Текст книги "Базар житейской суеты. Часть 2"

Автор книги: Уильям Теккерей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Теккерей Уильям Мейкпис
Базар житейской суеты. Часть вторая

ГЛАВА XVIII
Для кого кептенъ Доббинъ купилъ фортепьяно?

Повѣсть наша завязла на нѣсколько мгновеній между великими событіями и лицами, и зацѣпилась, въ нѣкоторомъ родѣ, за полу всеобщей исторіи Европы. Орлы Наполеона Бонапарте вылетѣли изъ Прованса, гдѣ они усѣлись послѣ кратковременнаго пребыванія на Эльбѣ, и затѣмъ, перелетая съ кровли на кровлю, достигли наконецъ до высочайшихъ башень парижскаго собора Notre Dame; но кто бы могъ подумать, что эти благороднѣйшія птицы великихъ людей могутъ какъ-нибудь ненарокомъ заглянуть, съ позволенія сказать, на Россель-Скверъ, гдѣ человѣчество прозябаетъ спокойно, въ согласіи и мирѣ, не думая и не замѣчая, зачѣмъ, куда и для чего летятъ быстрокрылые орлы?

– Наполеонъ высадился при Каннахъ.

Ничего нѣтъ удивительнаго, что Вѣна засуетилась въ паническомъ страхѣ, Пруссія насторожила уши, Талейранъ и Меттернихъ глубокомысленно закивали головами, между тѣмъ какъ принцъ Герденбергъ и маркизъ Лондондерри совсѣмъ сбились съ толку; но какимъ образомъ, скажите на милость, извѣстіе въ этомъ родѣ могло разстроить спокойствіе молодой дѣвицы на Россель-Скверѣ?

И жила миссъ Амелія безмятежно въ своей уютной комнаткѣ верхняго этажа, и ночной сторожъ весело распѣвалъ передъ ея окномъ свою дикую пѣсню, возвѣщая россель-скверскому міру, что вотъ, дескать, пора ложиться спать, потому-что пробилъ такой-то часъ. На улицѣ молодую дѣвицу охраняли желѣзныя перила, и если случалось ей идти за ленточкой на Соутамптонскій-рынокъ, чорный слуга, вооруженный огромной палкой, неминуемо слѣдовалъ по пятамъ своей барышни, изъявляя отчаянную готовность защитить ее отъ всякой напасти. Родители берегли ее какъ зѣницу ока, лелѣяли, ласкали, и когда барышня уходила въ спальню, ангелы-хранители бодрствовали еженощно надъ ея изголовьемъ. Что жь? неужели европейская борьба не пощадитъ этой бѣдной, скромной, беззащитной дѣвушки, которая такъ мило воркуетъ надъ своими голубиными мечтами, или вышиваетъ муслиновые воротнички на Россель-Скверѣ? Неужели громы военной бури разразятся и надъ тобой, прелестный, скромный, оранжерейный цвѣточекъ, взлелѣянный подъ родительскою кровлей?

Да, наполеоновы орлы задѣли своими крыльями бѣдную миссъ Эмми Седли. Исторія ея сердца тѣсно соединена съ политической исторіей Европы.

Во первыхъ; роковая вѣсть о Наполеонѣ проглотила богатство ея отца. Всѣ его спекуляціи и коммерческія соображенія перевернулись вверхъ дномъ, и ни одно предпріятіе не удалось. Товарищи по торговлѣ обанкротились, и биржевые фонды повысились именно тогда, когда, по его разсчетамъ, выходило; что они непремѣнно упадутъ. Впрочемъ, къ чему тутъ пускаться въ дальнѣйшія подробности? Если коммерческій успѣхъ сопровождается движеніемъ медленнымъ и нерѣшительнымъ, за то всякому извѣстно; какъ быстро и легко можетъ разориться богатѣйшій негоціантъ.

Старикъ Седли хранилъ зловѣщую тайну въ глубинѣ своего собственнаго духа. Все; повидимому, шло своимъ обыкновеннымъ чередомъ въ его спокойномъ и богатомъ домѣ: добрая мистриссъ Седли не подозрѣвала ничего, и хлопотливо вела свои дѣлишки, занимаясь хозяйствомъ и дѣлая визиты магазинамъ въ утренніе часы; прелестная дочка постоянно погружена была въ одну и ту же нѣжную мысль, и рѣшительно не заботилась о томъ, что совершается на европейской почвѣ въ политическомъ и коммерческомъ мірѣ.

Однажды вечеромъ, мистриссъ Седли писала пригласительные билетики, которые надлежало отправить къ ея будущимъ гостямъ; Осборны недавно давали балъ и, разумѣется; ей не отставать же отъ другихъ. Джонъ Седли воротился домой очень поздно, и сидѣлъ теперь молча и задумавшись у камина, между тѣмъ какъ его супруга лепетала разный вздоръ. Эмми ушла въ свою комнату съ больною головой и стѣсненнымъ сердцемъ.

