355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Уильям Уилки Коллинз » Опавшие листья » Текст книги (страница 12)
Опавшие листья
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 21:33

Текст книги "Опавшие листья"


Автор книги: Уильям Уилки Коллинз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Глава XXI

Руфус и его друг молча дошли до большой площади. Тут они остановились, потому что должны были разойтись в разные стороны.

– Я дам вам маленький совет, друг мой, – сказал уроженец Новой Англии. – Я замечаю, что ваш барометр указывает на сильный упадок вашей нравственной атмосферы. Пойдемте ко мне, вам нужно подкрепиться водкой.

– Нет, благодарю, мой дорогой, – грустно отвечал Амелиус. – На меня напала тоска, это правда. Видите ли, я ожидал, что эта лекция улучшит мое положение. Я совершенно равнодушен к деньгам, но женитьба моя зависит от увеличения моего дохода, первая попытка потерпела такое фиаско. Я не знаю на что решиться, когда думаю о будущем, и это тяжело ложится мне на сердце. Нет, водка мне не поможет. Мне нужен моцион и свежий воздух, к которому я привык в Тадморе. У меня голова болит после вчерашних прений. Продолжительная прогулка меня вылечит.

Руфус хотел сопровождать его. Амелиус покачал головой.

– Сделали ли вы в вашей жизни хоть милю пешком, если была возможность ехать? – спросил он добродушно. – Я намереваюсь походить часа четыре или пять. Мне пришлось бы отвозить вас домой в кебе. Благодарю, мой друг, за ваше братское участие. Я буду завтракать с вами завтра в вашей гостинице. Спокойной ночи.

Странное предчувствие овладело добрым американцем. Он крепко сжал руку Амелиуса и сказал очень серьезно:

– Не по душе мне это шатание ночью, право, не по душе! Доставьте мне удовольствие, отправляйтесь прямо домой. – Амелиус засмеялся и высвободил у него свою руку.

– Я не усну, если лягу. Завтра я буду с вами завтракать в десять часов. Еще раз, прощайте!

Он пошел так скоро, что Руфус поневоле не мог за ним следовать. Он стоял и смотрел ему вслед, пока тот не скрылся в темноте.

– Как я привязался к этому юноше за несколько месяцев, – подумал Руфус, направляясь к своей гостинице. – Дай Бог, чтобы с беднягой не случилось ничего дурного в эту ночь!

Между тем Амелиус быстро шел вперед, не обращая никакого внимания на дорогу, наслаждаясь только свежим воздухом и движением.

Сначала он не думал о своей женитьбе. Все его мысли были заняты лекцией, в конце которой он оправдывал свой взгляд на будущее страшной нищетой, распространенной между миллионным населением Лондона.

Он говорил на эту печальную тему с красноречием истинного чувства и произвел сильное впечатление даже на тех из слушателей, которые более всего восставали против защищаемых их мнений. Он был убежден, что в конце своей лекции не уронил ни себя, ни своего дела. Воспоминание о последовавших прениях производило другое впечатление. Сдержанные противники (все старше его), поднимавшиеся один за другим для опровержения его взглядов, воспользовались его горячностью, его искренней верой в справедливость своих убеждений. Он выходил из себя и не раз был принужден извиняться.

Его выручал никогда не терявшийся Руфус, который принял участие в борьбе с благородным намерением прикрыть его отступление. Нет! думал он с горьким смирением, я не гожусь для публичных прений. Если бы я мог вступить завтра в парламент, меня постоянно пришлось бы призывать к порядку и я ничего нужного не сделал бы.

Он дошел до берега Темзы с восточной стороны.

Все так же бессознательно подвигаясь вперед, он перешел Ватерлооский мост и вступил в улицу, тянувшуюся прямо перед ним. Он опять задумался о будущем. Регина занимала теперь его мысли.

