Текст книги "Миссис Крэддок"

Автор книги: Уильям Моэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Внезапно, без каких-либо промежуточных деталей, Берта обнаруживает себя подле супруга. Он лежит на полу мертвый. Берта в точности представляла, как он будет выглядеть: иногда Эдвард спал так крепко и беззвучно, что она пугалась и прикладывала ухо к его груди, чтобы убедиться в том, что он жив. Отчаяние накрыло Берту холодной волной. Она снова попыталась прогнать фантазии и даже села за фортепиано и сыграла несколько нот, но болезненные видения неудержимо влекли ее, и пьеса продолжилась. Бездыханный Эдвард уже не может отвергнуть или оттолкнуть ее, теперь он беспомощен, и она осыпает его поцелуями со всей своей страстью, проводит руками по волосам, гладит лицо (при жизни он терпеть не мог этих ласк), целует губы и закрытые глаза.

Воображаемое горе было настолько сильным, что Берта разрыдалась. Она не отходит от тела, отказывается покидать комнату… Берта зарылась лицом в подушки, чтобы полностью отдаться иллюзии, с которой уже перестала бороться. Ах, как она любила мужа! Любила и не могла без него жить. Зная, что вскоре умрет, она боялась кончины. Но теперь все изменилось, теперь смерть для нее желанна. Берта целует руки Эдварда – он уже не может их отнять – и, трепеща, приоткрывает один глаз покойного: остекленевший взгляд пуст и недвижен. Обливаясь слезами, Берта кидается Крэддоку на грудь, сердце ее разрывается от любви и боли. Она никому не позволит прикасаться к телу; для нее утешение – обрядить в последний путь того, кто составлял всю ее жизнь. Она и сама не подозревала, что любила Эдварда так сильно.

Берта раздевает покойного, обмывает тело: аккуратно обтирает влажной губкой и нежно промокает полотенцем. Соприкосновение с холодной плотью вызывает у нее сладострастную дрожь: она вспоминает, как Эдвард обнимал ее сильными руками и целовал в губы. Берта накрывает тело белой простыней и обкладывает цветами. Усопшего кладут в гроб, и внутри у нее все обрывается. Она не может расстаться с ним после того, как провела рядом весь день и всю ночь, глядя на спокойное, умиротворенное лицо. Доктор Рамзи и мисс Гловер настаивают, чтобы она покинула комнату, но Берта отказывается. К чему теперь беспокоиться о ее здоровье? Она жила только ради Эдварда. Гроб накрывают крышкой, перед Бертой проплывают лица могильщиков. Она больше не увидит своего возлюбленного. Сердце ее каменеет, невыносимая давящая боль заставляет схватиться за грудь.

Картины быстро сменяют друг друга: дорога в церковь, отпевание, гроб, усыпанный цветами, и, наконец, могила. Берту уговаривают остаться дома, но она игнорирует глупый и жестокий обычай, запрещающий ей поехать на кладбище. Разве хоронят не того, кто был светом ее жизни, супругом и повелителем? Людям не понять тоски и безысходного отчаяния молодой вдовы. Лежа в своей спальне, в сумраке зимнего дня Берта отчетливо услышала глухой звук, с которым гроб опустили в могилу; стук комьев земли о крышку.

Каково отныне будет ее существование? Она постарается жить, окружит себя вещами Эдварда, чтобы вечно хранить память о нем. Корт-Лейз опустел, Берта страдает в глухом одиночестве. Серые дни тянутся унылой бесконечной вереницей; и лето, и зима одинаково тоскливы – над головой Берты постоянно висят тяжелые тучи, на деревьях нет листвы, все черно и безотрадно. Уезжать бессмысленно, путешествие не принесет облегчения. Жизнь угасла. Берте уже не нужны шедевры живописи и архитектуры, не нужно синее небо Италии. Утешение она находит только в слезах.

Берта рассеянно подумала о самоубийстве. …Жизнь для нее слишком тягостна. Лучше совсем распрощаться с этим миром, лучше могильный холод, чем непрерывная ноющая боль. Это совсем просто: немного морфия, и книга горестей будет закрыта. Отчаяние придаст ей смелости, только и вытерпеть, что один укол иглы… Видение потеряло четкость, Берте пришлось напрячься, чтобы удержать его. Мысли утратили связность, вновь вернулись к похоронам и чувственному удовольствию, испытанному во время обмывания тела.