– Бѣдняжка! она совсѣмъ истосковалась, проговорила мать: Джорджъ Осборнъ вовсе не думаетъ о невѣстѣ. Эти гордецы ужь, право, начинаютъ меня выводить изъ терпѣнія. Чопорныя дѣвчонки не были у насъ около трехъ недѣль; Джорджъ два раза былъ въ городѣ и не думалъ завернуть къ намъ. Эдуардъ Дель видѣлъ его въ оперѣ. Эдуардъ, я знаю, съ радостью готовъ на ней жениться, да и кептенъ Доббинъ, если не ошибаюсь… только у меня душа не лежитъ къ этому человѣку. Какимъ, подумаешь, денди сталъ выглядывать этотъ Джорджъ Осборнъ! И приступа нѣтъ. Да вѣдь этакъ, пожалуй, будетъ и на нашей улицѣ праздникъ, коль на то пошло. Два, три ласковыхъ словечка Эдуарду Делю, и вотъ мы увидимъ, что изъ этого выйдетъ. Надобно дать балъ, мистеръ Седли. Что жь ты ничего не промолвишь, Джонъ? Во вторникъ, что ли, черезъ двѣ недѣли – а? Что ты ничего не отвѣчаешь? Ахъ, Боже мой, не случилось ли чего-нибудь?

Джонъ Седли быстро вскочилъ съ креселъ на встрѣчу къ своей женѣ, которая бросилась къ нему. Онъ обнялъ ее, поцаловалъ, и сказалъ прерывающимся голосомъ:

– Мы разорились, Мери. Намъ должно, моя милая, вновь начинать свою жизнь. Ужь лучше разомъ объявить тебѣ обо всемъ: знай, Мери – я банкротъ.

Говоря такимъ образомъ, онъ дрожалъ всѣми членами, и едва держался на ногахъ. Ему казалось, что эта оглушительная вѣсть поразитъ и отуманитъ его бѣдную жену, неслыхавшую отъ него жесткаго слова во все время ихъ супружеской жизни. Но вышло на повѣрку, что онъ самъ былъ гораздо болѣе растроганъ, несмотря на то, что ударъ внезапно обрушился надъ головою мистриссъ Седли. Когда онъ упалъ въ изнеможеніи на свои кресла, жена съ твердостью приняла на себя обязангость его утѣшительницы, между тѣмъ какъ онъ воображалъ, что эта роль будетъ принадлежать ему. Мистриссъ Седли взяла его трепещущую руку, поцаловала и обвила ее вокругъ своей шеи; она называла его своимъ Джономъ, своимъ милымъ Джономъ, своимъ старымъ мужемъ, своимъ добрымъ старымъ мужемъ, и при этомъ тысячи безсвязныхъ словъ, внушенныхъ нѣжностью и любовью, полились потокомъ изъ ея любящей груди. Эти утѣшенія, эти ласки, искреннія, добродушныя и простыя, расположили его сердце къ невыразимо-отрадной грусти, и освободили его душу отъ сокрушительнаго бремени отчаянной тоски. Болѣе чѣмъ когда-либо, Джонъ Седли сознавалъ себя счастливымъ мужемъ и отцомъ семейства.

И долго сидѣли они среди безмолвія спокойной ночи, повѣряя другъ другу тайны своей души. Джонъ Седли говорилъ женѣ о своихъ неудачахъ и потеряхъ, разсказывалъ, какъ измѣнили ему нѣкоторые старинные друзья, и какъ другіе люди, которыхъ почти не зналъ онъ, поступили съ нимъ великодушно. Мистриссъ Седли слушала внимательно, и только разъ – одинъ только разъ въ продолженіе всей этой бесѣды, сердце вѣрной супруги обнаружилось въ порывѣ неудержимой грусти.

– Боже мой, Боже мой! воскликнула она, что-то будетъ теперь съ бѣдной Эмми!

Отецъ забылъ про бѣдную Эзгаи. Она лежала въ своей спальнѣ съ открытыми глазами, и сонъ бѣжалъ далеко отъ ея взолнованной души. Въ родительскомъ домѣ, среди друзей, въ обществѣ матери и отца, она была одна. Многіе ли станутъ безъ разбора говорить о тайнахъ своего сердца? Кто согласится быть откровеннымъ тамъ, гдѣ нельзя разсчитывать на взаимную симпатію, гдѣ даже не могутъ и понять насъ окружающія особы? И такъ, миссъ Амелія Седли жила отшельницей подъ родительскою кровлей, и некому ей было ввѣрить своей задушевной тайны. Не было у ней искренняго друга именно тогда, когда всего болѣе былъ для нея нуженъ искренній другъ. Она не могла разсказывать старушкѣ-матери о своихъ опасеніяхъ и заботахъ; будущія золовки чуждались ее съ каждымъ днемъ больше и больше. И были у ней такія зловѣщія предчувствія, сомнѣнія и опасенія; въ которыхъ она не могла признаться даже самой себѣ; хотя они уже давно томили и терзали ея душу.