Женитьба представляла единственную надежду на спокойную и счастливую жизнь, наполненную не одними удовольствиями, но и обязанностями. Эти обязанности, быть может, заставили бы его найти подходящее поприще для дальнейшей деятельности. Какие препятствия были на его пути? Низкий денежный расчет, тщеславие не позволяли ему жить скромно на свои собственные маленькие средства, и заставляли его купить семейное счастье ценой мишурного великолепия, необходимого для богатого торговца и его друзей. А Регина, имевшая полное право свободно следовать своим побуждениям, в сердце своем признававшая его властелином, преклонялась перед кумиром всего дома перед золотом и говорила покорно: любовь подождет!

Вдруг он очнулся от глубокой задумчивости. Когда он переходил через улицу, какой-то человек грубо схватил его за руку и этим спас от опасности быть раздавленным. Этот человек держал метлу в руке, он только что мел улицу.

– Мне кажется, что я заработал пенни, сэр! – сказал он. Амелиус дал ему полкроны, он перекинул метлу на плечо и в сильном восторге подбросил деньги. – С этим я могу идти домой! – сказал он, подхватив на лету монету.

– У вас есть семья дома? – спросил Амелиус.

– У меня только одна дочь, сэр, – ответил рабочий. – Все прочие умерли. Она самая добрая и красивая девушка на свете, хотя и не должен бы я говорить этого. Благодарю вас, сэр. Покойной ночи!

Амелиус посмотрел вслед бедняку, счастливому на эту ночь. – Зачем я не влюбился в дочь этого рабочего, – подумал он с горечью, – она бы вышла за меня замуж. Он взглянул вдоль улицы, она делала поворот, конца не было видно. Дойдя до следующего переулка влево, Амелиус повернул в него: ему надоело идти по одному направлению. Он не знал, куда ведет переулок. В настоящем его настроении сознание, что он заблудился в Лондоне, было ему приятно.

Короткая улица оказалась широкой, свет газа ослепил ему глаза, он услышал крик бесчисленных голосов.

В первый раз со времени приезда в Лондон он очутился на одном из рынков для бедных людей.

По обе стороны мостовой тележки с яблоками, принадлежащие бродячим торговцам большой дороги, были расставлены рядами, и каждый из них возвещал собственным голосом о своих товарах. Рыба и овощи, глиняная посуда и писчая бумага, зеркала, соусники и раскрашенные картинки – все вместе взывали к скудным кошелькам толкавшихся на мостовой бедняков. Один торговец стоял по колено в яблоках на старой телеге, запряженной ослом, и продавал полную меру за пенни, крича громче всех других. «Никто еще не видывал таких яблок! Они сладки, как мед. Кто это выдумал, что бедным плохо, – кричал он со страшной иронией, – когда они могут есть такой яблочный соус со свининой? Вот прекрасные яблоки, вот вам еще лишек за ваши деньги! Опять продал! Эй вы, вы, кажется, голодны. Ловите! Вот вам яблоко даром, можете попробовать. Подходите, не зевайте, а то все распродам!» Амелиус прошел несколько шагов и был почти оглушен криками мясников: «Купите, купите, купите!» – обращенными к толпе оборванных женщин, которые с жадностью перебирали говядину. Немного дальше, слепой продавал шнурки для корсетов и пел псалом, а за ним престарелый солдат играл народный гимн на оловянном флажолете. Единственным молчаливым лицом в этом грязном сборище был нищий с печатным плакатом на шее, обращенным к «Милосердной Публике». Он сальной свечкой освещал подробный рассказ о своих несчастьях, единственным его читателем был толстяк, который, почесав в голове, объявил Амелиусу, что не любит иностранцев. Голодные девочки и мальчики бродили между тележками яблочников и под предлогом продажи спичек и юмористических песен жалобно просили милостыни. Разъяренные женщины стояли у дверей кабаков и кричали на мужей, тратящих деньги на водку. Посреди улицы густая толпа входила и выходила из кухмистерской. Здесь люди представляли скорее трогательный, чем ужасный вид.