Картины были настолько яркими, что появление Эдварда стало для Берты полной неожиданностью. В следующий миг, однако, на нее нахлынуло огромное облегчение, которое было не передать словами. Она словно пробудилась от страшного кошмара, Когда Крэддок приблизился к ней, чтобы поцеловать, она бросилась ему на шею и крепко прижала к груди.

– Хвала Господу! – воскликнула она.

– Эй, а что стряслось?

– Даже не знаю, что со мной. Эдди, мне было так плохо! Я думала, что ты умер.

– Вижу, ты плакала.

– О, это было ужасно! Я никак не могла выкинуть из головы эту гадкую мысль. Меня тоже ждет скорая смерть.

Казалось, Берта не сознает, что муж стоит рядом, живой и здоровый.

– А ты будешь горевать, если я умру? – спросила она.

– Конечно же, ты не умрешь, – бодро заверил Крэддок.

– Иногда мне становится так страшно! Я не верю, что справлюсь.

Эдвард расхохотался, и его веселый смех подействовал на нее особенно успокаивающе. Она усадила мужа рядом с собой и взяла за руки. Берта гладила эти руки, бывшие для нее воплощением силы и мужественности, целовала ладони. От недавних переживаний она совсем обессилела – ее пальцы дрожали, в глазах блестели слезы.

Глава XVI

С приездом акушерки мрачные предчувствия Берты усилились. Эта немолодая женщина уже двадцать лет принимала на свет младенцев окрестной знати и держала в запасе уйму страшных историй. По ее словам, деторождение было связано с неисчислимыми ужасами, и свои истории она рассказывала с леденящим душу вдохновением. Сама она считала, что таким образом действует во благо. Берта нервничала, и повитуха не нашла лучшего способа успокоить бедную женщину, чем описывать бесконечные случаи, когда ее пациентки, от которых отказались все доктора, по нескольку дней находились на грани смерти, но в итоге выздоравливали и с тех пор жили долго и счастливо.

Богатая фантазия Берты многократно усилила степень предстоящих мук, так что в конце концов от страха она почти лишилась сна. Не представляя, что именно ее ждет, она пугалась еще сильнее и воображала лишь долгую и страшную агонию, а затем смерть. Ей непременно хотелось, чтобы Эдвард все время был рядом.

– Ты прекрасно справишься, – убеждал он жену. – Поверь, тут абсолютно нечего пугаться.

Крэддок много лет разводил скот и совершенно спокойно воспринимал процесс, благодаря которому снабжал местных мясников телятиной, бараниной и говядиной. Суета, которую люди поднимали вокруг рядового, естественного явления, казалась ему нелепой.

– Дина, мой ирландский терьер, помню, щенилась, как патроны отстреливала, и через десять минут уже вовсю бегала по двору.

Берта лежала лицом к стене и вспотевшей от волнения рукой стискивала пальцы Эдварда.

– Ох, я так боюсь боли. Я точно знаю, что не вытерплю. Лучше бы мне не проходить через эти круги ада.

Позже она начала видеть свое спасение в докторе Рамзи.

– Вы же не допустите, чтобы мне было больно? Я просто не вынесу боли. Вы ведь дадите мне хлороформ, правда? – умоляла она.

– Боже праведный! – возмущался доктор. – Можно подумать, до вас в целом свете никто не рожал!

– Пожалуйста, не смейтесь надо мной. Разве вы не видите, как я напугана?

Берта приставала к акушерке с расспросами, как долго продлится боль. Она лежала в кровати белая как полотно, с расширенными от ужаса глазами и маленькой вертикальной морщинкой между бровями.

– Нет, я не вытерплю, – шептала она. – Я предчувствую скорую смерть.

– Я не видел еще ни одной женщины, которая бы не предчувствовала скорую смерть, – заметил доктор Рамзи, – даже если она всего лишь прищемила палец.

– Смейтесь, смейтесь, – жалобно промолвила Берта. – Не вам же терпеть.

Мысль о том, что она умрет в родах, не оставляла ее.

На следующий день акушерка велела срочно послать за доктором. Берта взяла с Эдварда обещание, что он не оставит ее ни на минуту.

– Мне будет не так страшно, если ты возьмешь меня за руку, – сказала она Крэддоку.