Ея сердце продолжало жить вѣрой и надеждой, что Джорджъ Осборнъ еще достоинъ ея, еще вѣренъ своей невѣстѣ, хотя разсудокъ громко убѣждалъ ее въ противномъ. Какъ часто она говорила и писала ему, не получая въ отвѣтъ ни одного разумнаго слова! Его эгоизмъ и равнодушіе становились слишкомъ очевидны, даже для глазъ ослѣпленныхъ любовью. Кому же несчастная страдалица ввѣритъ исторію своей ежедневной пытки и борьбы? Самъ ея герой понималъ ее, можетъ-быть, только вполовину, если не меньше. Она не хотѣла и не смѣла признаться себѣ самой, что человѣкъ, котораго она полюбила, стоитъ гораздо ниже ея, и что она слишкомъ поторопилась вручить ему свое сердце. Миссъ Амелія была слишкомъ скромна, нѣжна, слишкомъ довѣрчива, слова, слишкомъ женщина для того, чтобъ по произволу измѣнять обѣты, разъ навсегда произнесенные ея сердцемъ.

Такъ проходила затворническая жизнь миссъ Амеліи Седли, когда, въ мартѣ мѣсяцѣ, тысяча-восемьсотъ-пятнадцатаго года, Наполеонъ Бонапарте высадился при Каннахъ, и вся Европа забарабанила тревогу, и фонды упали на лондонской биржѣ, и старикъ Джонъ Седли разорился.

Мы не намѣрены идти за почтеннымъ негоціантомъ черезъ всѣ мытарства, которымъ онъ долженъ былъ подвергаться на пути къ окончательному разоренію. Его огласили на королевской биржѣ – онъ не явился; векселя его были предъявлены, и банкрутство сдѣлалось формальнымъ. Движимое и недвижимое имѣніе на Россель-Скверѣ подвергнули аресту и продали съ молотка. Джонъ Седли и его семейство удалились, какъ мы видѣли, приклонить свои головы, гдѣ Богъ послалъ.

Само-собою разумѣется, что несчастный банкрутъ не могъ болѣе держать въ своемъ домѣ слугъ и служанокъ, которыхъ имена появлялись по временамъ на этихъ страницахъ. Всѣ эти достойныя особы были удовлетворены сполна, и Джонъ Седли наградилъ ихъ съ джентльменскою щедростью, которую часто въ его положеніи обнаруживаютъ люди, обремененные только огромными долгами. Имъ было очень жаль покинуть теплыя мѣста; но никто, однакожь, не обнаружилъ отчаянной грусти при разставаньи съ великодушными господами. Горничная Амеліи заплакала немного, йалуя свою барышню въ послѣдній разъ, но скоро успокоилась совершеннѣйшимъ образомъ, когда удалось ей пріискать доброе мѣстечко въ джентльменскомъ кварталѣ англіиской столицы. Чорный Самба, очертя голову, рѣшился завести харчевню, и заведеніе его красуется донынѣ въ одномъ изъ лондонскихъ предмѣстій. Честная старушка, мистриссъ Бленкиншопъ, видѣвшая на Россель-Скверѣ рожденіе Джозефа и Амеліи, и даже присутствовавшая на свадьбѣ Джона Седли и его жены, осталась безъ жалованья при своихъ господахъ, такъ-какъ, съ теченіемъ времени, ей удалось сколотить деньжонокъ на чорный день. Она послѣдовала за несчастными людьми въ ихъ скромное убѣжище, продолжала служить имъ вѣрой и правдой, и ворчала повременамъ на мистриссъ Седли.

Безпрестанныя столкновенія и споры съ кредиторами измучили бѣднаго старика до такой степени, что, въ продолженіе какихъ-нибудь шести недѣль, онъ постарѣлъ гораздо болѣе, чѣмъ прежде въ продолженіе пятнадцати лѣтъ. При этихъ столкновеніяхъ и спорахъ, самымъ неумолимымъ и упорнымъ его оппонентомъ оказался Джонъ Осборнъ, старый его другъ, сосѣдъ и кумъ, – Джонъ Осборнъ, котораго онъ вывелъ въ люди, поставивъ на гладкую дорогу въ коммерческомъ мірѣ,– который былъ ему обязанъ тысячу разъ, и который, наконецъ, помолвилъ своего сына на дочери Седли. Чѣмъ же могутъ быть объяснены враждебныя чувства Джона Осборна?