Это были терпеливые бедняки, покупавшие куски горячего овечьего сердца и печенки по пенни за фунт, маленькие кусочки горохового киселя, зелени и картофеля на полпенни. Бледные дети ужинали чашкой супа в углах и с голодной завистью смотрели на счастливых соседей, которые в состоянии были купить на два пенса заливных угрей. Всюду: и у старых, и у молодых видна была благородная покорность своей ужасной судьбе. Ни нетерпения, ни жалоб. В этом месте можно было встретить искреннюю признательность, благодарность добродушному кухмистеру, прибавившему ложку подливки даром, здесь бедные отдавали лишний пенни нищим, и отдавали добровольно. Амелиус истратил все свои шиллинги и пенсы на дополнение мизерных обедов и вышел со слезами на глазах. Он почти дошел до конца улицы. Окружающее его несчастье и сознание, что он не может ему помочь, тяжело действовали на него. Он подумал о спокойной и счастливой жизни в Тадморе. Неужели счастливые братья Общины и эти несчастные люди были созданиями одного милосердного Бога? Страшные сомнения, испытываемые всяким мыслящим человеком, сомнения, которые нельзя уничтожить, нападая на них с кафедры – восстали в его уме. Он ускорил шаги. Скорее отсюда, говорил он самому себе, скорее отсюда.

Нелегко было пробраться через толпу шатающихся и болтающих людей. По мостовой идти было лучше. Он хотел сойти с тротуара, когда сзади него нежный, приятный, хотя и очень слабый голос произнес: будьте добры, помогите, сэр?

Он обернулся и очутился лицом к лицу с несчастным созданием.

Сердце его сжалось от сострадания, когда он посмотрел на нее, так она была молода и бедна. Падшее создание, по-видимому, только что перешло из детства в юность – ей не могло быть более пятнадцати или шестнадцати лет.

Прелестные голубые глаза остановились на Амелиусе с выражением безотчетного терпения, которое бывает у больных детей. Мягкий овал лица представлял бы совершенство красоты, если б не бледные впалые щеки. На нежных губах не было ни кровинки, а хорошенький подбородок был изуродован пластырем, скрывавшим какую-то рану. Она была мала и худа, поношенное, старое платье обрисовывало тонкую, еще не вполне сформировавшуюся фигуру. Маленькие обнаженные руки покраснели от сырого ночного воздуха. Она дрожала, когда Амелиус смотрел на нее с состраданием и удивлением. Если бы не слова, сказанные ей, невозможно было бы поверить, что она ведет такую печальную жизнь. Во всей ее фигуре было что-то девственное и непорочное, казалось, она прошла через всю грязь уличной жизни, не дотронувшись до нее, не пугаясь и даже не понимая ее. В белой одежде, обратив нежные голубые глаза к небу, она могла бы служить живописцу прекрасной моделью святой или ангела. Критикующий мир сказал бы: «Вот идеал – сам Рафаэль мог бы написать это!»

– Вы очень бледны, – заметил Амелиус, – больны вы?

– Нет, сэр, только голодна.

Глаза ее полузакрылись, она зашаталась, произнося эти слова. Амелиус поддержал ее и осмотрелся кругом. Они были около лавки, где продавались кофе и куски хлеба с маслом.

Он велел налить кофе и предложил ей. Она поблагодарила его и попробовала есть.

– Я не могу, – сказала она слабо.

Хлеб выпал из ее руки, утомленная голова опустилась на его плечо.

Две молодые женщины из самого низшего слоя общества проходили мимо в эту минуту. «Она слишком слаба, чтобы есть, – сказала одна из них. – Я знаю, что ей принесет пользу, но согласитесь ли вы войти в кабак».

– Где он? – спросил Амелиус. – Укажите скорее!

Одна из женщин пошла вперед, другая помогала Амелиусу поддержать девочку. Они вошли в кабак, полный народа. Меньше чем за минуту первая женщина протолкалась через толпу пьяных посетителей к прилавку и вернулась со стаканом портвейна и чесноком.

Девушка очнулась, когда проглотила подкрепляющий напиток. Она открыла свои невинные голубые глаза с некоторым удивлением. – Я не умру теперь, – сказала она спокойно.