– Ерунда! – отрезал доктор Рамзи, когда Эдвард передал ему слова Берты. – Не хватало еще, чтобы под ногами путался муж.

– Согласен, – кивнул Крэддок. – Просто я пообещал Берте, что буду ее успокаивать.

– Главное – сами сохраняйте спокойствие, ничего иного от вас не требуется.

– За меня не волнуйтесь, я понимаю в этих вещах. Держу пари, дорогой доктор, за свою жизнь я принял больше родов, чем вы!

Эдвард был чрезвычайно здравомыслящим мужчиной, предметом восхищения любой дамы. Вот и сейчас он не впадал в истерику, не нервничал. Спокойный, выдержанный, приземленный, Крэддок обладал именно теми качествами, которые важны в трудной ситуации.

– Не вижу смысла торчать дома целый день, – сказал он. – Я буду только мешаться. Если потребуется, за мной всегда можно послать.

Крэддок велел передать Берте, что отправляется на ферму Бьюли посмотреть на захворавшую корову, чье состояние его беспокоило.

– Это самая удойная корова из всех, что я видел. Прямо не знаю, что и делать, если с ней что-нибудь случится. Она дает так много молока, что уже сто раз окупила деньги, которые я за нее заплатил.

Он шел по дороге своей непринужденной походкой, которая так нравилась Берте, окидывая взглядом окрестные поля. Один раз он остановился, чтобы поближе рассмотреть фасоль, растущую на участке другого фермера.

– Почва плохая, – покачал головой Крэддок. – На такой земле хороших бобов не дождешься.

Добравшись до фермы Бьюли, он подозвал работника, который ухаживал за больной коровой.

– Ну, как она?

– Все так же, хозяин.

– Плохо дело. Томпсон ее смотрел?

Томпсоном звали местного ветеринара.

– Да толку-то! Говорит, у ней абсес, только не очень-то я верю этому мистеру Томпсону. Его папаша был простым работником, вот как я, только не за скотиной ходил, а камень клал. Уж не знаю, чего там его сын понимает в коровьих хворях.

– Идем, проведаем ее, – сказал Крэддок.

В сопровождении работника он зашагал к хлеву.

Бедное животное, опустив голову и сгорбив спину, понуро стояло в углу.

– Я думал, Томпсон даст ей какое-нибудь лекарство, – произнес Крэддок.

– Он сказал, ее надо отвесть на бойню, – презрительно отозвался работник.

Эдвард негодующе хмыкнул.

– Еще чего! Я его самого на бойню отведу.

Он вошел в фермерский дом, много лет бывший ему родным. Встреча с прежним жильем не вызвала у этого практичного и приземленного человека никаких чувств, никаких воспоминаний.

– Добрый день, миссис Джонс, – поздоровался Крэддок с женой арендатора. – Как поживаете?

– Сносно, сэр. А как дела у вас и миссис Крэддок?

– У меня все хорошо, а жена скоро должна родить.

Крэддок разговаривал веселым, беззаботным тоном, который притягивал к нему людей.

– Батюшки-светы, да неужели, сэр! А я ведь знала вас еще мальчишкой. Когда ждете первенца?

– С минуты на минуту. Может статься, что я вернусь к ужину счастливым отцом.

– Надо же, как скоро!

– Самое время, миссис Джонс. Мы женаты уже шестнадцать месяцев, так что пора.

– Ну что ж, сэр, через это проходят все женщины. Надеюсь, у вашей миссис хорошо со здоровьем.

– Да, отлично. Правда, она маленько капризна. У женщин в голове вечно какие-то фантазии, уж как чего выдумают! Только сегодня рассказывал доктору Рамзи про мою собаку. Была у меня сука терьера, так она щенилась целой дюжиной и тут же вскакивала как ни в чем не бывало. Отчего женщины не такие? Поднимают вокруг родов столько шума и суеты, что поседеть можно.

– Вы держитесь молодцом, хозяин, – сказал фермер Джонс, знавший Эдварда еще бедняком.

– Я-то? – засмеялся Крэддок. – Уж кому-кому, а мне все про это известно. Посмотрите, сколько телят я принял. Между прочим, за все время, что я развожу скот, у меня лишь раз или два корова не растелилась. Ладно, пойду погляжу, как там моя женушка. До свидания, миссис Джонс.