Если, примѣромъ сказать, два задушевные пріятеля, изъ которыхъ одинъ былъ одолженъ другому сотню тысячь разъ, столкнулись какъ-нибудь между собою на базарѣ житенской суеты и поссорились изъ-за какой-нибудь погремушки, то облагодѣтелъствованный другъ нерѣдко преслѣдуетъ своего благодѣтеля гораздо строже, чѣмъ всякій посторонній врагъ или соперникъ. Въ такихъ случаяхъ, чтобы оправдать свое собственное жестокосердіе и неблагодарность, онъ непремѣнно доказываетъ вину противной стороны. Онъ не эгоистъ, не сердится, что спекуляція не удалась – нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ – но его бѣснуетъ собственно то обстоятельство, что товарищъ завлекъ его въ эту спекуляцію съ самыми низкими намѣреніями, которыхъ, разумѣется, онъ отнюдь не подозрѣвалъ въ его чорной душѣ. Такимъ образомъ, задушевный пріятель старается доказать, что несчастный его партнеръ – низкій человѣкъ съ головы до ногъ, иначе, пожалуй, легко подумаютъ, что онъ самъ плутъ первой руки.

Притомъ, въ коммерческомъ мірѣ, какъ всѣмъ извѣстно, существуетъ общее правило, удобно располагающее кредиторовъ къ строгости, – правило, что люди въ затруднительныхъ обстоятельствахъ рѣдко ведутъ себя съ безъукоризненною честностію. Почти всегда они скрываютъ что-нибудь, преувеличиваютъ вѣроятность счастливой удачи, рискуютъ зажмуря глаза и очертя голову, утаиваютъ настоящее состояніе вещей, говорятъ, что дѣла ихъ процвѣтаютъ, между-тѣмъ какъ нѣтъ для нихъ ни малѣйшей надежды; они улыбаются (и что это за кислая улыбка!) на краю банкротства, готовы воспользоваться всякимъ предлогомъ для отсрочки платежа, и даже безсовѣстно вступаютъ въ новые долги, чтобы отдалить по крайней мѣрѣ на нѣсколько дней неизбѣжную гибель.

– Прочь, прочь… дурная трава изъ поля вонъ! кричалъ торжествующій кредиторъ, обременяя проклятіями своего погибающаго врага. Пусть онъ пропадаетъ какъ собака. Мы не обязаны потакать безчестнымъ людямъ.

– Глупецъ! зачѣмъ ты хватаешься за соломенку? говорилъ спокойный здравый смыслъ утопающему человѣку.

– Негодный, жалкій человѣкъ! долго ли ты будешь вилять и увертываться отъ неизбѣжной необходимости вписать свое имя на столбцѣ роковой газеты? говоритъ процвѣтающій счастливецъ коммерческаго міра оторопѣвшему горемыкѣ, поставленному на край мрачной бездны.

Джонъ Осборнъ преслѣдовалъ своего задушевнаго друга съ отчаяннымъ упорствомъ закоснѣлаго врага. Ктому же, надлежало ему окончательно разорвать тѣсную связь между дочерью Седли и своимъ собственнымъ сыномъ, и такъ-какъ обѣ фамиліи зашли слишкомъ далеко въ этомъ дѣлѣ, компрометируя нѣкоторымъ образомъ счастье и даже нравственный характеръ бѣдной дѣвушки, то необходимо было выставить сильнѣйшія причины для такого разрыва, и Джонъ Осборнъ, во что бы ни стало, долженъ былъ доказать, что поведеніе Джона Седли никуда не годится.

Такимъ образомъ, на биржѣ, въ присутствіи кредиторовъ, Джонъ Осборнъ обнаруживалъ отчаянное презрѣніе къ Джону Седли, и это почти совсѣмъ доканало разбитое сердце погибающаго человѣка. Всякія сношенія Джорджа съ миссъ Амеліей были запрещены строжайшимъ образомъ, подъ опасеніемъ отеческихъ проклятій, если молодой человѣкъ, сверхъ чаянія, задумаетъ опять сдѣлаться внимательнымъ къ своей бывшей невѣстѣ. Произнося это непреложное veto, Джонъ Осборнъ не посовѣстился оклеветать невинную дѣвушку, называя ее легкомысленной и вѣтреной кокеткой, заслуживающей полнаго презрѣнія со стороны порядочнаго джентльмена. Гнѣвъ и ненависть отличаются, между-прочимъ, тѣмъ оригинальнымъ свойствомъ, что клеветникъ, съ теченіемъ времени, самъ начинаетъ мало-по-малу вѣрить въ справедливость своихъ наговоровъ и сплетней. Джонъ Осборнъ былъ, въ самомъ дѣлѣ, убѣжденъ, что Амелія пренегодная дѣвчонка.

