Текст книги "Сотворение Святого"

Автор книги: Уильям Моэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 19

Ночь окутала нас. Днем прошел небольшой дождь, добавивший прохлады благоухающему воздуху. Легкий ветерок побуждал дышать полной грудью. Зеленели деревья, цветы источали тонкие ароматы. Облака лениво плыли по небу, в редких разрывах между ними сверкали звезды. Кеччо и Маттео шагали впереди, тогда как я чуть отстал от них, наслаждаясь весенней ночью. Она наполняла меня нежной грустью, естественной после мальчишеского веселья вечера, и не менее приятной.

Когда Маттео отстал от Кеччо и присоединился ко мне, я особого удовольствия не выказал: пожалел, что он вырвал меня из моих грез.

– Я спросил Кеччо, что говорил ему граф о налогах, но он не стал делиться со мной. Сказал, что должен обдумать их разговор.

Я никак не прокомментировал эти слова, так что шли мы молча. Миновав площадь, мы шагали по узким улочкам, проложенным меж высоких темных домов. В столь поздний час нам не встречалась ни одна живая душа, и тишину нарушал только звук наших шагов. Кеччо опережал нас на несколько ярдов. Между крышами домов виднелась только полоска неба, по которому неспешно плыли облака. Лишь в одном месте сверкала звездочка. Теплый ветер дул в лицо и наполнял душу меланхолией. Я подумал, как это приятно, заснуть в такую дивную ночь и уже никогда не проснуться. Я устал, мне хотелось провалиться в вечный сон…

Внезапный крик заставил меня вздрогнуть.

Я увидел, как из тени домов к Кеччо метнулись черные фигуры. Поднялась рука, что-то блеснуло в темноте. Кеччо бросило вперед.

– Маттео! – крикнул он. – На помощь! На помощь!

Мы кинулись к нему, вытаскивая мечи. Завязалась схватка, нас трое против четверых, звенели удары мечей, послышался крик одного из нападавших, сраженного Маттео. Донесся топот бегущих ног, из-за угла появился небольшой отряд, раздался голос Эрколе Пьячентини:

– Что тут происходит?

– Помоги нам, Эрколе! – ответил Маттео. – Одного я убил. Кеччо ударили кинжалом.

– Ага! – И по приказу Эрколе его люди ринулись в бой.

Новые крики, звон мечей, тяжелые удары тел о землю.

– С ними покончено! – крикнул Маттео.

Все эти крики и шум схватки перебудили жителей ближайших домов. В окнах зажглись свечи, из них выглядывали женщины в ночных рубашках и колпаках. Открывались двери, на улицу выскакивали мужчины в сорочках и с мечами.

– Что такое? Что такое?

– Кеччо, ты ранен? – спросил Маттео.

– Нет. На мне кольчуга!

– Слава Богу, ты ее надел. Я видел, как тебя бросило вперед.

– Это от удара. Поначалу я не понял, ранен я или нет.

– Что случилось? Что случилось? – Горожане окружили нас.

– Они пытались убить Кеччо! Кеччо д’Орси!

– Господи! Он жив?

– Кто это сделал?

Взгляды устремились к четырем мужчинам, мешками лежащим на земле, из их ран струилась кровь.

– Они мертвы!

– Грабители?! – воскликнул Эрколе. – Они напали на тебя, не зная, что ты не один.

– Грабители! С какой стати грабителям нападать на меня этой ночью? – спросил Кеччо.

– Смотрите, смотрите, – указал кто-то из зевак, – один шевелится.

Не успели эти слова сорваться с губ мужчины, как один из солдат Эрколе вонзил кинжал в шею раненого, крикнув:

– Bestia! [21]21
  Скотина! (ит.)


[Закрыть]

Дрожь пробежала по распростертому на земле телу, и оно застыло.

– Глупец! – сердито рявкнул Маттео. – Почему ты это сделал?

– Он убийца, – ответил солдат.

– Он нам нужен живым, а не мертвым. Мы могли бы узнать, кто его нанял.