В незанятом углу кабака стоял маленький пустой бочонок. Амелиус заставил бедное создание сесть и отдохнуть немного. У него в кошельке было только золото, когда женщина, заплатив за вино, разменяла деньги, он предложил ей несколько мелких монет. Она отказалась взять их. «У меня есть несколько шиллингов, – сказала она, – и я могу работать. Отдайте деньги Простушке Салли».

– Вы спасете ее от побоев, хоть на одну ночь, – заметила другая женщина. – Мы называем ее Простушкой Салли, потому что она простая, добрая душа – ум ее совсем не развит. Дайте ей немного денег. Вы сделаете доброе дело.

Самые лучшие качества женщины: ангельская доброта и самоотвержение остались также прекрасны и непорочны в этих женщинах – в этом отребье большой дороги.

Амелиус обернулся к девушке. Голова ее в дремоте упала на грудь. Она подняла голову, когда он подошел к ней.

– Вас бы сегодня прибили, – спросил он, – если бы вы не встретили меня?

– Отец всегда бьет меня, – отвечала Простушка Салли, – если я не приношу денег. Вчера ночью он пустил в меня ножом, мне не очень было больно – только здесь немного порезано, – заметила она, показывая на пластырь на щеке.

Одна из женщин дотронулась до плеча Амелиуса и шепнула ему: Он столько же ей отец, как и я. Она беспомощное существо – и он пользуется этим. Если бы я могла ее куда-нибудь отдать, я бы не пустила ее больше к нему. Покажи барону грудь, Салли.

Она открыла свою поношенную шаль. На прелестной, все еще не сформировавшейся груди был страшный синяк.

Простушка Салли улыбнулась и сказала: «Мне было очень больно. Ножик лучше».

Некоторые из ближайших посетителей обернулись и засмеялись. Амелиус нежно закрыл шалью холодную грудь девушки. – Ради Бога, уйдем отсюда! – сказал он.

Глава XXII

Свежий, ночной воздух совершенно восстановил силы Салли. Она могла теперь есть. Амелиус предложил вернуться в кухмистерскую[5]5
  Кухмистерская (устар.) – небольшой ресторан, столовая.


[Закрыть]
и достать там чего-нибудь, но она предпочла кофе и хлеб с маслом. Толстые ломти, поданные на тарелке, казались ей роскошью. Один ломоть удовлетворил ее аппетит. Я думала, что могу съесть всю тарелку, – сказала девушка, отходя от прилавка с бессознательной покорностью, которую Амелиус не мог видеть без грусти. Он купил еще хлеба с маслом на случай, если ей захочется есть. Пока он завертывал его в бумагу, одна из старших ее товарок дотронулась до него и шепнула:

«Вот он!» – Амелиус с недоумением взглянул на нее. – «Животное, которое называет себя ее отцом!» – объяснила женщина нетерпеливо.

Амелиус обернулся и увидел, что какой-то полупьяный негодяй, одетый с ног до головы в грязные лохмотья схватил Салли за руку.

Это было одно из диких животных Лондона, составляющих опасность и позор английской цивилизации.

Заметив, что Амелиус смотрит на него, он отвел девушку в сторону. «Ты поймала господина на этот раз, – сказал он ей, – я буду ждать золота сегодня ночью или!..» – Он окончил фразу, поднося огромный кулак к ее лицу. Как ни тихо были сказаны эти слова, они достигли до тонкого слуха Амелиуса.

В порыве негодования он бросился вперед. Еще минута и он свалил бы с ног негодяя, но вмешался закон в лице полисмена. – Оставьте его, – сказал он добродушно. – Ну, а ты, Адский огонь (вот под каким прекрасным именем он здесь известен), убирайся! – Дикое двуногое животное испугалось голоса власти, как пугаются врагов дикие четвероногие звери: он мгновенно исчез в темноте.

– Я видел, как он грозил ей кулаком, – сказал Амелиус с негодованием в голосе. – Он страшно ушиб ей грудь. Разве нет возможности защитить бедное создание.