Когда совершилась роковая катастрофа, и несчастное семейство банкрота переѣхало изъ Россель-Сквера къ Аделаидинымъ вилламъ, Амелія должда была увидѣть, что все кончилось между нею и Джорджемъ. Джонъ Осборнъ потрудился написать къ ней собственноручное письмо, гдѣ, въ грубыхъ выражегіяхъ, извѣщалъ молодую дѣвушку, что отнынѣ и впредь навсегда имѣютъ быть прекращены всякіяобязательства между двумя фамиліями, поелику господинъ Джонъ Седли, къ великому огорченію и соболѣзнованію, обнаружилъ, въ послѣднее время, многія качества и свойства, несовмѣстныя съ достоинствомъ истинннаго джентльмена. Всѣ эти удары молодая дѣвушка перенесла съ такою твердостію, какой вовсе не ожидала отъ нея мистриссъ Седли (старикъ Джонъ мало думалъ о своей дочери; голова его исключительно была занята собственными дѣлами, бросавшими мрачную тѣнь на его коммерческую честь и доброе имя). Амелія прочитала письмо старика Осборна съ холоднымъ спокойствіемъ и грустной улыбкой на устахъ. Оно только служило для нея подтвержденіемъ мрачныхъ предчувствій, уже давно бременившихъ ея душу. Она прочитала себѣ приговоръ за преступленіе, въ которомъ давно была виновата, и приговоръ этотъ казался справедливымъ; зачѣмъ, въ самомъ дѣлѣ, она любила слишкомъ сильно, наперекоръ внушеніямъ разсудка? И теперь, какъ прежде, бѣдная дѣвушка не обнаруживала своихъ мыслей. Горькая чаша ея страданій уже давно была наполнена до самаго края, и послѣднія событія не прибавили къ ней ни одной капли. Такимъ образомъ, она перебралась изъ большого дома въ маленькую хижину безъ всякихъ взрывовъ болѣзненной тоски. Большую часть времени, теперь какъ и прежде, она оставалась въ своей маленькой комнатѣ, предавалась безмолвной грусти, и таяла какъ свѣчка со дня на день.

Изъ этого, однакожь, вовсе не слѣдуетъ, что всѣ женщины, при подобныхъ обстоятельствахъ, ведутъ себя совершенно одинаковымъ образомъ. Вы, на примѣръ, милая моя миссъ Буллокъ, отнюдь ие стали бы крушить и томить своего джентльменскаго сердца. Вы принадлежите къ числу женщинъ съ твердою душою, и у васъ есть свой неизмѣнныя правила. Я съ своей стороны тоже, мнѣ кажется, не сталъ бы мучиться по пустякамъ; сердце мое довольно настрадалось на своемъ вѣку; и, признаюсь, я съ успѣхомъ вынырнулъ изъ омута страданій. Но есть на свѣтѣ созданія чрезвычайно слабыя, съ хрупкими, деликатными и до крайности нѣжными сердцами.

Старикъ Джонъ Седли рѣдко думалъ о сношеніяхъ между Джорджемъ и Амеліей; но когда случалось ему намекать на этотъ пунктъ, онъ становился чрезвычайго мрачнымъ и выходилъ, бывало, изъ себя, также какъ самъ господинъ Осборнъ. Онъ проклялъ Осборна и все его семейство, какъ бездушное, безнравственное и въ высшей степени неблагодарное. Никакія силы и власти, клялся онъ, не заставятъ его выдать свою дочь за сына этого негодяя, и на этомъ основаніи онъ приказалъ Амеліи выгнать Джорджа изъ своей души, и возвратить ему всѣ полученныя отъ него письма и подарки.

Амелія обѣщалась повиноваться, и тутъ же, не дѣлая значительныхъ усилій надъ своимъ сердцемъ, взяла изъ своей шкатулки двѣ или три бездѣлки, полученныя въ подарокъ; но когда дѣло дошло до писемъ, она вынула ихъ изъ таинственнаго убѣжища, гдѣ они хранились, и начала читать ихъ, всѣ до одного, читать пристально, благоговѣйно, какъ-будто и безъ того она не знала ихъ наизустъ. Неужели ей разстаться съ этимъ единственнымъ сокровищемъ отъ прежней жизни? Нѣтъ, это свыше ея силъ. Она положила ихъ опять на свою грудь, какъ мать, которая, случалось ли вамъ видѣть это? – прижимаетъ къ своимъ устамъ и лелѣетъ на своихъ рукахъ умершаго младенца. Амелія почувствовала, что она умретъ или сойдетъ съ ума, какъ-скоро судьба лишитъ ее и этого послѣдняго утѣшенія. Какъ, бывало, она краснѣла и расцвѣтала, когда приходили эти письма! Какъ билось ея сердце, и съ какою торопливостью она убѣгала въ свою комнатку, чтобы прочесть ихъ наединѣ, втихомолку! Нѣтъ нужды, что они были иной разъ холодны какъ ледъ; любящее сердце молодой дѣвушки съ непостижимымъ искусствомъ умѣло открывать въ нихъ искры пламенной и нѣжной страсти. Случалось, черезъ нихъ проглядывалъ какой-то странный и наглый эгоизмъ, нѣтъ нужды: Амелія всегда умѣла извинить своего благороднаго и великодушнаго друга.

