Текст книги "Опавшие листья"
Автор книги: Уильям Уилки Коллинз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
Но он сделать этого не мог, глаза его горели, сердце лихорадочно билось в груди и не давало ему заснуть. Он в некоторой степени испытывал возмездие. Мистер Мильтон нежно изъявлял свою симпатию Регине и старался ее утешить в горести, которую причиняла ей смерть тетки. Он предложил ей свои услуги и читал ей священные поэмы, которые она очень любила, когда вошел в комнату слуга и доложил:
– Я сейчас видел мистера Фарнеби и боюсь, не дурно ли ему!
Послали за доктором, он нашел такую серьезную перемену в своем пациенте, что посоветовал взять опытную сиделку. Когда мистер Мильтон отправился на следующее утро в путь, он оставил друга своего в сильном жару.
Глава XXXV
Следствие по делу смерти мистрис Фарнеби началось утром следующего дня.
Мистер Мильтон удивил Амелиуса, заехав за ним и пригласив его туда. Экипаж остановился на улице и к ним присоединился джентльмен, которого Мильтон представил ему как своего адвоката. Тот говорил с Амелиусом о следствии, извиняясь, задавал ему некоторые скромные вопросы, так как на него была возложена обязанность избежать каких бы то ни было печальных открытий. Прибыв в дом, мистер Мильтон и адвокат сказали несколько слов следователю, между тем как присяжные собирались в верхнем этаже.
Первым свидетелем выступила хозяйка дома.
Назвав число, с которого мистрис Фарнеби наняла у ней квартиру, и подтвердив содержание статьи, напечатанной в вечерней газете, она должна была рассказать об образе жизни и привычках покойной. Она описала ее, как почтенную леди, аккуратно вносившую деньги за квартиру, тихую, смирную, получавшую письма, но никогда не принимавшую посетителей. Только одна старая женщина несколько раз приходила к ней, и эти визиты были, видимо, неприятны покойной. Спрошенная насчет того, кто была эта старая женщина и что происходило между ними во время этих свиданий, свидетельница отвечала, что не знает. Старая женщина, приходя в дом, просила всегда служанку доложить о ней, как о «мамке».
Мистер Мильтон был вызван, чтоб засвидетельствовать личность покойной.
Он заявил, что не знает, чем объяснить ее отъезд из дома мужа и другое имя, принятое ею. Когда его спросили о том, хорошо ли жили между собою мистер и мистрис Фарнеби, он отвечал, что это ему неизвестно, что он слыхал от времени до времени, будто они не ладят, но причины этого не знал. Положение, занимаемое мистером Фарнеби, и уважение, которым пользовался Фарнеби в коммерческом мире, сами говорили за себя, он, как джентльмен, был чрезвычайно сдержан в отношении своей жены. Представлено было из Парижа медицинское свидетельство о его болезни, и этим закончился допрос мистера Мильтона.
Третьим свидетелем был вызван аптекарь, отпустивший лекарство. Он признал женщину, приходившую за лекарством, за служанку первой свидетельницы хозяйки дома, почтенной личности, всеми уважаемой в округе и его давнишней покупательнице. Он всегда сам отпускал лекарства, в которых был яд, и налеплял на склянки ярлычок с надписью: «яд». Склянка была представлена и признана им, предъявлен был и рецепт для сличения с копией на ярлыке.