– Есть, сэр, – ответил полисмен, – вы можете его предать суду, если хотите, его приговорят к месячному заключению, но девушке будет еще хуже, когда его выпустят.

Взгляд полисмена на положение девушки нельзя было оспорить. Амелиус мягко обратился к ней, она вся дрожала от холода или ужаса, может быть, от того и другого. Скажите мне, – спросил он, – этот человек в самом деле ваш отец?

– Боже мой! – воскликнул полисмен, удивленный непонятливостью господина, – у Простушки Салли нет ни отца, ни матери, не так ли, милая?

Она не слушала полисмена. Грусть и сочувствие, отразившиеся на лице Амелиуса, наполнили ее ребяческим любопытством и удивлением. Она смутно понимала, что он печалился о ней. Она испугалась одной мысли причинить горе этому новому другу, доброта и сочувствие которого так ее поражали.

– Не беспокойтесь за меня, сэр, – сказала она робко, – я равнодушна к тому, что у меня нет ни отца, ни матери, а на побои я не обращаю внимания. Она повернулась к одной из женщин:

– Мы ко всему привыкаем, не так ли, Женни?

Амелиус не мог больше слушать.

– Сердце разрывается, глядя на вас! – сказал он и вдруг отвернулся. Он был очень тронут, только страшным усилием, потрясшим его с головы до ног, удалось ему вернуть самообладание. – Я не позволю бедной девочке терпеть побои и голод! – сказал он гордо полисмену. – Посмотрите на нее! Как она беспомощна и молода!

Полисмен вытаращил глаза. Слова эти показались ему очень странными, но искреннее чувство всегда возбуждает уважение. Полисмен с глубоким уважением обратился к Амелиусу.

– Это очень грустно, сэр, – сказал он. – Салли тихая, добрая девушка, и эти две женщины тоже. Они никому не отдаются и не пьют. Впрочем они все ведут себя порядочно, пока не напьются. Большей частью мужчины виноваты, когда они пьют. Может быть, ее примут на ночь в рабочий дом. Что это у тебя в руке, милая? Деньги? – Амелиус поспешил объяснить, что он дал ей эти деньги.

– Рабочий дом! – воскликнул он. – Самое название его ужасно!

– Успокойтесь, сэр, – сказал полисмен, – ее не примут с деньгами в рабочий дом.

Амелиус, в совершенном отчаянии, спросил нет ли поблизости гостиницы. Полисмен показал на истасканное, грязное платье Салли и предоставил ему отвечать за себя.

– Здесь есть какая-то кофейня, – прибавил он с видом человека, не решавшегося рассказывать подробностей.

Слишком озабоченный или недостаточно знакомый с жизнью Лондона, Амелиус решился попытать счастья в кофейной. Подозрительная на вид старуха встретила их в дверях и заметила полисмена. Не дожидаясь вопроса, она ответила: «Все занято» – и захлопнула дверь.

– Нет ли еще какого-нибудь места? – спросил Амелиус.

– Есть ночлежный дом, – ответил полисмен, еще с большим сомнением, – но теперь поздно. Там, вероятно, уже набилось народа, как сельдей в бочке. Пойдите сами посмотрите.

Он повел их в слабо освещенную улицу и постучал ногой в трап, сделанный в мостовой. Дверь отворил мальчик с блестящими глазами в грязном ночном колпаке.

– Вам нужно которого-нибудь из них? – спросил мальчик, увидев полисмена.

– Что он хочет сказать? – спросил Амелиус.

– Между этими людьми попадаются воры, – объяснил полисмен. – Сойди с дороги, Яков, и дай барину посмотреть.

Он вынул фонарь и осветил подвал. Амелиус посмотрел вниз. Выражение полицейского «набилось, как сельдей в бочке» подходило к тому, что он увидел. На полу кухни мужчины, женщины и дети валялись вместе.

Страшно бледные лица поднялись в испуге из темноты, когда свет фонаря упал вниз. Амелиусу стало тошно от ужасного запаха, наполнявшего воздух, он с дрожью отшатнулся.