И надъ этими ничтожными бумагами задумывалась теперь молодая дѣвушка, не зная себѣ покоя ни днемъ ги ночью! Она жила въ своей прошедшей жнзни, а каждое письмо припоминало ей какую-нибудь подробность изъ похожденій возлюбленнаго друга. Какъ хорошо она помнила его рѣчь и взоры, его костюмъ. Всѣ его жесты при томъ или другомъ свиданіи! И Джорджъ Осборнъ не существуетъ болѣе для миссъ Амеліи Седли! Его письма – единственные остатки затухшей страсти и единственное занятіе ея жизни. Она будетъ ихъ читать и перечитывать до послѣдняго вздоха ея груди.

На смерть смотрѣла она съ невыразимою отрадой. Тамъ, за могилой, думала Амелія, ни что мнѣ не помѣшаетъ слѣдовать за нимъ.

Не думайте однакожь, что я пишу панегирикъ этой героинѣ или выставляю ее за образецъ подражанія для пріятельницы моей, миссъ Буллокъ. Сія послѣдняя дѣвица не нуждается въ моихъ совѣтахъ, и превосходно знаетъ, какъ, въ томъ или другомъ случаѣ, должно сообщать направленіе своимъ джентльменскимъ чувствамъ. Миссъ Буллокъ никогда бы не довела себя до тѣхъ крайностей, въ которыя, по неопытности и неблагоразумію, была вовлечена миссъ Амелія Седли. Что за разсчетъ отдать невозвратно свою любовь, пожертвовать своимъ сердцемъ, не имѣя впереди ничего, кромѣ голословнаго обѣщанія, которое можно нарушить въ одну минуту?

Еслибъ Амелія могла слышать, какія комментаріи дѣлались на ея счетъ въ джентльменскомъ кругу, откуда она изгнана банкротствомъ отца, она увидѣла бы, въ чемъ состояло ея преступленіе, затмѣвавшее ея нравственный характеръ. Мистриссъ Смитъ положительно была увѣрена, что такой вѣтренгицы свѣтъ не производилъ; мистриссъ Браунъ всегда, можно сказать, съ ужасомъ смотрѣла на такую страшную фамиліярность съ молодымъ человѣкомъ, и всегда на этотъ счетъ предостерегала своихъ милыхъ дочерей.

– Ну, разумѣется, не жениться же капитану Осборну на дочери банкрота, говорили дѣвицы Доббинъ. Довольно и того, что фамилія обманута отцомъ. Чтожь касается до этой малютки, Эммы, глупость ея ужь право превосходила все…

– Все… что? заревѣлъ кептенъ Доббингъ. Развѣ они не были помолвлены съ дѣтскихъ лѣтъ? И чемъ, желалъ бы я знать, неровенъ этотъ бракъ? Какая безумная душа осмѣлится заикнуться дерзкимъ словомъ противъ этого чистаго, невиннаго, нѣжнаго созданія– противъ этого ангела въ женскожъ тѣлѣ?

– Потише, Вилльямъ, потише, сударь, мы не мужчины, возразила миссъ Дженни. Мы не можемъ сражаться съ вами. И что жь такое? Мы ничего не сказали противъ миссъ Седли, кромѣ того, что ея поведеніе было до крайности неблагоразумно — чтобъ не называть его худшимъ именемъ – и что ея родители принадлежатъ къ извѣстной породѣ людей, которые вполнѣ заслужили свое несчастье.

– Ужь не хочешь ли ты самъ, Вилльямъ, посвататься за миссъ Седли? спросила миссъ Анна саркастическимъ тономъ: въ добрый часъ; сердце ея свободно. Хи, хи, хи! Какая чудесная партія… хи! хи!

– Мнѣ жениться на миссъ Седли! воскликнулъ Доббинъ, красный какъ жареный гусь, и съ трудомъ удерживая порывы сильнѣйшаго негодованія. Думаете ли вы, милостивыя государыни, что она способна играть своими чувствами, такъ же какъ вы? Смѣйтесь надъ этимъ ангеломъ, подскрыливайте надъ нимъ сколько угодно, она васъ не услышитъ. Какъ тутъ не смѣяться? она беззащитна и несчастна, слѣдовательно, вы можете обижать ее вдоволь. Ну, миссъ Анна, продолжайте: вы шутите очень мило, и всѣ мы съ удовольствіемъ слушаемъ ваши остроты.

– Говорю тебѣ опять, Вилльямъ, мы не мужчины, замѣтила миссъ Анна.

– Да, клянусь честью, я очень жалѣю, что все это мнѣ сказано не мужчиною, проревѣлъ этотъ неукротимый британскій левъ. Еслибъ какой-нибудь мужчина осмѣлился произнести противъ нея обидное слово, я увидѣлъ бы, чортъ побери, какой у него лобъ, чугунный или мѣдный. Но мужчины не говорятъ такихъ вещей, миссъ Анна, женщины однѣ только умѣютъ шушукатъ, пищать, визжать и сплетничать, какъ-скоро рѣчь заходитъ о женщинѣ… Ну, опять пойдетъ потѣха… полно, полно. Я вѣдъ только назвалъ васъ гусынями, продолжалъ Вилльямъ Доббинъ, замѣтивъ, что розовыя глазки миссъ Анны отуманиваются обыкмвенной влагой. Ну, ну, вы не гусыни, вы лебеди… все что хотите, только, пожалуіста, оставьте въ покоѣ миссъ Седли.