– Чем мне нравится наш хозяин, так это своей простотой, – заметила жена фермера. – Ни капельки не чванлив и не побрезгует выпить с тобой чашку чая, хоть и выбился в господа.

– Да уж, лучший сквайр за последние тридцать лет, – подтвердил Джонс. – И верно говоришь, голубушка, всегда прост и приветлив, не то что его половина.

– Ну, она еще молоденькая, – ответила миссис Джонс. – Правду люди говорят, теперь он настоящий хозяин. Научит жену, как себя вести.

– Да уж, спуску не даст. Крэддок не потерпит всяких глупостей.

Эдвард шагал по дороге, помахивая тростью, насвистывая и разговаривая с собаками, которые бежали следом. Он был настроен на лучшее и надеялся, что забивать лучшую корову в стаде не придется. Своей интуиции Крэддок доверял больше, чем ветеринару: животное обязательно поправится.

Он миновал подъездную аллею Корт-Лейз, радуясь тому, что молодые вязы, посаженные им на месте прогалов, хорошо принялись и пошли в рост. Крэддок вошел в дом и повесил шляпу на крючок. Неожиданно до его слуха донесся пронзительный крик.

– Так-так, – произнес он себе под нос. – Кажется, пошло.

Он поднялся наверх, постучал в спальню. Доктор Рамзи открыл дверь, но загородил проем своей крупной фигурой.

– Не беспокойтесь, – сказал Эдвард, – я не намерен входить. Понимаю, когда лучше держаться подальше. Как она?

– Боюсь, все идет не так гладко, как я предполагал, – шепотом сообщил доктор. – Но волноваться пока рано, дело просто чуть-чуть затягивается.

– Если что, я буду внизу.

– Она все спрашивала про вас, но акушерка сказала, что вы только расстроитесь, если придете, поэтому Берта не велела вас впускать. Говорит: «Я перетерплю в одиночку».

– Хорошо, хорошо. В такие минуты мужу лучше подождать в другой комнате.

Доктор Рамзи закрыл дверь и мысленно похвалил Эдварда: «Разумный малый! Он нравится мне все больше и больше. На его месте многие мужчины тряслись бы от страха да вытворяли бы бог знает что».

– Это был Эдди? – спросила Берта дрожащим от недавно перенесенной боли голосом.

– Да, приходил справиться о вас.

– Ох, бедненький! – простонала она. – Он не сильно огорчился? Не говорите ему, что у меня все плохо, иначе он совсем упадет духом. Я справлюсь без его помощи.

Спустившись, Эдвард справедливо рассудил, что нервничать бессмысленно, а потому уселся в самое удобное кресло и развернул газету. Перед ужином он еще раз поднялся наверх, чтобы выяснить, как идут дела. Доктор Рамзи, вышедший за дверь, сказал, что дал Берте опия и какое-то время она пролежит тихо.

– Удачно, что вы дали ей лекарство сейчас, доктор, – со смехом произнес Эдвард. – Мы с вами как раз сможем перекусить.

Мужчины сели за стол и начали есть. Оба могли похвастаться завидным аппетитом, и доктор, который уже полюбил Эдварда, точно родного, признался, что ему приятно смотреть на человека, который ест как следует. Не успели они взяться за пудинг, как служанка принесла известие от акушерки о том, что Берта пришла в себя. Доктор Рамзи с сожалением встал из-за стола, Эдвард невозмутимо продолжил трапезу. Наконец, с удовлетворенным вздохом сытого человека, помнящего о добродетели, он раскурил трубку, вновь устроился в кресле и через несколько минут начал клевать носом. Вечер тянулся долго, Крэддок заскучал. «Пора бы ей уже родить, – сказал он себе. – Чего доброго, придется не спать всю ночь».

Когда Эдвард поднялся наверх в третий раз, доктор Рамзи выглядел встревоженно.

– Боюсь, случай серьезный, – сообщил он. – Весьма сожалею. Бедняжка сильно мучается.

– Могу ли я чем-то помочь? – осведомился Крэддок.

– Вряд ли. Просто сохраняйте присутствие духа.

– Разумеется. Смею сказать, выдержкой я не обделен.

– Вы – молодчина, – промолвил доктор Рамзи. – Мне нравятся люди, которые высоко держат голову в трудной ситуации.

– Собственно, я хотел узнать, есть ли необходимость в том, чтобы я бодрствовал? Конечно, если что-то нужно, я все выполню, но если моей помощи не требуется, я лучше лягу.