– Что твоя голова, Яков? – спросил полисмен. – Это умный мальчик, – объяснил он Амелиусу. – Я с ним всегда приветлив.

– Теперь лучше, благодарю вас, – ответил мальчик с блестящими глазами. «Прощай, Яков». «Прощайте, сэр».

Трап опустился, и ночлежный дом исчез как страшное ночное видение.

Наступило минутное молчание в группе, оставшейся на мостовой. Нелегко было решить вопрос, что делать дальше.

– Трудно поместить куда-нибудь девушку на ночь, – заметил полисмен.

– Почему нам не взять ее с собой? – сказала одна из женщин. – Я знаю, что она охотно согласится спать втроем на одной постели.

– Понятное дело! – отвечала другая. – Ты знаешь, что он прежде всего явится к нам, если Салли не вернется домой?

Амелиус с обычной горячностью устроил дело.

– Я позабочусь о ней, – сказал он. – Салли, доверишься ты мне?

Она вложила свою руку в его с видом ребенка, готового идти домой. Ее истощенное лицо просияло в первый раз.

– Благодарю вас, сэр, – сказала она, – я пойду с вами куда угодно.

Полисмен улыбнулся. Женщины были, казалось, поражены. Прежде чем они смогли опомниться, Амелиус сунул им немного денег и радушно пожал им руки.

– Вы добрые создания, – сказал он горячо, – мне вас от души жаль. Но, мистер полисмен, покажите мне, где найти кеб и возьмите это за труды. В вас есть человеколюбие, вы делаете честь полиции.

Через пять минут Амелиус ехал с Простушкой Салли на свою квартиру. Неосторожный поступок его казался ему только обязанностью христианина. Ни малейшее сомнение не беспокоило его. Я как-нибудь устрою ее, думал он весело. Он взглянул на нее. Бедная девушка спала в углу кеба. Она дрожала во сне. Амелиус снял пальто и закутал ее им. Как посмеялись бы над ним его клубные друзья, если бы могли его видеть в эту минуту. Он должен был разбудить ее, когда кеб остановился. Он отпер дверь, зажег свечу в зале и повел ее наверх.

– Ты скоро опять заснешь, Салли? – шепнул он. Она осмотрела маленькую гостиную с сонным удивлением.

– Как здесь, должно быть, приятно жить, – сказала она.

– Ты голодна? – спросил Амелиус. Она покачала головой и сняла обтрепанную шляпу, прекрасные, светло-каштановые волосы рассыпались на ее лицо и плечи.

– Я слишком устала, чтобы хотеть есть. Могу я взять подушку с дивана и лечь на ковер?

Амелиус отворил дверь своей спальни.

– Ты проведешь ночь гораздо удобнее, – ответил он. – Вот тебе постель.

Она вошла за ним и осмотрела спальню, любуясь всем, что видела. При виде щетки и гребенки она захлопала руками от восторга.

– О какая разница с моими! – воскликнула она.

– Гребенка черепаховая, сэр, как в окнах магазинов?

Ванна и полотенца бросились ей потом в глаза, она стояла и смотрела на них с завистью, совершенно забыв об удивительной гребенке.

– Я часто заглядывала в магазины железных изделий, и всегда мечтала о такой ванне. У меня только один маленький кувшин, и меня бранят, если я прошу его наполнить водой более одного раза. Мне никогда еще не давали воды, сколько мне нужно. Она остановилась и задумалась на минуту. Опять на лице ее появилось несчастное, бессмысленное выражение, омрачавшее красоту ее голубых глаз. – Тяжело будет вернуться домой, повидав все эти прекрасные вещи, сказала она и вздохнула с покорностью судьбе, которую грустно было видеть в таком молодом существе.

– Ты никогда не вернешься к той ужасной жизни, – возразил Амелиус. – Никогда и не думай о ней больше. Не смотри на меня так странно.

Она слушала с выражением страдания на лице и вдруг схватилась руками за голову. То, что он сказал ей, было так удивительно, что она не могла сразу понять.