– Уму непостижимо, отчего это Вилльямъ привязался къ этой востроносой кокеткѣ! думали единодушно мистриссъ Доббинъ и всѣ ея дочки. Для такой глупости и примѣровъ не сыщется на бѣломъ свѣтѣ.

И на этомъ основаніи, онѣ трепетали единосердечно, воображая, что хитрая кокетка, брошенная Осборномъ, завербуетъ себѣ новаго обожателя въ лицѣ одурѣлаго Вилльяма Доббина. Имъ было извѣстно, что такіе опыты производились весьма часто въ кругу ихъ знакомокъ, и – почему знать? – быть-можетъ онѣ сами поступили бы точно такимъ образомъ на мѣстѣ бѣдной дѣвушки, покинутой своимъ женихомъ. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ, предчувствія ихъ могли основываться на собственномъ ихъ понятіи о подобныхъ опытахъ.

– Это еще слава Богу, мама, что полкъ ихъ скоро выступаетъ за границу, говорили молодыя дѣвицы: авось это, по крайней мѣрѣ на время, освободитъ брата отъ сѣтей кокетки.

Дѣло, въ самомъ дѣлѣ, получало именно такой оборотъ, скоро возведенный на стенень историческаго факта. По распоряженію судьбы, корсиканскій выходецъ долженъ былъ принять дѣятельное участіе въ этой домашней драмѣ, разыгрываемой на базарѣ житейской суеты; ей бы и не кончиться безъ могущественнаго содѣйствія этого великаго героя въ политическомъ мірѣ. Наполеонъ рѣшительно разорилъ въ конецъ господина Джона Седли. Съ его прибытіемъ, вся Франція стала подъ ружье, Европа заколыхалась, и, что всего хуже, фонды рѣшительно упали на лондонской биржѣ. Между тѣмъ какъ Французы группировались на Майскомъ полѣ подъ побѣдоносными орлами, четыре европейскіе гиганта готовились устроить chasseàl'aigle, и одинъ изъ нихъ явился въ британской арміи, гдѣ между-прочимъ были два знаменитые героя: кептенъ Доббинъ и капитанъ Осборнъ.

Новость о возвращеніи Наполеона съ острова Эльбы и пріемъ, оказанный ему въ столицѣ Франціи, преисполнили огненнымъ энтузіазмомъ весь Трильйонный полкъ, еще такъ недавно отличавшійся своими похожденіями по ту сторону океана. Благородное честолюбіе, надежда, патріотическое рвеніе восиламенили всѣхъ, отъ полковника до послѣдняго барабанщика, и каждый готовъ былъ поблагодарить лично отъ себя корсиканскаго выходца за его неугомонную юркость. Уже давно Трильйонный полкъ горѣлъ нетерпѣніемъ доказать своимъ товарищамъ въ британской арміи, что вест-индскій зной и жолтая лихорадка не истребили въ немъ порывовъ мужества и чести, и вотъ наступила наконецъ желанная пора для подвиговъ великихъ. Стоббль и Спуни надѣялись, безъ всякихъ хлопотъ, получить слѣдующій чинъ, майорша Одаудъ надѣялась, въ концѣ компаніи, подписываться мистриссъ полковницей Одаудъ Трильйоннаго полка. Пріятели наши, Доббинъ и Осборнъ, раздѣляли, каждый по своему, всеобщій восторгъ: Доббинъ былъ спокоенъ, тихъ и важенъ, мистеръ Осборнъ беззаботно предавался увлеченію пылкаго чувства, и оба въ одинаковой степени готовы были исполнить свою обязанность на полѣ чести и славы.