Общий интерес возбудило появление следующей свидетельницы: служанки. Рассчитывали, что она объяснит, каким образом произошла ошибка в лекарствах. Ответив на формальный допрос, она продолжала:
– Когда я пришла на звонок, леди стояла у камина. Склянка с лекарством стояла на конторке. Склянка эта была гораздо больше той, которую сейчас признал аптекарь, и была на три части наполнена бесцветной жидкостью. Покойница дала мне рецепт и приказала мне подождать в аптеке и принести лекарство. «Я чувствую себя нехорошо сегодня утром, – сказала она, – я думала, что это лекарство поможет мне, – при этом она указала на склянку, стоявшую на конторке – но, как видно, мне нужно укрепляющее. Вот такой-то рецепт я и даю вам». Я отправилась к нашему аптекарю и получила требуемое. Вернувшись, я застала ее за писанием, но она тотчас же кончила. Когда я поставила на стол лекарство, она посмотрела на большую склянку и сказала: «Какая я нерешительная, теперь я недоумеваю, не лучше ли продолжать это лекарство, прежде чем примусь за укрепляющее. Это лекарство для желудка, и мне кажется, что я страдаю от дурного пищеварения». Я отвечала ей: «Но вы кушали такой умеренный завтрак сегодня, сударыня. Я, конечно, плохой тут судья, и если вы сомневаетесь, то не лучше ли послать за доктором?» Она покачала головой и заметила, что предпочитает обойтись без доктора. «Попробую лекарство для пищеварения, – сказала она, – а если не поможет, увидим, что нужно будет сделать». Говоря это, она оставила принесенное мною лекарство в бумаге как оно было, взяла большую склянку, прочла предписание: «Две столовых ложки в рюмке два раза в день». Я спросила, есть ли у нее рюмка, она отвечала да и послала меня за нею в спальню, но я не нашла ее. Между тем как я искала, я вдруг услышала крик и бросилась в гостиную, чтоб узнать в чем дело. «О, какая я неловкая, – вскричала она, – я разбила склянку». Она показала мне лекарство от желудка, действительно, у склянки было отбито горлышко. «Поищите в спальне, нет ли пустого пузырька, я перелью лекарство». Там на камине был один только пузырек, я взяла его. Она подала мне разбитую склянку, и пока я переливала лекарство, она развернула принесенное мною из аптеки. Я заметила, что оба пузырька были одинаковой величины и на обоих написано было на ярлычках: «яд». Я сказала ей: «Вы должны быть осторожны сударыня, чтоб не сделать ошибки, так как пузырьки совсем одинаковые». «Это можно предупредить, – сказала она и, обмакнув перо в чернила, она списала рецепт с разбитого пузырька на тот, в который я перелила лекарство. – Теперь вы, надеюсь, будете спокойны». Она говорила весело, как бы шутя, и прибавила: «А где же рюмка?» Я пошла в спальню, но не нашла ее. Она вдруг изменилась и стала сердитой, ходила по комнате взад и вперед и бранила меня за бестолковость. Это вовсе не походило на нее. Она всегда была такая сдержанная. Я снисходительно отнеслась к этому, так как она утром получила письмо с дурными вестями. Да, она это говорила мне. В это время тут присутствовала другая женщина, о которой упоминала моя хозяйка. Женщина посмотрела на адрес письма и, казалось, узнала руку. Я сообщила ей, что косой мужчина принес его, и она вдруг убежала из комнаты. Я не знаю ни куда она пошла, ни дома, где она живет, ни мужчину, принесшего письмо. Я, как уже сказала вам, снисходительно отнеслась к леди, ничего не ответила и принесла ей столовую ложку вместо рюмки. В это время она нервно ходила по комнате, не заметила меня. Я спокойно удалилась из комнаты, видя, что лучше не говорить с нею в таком состоянии. Я не видала ее больше до той минуты, пока мы были встревожены ее пронзительными криками. Мы нашли ее катавшейся по полу. Я побежала и привела доктора, жившего поблизости. Вот вам вся истина, больше я ничего не знаю.
После служанки снова потребовали хозяйку дома и расспрашивали ее о старой женщине. Но она не могла сообщить о ней никаких сведений. Спрашивали о письмах и бумагах покойной леди, но не оказалось ни того, ни другого, только и осталось после нее, что два рецепта. Конторка была пуста.
Следующим свидетелем был доктор.
Он описал состояние, в котором нашел больную. Все признаки были отравления стрихнином. Рассмотрев рецепты и склянки, он убедился в роковой ошибке. Он объяснил на допросе то же, что Амелиус. Рассказав о встрече с Амелиусом в дверях и о последовавших событиях, заключил посмертным исследованием, доказавшим, что смерть произошла от яда, и именно стрихнина.
Снова были вызваны хозяйка дома и служанка. Они должны были в точности определить время с той минуты, как служанка вышла от леди, и до того, как раздались ее крики. Покончив с этим, их спросили, кто, кроме старой женщины, посещал покойную или имел доступ к ней во время ее пребывания тут. Обе твердо отвечали, что дверь была всегда заперта, и ключ от нее находился у хозяйки дома. Это доказывало, что леди не могла иным путем достать себе яда, итак, решив, что смерть произошла от ошибки, вызвали Амелиуса.
Адвокат, нанятый мистером Мильтоном со стороны Фарнеби, до сих пор ни во что не вмешивался, теперь же было очевидно, что он обратил особенное внимание на допрос.
Сначала Амелиус был в нервном состоянии. В Америке привык он выступать перед публикой и с хладнокровием и самообладанием говорить о социальных и политических предметах, но ему в первый раз пришлось выступить на допросе свидетелем. Ответив на обычные формальные вопросы, он с таким горестным волнением описывал страдания мистрис Фарнеби, что следователь приостановил допрос и дал ему несколько минут отдохнуть и собраться с силами. Однако он не мог успокоиться до конца своих показаний. Когда был поставлен вопрос о его отношениях к мистрис Фарнеби, слушатели заметили, что он тотчас же поднял голову и стал смотреть и говорить, как человек принявший твердое решение и уверенный в самом себе.
Следовали вопросы:
Рассказывала ли ему мистрис Фарнеби о своем разладе с супругом? Был ли этот разлад причиной удаления из дома мужа? Уведомляла ли его мистрис Фарнеби о месте своего жительства? На все три вопроса он отвечал утвердительно. Но он отказался отвечать, когда его спросили, какого рода «разлад» был между супругами, мог ли он серьезно удручать душу мистрис Фарнеби, зачем она назвалась ложным именем и почему доверила горести своей семейной жизни такому молодому человеку и знакомому с нею лишь несколько месяцев. «Что доверила мне мистрис Фарнеби, – сказал он, – то я дал честное слово хранить в тайне. После этого присяжные, надеюсь, поймут, что долг мой в отношении покойной обязывает меня сдержать слово».
Тут раздался между слушателями ропот одобрения, в ту же минуту прекращенный следователем. Старшина присяжных поднялся с места и заявил, что подобная совестливость неуместна в таком серьезном деле. Услышав это замечание, адвокат нашел, что теперь пришла его очередь, и заговорил:
«Я нахожусь здесь как представитель супруга покойной леди. Господин Гольденхарт ссылается на законы чести, чтоб оправдать свое молчание. Мне покажется удивительным, если во всем собрании найдется хоть один человек, который не отнесется к этому с одобрением. Но я попрошу позволения, сэр, задать господину Гольденхарту один вопрос. Понравится или не понравится это старшине присяжных, но я, без сомнения, желаю через это разъяснить дело».
Следователь, взглянув на мистера Мильтона, согласился удовлетворить желание адвоката.
– Признания мистрис Фарнеби в семейных неприятностях не дают ли повода предполагать, что они побудили ее к самоубийству.
– Нет, – отвечал Амелиус. – Когда я видел ее в утро смерти, я не предполагал самоубийства. Я шел к ней с хорошими вестями, о чем и сообщил доктору во время моего с ним разговора.
Доктор подтвердил. Старшина присяжных, если и не был убежден, все же замолчал. Один из его собратьев, увлекаемый примером старшины, прервал следствие, обратившись к Амелиусу с другим вопросом: «Мы слышали, что вы приехали тогда в сопровождении молодой леди и ввели ее с собой в комнату больной. Мы хотим знать, что было нужно там этой молодой особе».
Адвокат снова вмешался.
– Я протестую против этого вопроса, – сказал он. – Следствие производится для выяснения, каким образом произошла смерть мистрис Фарнеби. Какое до этого дело молодой леди? Доктор засвидетельствовал, что ее не было в доме в то время, когда он был призван и когда яд уже действовал. Я обращаюсь, сэр, к очевидности дела и к вам, как представителю власти, чтоб подтвердить это. Господин Гольденхарт, знавший обстоятельства жизни покойницы, заявил под присягой, что ничто не побуждает подозревать здесь самоубийства. Свидетельство служанки приводит прямо к заключению, что смерть произошла вследствие злополучной ошибки, вот и все. Зачем же терять время в бесполезных вопросах и к чему мучить, надрывать душу живых родственников, удовлетворяя любопытство посторонних?
Публика громко выразила свое одобрение. Адвокат прошептал мистеру Мильтону: «Все идет хорошо!»
Порядок был восстановлен, следователь заявил, что вопрос присяжного признан неуместным и что показание служанки, подтвержденное доктором и аптекарем, признано удовлетворительным при настоящих обстоятельствах.
Присяжные совещались между собою. Время завтрака приближалось. Достоверность показаний служанки отрицать не было возможности. Следователь напомнил, что покойная леди горячилась, сердилась на служанку, а в таком состоянии легче сделать ошибку, чем в состоянии покоя. Все это не подлежало сомнению. Итак, решили, что смерть произошла от несчастной ошибки. Тайна мистрис Фарнеби осталась ненарушенной, репутация ее подлого супруга сохранилась незапятнанной, а жизнь Амелиуса с этого рокового момента получила новое направление.
Глава XXXVI
По окончании следствия мистер Мильтон, не нуждаясь более ни в Амелиусе, ни в адвокате, отправился домой. Но как человек в высшей степени вежливый, он просил у них извинения, что оставляет их так поспешно, говорил, что его дома ожидает, может быть, телеграмма из Парижа.
Амелиус справился у хозяйки дома, когда будут похороны и, узнав что они назначены на следующее утро, поблагодарил ее и отправился в коттедж.
Там ожидала его Салли, чтоб спросить на счет покупок для траура по ее несчастной матери. Жена Тофа брала на себя все хлопоты. Салли также беспокоилась о том, чем кончилось следствие. Отвечая на ее вопрос, Амелиус предупредил ее на всякий случай, чтоб она, если спутница спросит ее, отвечала, что потеряла мать свою при весьма грустных обстоятельствах. Когда они обе оставили коттедж, он приказал Тофу ввести к нему незнакомца, которого он ожидал, и запереть за ним дверь. Пять минут спустя явился молодой человек, по имени Моркрос, и крайне смутил Тофа. Он был прекрасно одет, имел изящные, самоуверенные манеры, но не походил на джентльмена. В самом деле то был полисмен высшего разряда, в партикулярном платье.
Войдя в библиотеку, он разложил на столе несколько бумаг, написанных рукой Амелиуса, и с отметками, сделанными им на полях красными чернилами.
– Я понимаю, сэр, что вы имеете основание не представлять это дело в суд.
– Очень жалею, но не могу согласиться сделать его гласным из-за людей, еще живущих и умерших. По той же причине я описал подробности интриги с некоторой сдержанностью. Надеюсь, что и этим не поставил затруднений для ваших действий.
– Конечно нет, сэр. Но я хотел бы спросить вас, что намерены вы предпринять в случае, если я разыщу людей, принимавших участие в этой интриге?
Амелиус неохотно сознался, что он не желает ничего предпринимать против женщины, соучастницы в этом деле, «хочу только заставить ее помочь мне доказать другие совершенные им преступления».
– Вы подразумеваете мужчину, называющегося Жервеем, сэр?
– Да, я имею основание полагать, что он оставил Соединенные Штаты вследствие весьма важных проступков…
– Извините, сэр, если я прерву вас. Достаточно ли это важно, чтоб подвергнуть его обвинению при трактате, заключенном между обеими державами?
– Я в этом не сомневаюсь. Я телеграфировал к лицам, которые могут доставить о нем подробности. Я не остановлюсь ни перед какой жертвой, чтоб заставить этого негодяя поплатиться за его деяния.
Этими словами Амелиус со свойственной ему откровенностью обнаружил свои намерения. Ужасные воспоминания о последних минутах мистрис Фарнеби возбудили в его великодушной натуре негодование на несправедливость и жестокость, доставшиеся бедному, страдающему существу, которое верило ему и любило его. Невыносимой была для него мысль, что негодяй, мучивший, обиравший и доведший ее до смерти, останется ненаказанным. Эта мысль мучила его и день, и ночь. Заботясь о будущности Салли, он, по распоряжению мистрис Фарнеби, виделся с ее стряпчим в один из дней между ее смертью и следствием. Узнав, что некоторые необходимые формальности потребуют несколько дней, он решился использовать это время для преследования Жервея. Стряпчий, после тщетных возражений, уступил перед серьезной настойчивостью и благородной честностью Амелиуса и рекомендовал ему сведущего и надежного человека для ведения этого дела. В тот же день доставлено было Моркросу точное описание всего случившегося, и он пришел доложить о результате своих первых действий.
– Я хочу знать одно, прежде чем вы будете продолжать, – сказал Амелиус, – достаточно ли ясно изложено мною дело?
– Настолько ясно, что один из наших служащих узнал его по этому описанию, только он известен ему под другим именем.
– Может это служить помехой для его преследования?
– Он на долгое время исчезал из Англии, сэр, а потому проследить его не совсем легко. Я был у молодой женщины, упоминаемой вами под именем Фебы, она готова помогать нам изловить человека, который ее бросил. Это старая история соблазна, вымогательства тайн и денег, девушки под предлогом женитьбы. Она то приходит в ярость против него, то заливается слезами о нем. Я добыл от нее некоторые сведения, это не много, но может пригодиться. Имя старой женщины, бывшей посредницей в этом деле, Соулер, она известна полиции как жестокая пьяница и негодяйка. Я не думаю, чтоб было трудно найти эту женщину. Что же касается Жервея, молодая женщина утверждает (и я в этом верю ей), что он, получив от упомянутой леди деньги, бежал с ними. Подождите немного, сэр, я еще не закончил со своими открытиями. Я спросил у молодой женщины, не имеет ли она его фотографии. Он малый не промах, у нее была его карточка, но он взял ее под предлогом, что она нехороша и он даст ей лучшую. Потерпев эту неудачу, я спросил ее, не знает ли она, по крайней мере, где он жил в последнее время. Она дала мне адрес, и я виделся с хозяином дома. Он сообщил мне, что косой мужчина, по имени Жервей, жил довольно долго у него в доме и надул его. Судя по его описанию я, кажется, знаю этого человека, и знаю, на что он способен. Дело это потребует времени, а потому я и хотел бы использовать самое действенное средство. Имеете вы что-нибудь против того, чтоб раздать ваши записки о Жервее во все полицейские отделения в Лондоне?
– Я не буду возражать против каких бы то ни было средств, которые помогут нам изловить Жервея. Вы полагаете, что его где-нибудь захватила полиция?
– Вы забываете, что полиция не получила насчет этого никаких предписаний. Я только рассчитываю на случай размена банковских билетов.
– Да?
– Да, сэр. Люди, между которыми он живет, не останавливаются перед пустяками. Если они проведают, что у Жервея кошелек хорошо набит…
– Вы думаете, они его ограбят?
– И убьют, если он будет сопротивляться.
Амелиус поднялся с места.
– Разошлите описания по всем отделениям, не теряя ни минуты, и уведомите меня немедленно о результате.
– Даже если б получил сведения ночью?
– Мне все равно, днем или ночью. Мертвый он будет или живой, я хочу доказать его тождество. Вот ключ от садовой калитки. Приходите этим путем, и я вам покажу сейчас, где моя спальня. Если мы все будем уже в постели, то постучите в это окно, и я через минуту буду готов.
После этих указаний Моркрос удалился. День, в который тело мистрис Фарнеби должно было быть предано земле, был ненастный, дождь лил и лил. Мистер Мильтон и двое или трое из старых друзей провожали покойницу. Когда опускали гроб в могилу, на краю ее стоял молодой человек и молодая женщина. Мистер Мильтон, узнавший Амелиуса, был в недоумении насчет того, кто была его спутница. Невозможно было предположить, чтоб он осквернял священную церемонию присутствием погибшей женщины из коттеджа. Густая черная вуаль закрывала лицо леди. Нельзя было уловить никакого проявления печали. Когда были произнесены над могилой последние торжественные слова, и все провожавшие удалились, эти двое остались. Мистер Мильтон решил сообщить по секрету об этом обстоятельстве в Париж. Телеграмма, посланная Региной в ответ на его телеграмму из Лондона, извещала, что мистер Фарнеби получил облегчение от данного ему лекарства и теперь находится на пути к выздоровлению. В скором времени он будет, значит, в состоянии взять свою племянницу под свое покровительство. Мистер Мильтон со свойственным ему терпением решился ждать разъяснений, которые могут появиться со временем.
– Всегда вспоминайте с нежностью о своей матери, дитя мое, – говорил Амелиус, уходя с кладбища. – Она много страдала в жизни, бедняжка, и любила вас весьма нежно.
– А знаете вы что-нибудь о моем отце? – робко спросила Салли. – Жив он?
– Вы, моя милая, никогда не увидите своего отца. Теперь я должен быть для вас и отцом, и матерью. О, моя бедная девочка!
Она прижала его руку к себе.
– Зачем вы жалеете меня, когда вас дала мне судьба?
Они спокойно провели день вместе в коттедже. Амелиус достал некоторые из своих книг и принялся учить Салли. Тотчас после десяти часов она удалилась в свою комнату. В ее отсутствие он позвал Тофа, чтоб предупредить его насчет возможности ночного посещения, чтоб он не пугался, если услышит в саду шаги, после этого все разошлись по своим комнатам. Старый слуга вошел босиком в библиотеку, когда раздался звонок наружной двери. Амелиус, заглянув в сени, увидел Моркроса и сделал ему знак войти. Полицейский чиновник тщательно запер за собою дверь. Он явился с известием, что Жервей найден.