– Да, идите спать. Если понадобится, вас разбудят. Но прежде зайдите на минутку к Берте, ободрите ее парой слов.

Крэддок вошел. Берта лежала с открытыми глазами, в которых застыл страх перед чем-то новым, увиденным впервые в жизни; их взор стеклянно блестел. Лицо ее было бледнее обычного, губы обескровели, щеки запали, как у умирающей. Она приветствовала Эдварда еле заметной улыбкой.

– Как ты, девочка моя? – спросил он.

Его присутствие словно вернуло Берту к жизни: на щеках затеплился слабый румянец.

– Хорошо, – с трудом проговорила она. – Не волнуйся за меня, милый.

– Тяжко тебе, да?

– Нет, – храбро ответила она. – Мне не так уж и больно. Тебе нечего волноваться.

Едва Крэддок вышел, Берта позвала доктора Рамзи.

– Вы не говорили ему о моих мучениях? Не надо, чтобы он знал.

– Нет, нет, все нормально. Я отправил его спать.

– О, замечательно. Эдди обязательно должен выспаться. Скажите, как долго это еще продлится? Кажется, будто меня выкручивает уже целую вечность, и конца этому не видно.

– Надеюсь, скоро все закончится.

– Я наверняка умру, – прошептала Берта. – Я чувствую, как жизнь постепенно уходит из меня. Знаете, я бы с радостью умерла, если бы не Эдди. Моя смерть станет для него ударом.

– Что за чепуху вы мелете! – возмутилась акушерка. – Все вы говорите, что умрете, а через несколько часов будете в полном порядке.

– Думаете, это займет еще несколько часов? О нет, я больше не могу. Доктор, пожалуйста, не заставляйте меня страдать!

Эдвард спокойно лег в постель и вскоре заснул, однако сон его оказался беспокойным. Обычно он спал крепко и безмятежно, как спит человек со здоровыми нервами после хорошей физической нагрузки; в эту ночь его посещали сновидения. Ему снилось, что заболела не одна корова, а все стадо. Сгорбленные коровы уныло взирали на него мутными глазами. Ясно было, что их внутренности поражены какой-то опасной болезнью. Быков «раздуло» – распухшие вдвое, они лежали на спинах и беспомощно болтали в воздухе копытами.

– Ничего тут не сделаешь, – мрачно сказал ветеринар. – Всех на бойню.

– Господи, спаси и помилуй, – охнул Крэддок. – Мне не дадут и четырех шиллингов за стоун[28].

Сквозь сон послышался стук в дверь. Эдвард проснулся от того, что доктор Рамзи тряс его за плечо.

– Вставайте, дружище. Одевайтесь поскорей.

– Что случилось? – воскликнул Крэд док, вскакивая с кровати и хватая одежду. – Который час?

– Половина пятого. Нужно съездить в Теркенбери за доктором Спенсером. Берта очень плоха.

– Хорошо, я сейчас его привезу.

Эдвард быстро оделся.

– Пойду разбужу конюха и велю подать повозку, – сказал доктор Рамзи.

– Нет-нет, я сам, так будет быстрее, – ответил Эдвард, аккуратно зашнуровывая ботинки.

– Прямого риска для жизни Берты нет, но я обязан проконсультироваться. Пока есть надежда, что Берта разрешится от бремени благополучно, – произнес доктор.

– Надо же, – покачал головой Крэддок. – Я не знал, что дело так обернется.

– Не волнуйтесь раньше времени, держите себя в руках. Сейчас важно, чтобы вы как можно быстрее привезли Спенсера. Еще не все потеряно.

Рассудок Эдварда был совершенно ясен. Он проворно собрался и, не мешкая, принялся запрягать лошадь, но сперва, вспомнив поговорку «Поспешишь – людей насмешишь», зажег все фонари. Через две минуты он выехал на дорогу и взмахнул хлыстом. Пустив лошадь ровной рысью, Крэддок поехал сквозь безмолвную ночь.

Доктор Рамзи вернулся к роженице и вновь подумал, как хорошо иметь под рукой человека, на которого всегда можно положиться и который не теряет головы ни при каких обстоятельствах. Его уважение к Крэддоку возрастало с каждой минутой.

