Влюблены вы в мою племянницу?
Амелиус вынул сигару изо рта и смотрел на нее.
– Смело говорите правду! – сказала она.
Амелиус сдержанно отвечал:
– Я удивляюсь ей и нахожу ее прекрасной.
– Ах, – заметила мистрис Фарнеби, вы не знаете ее так, как я.
Пренебрежительный тон ее раздражал Амелиуса. Он был еще настолько молод, что верил в благодарность, а мистрис Фарнеби оказывалась неблагодарной. Кроме того, он был настолько влюблен в Регину, что чувствовал себя оскорбленным, когда о ней говорили презрительно.
– Я очень удивлен слыша то, что вы говорите о ней, – пробормотал он. – Она так предана вам.
– О да, – небрежно отвечала мистрис Фарнеби. – Она очень предана мне, конечно, она живое утешение, о котором я вам только что говорила. Это была мысль мистера Фарнеби – усыновить ее. Мистер Фарнеби думал так: «Вот готовая дочь для моей жены, вот все, что нужно для этой скучной женщины, чтоб утешить ее, так и сделаем». – Знаете вы как я это называю? Рассуждением идиота. Человек может быть очень искусным в своих делах и истым дураком в других отношениях. Дочь другой женщины будет служить мне утешением! Тошно подумать об этом! Я обладаю одним достоинством, Амелиус: я никогда не лицемерю. Моя обязанность заботиться о дочери моей сестры, и я исполняю добровольно свою обязанность. Регина добрая девушка, я против этого не спорю, но она скрытна и в сущности очень упряма. О, я отдаю ей справедливость: я не отрицаю, что она мне предана, как вы говорите. Но мне мало радости оттого. Вы должны знать и узнаете, что это живое утешение, пожалованное мне мистером Фарнеби, не более утешает меня, чем те вещи в шкафу. Мы теперь покончили с Региной. Впрочем нет, нужно еще объяснить одно: что вы подразумеваете под словами: «удивляюсь ей». Хотите вы на ней жениться?
Один раз в жизни Амелиус сохранил достоинство.
– Я слишком уважаю молодую особу, чтоб отвечать вам на вопрос, – гордо сказал он.
– В случае если вы имеете такое намерение, – продолжала мистрис Фарнеби, – я постараюсь воспрепятствовать вам в том. Одним словом, я вас не допущу до этого.
Это откровенное заявление изумило Амелиуса. Он обнаружил истину одним вопросом.
– Зачем? – сказал он резко.
– Подождите минуту, успокойтесь, – отвечала она. Наступило молчание. Они сидели рядом подле огня и внимательно наблюдали друг друга.
– Теперь вы готовы? – снова начала мистрис Фарнеби. – Вот какая причина. Если вы женитесь на Регине или на ком-нибудь другом, вы поселитесь на одном месте и станете вести скучную жизнь.
– А почему же нет, если это мне нравится, – спросил Амелиус.
– Потому что мне нужно, чтобы вы оставались странствующим холостяком: сегодня здесь, завтра отправились по всему свету и видели всех и все.
– Что же будет для вас в том хорошего, мистрис Фарнеби?
Она поднялась со своего места, приблизилась к Амелиусу и, став прямо перед ним, тяжело опустила руку на его плечо. Глаза ее оживились и запылали внезапным огнем, когда она устремила их в его лицо.
– Потому что я ожидаю живого утешения, которое могу получить, – сказала она. – Послушайте, Амелиус. После всех протекших лет вы тот человек, который приведет его ко мне.
Во время последнего минутного молчания они услышали стук в наружную дверь.
– Это Регина! – воскликнула мистрис Фарнеби.
Едва это имя сорвалось с уст ее, как она бросилась к двери и повернула ключ в замке.
Глава IX
Амелиус невольно поднялся со стула. Мистрис Фарнеби обернулась в эту минуту и сделала ему знак оставаться на месте.