– О чем ты? – спросил Эрколе. – Это же обычные грабители.

– Вот и стража! – крикнул кто-то.

Подошли стражники, их быстро ввели в курс дела. Командир выступил вперед, осмотрел лежащие на земле тела.

– Они все мертвы.

– Унесите их, – распорядился Эрколе. – До утра оставьте в церкви.

– Стоп! – остановил его Кеччо. – Пусть принесут факелы, вдруг мы кого-то узнаем.

– Нет, сейчас уже поздно. Сделаем это завтра.

– Поздно будет завтра, Эрколе, – возразил Кеччо. – Несите факелы.

Принесли, осветили лицо первого мужчины, перекошенное гримасой смерти.

– Я его не знаю.

Потом второго.

– И его тоже.

Лица двух остальных также оказались незнакомыми. Кеччо покачал головой. Но тут же раздался голос:

– Эй, да я его знаю!

Мы повернулись к кричавшему.

– И кто он?

– Я его знаю. Это солдат из гвардии графа.

– Ага! – Маттео и Кеччо переглянулись. – Из гвардии графа!

– Это ложь, – возмутился Эрколе. – Я знаю их всех, а этого вижу впервые. Говорю вам, это грабители.

– Эрколе, безусловно, прав, – кивнул Кеччо. – Это обычные грабители. Пусть их унесут. Они уже заплатили высокую цену. Доброй ночи, друзья мои. Доброй ночи, Эрколе, и спасибо тебе.

Стражники подхватили трупы за голову и ноги и одного за другим унесли по темной улице. Мы втроем двинулись дальше, зеваки разошлись, все вокруг вновь стало тихо и пустынно.

Мы молча шли бок о бок. Добрались до дворца д’Орси, вошли, поднялись наверх, в кабинет Кеччо. Слуги принесли свечи, удалились, плотно затворив за собой дверь, после чего Кеччо повернулся к нам.

– И что?

Мы с Маттео промолчали. Кеччо сжал кулаки, глаза его сверкнули, он прошипел:

– Негодяй!

Мы все знали, что приказ отдал граф.

– Клянусь Богом, я так рад, что ты жив и невредим, – сказал Маттео.

– Каким же я был дураком, поверив его словам! Мне следовало знать, что он никогда не забудет оскорбление, которое я ему нанес.

– Он все хорошо спланировал, – заметил Маттео.

– Кроме солдата, – напомнил я. – Не предусмотрел, что его могут узнать.

– Возможно, он командовал остальными. Но как хорошо он все подготовил, задержал нас после ухода остальных, чуть не убедил Филиппо и меня уйти домой, оставив тебя одного. Катерина в этом участвовала.

– Интересно, почему он не отменил покушения, когда понял, что вы не один? – спросил я.

– Он знает, что один я никуда не хожу, а второго такого случая могло и не представиться. Возможно, он думал, что им удастся отбиться от вас, может, даже убить.

– А Эрколе и его люди?

– Да, я думал об этом. Единственное объяснение – они ждали наготове, чтобы прикрыть их отступление, если бы они добились успеха, и убить, если бы покушение провалилось или они не смогли бы сбежать.

Так они и сделали. Я видел, как Эрколе подал знак солдату, добившему раненого.

– Возможно. Идея состояла в том, чтобы уничтожить всех свидетелей и исключить расследование.

– Что ж, теперь все увидят, что это опасно – выполнять грязную работу для Риарио.

– Это точно!

– И что теперь?

Кеччо посмотрел на него, но не ответил.

– Ты все еще отказываешься поступить с Джироламо так же, как он попытался поступить с тобой?

– Нет! – без запинки ответил Кеччо.

– Правда? – вырвалось у нас обоих.

– Так ты согласен? – добавил Маттео.

– Теперь я не вижу причин, мешающих мне самому свершить правосудие.

– Убийство? – прошептал Маттео.

– Убийство, – твердо ответил Кеччо, а после паузы продолжил: – Это единственный оставшийся у меня выход. Вы помните слова Лоренцо? Они со мной изо дня в день, я обдумывал их снова и снова: «Дайте Кеччо знать, что только дурак ставит перед собой цель, которую не может или не хочет достигнуть, а мужчина, который достоин зваться мужчиной, уверенно и с ясным умом идет к цели. Он видит суть и отметает все ложное. И когда разум подсказывает ему средства для достижения этой цели, он глупец, если отказывается воспользоваться ими. Если же он мудр, то действует быстро и без колебаний». Я знаю цель, и я ее достигну. И знаю средства, и буду действовать быстро и без колебаний.

– Я рад, что ты наконец-то так заговорил, – кивнул Маттео. – Многие нам помогут. Моратини присоединятся к нам. Якопо Рончи и Лодовико Пансекки так злы на графа, что придут, как только услышат о твоем решении убить нашего общего врага.

– Ты слеп, Маттео. Разве ты не видишь, что мы должны сделать? Ты принимаешь средства за цель.

– О чем ты?

– Смерть Джироламо всего лишь средство. Цель дальше и выше.

Маттео промолчал.

– Мои руки должны быть чисты. Никто не должен сказать, что мной двигали личные мотивы. И инициатива должна исходить не от меня. Идея убийства должна прийти со стороны.

– И кто, по-твоему…

– Я думаю, предложить ее должен Бартоломео Моратини, а я уступлю его доводам.

– Хорошо! Тогда я переговорю с ним.

– Нет-нет, ни ты, ни я не должны в этом участвовать. Потом ни у кого не должно остаться ни малейших сомнений, что д’Орси уговорили пойти на убийство ради блага общества. Понимаешь? Я скажу тебе, что надо сделать. Филиппо должен нам помочь. Он пойдет к Бартоломео, расскажет о нависшей над нами опасности, предложит Бартоломео убедить меня в необходимости убийства Джироламо. Вам ясно, Филиппо?

– Абсолютно!

– Вы это сделаете?

– Я пойду к нему завтра.

– Подождите, пока о покушении не станет известно всему городу.

Я улыбнулся обстоятельности Кеччо: он, несомненно, все продумал и не упускал ни единой мелочи. И куда только подевались его моральные принципы?

Ночная тьма уже начала разбавляться зарей, когда мы разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.

Глава 20

Я не проспал, как мне показалось, и получаса, когда меня разбудил доносящийся снизу шум. Поднявшись, я подошел к окну, выглянул, увидел на улице толпу. Люди кричали и жестикулировали. Тут я вспомнил случившееся ночью и понял, что новости разлетелись по Форли и горожане пришли, чтобы узнать подробности. Я быстро оделся, спустился вниз и увидел, что и двор запружен толпой. Тут же меня окружили озабоченные люди, жаждущие узнать подробности происшествия. Ходили противоречивые слухи. Кто-то уверял, что Кеччо убили, другие утверждали, что он цел и невредим, большинство полагало, что его ранили. Все ждали Кеччо.

– Если он невредим, почему не выйдет к нам? – спрашивали они.

Слуга уверял их, что Кеччо одевается и спустится к ним с минуты на минуту… Внезапно раздался крик. Кеччо появился на верхней площадке лестницы. Люди бросились к нему, окружили, радостно крича, пожимали ему руку, обнимали ноги, просто прикасались к нему, чтобы убедиться, что он не ранен, целовали его камзол… Бартоломео Моратини вошел во двор, сопровождаемый сыновьями, и толпа раздалась, чтобы он мог пройти и обнять Кеччо.

– Слава Богу, ты невредим! – воскликнул Бартоломео. – Если что-то случится с тобой, для Форли это будет черный день!

Люди ответили криками согласия. Но тут же с улицы донесся глухой и недовольный ропот. Люди, стоявшие у лестницы, оборачивались, чтобы понять, что там такое.

– Расступитесь! Расступитесь! – послышались резкие крики. Толпу расталкивали, чтобы пропустить группу мужчин, в центре которой шел граф. Граф! Кеччо вздрогнул, но тут же взял себя в руки и поспешил навстречу высокому гостю. Джироламо подошел к нему, обнял, расцеловал в обе щеки.

– Мой Кеччо! Мой Кеччо!

Сторонники д’Орси, знавшие правду, изумленно переглянулись.

– Я поспешил сюда, как только узнал ужасные новости! – воскликнул граф. – Ты цел и невредим? Совершенно невредим?

Он вновь обнял Кеччо.

– Ты и представить себе не можешь, как я испугался, когда услышал, что ты ранен. Как же я рад, что это неправда! Господи, я благодарю Тебя за то, что Ты уберег моего Кеччо!

– Вы очень добры, мой господин, – ответил наш друг.

– Утешает только одно: грабители получили по заслугам. Мы должны принять необходимые меры, чтобы избавить город от таких опасных людей. Что скажут люди о моем правлении, если станет известно, что мирный горожанин не может ночью дойти до своего дома, не опасаясь за свою жизнь? Ох, Кеччо, я так корю себя за случившееся.

– У вас нет на то причин, мой господин, но… наверное, будет неплохо выяснить, кто эти люди, узнать, известны ли они в Форли. У них могут быть сообщники.

– Разумеется. Такая мысль приходила мне в голову. Давай выставим их тела на ярмарочной площади, чтобы их все могли увидеть.

– Извините, мой господин, – вмешался один из сопровождавших графа придворных, – но убитых оставили на ночь в церкви Сан-Спирито, а к утру трупы исчезли.

Мы с Маттео переглянулись. Кеччо не отрывал глаз от графа.

– Исчезли! – воскликнул тот, выражая крайнее неудовольствие. – Кто несет за это ответственность? Предложи награду за розыск тел и сообщников этих бандитов. Я требую, чтобы их нашли!

Вскоре после этого он отбыл, вновь расцеловав д’Орси, похвалив меня и Маттео за поддержку, оказанную Кеччо.

– Я сожалею, мессир Филиппо, что вы не уроженец Форли. Я бы гордился таким гражданином.

Бартоломео Моратини еще не покинул дворец д’Орси, поэтому, воспользовавшись случаем, я взял его за руку и отвел в галерею, уставленную скульптурами, где мы могли поговорить без помех.

– И что вы об этом думаете? – спросил я.

Он покачал головой:

– Это начало конца. Конечно же, всем нам совершенно ясно, что эти убийцы наняты графом. Притворной озабоченностью он никого не убедит в собственной невиновности. Весь город шепчет его имя. После провала первой попытки он не колеблясь предпримет вторую. Даже если он сможет простить оскорбление, нанесенное Кеччо, он не простит оскорбление, которое нанес себе сам. И в следующий раз он своего добьется.

– Меня это очень тревожит, – признался я. – Вы знаете, с каким уважением я отношусь к обоим д’Орси.

Он остановился, крепко сжал мою руку.

– Я просто не могу позволить Кеччо так безропотно отдать свою жизнь, – добавил я.

– Но что можно сделать?

– Только одно, и вы это предлагали… Джироламо надо убить.

– Да, но Кеччо никогда на это не согласится.

– Боюсь, что нет. – Я тяжело вздохнул. – Вы же знаете, какой он совестливый.

– Да, и хотя, по-моему, он тут перегибает палку, я его за это уважаю еще больше. В наши дни так сложно встретить такого честного, прямого и совестливого человека, как Кеччо. Но, мессир Филиппо, приходится жить по законам своего времени.

– Я тоже убежден в благородстве Кеччо, но оно его и погубит.

– Боюсь, что да. – Бартоломео погладил бороду.

– Кеччо надо спасти, даже против его воли. Нужно, чтобы он понял необходимость убийства графа. Он не станет слушать ни меня, ни Маттео, но вы для него авторитет. Я уверен, если кто и способен повлиять на него, так только вы.

– Действительно, иной раз он прислушивается ко мне.

– Вы попытаетесь? Только он не должен заподозрить, что с этим предложением обратился к вам я или Маттео, а то не станет и слушать. Оно должно исходить исключительно от вас.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Как же я вам признателен. Только пусть его отказы не останавливают вас. Проявите настойчивость, ради нас. И вот что еще, вы знаете, что он начисто лишен эгоизма. Он не шевельнет и пальцем, чтобы спасти себя, но, если вы докажете ему, что делается все ради блага других, он не сможет вам отказать. Убедите его, что от него зависит безопасность всех нас. Такой уж он человек, побудить к действию его может только забота о других.

– Это я знаю, – кивнул Бартоломео. – Я пойду к нему и использую все аргументы.

– Я уверен, что ваши усилия будут вознаграждены.

Тут я показал себя идеальным пророком, потому что в предсказаниях опирался на факты.

Глава 21

Вечером Бартоломео вернулся во дворец д’Орси и попросил, чтобы его провели к Кеччо. По его просьбе нас с Маттео пригласили в кабинет хозяина, где уже находились два младших Моратини, Шипионе и Алессандро. Бартоломео выглядел даже более серьезным, чем всегда.

– Я пришел к тебе, Кеччо, побуждаемый чувством долга, и хочу поговорить с тобой о деле чрезвычайной важности. – Он откашлялся. – Прежде всего, ты уверен, что покушение на твою жизнь организовал Джироламо Риарио?

– К сожалению, должен признать, что да, уверен.

– Как и мы, абсолютно. И что ты собираешься теперь предпринять?

– А что я могу? Ничего!

– Ничего – это не ответ. Ты должен кое-что сделать.

– Что именно?

– Убить Джироламо до того, как он сумеет убить тебя.

Кеччо вскочил.

– Они говорили с тобой – Маттео и Филиппо. Это они надоумили тебя. Я знал, что речь снова зайдет об этом.

– Источник этой идеи только один – неодолимая сила обстоятельств.

– Никогда! Я никогда на это не соглашусь.

– Но он тебя убьет!

– Значит, я умру!

– Но ты погубишь семью. Что будет с твоей женой и детьми после твоей смерти?

– Если потребуется, умрут и они. Никто из д’Орси не боится смерти.

– Ты не можешь хладнокровно жертвовать их жизнью.

– Я не могу хладнокровно убить человека. Ах, друг мой, ты не знаешь, что для меня это значит. Я не религиозен, никогда не привечал священников, но что-то в моем сердце говорит – не делай этого. Я не знаю, что именно, совесть или честь, но этот голос ясно и отчетливо звучит во мне.

Он положил руку на сердце и говорил очень искренне. Мы проследили за его взглядом и увидели, что смотрит он на распятие.

– Нет, Бартоломео, – продолжил он, – нельзя забывать про Бога. Он всегда над нами, всегда смотрит на нас. И что я ему скажу, если мои руки будут обагрены кровью этого человека? Ты можешь и дальше убеждать меня, но, поверь мне, лучше оставаться честным и незапятнанным и, насколько возможно, придерживаться основных положений учения, которое оставил нам Иисус, скрепив его кровью из ран своих.

Бартоломео посмотрел на меня, словно говоря, что ему нечего противопоставить этим аргументам, но я энергичным кивком предложил ему продолжать. Он колебался. Совершенно не хотелось, чтобы он отступил, не позволив Кеччо должным образом сдаться. И Бартоломео предпринял еще одну попытку.

– Ты хороший человек, Кеччо, и меня глубоко тронули твои слова. Но если ты не хочешь спасти себя, подумай о других.

– Что ты хочешь этим сказать? – В голосе Кеччо слышалось недоумение, он словно пробудился ото сна.

– Есть ли у тебя право жертвовать другими? Жители Форли надеются на тебя.

– Они легко найдут себе другого вождя. Да ты сам мог бы помочь им гораздо лучше, чем я. Под защитой твоих могучих рук они будут в полной безопасности.

– Нет, нет! Ты единственный, кому они подчинятся.

– Но разве я могу сделать больше, чем уже делаю? Я не собираюсь покидать Форли. Я останусь здесь и приму необходимые меры предосторожности. Это все, что в моих силах.

– Кеччо, посмотри на свое государство. Так дальше продолжаться не может. Люди едва сводят концы с концами, граф должен ввести эти налоги, и что тогда будет с людьми? Они начнут умирать от нищеты, а оставшиеся в живых будут завидовать умершим. Неужели ты сможешь на все это смотреть? И ты знаешь, что Джироламо убьет тебя, это всего лишь вопрос времени, и кто знает, сколько его тебе отпущено? Возможно, уже сейчас он выковывает орудие твоей смерти.

– Моя смерть! Моя смерть! – воскликнул Кеччо. – Пусть будет, как будет!

– Но что будет с остальными, когда ты уйдешь? Ты – дамба, сдерживающая тиранию Риарио. После твоего ухода его уже никто не остановит. И едва он поймет, что убийство – удобное средство для достижения цели, он пойдет на него вновь. Нам всем предстоит жить в постоянном страхе, что в любой момент в каждого из нас может вонзиться кинжал. Пожалей своих сограждан!

– Моя страна! – простонал Кеччо. – Моя страна!

– Ты не можешь перед этим устоять. Ради блага своей страны ты должен возглавить нас.

– А если моя душа…

– Все делается ради страны. Кеччо, подумай о нас. Не только о тех, кто находится сейчас в этой комнате, но о наших женах, наших невинных детях, мы просим тебя, мы умоляем. Нам встать перед тобой на колени?

– Господи, что мне делать? – взволнованно вскричал Кеччо.

– Послушайте моего отца, Кеччо, – вмешался Шипионе. – Правда на его стороне.

– Только не ты, нет. Не давите на меня. Я чувствую, вы все против меня. Господи, помоги мне! Я чувствую, это неправильно, но решимость моя тает.

– Не думай о себе, Кеччо. Ты делаешь это для других, ради свободы, ради наших жизней, ради нас, и мы умоляем тебя сделать это!

– Я тронут твоими словами. Ты знаешь, как я люблю свою страну, и как я могу возражать, если ты говоришь от ее лица?

– Решайся, Кеччо! – Маттео поддержал старшего Моратини.

– Мы просим от тебя многого, – добавил Бартоломео. – Мы просим пожертвовать собой, даже, возможно, собственной душой, ради нашего общего блага.

Кеччо закрыл лицо руками, простонал:

– О Боже! Боже! – А потом с шумным вздохом поднялся. – Пусть будет, как вы хотите… ради блага нашей страны!

– Спасибо! Спасибо!

Бартоломео обнял его, поцеловал в обе щеки. Внезапно Кеччо вырвался.

– Послушайте вы все. Вы меня убедили, и теперь я должен высказаться. Клянусь, о себе я и не думаю. Если бы речь шла только обо мне, я бы и пальцем не шевельнул. Спокойно ждал бы удара кинжала убийцы. Я даже пожертвовал бы женой и детьми, и Бог знает, как сильно я их люблю! Себя бы я спасать не стал. И я клянусь всем, что для меня свято, что у меня нет никакого личного мотива, мною не руководит честолюбие, я не думаю о себе, не стремлюсь отомстить. Я с готовностью простил бы Джироламо все. Поверьте мне, друзья мои, в этом я честен. Клянусь вам, я делаю это только ради благополучия людей, которых я люблю, ради вас всех и… ради свободы.

Все принялись пожимать ему руку.

– Мы знаем, Кеччо, – выразил Бартоломео общее мнение. – Мы в это верим. Ты великий и добрый человек.

Чуть позже мы начали обсуждать способы и средства. Каждый предложил свой план, а у остальных нашлись к нему серьезные возражения. Мы говорили все вместе, и каждого раздражало нежелание остальных слушать именно его, каждый думал, насколько жалки идеи остальных в сравнении с его собственными. Кеччо молчал. А какое-то время спустя задал короткий вопрос:

– Вы выслушаете меня?

Мы прикусили языки.

– Прежде всего мы должны выяснить, кто с нами, а кто против нас.

– Я уверен, что Якопо Рончи и Лодовико Пансекки выступят вместе с нами, – первым ответил Шипионе. – Они ненавидят графа и давно говорили мне, что готовы его убить.

– Нас шестеро и их двое – уже восемь.

– Еще Пьетро Альбанеси, и Пальянино, и Марко Скорсакана.

Шипионе перечислил верных сторонников дома д’Орси, которые последовали бы за главой семьи даже в ад.

– Одиннадцать, – подсчитал Бартоломео.

– А еще…

Каждый упомянул по имени, так что всего набралось семнадцать.

– Кто еще? – спросил Маттео.

– Этого достаточно, – ответил Кеччо. – Глупо собирать целую толпу, если можно обойтись меньшим числом. Еще раз, кто они?

Повторное перечисление имен подтвердило, что все названные злейшие враги графа, и большинство из них связаны с д’Орси родственными узами.

– Нам нужно встретиться с каждым по отдельности и поговорить.

– Тут нужна осмотрительность, – предупредил Бартоломео.

– Никто из них нас не выдаст. Каждый мечтает о смерти графа.

– Но до этого мы должны закончить все приготовления, – продолжил Кеччо. – Мы должны тщательно продумать каждый шаг, чтобы им осталось только реализовать наш план.

– Что ж, я думаю…

– Будьте добры, послушайте меня, – вмешался Кеччо. – Вы говорили о том, чтобы убить его в церкви или на прогулке. Оба этих пути опасны, потому что его всегда окружают люди, а говоря о церкви, никто и не вспомнил, с каким ужасом люди относятся к святотатству. Свидетельство тому Галеаццо [22]22
  Галеаццо Мария Сфорца (1444–1476) – герцог Милана, убит заговорщиками в церкви 26 декабря. Погибли и все участники заговора.


[Закрыть]в Милане и Медичи [23]23
  В ранее упомянутом заговоре 1478 г., в результате которого погиб брат Лоренцо Медичи, активное участие принимали церковники во главе с кардиналом Франческо Сальвиати. Убийство произошло в церкви, и возмущенные флорентийцы растерзали заговорщиков.


[Закрыть]во Флоренции. Необходимо учитывать предрассудки толпы.

– И что ты предлагаешь? – спросил Бартоломео.

– После дневной трапезы у гра… у нашего друга есть привычка удаляться в свой кабинет, пока слуги обедают. Практически всегда он там один. Я часто думал, что это прекрасная возможность для убийцы. Мне только в голову не приходило, что придется воспользоваться этой возможностью самому.

Он помолчал и улыбнулся иронии судьбы.

– После этого мы поднимем город, и очень важно, чтобы поблизости находилось как можно больше наших сторонников. Лучший день для этого – ярмарочный, когда все и так приходят на площадь. Собирать специально никого не надо, так что не возникнет и подозрений.

Кеччо оглядел нас, чтобы понять, как воспринята его идея, а потом добавил:

– Разумеется, мысль эта только что пришла мне в голову.

И хорошо, что он это сказал, поскольку я уже успел отметить, как же тщательно все продумано. Даже хотелось узнать, сколь долго он обдумывал этот план.

Возражений у нас не нашлось.

– И кто это сделает?

– Я, – спокойно ответил Кеччо.

– Ты?!

– Да, один. Позже я расскажу вам о ваших ролях.

– И когда?

– В следующую субботу. Ближайший ярмарочный день.

– Так скоро! – Мы все удивились. До субботы оставалось только пять дней. Мы не могли даже хорошенько все обдумать. Слишком мало времени оставалось в нашем распоряжении. Алессандро высказался за всех:

– Времени нам хватит? Почему не неделей позже? Нужно же подготовиться.

– Особых приготовлений не требуется. У нас мечи уже наготове. Остальных предупредим за несколько часов. Я бы хотел, чтобы все произошло завтра.

– Но… очень уж скоро.

– Длительное ожидание иной раз приводит к потере мужества. У нас есть цель, и мы должны идти к ней кратчайшим путем, сохраняя ясную голову и крепость духа.

На том обсуждение и закончилось. Когда мы уже расходились, один из Моратини спросил:

– Насчет остальных, должны мы…

– Оставьте все мне. Я возьму подготовку на себя. Вы трое приходите в пятницу вечером, часов в десять, сыграть в шахматы. В ближайшие дни дела будут отнимать все наше время, так что встретиться мы не сможем. Я рекомендую вам всем постоянно оставаться на виду, бывать на всех собраниях и балах.

Кеччо крепко взялся за бразды правления. Не допускал возражений, не отклонялся от плана, который он набросал… под влиянием момента.

Нам оставалось четыре дня на веселье и сбор роз, а потом… кто мог знать? Нас могли рядком развесить вдоль дворцовой стены на элегантных пеньковых веревках. Или наши головы могли украсить пики, а тела отдать на съедение собакам. Я поделился этими мыслями с Маттео, но он был настроен более оптимистично. Впрочем, он согласился со мной в том, что оставшееся время надо использовать с толком, а потому в соответствии с желаниями Кеччо мы ударились в загул. Я уверен, что у Клаудии никогда не было такого страстного любовника, каким я показал себя в эти четыре дня. Помимо этого я отметился на всех банкетах, балах, играх в карты. Я отчаянно рисковал, с учетом неопределенности моего будущего, и выиграл целое состояние. Кеччо взял всю подготовку на себя, так что нам с Маттео оставалось лишь веселиться, что мы и делали. О том, что подготовка эта ведется, мне говорили глубокомысленные взгляды, которые бросали на меня люди, упомянутые в разговоре в кабинете Кеччо. А Якопо Рончи, расставаясь со мной в четверг вечером, сказал:

– Завтра увидимся.

– Как я понимаю, ты придешь сыграть в шахматы, – с улыбкой ответил я.

Войдя в кабинет Кеччо в назначенный час, мы с Маттео ощущали озабоченность и нервозность. У меня гулко билось сердце, и я с трудом сдерживал нетерпение. Мне хотелось, чтобы остальные собрались как можно быстрее. Наконец пришли все, мы пожали друг другу руки, держались скованно, словно школьники, собравшиеся вместе под покровом ночи, чтобы съесть украденные фрукты. Все это могло показаться комичным, да только мысленным взором я очень уж ясно видел пеньковые петли на шее каждого.

Кеччо заговорил тихим, чуть дрожащим голосом. Он волновался, хотя изо всех сил пытался это скрыть.

– Мои дорогие и верные друзья, – начал он. – Похоже, родиться и жить в Форли в наше время – худшая участь для всех, кто может родиться и жить.

Мне никогда не доводилось сталкиваться с тишиной, в которой его слушали. Как же она давила! Голос Кеччо становился все тише и тише, но каждое слово слышалось ясно и четко. Дрожь в голосе усиливалась.

– Так ли необходимо, чтобы здесь рождались и жили не люди, а рабы? Наши покрывшие себя славой предки никогда бы не допустили такой беды. Они были свободными и в свободе находили жизнь. Но нынешняя жизнь ничуть не лучше смерти…

Он привел примеры тирании Джироламо, которые заставили подданных возненавидеть графа, и рассказал об опасности, которой все они подвергались.

– Вы знаете о несправедливостях, выпавших на мою долю благодаря человеку, которому я помог занять место на троне. За это я его прощаю. И руководствуюсь только верностью стране и любовью к людям, которые ее населяют. Если у кого-то еще есть личные обиды, я прошу забыть о них и думать только о том, что мы освобождаем от угнетения тех, кого любим больше всего на свете. Пусть в ваших сердцах живет душа Брута, ради свободы убившего человека, которого он любил больше всех.

Он познакомил присутствующих с подробностями плана, распределил роли и, наконец, распустил всех.

– Этим вечером помолитесь Господу, – с жаром воскликнул Кеччо, – чтобы Он благосклонно отнесся к делу, за которое мы взялись. Просите судить нас по чистоте наших намерений, а не действий, которые, в силу несовершенства наших знаний, могут показаться нам только средством для достижения нашей цели.

Мы все перекрестились и молча разошлись.