Глава XVII

Эдвард Крэддок был сильным мужчиной, не склонным к фантазиям. На ночной дороге он не поддавался гнетущим мыслям, не позволял тревоге взять над ним верх и все внимание отдавал управлению повозкой, глядя прямо перед собой. Лошадь шла в хорошем темпе, мильные столбы проносились один за другим. В Теркенбери Эдвард позвонил в дверь дома, где жил доктор, и через слугу передал записку. Доктор Спенсер вскоре спустился – маленький плотный человечек с писклявым голосом и привычкой бурно жестикулировать. Он подозрительно покосился на Эдварда.

– Полагаю, вы – муж? – спросил он, когда повозка с грохотом покатилась по мостовой. – Если хотите, я могу править лошадью. Вы, наверное, чересчур взволнованы.

– Нет, и не собираюсь волноваться, – засмеялся Крэддок.

К городским жителям он относился немного свысока и уж тем более не доверял коротышке ростом меньше шести футов и притом грузному.

– Я побаиваюсь нервных мужей, которые посреди ночи на бешеной скорости везут меня бог знает куда, – сказал доктор Спенсер. – Их так и тянет в канаву.

– Я совершенно спокоен, доктор, и до ваших страхов мне нет никакого дела.

Выехав на открытую местность, Крэддок пустил лошадь во весь опор. Высказанное доктором желание взять поводья его позабавило. Какой нелепый человечек!

– Крепко держитесь? – спросил он с беззлобной насмешкой.

– Вижу, вы неплохо управляетесь.

– Не в первый раз, – скромно ответил Эдвард. – Ну вот, приехали.

Он провел врача в спальню и спросил у доктора Рамзи, нуждается ли тот далее в его услугах.

– Нет, прямо сейчас вы мне не нужны, но на всякий случай не ложитесь. Боюсь, состояние Берты действительно очень тяжелое. Приготовьтесь к худшему.

Эдвард удалился в соседнюю комнату и сел в кресло. Он искренне беспокоился за жену, но даже теперь не мог осознать, что она находится на грани жизни и смерти. Соображал он медленно, представлять, что произойдет в будущем, не умел. Более эмоциональный человек на его месте давно побелел бы от страха, нервы у него были бы натянуты, как струны, а в голове вертелись бы десятки самых страшных мыслей. Такой человек не мог бы принести никакой пользы, тогда как Эдвард держался наготове. Его без опасений можно было опять отправить за десять миль, чтобы привезти необходимое снадобье, и в любом деле он оказался бы ценным помощником, спокойным и хладнокровным.

– Не стану вас отвлекать, – сказал Крэддок доктору Рамзи. – Если от меня будет какой-то толк у постели Берты, не стесняйтесь, зовите. Обещаю, что в обморок не упаду.

– Думаю, вряд ли вы сможете чем-то помочь. Акушерка опытная, ей можно доверять.

– Женщины вечно нервничают и суетятся, – заявил Эдвард. – Если можно совершить какую-то глупость, непременно ее совершат.

Однако после ночной поездки по свежему воздуху его начало клонить в сон. Просидев в кресле с полчаса, в течение которых он пытался читать книгу, Крэддок задремал, но проспал недолго. Забрезжившее утро наполнило комнату холодным серым светом. Он посмотрел на часы.

– Н-да, долгое это дело, – пробормотал он себе под нос.

В дверь постучали, вошла акушерка.

– Идемте, сэр.

В коридоре его ждал доктор Рамзи.

– Слава Богу, все. Она, конечно, намучилась.

– С ней все в порядке?

– Ваша жена вне опасности, но ребенка, к сожалению, спасти не удалось.

У Крэддока кольнуло сердце.

– Он умер?

– Родился мертвым. Этого я и боялся. Сейчас пойдите к Берте, вы ей нужны. Она еще не знает про ребенка.

Берта выглядела крайне изможденной. Она лежала на спине, руки были безвольно вытянуты по бокам. Лицо посерело от перенесенной физической боли; потухшие глаза были полуприкрыты, нижняя челюсть обозначилась резко, почти как у покойницы. Увидев Эдварда, Берта попыталась улыбнуться, но настолько ослабла, что едва сумела пошевелить губами.

– Не разговаривайте, голубушка, – сказала акушерка, видя ее старания.

Эдвард наклонился и поцеловал Берту. На ее щеках заалел слабый румянец, по лицу покатились безмолвные слезы.