– У меня голова кружится, – сказала она. – Я такая бедная, глупая девочка, что ничего не могу сообразить, когда такой господин, как вы, дает новое направление моим мыслям. Не потрудитесь ли вы повторить ваши слова, сэр?

– Я повторю их завтра утром, – отвечал ласково Амелиус.

– Ты устала, Салли, отдохни.

Она очнулась и взглянула на постель.

– Это ваша постель.

– Она твоя на нынешнюю ночь, – сказал Амелиус. – Я буду спать в соседней комнате на диване.

Взор ее на минуту остановился на нем с невыразимым удивлением, потом она посмотрела опять на постель. – Вы позволите мне спать одной? – спросила она удивленно.

В ее взгляде и манерах, когда она произнесла эти слова, не было ничего нескромного, самый развращенный человек не мог бы найти в ней и тени порочности.

Амелиус вспомнил, что одна из ее подруг сказала ему:

– Ум ее не развился с детства. Кроме ума многие другие чувства были неразвиты в бедной жертве. Он затруднялся ответить ей с уважением, которое должно было оказывать ее неведению. Его молчание удивило и испугало ее.

– Я рассердила вас чем-нибудь? – спросила она.

Амелиус не колебался более.

– Бедная моя девочка, – сказал он, – я жалею тебя от всей души. Спи спокойно, Салли, спи спокойно. Он поспешно оставил ее и затворил за собой дверь.

Она следовала за ним до запертой двери и остановилась, стараясь понять его, но напрасно! Через несколько времени она решилась шепнуть через дверь. – Пожалуйста, сэр… – Она замолчала, испуганная своей смелостью. Он не слыхал ее, он стоял у окна и задумчиво вглядывался в ночную темноту, уже не испытывая прежней уверенности в будущем.

Она в отчаянии стояла у двери, вполне уверенная, что оскорбила его чем-нибудь. Она подняла было руку, чтобы постучать, но опять опустила ее. Наконец сделала над собой страшное усилие и постучала в дверь. Он тотчас же отворил ее.

– Мне очень жаль, если я сказала что-нибудь дурное, – начала она, задыхаясь от слез. – Простите меня, пожалуйста, и пожелайте мне спокойной ночи. – Амелиус взял ее за руку и простился с ней ласково и грустно. Она еще не вполне утешилась.

– Не можете ли вы, сэр? – Она неловко остановилась, боясь продолжать. Ее смущение было такое ребяческое, что Амелиус улыбнулся. Перемена, в нем происшедшая, возвратила ей смелость: прелестная улыбка заиграла на ее нежных, бледных губах. – Не можете ли вы, сэр, поцеловать меня? – сказала она.

Амелиус поцеловал ее. Пусть его осуждает тот, кто может честно сказать, что поступил бы иначе на его месте.

Он опять затворил дверь. Она была совершенно счастлива теперь. Он слышал, как она пела, укладываясь в постель. Она напугала его в эту бессонную ночь. Он услышал крик боли или ужаса в спальне.

– Что случилось? – спросил он через дверь. – Что тебя напугало? – Ответа не было.

Две или три минуты спустя крик повторился. Он отворил дверь и заглянул в комнату. Она спала и, должно быть, видела страшный сон. Худенькая, белая ручка была поднята кверху, точно защищая голову. – Не убивайте меня, – бормотала она тихим, жалобным голосом, – не убивайте меня! – Амелиус нежно взял ее руку и положил на одеяло. Его прикосновение, казалось, имело на нее какое-то успокаивающее действие: она вздохнула и повернула голову на подушке, слабый румянец слегка окрасил щеки и опять сменился бледностью, она погрузилась в глубокий спокойный сон.

Амелиус вернулся на свой диван, сон его был очень тревожен.

Ночь прошла. Первые слабые лучи рассвета влились в комнату и разбудили его.

Он вскочил и посмотрел на дверь спальни. Что делать? Эта была первая его мысль при пробуждении: он начинал наконец чувствовать свою ответственность.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю