Текст книги "Сигнал сбора"

Автор книги: Уильям Форстчен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Это был совсем другой тип войны, и он видел, что Гансу больше всего на свете хочется быть рядом со своим полковником, сжимая в руках карабин, а не ожидать в неведении на улице.

– Мы просто немного поблефуем, Ганс. Они и так уже напуганы нашим оружием. Не беспокойся, я скоро вернусь.

– Береги себя, полковник, – сказал Ганс, и, к немалому удивлению Эндрю, слегка похлопал его по руке.

Эндрю не удержался от улыбки при виде такого нарушения субординации, какого Ганс не позволял себе с тех пор, как не сдержал слез в госпитале под Геттисбергом.

– Ладно, Калин, пошли.

Еще раз поклонившись Тане, он вновь поразился ее красоте и заметил, как отец весь просиял от гордости за то, что Эндрю оказал внимание девушке ее положения.

– Они сейчас там, беседуют с ним, – сказал Михаил, не скрывая своего отвращения.

– Итак, сын мой, тебя это беспокоит?

– Надо с этим кончать! – воскликнул Михаил, смотря прямо в глаза Патриарху.

– Разумеется, – кивнул тот и сделал знак своему личному секретарю Касмару налить еще чаю. Затем он жестом отослал священника из комнаты.

– Рад слышать, что у святой Церкви есть такие горячие сторонники, как ты, Михаил, – продолжил он, осеняя медведеподобного воина крестом и указывая ему на кресло рядом с собой. – Хорошо, что ты в последние дни часто приходишь ко мне поговорить. Я вижу, тебя гнетет неразумное решение твоего брата заключить мир с этими синими дьяволами.

– Многие думают, как я, – порывисто ответил Михаил. – Мой брат сошел с ума. Даже если эти демоны – люди, они все равно чужаки и поэтому подозрительны. Они крестятся наоборот и тем самым оскорбляют тебя и нашу святую Церковь, а Ивор заключает с ними соглашение!

– Гнусное дело, – проскрежетал зубами Раснар.

– С тех пор как Ивор получил этот дьявольский дар, который исцелил его слабые глаза, он как будто зачарован этими синими.

– Может быть, этот дар и свел его с ума? – предположил Патриарх.

Раснар не сводил взгляда с воина. Конечно, они оба понимали, к чему ведет их игра. Будучи незаконнорожденным, Михаил не имел никаких прав на трон верховного боярина – по крайней мере, пока был жив его брат. Его участившиеся появления в палатах Патриарха означали, что Михаил ищет союзника.

– Ты ведь понимаешь, – медленно произнес Раснар, – я часто желал, чтобы все было иначе.

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался Михаил.

– Мне всегда казалось, что вашему отцу следовало пойти к алтарю с твоей матерью, а не с матерью И вора.

– Мой брат должен был родиться ублюдком, – прошипел Михаил. – Жирный близорукий дурак! Я должен был стать боярином Суздаля. Проклятье – я должен им стать! – заорал он, стуча кулаками по столу.

– Именно об этом я часто мечтал, – подлил масла в огонь Раснар.

«И уж конечно, тобой будет куда легче манипулировать», – подумал он, довольно усмехаясь. Вслух же произнес:

– Разумеется, ты понимаешь, что святая Церковь будет рада установлению справедливой власти и поддержит тебя в своих проповедях. Если погибнет вождь синих мундиров, то с его демонами будет нетрудно справиться, а их оружие будет отдано на хранение Церкви, где ему и надлежит быть.

Михаил вопрошающе взглянул на Патриарха.

– Но Церковь будет рада передать несколько этих трубок своим самым преданным слугам, – неохотно добавил Раснар, и Михаил улыбнулся.

– Пришло время утренней молитвы, – завершил свою речь Патриарх, давая понять, что время беседы истекло. – Но, друг мой, знай, что преданность Церкви не останется без награды.

Михаил поклонился и направился к двери.

– Я упомяну твое имя в сегодняшней проповеди, но и ты поспеши, потому что не скоро представится следующая возможность застать врасплох их вождя, – напутствовал его Раснар, и в ответ воин хитро улыбнулся.

Дверь захлопнулась. Раснар довольно потер руки. Вот брат собирается напасть на брата. У него не было и капли коварства Ивора. Скорее всего, его гордость была уязвлена стычкой на дороге или тем случаем со стеклами, а теперь он жаждет крови. Раснар внушил Михаилу мысль стать посредником между Ивором и синими, но этот проклятый крестьянин все испортил. Дипломатия никогда не была сильным местом Михаила, и Патриарх мог с легкостью предсказать все его действия.

Отец Михаила и Ивора покусился на церковную власть, отобрал у нее право на сбор десятины и провозгласил, что Церковь должна подчиняться решениям суздальского боярина.

Сейчас настало время вернуть отобранное, а синие должны стать той искрой, от которой возгорится пламя. Нетрудно будет подчинить Михаила своей воле, а когда в нем отпадет нужда, произойдет несчастный случай, и снова Церковь будет править, а знать подчиняться, как было раньше.

– Касмар!

Открылась дверь, и, низко кланяясь, вошел молодой священник.

– Снаряди гонца. Возможно, вскоре я отправлю сообщения церквям других городов.

– Я хочу, чтобы они присягнули мне на верность, – произнес Ивор, – и дали клятву служить мне и в мирное, и в военное время. Скажи им это.

Калинка перевел взгляд со своего владыки на Эндрю.

– Ивор говорит, мир между ним и вами. Вы помогаете ему, и он в ответ помогает вам.

Эндрю задумчиво кивнул, прикидывая в уме расклад сил. Несмотря на все пушки и ружья, преимущество было на стороне суздальцев. В конце концов, Ивор просто мог взять их измором или наслать на них тысячи крестьян. Им нужно было время, чтобы починить корабль и сориентироваться в обстановке. Если впоследствии дело примет дурной оборот, они смогут погрузиться на судно и отплыть в другое место. Необходимо заключить соглашение, даже если это будет означать службу у этого боярина.

– Мы могли бы на это согласиться, но нам нужны гарантии, – наконец сказал Эндрю.

– Он покорнейше принимает это предложение, – перевел Калинка.

Ивор довольно хрюкнул в ответ. Эндрю наклонился к Эмилу и зашептал тому на ухо, презрев правила дипломатического протокола.

– Тебе не кажется, что наш друг Калин не совсем точно переводит?

– Сынок, он же учит английский всего шесть дней – не жди от него слишком многого.

– И все же у меня такое впечатление, что этот крестьянин поумнее многих присутствующих здесь, включая нас с тобой. Меня бы не удивило, если бы выяснилось, что он знает вдесятеро больше слов, чем показывает.

– О чем там шепчутся эти двое? – спросил Ивор, недоверчиво глядя на своих гостей.

– Мой господин хочет знать, принимаете ли вы его предложение, – сказал Калинка.

Полковник не торопясь обдумал свой ответ.

– Мы хотим, чтобы нам предоставили землю у реки, между городом и морем, – наконец промолвил он, смотря прямо в глаза Калинке. – Если мы захотим уйти, нам не должны мешать.

Калинка внимательно выслушал слова Кина. Ему показалось, что он правильно понял ту часть, в которой говорилось о земле. Как же ему с этим быть? До этого момента он вел умелую игру, говоря каждому то, что ему хотелось услышать. Калинка давал им понять, что собеседник готов заключить соглашение.

Но сейчас ему предстояла нелегкая задача. Сам боярин мог дать землю, но никто не был вправе требовать ее у него. Калинка также знал, что синие мундиры хотят оставаться вместе и жить обособленно, а Ивор стремится разделить их и поселить отдельно друг от друга.

– Они готовы стать твоими вассалами, – обратился к Ивору Калинка.

Он надеялся, что Ивор пойдет на некоторые уступки.

– Тогда скажи им, что их разобьют на небольшие группы и они будут служить на границе под командованием моих воевод.

Калинка судорожно сглотнул, это препятствие было непреодолимо.

Вдруг сзади раздался сдавленный крик и звон стали.

Ивор моментально отреагировал на возникшую опасность. Схватив двуручный меч, он отшвырнул пинком стол и ринулся к двери.

Однако не успел он добежать до двери, как та с грохотом распахнулась и повисла на петлях. Калин понял, что сейчас произойдет, спрятался под стол и, прикрываясь им, пополз в дальний угол комнаты.

Танцуй с волками и будешь съеден, когда смолкнет музыка, подумал он.

– Михаил, ублюдок! – проревел Ивор.

Боярин отчаянно сражался, защищая вход, но вынужден был отступить. Вслед за Михаилом, держащим в руках обоюдоострый топор, в комнату ворвались его сторонники.

Вдруг прогремел взрыв. Пораженный Калинка поднял глаза от пола и увидел дымок, выходящий из короткой металлической трубки в руке Эндрю.

В комнате воцарилось гробовое молчание, все взгляды устремились на Эндрю. Воин, стоявший рядом с Михаилом, повалился на пол, из его рта вытекла струйка крови.

– Тот, кто погибнет, убивая демонов, попадет в рай, – воскликнул Михаил, бросаясь вперед.

С диким ревом его воины последовали за ним.

– Ивор, ко мне! – крикнул Эндрю. Боярин, не переставая обмениваться ударами со своим братом, оглянулся на командира синих. Осознав, что сейчас его окружат, он отскочил от Михаила и кинулся в дальний угол комнаты, в котором спиной к спине стояли Эмил и Эндрю.

Послышался еще один громовой раскат, затем еще, и у Михаила стало на" двух воинов меньше. Пол комнаты был залит кровью.

– Эмил, держи револьвер! – Бросив оружие доктору, Эндрю выхватил из ножен саблю и встал рядом с Ивором. На него тут же напал один из врагов. Подбадривая самого себя воинственными криками, он занес над Эндрю боевой топор. Эндрю отскочил в сторону и вонзил острие своей сабли прямо в горло нападавшему. Раздался следующий выстрел, и упал еще один из заговорщиков.

– Осталось две пули! Придержи их! – выкрикнул Эндрю.

– Зачем? – отозвался Эмил и опять нажал на курок, поразив воина, который шел прямо на него с копьем наперевес.

Рыча от гнева, Ивор набросился на своего брата, который благоразумно отступил к стене, так что между ним и Ивором оказался Эмил.

Револьвер выстрелил в последний раз, и пуля попала в человека, который вскочил на стол, держа в руках арбалет. Падая, тот спустил крючок, и тяжелый болт вонзился в потолок.

– Твою мать! – заорал Эмил и бросил разряженное оружие в воина, который направлялся в его сторону. Тот рухнул на пол. Над ним стоял Калинка, держа в руках обломки стула, которым он огрел заговорщика по спине. Нагнувшись, он схватил пустой револьвер.

Калинка направил оружие на ближайшего врага, зажмурился и нажал на курок. Раздался щелчок, и воин, на которого было нацелено оружие, замер на месте, побелев от ужаса.

– Их волшебство пропало! – воскликнул Михаил. Прикончите их!

Мгновение в комнате было тихо, обе стороны смотрели друг на друга, как бы взвешивая шансы. Наконец один воин осторожно приблизился к Эндрю, который, не дожидаясь нападения, прыгнул вперед и рубанул его саблей по лицу. Вопя от боли, тот повалился на пол.

Вдруг за дверью послышались ружейные выстрелы.

– Сюда, Ганс! – проревел Эндрю.

Прогремел залп. Мятежники, которые все еще наводняли комнату, развернулись, встречая нового врага.

– Целься, пли!

Раздался еще один залп, и нападавшие с криками ужаса бросились вон из комнаты. Михаил, яростно рыча, сделал последний выпад в сторону Ивора и выбежал из комнаты. Ивор ринулся за ним.

Эндрю схватил боярина и прижал его к стене.

– Мои люди могут застрелить тебя, – тяжело дыша, произнес он.

Побагровев от гнева, Ивор попытался ударить Эндрю, но Калинка быстро перевел ему слова Кина.

– Полковник!

– Заходи, Ганс.

С карабином наперевес Ганс ворвался в комнату. Увидев Эндрю, он позволил себе слабую улыбку.

– Я вижу, вы тут неплохо провели время, – заметил он, перевернув ногой одно из тел, лежавших на полу.

Затем он обратился к своим солдатам, столпившимся за дверью:

– Вы молодцы, ребята. Пусть другие теперь гоняются за этими собаками.

Эндрю похлопал сержанта по плечу.

– Я увидел, как около тридцати этих язычников входят во дворец. По их лицам было видно, что они задумали что-то неладное, так что я решил, что мне с ребятами следует последить за ними – так, на всякий случай, – негромко рассказывал Ганс, осматривая наполненную дымом комнату.

Во дворце поднялся шум, так как в коридоре наконец-то появились запропастившиеся стражники Ивора.

К Эндрю подошел Калинка и с опаской протянул ему револьвер рукояткой вперед.

Улыбаясь, Эндрю взял оружие и засунул его в кобуру. Переведя взгляд на Ивора, он заметил, что боярин с ужасом уставился на Калинку, осмелившегося взять в руки дьявольское оружие.

– Калин.

– Да, Кейн.

– Скажи Ивору, что нам нужна земля, на которой мы будем жить, или мы предложим свои услуга кому-нибудь другому, – бесстрастно произнес Эндрю. – И позаботься о том, чтобы перевести все правильно, – с усмешкой добавил он.

Крестьянин выдавил из себя жалкую улыбку и начал что-то быстро говорить Ивору.

– Судя по всему, – заметил Эндрю, обращаясь к Эмилу, – он будет нуждаться в нас не меньше, чем мы в нем.

Глава 5

– Вон он, корабль, полковник!

В голосе рядового Готорна звучало неподдельное восхищение. Улыбнувшись, Эндрю вышел из своей хижины и неторопливо направился к реке, в то время как его новый ординарец с трудом удерживался от того, чтобы перейти на бег. В душе Эндрю ощущал такой же щенячий восторг, что и Винсент, но как командир он должен был сохранять внешнюю невозмутимость. И все же, проходя через лагерь, он не мог не чувствовать гордости за то, что было достигнуто в последнее время.

Прошло четыре недели после его судьбоносной встречи с Ивором. Покушение Михаила на жизнь брата обернулось благом для полка, по крайней мере на какое-то время. Эндрю покинул дворец с разрешением занять любую землю поблизости от Суздаля и с обещанием Ивора снабжать их продовольствием в обмен на защиту от притязаний Михаила, который бежал в Новрод к боярину Боросу.

Он тщательно выбирал место для лагеря, советуясь с Эмилом и О’Дональдом. Эмил настаивал на том, чтобы лагерь стоял на берегу быстрого ручья и у них была свежая вода. Ирландец хотел, чтобы перед ними было чистое поле, которое хорошо простреливалось бы артиллерией. Тобиасу нужна была глубокая заводь, куда бы встал «Оганкит». Еще им требовался лес для хижин и для костров. Они должны укрепиться недалеко от Суздаля, чтобы торговать с ним, но в то же время так, чтобы Ивор не смог застать их врасплох, если он решит их предать.

Несколько дней Эндрю ездил по всей округе в поисках подходящего места и в конце концов остановил свой выбор на той самой поляне, где они устраивали привал во время первого визита в Суздаль. Эндрю оглядел лагерь и внутренне усмехнулся. Да, он принял хорошее решение.

Форт-Линкольн, как они назвали свое новое обиталище, располагался на невысоком берегу, нависавшем над рекой Нейпер. Это был квадрат со стороной сто пятьдесят ярдов. Солдаты, которые постигли искусство рытья земляных укреплений в мясорубке под Питерсбергом, в охотку принялись за дело. Вдоль лагеря был вырыт ров пятнадцати футов в ширину и восьми в глубину, а поднятая земля использовалась для возведения бруствера с вышками для часовых. Были оборудованы огневые позиции для пехоты; по углам солдаты воздвигли платформы для четырех пушек, с которых простреливались все подходы к лагерю.

Отобрав среди людей тех, кто были в Мэне лесорубами, Эндрю послал их в лес заготавливать для городка тысячи бревен из высоких сосен, в то время как остальные продолжали копать.

Когда земляные укрепления были достроены, они занялись возведением жилищ, используя деревья из лесов вокруг нового форта. Улицы располагались в шахматном порядке, и каждой роте полагалась своя. Солдаты захотели, чтобы в память об оставленном доме в центре городка была площадь, и Эндрю с радостью согласился на это.

Пресвитерианцы уже воздвигли небольшую бревенчатую часовню на северной стороне площади, а методисты, которых возглавлял капитан второй роты Боб Флетчер, уже поговаривали о необходимости лесопилки, чтобы построить напротив настоящую церковь.

Восточную сторону площади Эндрю предназначил для жилья офицеров, штаба, Калинки с семьей, мисс О'Рэйли и под госпиталь. Его хижина была закончена одной из первых, и солдаты из роты Боба Флетчера, которые сами вызвались построить ее, постарались как-то украсить жилище. Умудрившись добыть у русских стекла, они соорудили самое настоящее окно, Жена Калинки Людмила скоро стала желанным гостем в этом доме, и на окне появились занавески, а вдоль изгороди, которой солдаты обнесли жилье полковника, были высажены цветы.

На другой стороне площади уже высился фундамент будущей ратуши, рядом с которой будет располагаться арсенал: еще одно свидетельство их стремления воссоздать дом в этой странной далекой земле.

Почти все жилища для солдат уже были закончены, и все выглядело почти как дома. Сначала появились уличные таблички, все с традиционными названиями: Кленовая, Дубовая, Церковная и Главная. Встречались также и военные названия: улица Гранта, улица Шермана, Антьетамская, а широкая улица, проходившая через весь городок с севера на юг, называлась Геттисбергской, по имени города, где полк обрел свою славу.

В свободное время, остававшееся после строительства укреплений, возведения домов и сотни прочих дел, солдаты проявляли свои творческие способности.

Некоторые занялись резьбой по дереву – очевидно, под впечатлением от мастерства суздальских умельцев. Двери солдатских бараков украшали резные американские орлы, популярны также были изображения женщин, кораблей и даже флага Мэна.

Почти каждый день к Эндрю приходили делегации от солдат, прося его согласия на тот или иной проект. Сегодня утром, например, его порадовали Якобсен и Гейтс из третьей роты. Якобсен сообщил, что он умеет делать бумагу, а Гейтс предложил вырезать типографский набор и печатать газету. Эндрю с готовностью одобрил их замысел и освободил их от всех работ, кроме ежедневных строевых учений.

Рядом с Форт-Линкольном начал стремительно расти другой городок. В отличие от лагеря, он строился совершенно хаотично, по-суздальски. Купцы быстро возвели лавки. Сначала это были простые навесы, но вскоре они превратились в деревянные бараки. Теперь там жили несколько сотен человек, их дома и лавки располагались вдоль тропы, соединявшей лагерь с большаком на Суздаль.

К счастью для полка, у них не возникло проблем с оплатой за товары. У большинства солдат были монеты и купюры, которые охотно принимались Суздальцами, ценившими их за необычный вид. К тому же все, что принадлежало людям, известным теперь как янки, имело особую ценность.

Суздальцы знали цену золота и серебра, и тот, у кого было несколько серебряных долларов или золотая двадцатидолларовая монета, считался настоящим богачом. Да и помимо денег Суздальцы готовы были с руками оторвать все, что принадлежало янки. Когда один солдат извлек из вещевого мешка выпуск Харперс Илластрейтед Уикли и предложил его в обмен на медвежью шкуру, чуть не разразилась настоящая битва. После этого открытия солдаты начали сбывать Суздальцам иллюстрации из газет и даже тексты статей.

Эндрю незамедлительно издал строжайший запрет на торговлю порохом, пулями и даже пистонами.

Вопрос с порохом всерьез беспокоил его с тех пор, как несколько купцов однажды ночью предложили значительную сумму золотом в обмен на единственный патрон. К несчастью для себя, они нарвались на сержанта Барри, который послал их подальше и доложил Кину об инциденте. Понимая, что они любой ценой должны сохранить секрет пороха, ибо от этого зависит их жизнь, он тут же выстроил весь полк и объявил, что каждый, кто будет пойман на торговле оружием и боеприпасами, получит шесть месяцев гауптвахты, здание которой они тоже начали возводить.

К счастью, его люди прислушались к этому предостережению, понимая, что в их же интересах не выдавать этой тайны. Но в качестве дополнительной предосторожности все ружья были заряжены холостыми патронами, а солдатам выдали по два запечатанных мешочка с десятью зарядами на случай возникновения критической ситуации. Эти мешочки каждый день проверялись ротными командирами.

Эндрю также пытался запретить еще один вид торговли, особенно после того, как возле северных ворот заметил женщину в солдатском кепи.

На вечернем построении Эмил устроил разнос всему полку и прочитал им леденящую кровь лекцию о тех болезнях, которыми они могут заразиться, сделав особенный акцент на описании последствий этих недугов. Эндрю понимал, что это бесполезно. Несколько солдат в лагере болели дурной болезнью, и Эмил лечил их ртутью. Эндрю вызвал их к себе и заявил, что, если от них заразится хоть одна женщина, он прикажет выпороть их кнутом и отошлет на суд к Ивору. Не хватало только, чтобы у русских началась эпидемия, которая моментально достигнет их городка!

Эмил и так уже опасался, что они могут подхватить какую-нибудь заразу, такое впечатление на него произвела средневековая санитария Суздаля. Пока, правда, ничего не случилось, и Эндрю надеялся, что предостережения Эмила уберегут их.

Вода, стекающая с холма у их северной стены, была кристально чистой. По настоятельному требованию Эмила Суздальцам, поселившимся за стенами лагеря, было запрещено мыться в этом ручье. Они могли только набирать воду там же, где и солдаты.

Первые две недели Эмил, казалось, не отдыхал ни секунды: он лично указывал места для выгребных ям, не переставая твердил о необходимости гигиены, проверял солдат на вшей и распорядился насчет еженедельного купания в Нейпере. Люди воспринимали его суету с добродушным ворчанием. За те два года, что Вайс был их полковым врачом, все усвоили, что благодаря его требовательности в полку умирало от болезней куда меньше людей, чем в среднем по армии.

Пока что никто ничем не заболел. Один человек погиб, когда на него упало поваленное дерево.

Он первым упокоился в этой земле, в месте, которое они назвали Могильным холмом, и Эндрю заметил, как Суздальцы были поражены тем, что в жилах янки течет такая же кровь, как и у них, и что они тоже могут умереть. Похоже, после этой смерти они перестали взирать на пришельцев с таким трепетом.

Раздался звонкий крик, оторвавший Эндрю от его мыслей. Влившись в толпу солдат, стоявших на обращенной к реке стене, он бросил взгляд на воды Нейпера.

Из-за излучины показался «Оганкит». Судно бодро шло вверх по реке, попыхивая дымом из трубы.

Сотни Суздальцев, усеявших речной берег, восторженно загалдели при виде корабля, идущего против течения без весел и парусов.

Калинка с выпученными от удивления глазами подошел к Эндрю.

– Как это у вас получается? – воскликнул он.

– Это не волшебство, друг мой, а машина, вроде тех, о которых я тебе рассказывал.

– Машина, – благоговейно повторил Калинка.

Из трубы с пронзительным свистом вырвалась струя пара, и солдаты разразились радостными криками.

– Давайте, парни, встретим их салютом! – заглушая шум, проревел О’Дональд, и по его приказу бухнула одна из пушек, на что Тридцать пятый полк отозвался еще одной серией торжествующих криков.

– Где бы теперь спрятаться от этого Тобиаса, – жалобно вздохнул Эмил, вставая рядом с Эндрю.

Капитан «Оганкита» яростно спорил с ними, настаивая, чтобы лагерь был разбит прямо там, где их выбросило на берег, но в конце концов он вынужден был признать, что место, выбранное Эндрю, куда лучше, чем продуваемые ветром песчаные дюны, рядом с которыми они потерпели крушение.

С корабля было снято все, что только можно. В трюме находились тонны припасов, предназначавшихся для кампании в Северной Каролине, и, ознакомившись с декларацией судового груза, Эндрю испытал чувство облегчения.

Там была еда, которой им хватит на шесть месяцев, полмиллиона патронов для ружей и две тысячи зарядов для пушек. Кроме этого, корабль вез тысячи ярдов веревки, сотни комплектов обмундирования вместе с сапогами, лампы, керосин, палатки, лопаты, кирки, топоры, лекарства, включая эфир, а также пожитки шестисот мужчин и одной женщины.

Когда все это снесли на сушу, они протянули на берег канаты, судно было опрокинуто, и огромная дыра в носовой части корабля заделана.

Затем им предстояла самая трудная задача: снова заставить судно плавать. В глубокую воду были заброшены якоря на прочных канатах. Сначала они пытались снять корабль с мели при помощи тросов, соединенных с кабестаном, но судно не пошевелилось, даже когда за конец каната взялось шестьдесят человек.

В итоге это вылилось в грандиозную инженерную задачу, с блеском решенную Тобиасом. Сначала в сотне ярдов от корабля были забиты сваи. После этого на прочном основании на берегу был установлен огромный кабестан.

В назначенный день у моря выстроился почти весь полк. С корабля было протянуто несколько тросов, которые вели к блокам, установленным на сваях, а от них обратно к берегу. Все солдаты взялись за канаты, вместе с ними надрывались шесть оставшихся в живых лошадей полка и еще дюжина битюгов, одолженных Ивором. Несколько показавшихся вечностью минут все тянули из последних сил. Судно словно приклеилось ко дну, и солдаты осыпали его ругательствами. Вдруг корабль заскрежетал и резко вырвался из песчаной ловушки, так что весь полк, радостно хохоча, повалился на землю.

Еще пару дней они переносили груз обратно на корабль, и наконец, после нескольких недель молчания, вновь загудели котлы «Оганкита», и сотни изумленных Суздальцев восторженно взирали на новое чудо янки.

– Не сомневаюсь, что теперь, когда судно на ходу, он захочет устроить какую-нибудь экспедицию, – заметил Эмил, облокотившись на бруствер.

– На здоровье, – отозвался Эндрю. – Будет чем заняться ребятам. Готов поспорить, он все еще думает, что сможет найти дорогу домой. И, качая головой, Эндрю в сопровождении Эмила, Ганса и Калинки направился к пристани.

«Оганкит» шел довольно быстро, рулевой непрестанно выпускал пар из трубы, выдавая свистками свой восторг.

Подойдя вплотную к форту, Тобиас направил судно прямо к берегу, так что всем показалось, будто оно врежется прямо в сколоченную из бревен пристань.

В последнюю секунду нос корабля отклонился в сторону, и раздался лязг якорной цепи. «Оганкит» плавно развернулся и встал бортом к причалу.

– Ганс, наши ребята заслужили праздник, – произнес Эндрю с улыбкой.

– Потому что этот капитан пригнал сюда судно, сэр?

– И поэтому тоже, но ты забыл, какой сегодня день. Ганс озадаченно уставился на Эндрю.

– Тезка нашего форта, – улыбнулся Эндрю. – Сегодня день рождения Линкольна.

Хьюстон, самый юный из офицеров полка, поднялся, держа в руке бокал.

– У меня тост, господа, – возвестил он. Все встали. – За президента Соединенных Штатов Авраама Линкольна и его пятьдесят шестой день рождения! Пожелаем ему крепкого здоровья, долгих лет жизни, мира в стране и нового четырехлетнего срока.

– За Линкольна! – хором ответили офицеры и осушили бокалы под звуки трубы, играющей «Привет вождю».

Эндрю жестом предложил вновь наполнить бокалы. В них был не домашний бренди – его осталось совсем немного, и он был передан на хранение Эмилу. Но Калинка достал для их праздника небольшой бочонок самой крепкой водки.

– Господа, за Союз! В какой бы стороне света он ни был, пусть сохранится навеки.

Мгновение все молчали, ибо этот тост пробудил печальные воспоминания о доме.

– За Союз! – тихо пронеслось по залу, и все выпили. Офицеры опять сели на грубо сколоченные стулья.

– Джентльмены, мне их будет не хватать, – с грустью в голосе произнес О’Дональд, доставая небольшую коробку из своего вещевого мешка.

При виде ее содержимого сидящие за столом радостно зашумели.

– Гаванские сигары, самые лучшие и, боюсь, единственные в этом месте. Разбирайте и курите. С тех пор как я впервые ступил на берег Америки в пятьдесят шестом, я республиканец и Линкольн мой президент.

Одобрительными возгласами они выразили свое восхищение перед самопожертвованием ирландца. Табак представлял такую редкость, что цена пачки доходила до десяти долларов золотом. Даже во время войны торговцам удавалось провозить табак сквозь позиции южан, но здесь эта культура была неизвестна. Почти все в полку страдали от отсутствия курева.

Откинувшись на спинку стула, Эндрю вытащил спичку. Он понимал, что это непозволительная роскошь, но тем не менее зажег ее и скоро уже дымил сигарой.

Уголком глаза Эндрю весело поглядывал на Калинку и его жену с дочерью. Толстяк уже видел и спички, и то, как янки курят, но для его семьи такое зрелище было в диковинку.

– Попробуй, – предложил ему Эндрю, протягивая коробку с сигарами.

– Спасибо, полковник.

Стараясь не выдавать своего волнения, крестьянин вытащил из коробки сигару и, подражая Кину, сначала понюхал ее, чем вызвал добродушные улыбки американцев. Откусив кончик, он засунул гавану в рот, наклонился над свечой и поднес сигару к огню. Все молча следили за ним.

Улыбаясь, он со счастливым видом затянулся. Вслед за этим последовал взрыв кашля, встреченный дружным смехом. Калинка не обиделся, а жена его посмотрела на своего мужа с таким видом, будто тот сошел с ума.

Со слезящимися глазами русский залпом выпил стакан водки и вновь воткнул в зубы сигару, хотя на этот раз уже не так радостно.

– И что за удовольствие вы, янки, в этом находите? – наконец просипел он, изрядно позеленев лицом.

– Вот и я иногда удивляюсь, – откликнулся Эмил. – Всегда подозревал, что эта дрянная привычка может свести человека в могилу.

– Вы очень загадочный народ, – продолжал Калинка, вынув сигару изо рта и задумчиво глядя на нее, подражая поведению Эндрю, который таким образом обычно курил трубку.

– В каком смысле? – с любопытством поинтересовался Эндрю.

– Ну, например, этот ваш Союз. Странно как-то. Ваш солдат Готорн рассказывал мне о боярине Линкольне. Но тот, о ком он говорит, совсем не похож на боярина. Что это за боярин, который освобождает рабов, и что это за страна, в которой люди сражаются ради того, чтобы сбросить цепи с других?

– Союз, за который мы сражаемся, это и есть наша страна, – объяснил Эндрю и обвел взглядом сидящих за столом. – Все мы здесь добровольно решили вступить в армию, чтобы спасти свою страну. Мы верим, что люди созданы равными.

Калинка недоверчиво посмотрел на полковника и, вновь затянувшись, выпустил клуб дыма.

– Чем лучше я узнаю ваш язык и ваши мысли, тем меньше я понимаю.

– Почему?

– Чего ради знатные люди станут сражаться за освобождение тех, кто родился, чтобы работать в лесах и на полях?

– Ради того, из-за чего появилась наша страна. У нас в Америке нет знатных людей.

– А боярин Линкольн, за которого вы пили?

Эндрю негромко рассмеялся, качая головой. Он слышал, как Линкольна удостаивали различными эпитетами. В самый тяжелый момент войны, перед Геттисбергом, даже он на чем свет ругал Линкольна за то, что тот назначил командовать Потомакской армией полных идиотов. Однако это было право солдата ругать командиров, и он думал, что Линкольн понял бы это. Но чтобы его назвали боярином – такое Эндрю слышал впервые.

– Линкольн не боярин и даже не знатный человек. Он из крестьян, как мы с тобой. Дом, в котором он родился, это такая же хижина, как те, в которых теперь живу я и мои солдаты. Он один из нас, Калин. В Америке нет ни знати, ни бояр, ни крестьян, только свободные люди с равными правами. У нас были и те, кто думает иначе, и в итоге нам пришлось сразиться с ними ради прекращения рабства.