– Подойди ближе, Эдди, – прошептала она.

Крэддок, внезапно растрогавшись, опустился на колени возле кровати. Он взял Берту за руку, и это прикосновение словно вернуло ее к жизни. Она глубоко вздохнула, на губах появилась усталая улыбка.

– Хвала небу, все закончилось, – простонала Берта. – Милый, ты не представляешь, что мне пришлось вытерпеть. Было так больно…

– Ну-ну, все позади, – успокоил ее Эдвард.

– Ты тоже волновался, да, дорогой? Я знала, что ты разделяешь мою боль, и это придавало мне сил. Какой ты молодец, что ради меня отправился в Теркенбери.

– Берта, вам нельзя разговаривать, – сказал вошедший доктор Рамзи. Он проводил доктора Спенсера и вернулся в спальню.

– Мне лучше, – сообщила Берта. – Я посмотрела на Эдди и сразу почувствовала себя лучше.

– Вам нужно отдохнуть.

– Мне еще даже не сказали, кто родился – мальчик или девочка? Говори, Эдди, ты ведь уже знаешь!

Крэддок с тревогой посмотрел на врача.

– Мальчик, – коротко ответил доктор Рамзи.

– Я не сомневалась, – пробормотала Берта. По ее лицу разлилось выражение блаженства, мертвенная серость исчезла. – Какая радость! Эдди, ты уже видел малыша?

– Нет.

– Подумать только, это наш с тобой ребенок! Ради этого стоит вынести любые страдания. Я так счастлива.

– Тебе нужно поспать.

– Я совсем не хочу спать, я хочу видеть моего сына.

– Сейчас не время, – сказал доктор Рамзи. – Ребенок спит, его нельзя будить.

– Я только посмотрю одним глазочком. Не надо никого будить.

– Посмо́трите после того, как поспите, – успокоил Берту доктор. – Сейчас вы только разволнуетесь.

– Разрешите хотя бы Эдди взглянуть на нашего мальчика. Эдди, иди и поцелуй его, и тогда я смогу заснуть.

Берте страстно хотелось, чтобы если не она, то хоть отец увидел ребенка, и акушерка отвела Крэддока в соседнюю комнату. На комоде лежало нечто, накрытое полотенцем. Акушерка подняла полотенце, Эдвард увидел свое дитя: маленькое голое тельце, неприятное и мало чем напоминающее человека, но в то же время вызывающее невероятную жалость. Глаза были закрыты – эти глаза так и не увидели мир. Несколько мгновений Эдвард разглядывал мертвого младенца.

– Я обещал поцеловать его, – прошептал он.

Крэддок наклонился и тронул губами холодный лоб. Акушерка накрыла трупик полотенцем, и они вернулись к Берте.

– Он спит? – спросила та.

– Да.

– Ты его поцеловал?

– Да.

Берта улыбнулась:

– Вот ведь как, ты поцеловал малыша раньше, чем я.

Снотворное, которое ввел доктор Рамзи, наконец подействовало, и Берта почти моментально погрузилась в спокойный сон.

– Давайте прогуляемся по саду, – предложил доктор Рамзи. – Когда она проснется, я должен быть рядом.

Воздух был свежим, напоенным запахами весенних цветов и земли. После душной комнаты оба с наслаждением вздохнули полной грудью. Доктор Рамзи взял Эдварда под руку.

– Крепитесь, мой мальчик, – сказал он. – Вы с честью выдержали трудную ситуацию. Ни разу не видел человека, который умел бы держать себя в руках лучше вас. Да и сейчас вы выглядите бодрым и полным сил, как будто отлично выспались.

– Да, я в порядке, – кивнул Крэддок. – Как поступить с… ребенком?

– Полагаю, Берта лучше перенесет известие, когда отдохнет. Я просто не осмелился сказать, что младенец родился мертвым – побоялся, что для нее это станет слишком большим ударом.

Мужчины вернулись в дом, умылись, позавтракали и принялись ждать, пока Берта проснется. Наконец акушерка их позвала.

– Бедненькие! – воскликнула Берта, когда они вошли в спальню. – Наверное, глаз не сомкнули! Я прекрасно себя чувствую, и мне нужен малыш. Акушерка говорит, что ребеночек спит, но я от нее не отстану. Я хочу видеть своего сыночка, хочу, чтобы он спал со мной.

Эдвард и акушерка посмотрели на доктора Рамзи, но тот вдруг смутился.

– Берта, лучше вам на него сегодня не смотреть. Вы только расстроитесь.

– Нет, нет, и слышать ничего не хочу. Акушерка, принесите мне ребенка!

Эдвард вновь опустился на колени подле кровати и взял руки жены в свои.

– Берта, пожалуйста, не волнуйся, но с ребенком не все хорошо и…

– О чем ты? – Берта резко села в постели.

– Лягте, лягте! – в один голос воскликнули акушерка и доктор Рамзи, укладывая Берту обратно на подушки.

– Что с моим ребенком? – в страхе вскрикнула она.

– Как и говорит Эдвард, с ним не все хорошо.

– Он ведь не умрет, правда? Я столько вынесла… – Она переводила растерянный взор с одного на другого. – Ради Бога, не молчите, скажите, в чем дело! Я готова услышать любую правду.

Доктор Рамзи тронул Эдварда за рукав и кивнул.

– Милая, у нас печальные новости. Ребенок…

– Он жив? Жив? – пронзительно крикнула Берта.

– Мне очень жаль, дорогая… Ребенок родился мертвым.

– Господи-и! – взвыла Берта.

Издав горестный вопль, она залилась слезами. Берта рыдала долго и бурно – молодая женщина оплакивала свою жизнь, надежды на счастье, мечты и желания. Ей казалось, что сердце в груди вот-вот лопнет. В отчаянии она закрыла лицо руками.

– Значит, я мучилась напрасно? Боже, Эдди, если бы ты только знал, какая это нестерпимая боль! Всю ночь я думала, что умираю. Я отдала бы все на свете, только бы кончились мои страдания. И вот теперь оказывается, все было зря!

Берта судорожно всхлипывала. Воспоминание об испытанных муках и осознание их тщетности сокрушили ее.

– Лучше бы мне умереть!

Эдвард со слезами на глазах целовал руки Жены.

– Держись, моя милая, – промолвил он, не находя слов утешения. Голос его дрогнул.

– О, Эдди, – проговорила Берта, – ты страдаешь не меньше моего. Прости, я об этом забыла. Дайте мне взглянуть на младенца.

Доктор Рамзи подал знак акушерке, та принесла мертворожденного ребенка и, откинув полотенце, показала Берте его личико. Быстро взглянув, Берта потребовала:

– Покажите целиком.

Акушерка убрала материю. Берта молча смотрела на тельце, затем отвернулась. Акушерка унесла ребенка.

Слезы на глазах Берты высохли, но на лице пролегла неизгладимая печать скорби.

– Я уже любила его всем сердцем… – еле слышно произнесла она.

Эдвард склонился над ней.

– Не убивайся, дорогая.

Она обвила шею мужа руками, как часто делала раньше.

– Люби меня всем сердцем, Эдди! Мне так нужна твоя любовь.

Глава XVIII

Долгое время Берта была раздавлена горем. Она постоянно думала о ребенке, искра жизни в котором угасла, прежде чем он появился на свет, и сердце ее беспомощно сжималось. Но более всего Берту терзала мысль о напрасно перенесенных мучениях. Ей до сих пор снились кошмары, в которых она раз за разом переживала ужасную, разрывающую тело боль, и все это было зря, зря. Роды так сильно подорвали ее здоровье, что она уже не надеялась полностью поправиться. Берта утратила душевную энергию, живость и жизнерадостность, украшавшие ее прежде; она словно превратилась в старуху. Усталость страшно изматывала – Берте казалось, что никакой отдых не сможет избавить ее от этого невыносимого утомления. День за днем она проводила в состоянии безнадежного изнурения: голову поддерживали подушки, вытянутые руки лежали поверх одеяла; все ее члены полностью обессилели.

Восстановление шло медленно. Эдвард предложил выписать мисс Лей, но Берта отказалась.

– Не желаю никого видеть, – сказала она. – Просто хочу лежать в тишине.

Разговоры с людьми ее раздражали, и даже чувства на время угасли. На мужа Берта смотрела, как на чужого, присутствие и отсутствие Крэддока ее почти не волновали. Она ощущала лишь усталость и мечтала только о покое. Сочувствие было излишним и бесполезным – Берта знала, что никто не сможет постичь всей глубины ее скорби, и потому предпочитала страдать в одиночестве.