– Вы дали мне слово, – прошептала она. – Все, чего я требую от вас, это молчания. – Она вынула ключ из двери и показала ему его. – Вы не можете выйти, или вы отнимете у меня ключ силой?
Все, что мог сделать Амелиус в таком положении, – молчать и покориться необходимости. Он спокойно уселся подле огня и мысленно решил, что вперед ничто не заставит его согласиться на секретное свидание с мистрис Фарнеби.
Слуга отпер наружную дверь. Голос Регины был слышен в этой комнате.
– Тетушка вернулась?
– Нет, мисс.
– Вы ничего не слыхали о ней?
– Ничего, мисс.
– Был здесь мистер Гольденхарт?
– Нет, мисс.
– Очень странно! Куда же они девались, Сесиль?
Послышался голос другой леди.
– Мы, вероятно, не заметили их, уходя из концертного зала. Не беспокойся, Регина. Я отправлюсь назад, карета ожидает меня. Если я увижу твою тетушку, я скажу ей, что ты ожидаешь ее дома.
– Подожди минуту, Сесиль. (Фома, вы можете не ждать.) Ты в самом деле не любишь мистера Гольденхарта?
– Как! Уж до этого дошло? Я постараюсь полюбить его, Регина. До свидания.
Стук наружной двери возвестил, что молодые леди расстались. Потом слышно было, как отворилась и затворилась дверь столовой. Мистрис Фарнеби вернулась на свое место.
– Регина пошла в столовую ожидать нас, – сказала она. – Я вижу, вам не нравится ваше положение, и я не удержу вас более пяти минут. Вы не совсем поняли то, что я вам говорила, когда стук в дверь прервал наш разговор. Итак, садитесь на свое место, мне неприятно видеть, что вы стоите и смотрите на свои сапоги. Я говорила вам, что мне осталось одно утешение. Судите сами, какое значение имеет для меня эта надежда, если я вам сознаюсь, что без этого я давно бы покончила с жизнью. Не подумайте, что это нелепость, я говорю, что думаю и чувствую. Одно из величайших моих несчастий заключается в том, что я не имею религиозных убеждений, которые бы меня удержали от того. Было время, когда я думала, что религия может меня утешить. Я однажды открыла душу свою священнику, почтенному человеку, который употребил все старание, чтоб помочь мне. Все было тщетно! Мое сердце окаменело, должно быть. Но дело не в том, я хочу дать вам еще одно доказательство того, что я говорю совершенно серьезно. Терпение! Терпение! Я приблизилась к цели. Я задала вам несколько странных вопросов, когда вы обедали здесь в первый раз. Вы, может быть, забыли о них?
– Помню как нельзя лучше, – отвечал Амелиус.
– Вы помните? Как будто вы думали после о том? Хорошо, скажите мне откровенно, что вы подумали.
Амелиус откровенно объяснил ей все. Она более и более заинтересовывалась тем, что он говорил и пришла в сильное волнение.
– Совершенно справедливо! – воскликнула она, вскочив с места, и начала быстрыми шагами ходить взад и вперед по комнате. Дело идет о потерянной дочери, которую я хочу найти, и ей теперь между шестнадцатью и семнадцатью годами. Заметьте! Я не имею никакого основания – ни тени основания верить, что она еще жива. Во мне говорит только упорное внутреннее убеждение, оно укоренилось – здесь, и она прижала руки к сердцу – ничто не может изгнать его оттуда. Я живу с этой верой, не спрашивайте меня сколько времени. Это случилось так давно! – Она остановилась посреди комнаты. Дыхание ее было быстро и прерывисто, первые слезы, смягчившие ожесточенное сердце несчастной, полились теперь из ее глаз и озарили лицо ее божественной красотой материнской любви. – Я не желаю долго задерживать вас, – сказала она, топнув об пол ногой и не в состоянии побороть вспыхнувшую страсть. – Дайте мне одну минуту, и я снова овладею собой.
Она упала на стул, тяжело опустила руки на стол и положила на них голову. Амелиус вспомнил о детском платьице и чепчике, хранившихся в шкафу. Его мужественная, благородная натура сочувствовала несчастной женщине, тайна которой смутно открылась перед ним. Себялюбивая досада на неловкое положение, в которое она его поставила, исчезла, чтоб не возвращаться более. Он приблизился к ней и нежно опустил руку на ее плечо.
– Я искренно жалею вас, – сказал он. – Объясните мне, как и чем могу я вам помочь, и я с радостью сделаю все.
– Вы, действительно, хотите этого? – Она вытерла слезы и поднялась со стула, произнося эти слова. Положив одну руку на его плечо, другой рукой она откинула волосы со лба Амелиуса. – Я хочу видеть все ваше лицо, – сказала она, – оно будет говорить за вас. Да, вы хотите этого. Свет еще не испортил вас. Верите вы снам?
Амелиус взглянул на нее, изумленный таким резким переходом. Она с ударением повторила вопрос, прибавив:
– Я спрашиваю серьезно, верите ли вы снам? Амелиус отвечал ей также серьезно: «По совести я не могу сказать ни да, ни нет».
– А! – воскликнула она, – так же, как и я. Я не верю снам, но я хотела бы им верить. Во мне нет суеверия, я слишком черства и жалею об этом. Я встречала людей, которых поддерживало их суеверие, счастливы люди, в которых живет вера. Верите вы, что сны иногда исполняются?
– Этого никто не может отрицать, – отвечал Амелиус. – Такие случаи бывали нередко. Но на один исполнившийся сон бывает…
– Сто не исполнившихся, – договорила госпожа Фарнеби. – Прекрасно, я имею это в виду. Какими пустяками может питаться надежда. Но я рассчитываю, что сон, который я прошлой ночью видела о вас, может исполниться, и эта слабая надежда побудила меня сделать вас своим поверенным и просить вас помочь мне.
Эта странная исповедь, это грустное отчаяние, бессознательно обольщавшее ее под видом надежды, еще более усилили сострадание и симпатию к ней Амелиуса.
– Что видели вы обо мне во сне? – спросил он мягко.
– Почти нечего рассказывать, – отвечала она. – Я находилась в комнате совершенно мне незнакомой, отворилась дверь, и вы ввели за руку молодую девушку. Вот она, сказали вы – будьте наконец счастливы. Сердце мое тотчас же узнало ее, хотя глаза мои не видали ее с первого дня ее рождения. Я проснулась, плача от радости. Подождите, еще не все сказано. Я снова заснула и опять видела то же, проснулась, некоторое время пролежала, потом опять заснула и опять видела то же. Три раза одно и то же. Это произвело на меня сильное впечатление. Я стала думать, что это судьба. У меня на всем свете нет человека, который бы помог мне, с которым я могла бы говорить откровенно. Вам нет надобности говорить мне, что есть разумное объяснение моему сну. Я вычитала это в библиотечной энциклопедии. По мнению ученых людей, те мысли, что сознательно или бессознательно теснятся у нас в голове в течение дня, воспроизводятся ночью во сне. То же было и со мной. Когда вы были у нас в первый раз и когда я услышала, откуда вы прибыли, я тотчас же подумала, что она, может быть, находится среди покинутых созданий, нашедших приют в вашей Общине, и что я могу отыскать ее с вашей помощью. Эта мысль преследовала меня, когда я ложилась в постель, скажете вы, и, таким образом, получится объяснение моего сна. Нет! В этом то и заключается одна из ста случайностей. Вы вспомните обо мне, Амелиус, если встретитесь с ней.
Это сознание в своем несговорчивом, упрямом характере, в отсутствии религии, которая могла бы облагородить его, и мыслей, которые бы его очистили, бессознательное проявление нежного и любящего инстинкта, боровшегося с жизнью, без симпатий для поддержки, без света для руководства, все это растрогало бы сердце каждого не вконец развращенного человека. Амелиус заговорил с горячностью юношеского энтузиазма.
– Я пошел бы на край света, если б смог этим сделать вам добро. Но положение безнадежно!
– Не говорите этого! Вы свободны, у вас есть деньги, вы будете путешествовать по свету и доставлять себе удовольствие. В одну неделю вы увидите более, чем люди, живущие на одном месте, увидят в течение года. Откуда вы знаете, что готовит вам будущее? У меня есть своя идея. Она, может быть, затерялась в лабиринтах Лондона, а, может быть, находится за сотни и тысячи миль отсюда. Веселитесь, Амелиус, развлекайтесь. Завтра или через десять лет, но вы можете встретить ее!
Из сострадания к несчастному созданию Амелиус не решался потворствовать ее фантазиям.
– Если предположим даже, что это когда-нибудь случится, – возразил он, – то как же я узнаю потерянную девушку? Вы не можете описать мне ее наружность, вы не видали ее с самого детства. Знаете ли вы что-нибудь о ней с того времени, как она пропала?
– Ничего не знаю.
– Решительно ничего?
– Решительно ничего.
– Вы даже не имеете никаких подозрений насчет того, как это случилось?
Лицо ее вдруг изменилось, она сердито посмотрела на него.
– Не имела в продолжение недель и месяцев, пока не было поздно, – сказала она. – Я была больна. Когда мой разум прояснился, я стала подозревать одну особу, подозрения возникали мало-помалу, замечались пустяки, которые наводили потом на разные мысли. – Она остановилась, очевидно, сдерживая себя, чтоб не сказать слишком много.
Амелиус старался вызвать ее на откровенность.
– Вы подозреваете? – начал он.
– Я подозреваю, что он выбросил в свет беспомощное существо, – вдруг с яростью воскликнула мистрис Фарнеби. – Не спрашивайте меня больше об этом, или я выйду из себя и прибью вас. – Она сжала кулаки, произнося эти слова. – Счастлив тот человек, – пробормотала она сквозь зубы, – что я не пошла дальше подозрений и не добралась до истины. Зачем вы взволновали меня таким образом? Вы не должны были этого делать. Напомните мне, о чем мы говорили минуту тому назад. Вы высказали какие-то возражения? Вы говорили?..
– Я говорил, – напомнил ей Амелиус, – что если б и встретил пропавшую девушку, то не узнал бы ее. И мало того, вы сами не могли бы узнать ее, если б она стояла перед вами в эту минуту.
Он говорил очень мягко, боясь раздражить ее. Она не обнаружила ни малейшего гнева, смотрела на него и слушала его внимательно.
– Вы расставили мне западню? – спросила она, и закричала прежде, чем Амелиус успел ответить ей. – Нет, я не настолько подла, чтоб не доверять вам, я забылась. Вы совершенно невинно вызвали у меня вспышки гнева. Я не могу допустить предположения, что я не узнаю ее. Дайте мне время подумать. Я должна как-то объяснить это.
Она старалась собраться с мыслями, не спуская глаз с Амелиуса.
– Я буду говорить откровенно, – заявила она с внезапной решимостью. – Послушайте. Когда я захлопнула дверку шкафа, я сделала это для того, чтоб вы не видели вещей, лежавших на полке. Видели вы что-нибудь несмотря на это?
Нелегко было отвечать на этот вопрос. Амелиус колебался. Мистрис Фарнеби настаивала на ответе.
– Видели вы что-нибудь? – повторила она.
Амелиус сознался, что видел. Она отвернулась от него и стала смотреть на огонь. Ее голос стал таким тихим, когда она заговорила, что он с трудом расслышал ее слова.
– Это были вещи, принадлежавшие ребенку?
– Да.
– Детское платьице и чепчик? Отвечайте мне. Мы зашли слишком далеко, чтоб возвращаться назад. Мне не нужно ни аналогий, ни объяснений, а только да или нет.
– Да.
Наступило молчание, она не шевелилась и смотрела на огонь, точно вся прошлая жизнь ее рисовалась в пылавших углях.
– Вы меня презираете? – спросила она наконец совершенно спокойно.
– Бог свидетель, что я только жалею вас! – отвечал Амелиус.
Другая бы женщина залилась слезами, эта только смотрела на огонь.
– Какой он добрый малый, – проговорила она про себя.
Наступила новая пауза. Она так же быстро повернулась к нему, как перед этим отвернулась от него.
– Я хотела пощадить себя, пощадить и вас, – промолвила она. – Если истина обнаружилась, то не из-за вашего любопытства и против моей воли. Я не знаю, относились ли вы ко мне прежде как друг, теперь вы должны быть моим другом. Не говорите! Я знаю, что могу доверять вам. Еще одно, последнее слово о моем пропавшем ребенке. Вы сомневаетесь в том, что я узнала бы его, если б он стоял предо мной. Это могло бы быть справедливо, если б мной руководила только тревога и слабая надежда. Но у меня есть нечто другое, и после всего происшедшего между нами, вы можете узнать что это. При случае это может даже помочь вам. Не беспокойтесь, в этом нет ничего ужасного. Но как объяснить это? – пробормотала она про себя в недоумении. – Это было бы удобнее показать. Впрочем, почему же нет? – Потом она обратилась к Амелиусу. – Я странное существо, – заговорила она. – Во-первых, я беспокою вас своими делами, смущаю вас, заставляю вас жалеть меня, а теперь (как бы вы думали!) позабавлю вас. Амелиус, любите вы хорошенькие ножки?
Амелиус слышал и читал в книгах, что бывают люди, которых обманывает их собственный слух. Теперь он стал понимать это и сочувствовать этим людям. Однако он объявил, что он любитель хорошеньких ножек, и ждал, что будет далее.
– Когда у женщины хорошенькие ручки, – продолжала мистрис Фарнеби, – она не стесняется их показывать. Отправляясь на бал она выставляет грудь и часть спины. Теперь скажите мне, если не считают неприличным показывать обнаженную грудь, может ли быть что-либо неприличное в голой ноге?
Амелиус согласился, но проговорил как во сне: «Что же тут, в самом деле!» После этого ждал, что будет далее.
– Посмотрите в окно, – сказала мистрис Фарнеби.
Амелиус повиновался. Окно было открыто вверху на несколько дюймов, очевидно, для вентилирования воздуха в комнате. Выходило оно во двор, на дальнем конце которого находились конюшни, а посередине выдавалось потолочное окно кухни. Когда Амелиус взглянул туда, то увидел, что в кухне нуждались в сильном приливе свежего воздуха. Огромное окно в стене кухни без шума тихо отворилось настежь, между тем как такое же окно по другую сторону было уже отворено. Судя по наружности можно было заключить, что обитатели кухни обладали редким между прислугой достоинством: пониманием законов вентиляции и дорожили свежим воздухом.
– Все готово, – сказала мистрис Фарнеби, – можете обернуться.
Когда Амелиус повернулся, то увидел на ковре ботинки и чулки мистрис Фарнеби, а одна из ног ее лежала на стуле.
– Посмотрите сначала на мою правую ногу, – сказала она важным и серьезным тоном.
Это была чрезвычайно красивая по форме и цвету кожи нога, подъем прекрасно выгнутый и высокий, лодыжка нежная и сильная, пальцы с розовыми кончиками. Одним словом это была ножка достойная того, чтоб с нее сняли фотографии, вылили из гипса, лелеяли и целовали ее. Амелиус пытался выразить свое восхищение, но она не дала ему выговорить и трех слов.
– Нет, это не из тщеславия, – сказала она, – это простое исследование. Вы видели мою правую ногу, и вы видели, что она нормально выглядит. Прекрасно. Теперь посмотрите левую.
Она подложила левую ногу на стул.
– Обратите внимание на промежуток между третьим и четвертым пальцем.
Исполнив ее приказание, Амелиус заметил, что красота ноги была нарушена странным недостатком. Между двумя пальцами была перепонка, связывающая их до самого ногтя.
– Вас удивляет, что я показываю вам недостаток своей ноги? Амелиус! У моей бедной девочки был такой же недостаток, и я хотела, чтоб вы знали, каков он именно, потому что ни я, ни вы не знаем, какую услугу может это оказать в будущем. – Она замолчала, как бы давая ему возможность заговорить. Человек от природы пустой и легкомысленный нашел бы такое заявление глупым и смешным. Амелиус был печален и молчалив. – Вы мне нравитесь все более и более, – продолжала она. – Вы не принадлежите к числу обыкновенных людей: девять из десятерых подняли бы слова мои на смех, девять из десятерых сказали бы: «Разве я могу просить каждую встречную девушку показывать мне ноги?» Вы выше этого, вы поняли меня. Могу я надеяться, что узнаю свою дочь?
Она улыбнулась и сняла ногу со стула. После минутного размышления она снова вернулась к этому разговору.
– Сохраните это втайне, – сказала она. – В прошлом, когда я привлекала для розысков ее чужих людей, это была моя единственная защита от обмана. Плуты и мошенники думали о каких-либо других приметах и знаках, но никак не об этом. С вами ли ваш бумажник, Амелиус? На случай разлуки я хочу записать вам имя и адрес личности, которой мы можем довериться. Я, как видите, хочу быть предусмотрительной для будущего. В этом может заключаться одна из ста случайностей, которая может привести мой сон в исполнение, у вас впереди много лет жизни, и так много девушек можете вы встретить за это время.
Она возвратила Амелиусу поданный ей бумажник, записав имя и адрес на одной из чистых страниц.
– Это был поверенный моего отца, – прибавила она в пояснение, – он и сын его, оба люди, которым можно доверять. Предположите, что я больна, в настоящую минуту это кажется нелепым, так как я всего один раз в жизни была больна. Предположите, что я умерла (вследствие какого-нибудь несчастного случая или наложила на себя руки), поверенный имеет мои письменные распоряжения на случай, если дочь моя найдется. Наконец – так как я странная, причудливая женщина, – если я уеду куда-нибудь, у поверенного будет находиться адрес и приказание сообщить вам его по секрету от всех. Я не извиняюсь перед вами, Амелиус, что беспокою вас. Судьба так страшно преследует меня, может быть, я никогда не увижу вас, как видела во сне, входящим в мою комнату под руку с моей дочерью. А между тем эта мысль заставляет меня переходить от надежды к отчаянию и обратно. Вы вспомните это когда-нибудь. Спустя много лет, когда я буду покоиться в земле, когда вы будете в зрелом возрасте и человек женатый, вы расскажете своей жене, как некогда странная женщина возложила на вас свою надежду и сидя уютно у камина вы скажете друг другу: «Может быть, эта потерянная дочь еще жива и не знает кто была мать ее». Нет, я не хочу, чтоб вы видели слезы на моих глазах, я наконец освобожу вас.
Она отправилась к двери и отперла ее.
– Прощайте, благодарю вас, – сказала она. – Мне нужно остаться одной с маленьким платьицем и чепчиком, которые вы видели вопреки моему желанию. Ступайте и скажите моей племяннице, что все обошлось благополучно и не вздумайте сделать глупость, полюбить девушку, которая не отплатит вам тем же. – Она выпроводила Амелиуса в зал. – Вот он, Регина, – закричала она, – я покончила с ним.
Прежде чем Амелиус успел заговорить, она вернулась в свою комнату.