Волненіе, произведенное повсюду свѣжимъ политическимъ событіемъ, было такого рода, что въ столицѣ почти не обращали вниманія на частныя дѣла, и вотъ почему собственно Джорджъ Осборнъ, занятый приготовленіями къ неизбѣжно-предстоявшему походу, пропускалъ почти мимо ушей всѣ другія событія, которыя, нѣтъ сомнѣнія, были бы для него интересны въ мирное время. Сказать правду, онъ не слишкомъ огорченъ былъ катастрофой, разразившейся надъ головою добраго мистера Седли. Онъ имѣлъ поэтическое совѣщаніе съ своимъ портнымъ въ тотъ самый день, когда кредиторы въ первый разъ обступили этого несчастнаго джентльмена. Старикъ-отецъ разсказалъ ему о постыдномъ и безчестгомъ поведеніи банкрота, намекнулъ деликатнымъ образомъ о необходимости прервать всякія сношенія съ легкомысленной дѣвочкой, и, въ заключеніе, далъ ему въ тотъ вечеръ значительную сумму денегъ для закупки разныхъ разностей, необходимыхъ для похода, Джорджъ принялъ деньги съ великимъ удовольствіемъ, и пожелалъ своему родителю спокойной ночи. Печатныя объявленія уже висѣли надъ окнами дома Седли, гдѣ онъ провелъ многое множество пріятныхъ часовъ. Джорджъ ясно разсмотрѣлъ ихъ при свѣтѣ луны, когда проходилъ мимо этого дома на свою городскую крартиру. Стало-быть, гостепріимный домъ былъ запертъ для бѣдной Эмми и родителей ея; куда жь они дѣвались, и гдѣ ихъ настоящій пріютъ? Мысль о погибели несчастнаго семейства произвела непріятное впечатлѣніе на его душу. Джорджъ былъ въ этотъ вечеръ очень задумчивъ и печаленъ въ общей залѣ гостинницы «Пестраго Быка», гдѣ была его квартира, и пилъ слишкомъ много, такъ-что это обратило на него вниманіе товарищей, сидѣвшихъ за общимъ столомъ.

Скоро пришелъ Доббинъ, и заботливой рукою отстранилъ отъ него четвертый или пятый стаканъ пунша, который онъ велѣлъ подать себѣ собственно отъ скуки; но когда другъ Доббинъ обнаружилъ намѣреніе вступить съ нимъ въ серьезный разговоръ, Осборнъ отклонился отъ всякихъ отвѣтовъ, и признался, что ему чертовски грустно.

Черезъ три дня, Доббинъ засталъ своего друга въ его комнатѣ. Осборнъ сидѣлъ, облокотишимсь руками на столъ, заваленный газетными листами, и былъ, казалось, погруженъ въ мрачное раздумье,

– Что съ тобою, мой другъ? съ безпокойствомъ спросилъ кептенъ Доббинъ.

– Она… она прислала мнѣ назадъ… мои подарки… вотъ эти. демонскія побрякушки. Посмотри сюда! Доббинъ взглянулъ на пакетъ съ надписью: «Капитагу Джорджу Осборну». Надпись была сдѣлана извѣстною рукою. Подлѣ пакета въ безпорядкѣ лежали: золотое колечко, серебряный перочинный ножикъ, купленный для нея на ярмаркѣ Джорджемъ, когда онъ былъ еще мальчикомъ, золотая цѣпочка и миньятюрный медальйонъ съ волосами.

– Все кончено! сказалъ Осборнъ съ глубокимъ стономъ, вызваннымъ, вѣроятно, угрызеніемъ совѣсти. Вотъ тебѣ, Вилльямъ, читай, если хочешь.

Онъ подалъ ему небольшое письмецо изъ нѣсколькихъ строкъ. Доббинъ прочиталъ:

«Папенька приказалъ мнѣ возвратить вамъ всѣ сій подарки, полученные отъ васъ въ счастливые дни моей жизни. Я пишу къ вамъ въ послѣдній разъ. Не сомнѣваюсь, вы также какъ я чувствуете всю силу поразившаго насъ удара. Я первая разрѣшаю васъ отъ обязательства, котораго исполненіе невозможно при настоящей бѣдности нашего семейства. Я увѣрена также, что вы не раздѣляете жестокихъ подозрѣній господина Осборна, которыя, быть-можетъ, всего болѣе сокрушаютъ разбитое сердце моего отца. Прощайте. Прощайте. Стану молиться Богу, чтобы онъ подкрѣпялъ меня среди всѣхъ этихъ несчастій, и благословилъ васъ навсегда. А.

«Я буду играть на фортепьяно, – на вашемъ фортепьяно. Какъ это мило съ вашей стороны прислать мнѣ эту – теперь уже единственную мою драгоцѣнноеть!»

Доббинъ былъ джентльменъ удивительно нѣжный. Взглядъ на страдающихъ дѣтей или женщинъ всегда приводилъ его въ трогательяое умиленіе. Мысль, что Амелія скорбитъ душевно и томится въ своемъ одиночествѣ, переполняла его душу невыразимою тоской, и онъ обнаружилъ такіе признаки внутренняго волненія, которые, быть-можетъ, не совсѣмъ приличны мужу съ характеромъ рѣшительнымъ и твердымъ. Онъ клялся, что Амелія – небесный ангелъ, и съ этимъ мнѣніемъ Джорджъ согласился теперь отъ чистаго сердца. Еще разъ мистеръ Осборнъ пересмотрѣлъ исторію ихъ общей жизни, и воображеніе нарисовало ему картину этой дѣвушки съ дѣтскихъ ея лѣтъ до перваго цвѣта роскошной юности: всегда и вездѣ такъ она мила, невинна, очаровательно-простодушна и безъискусственно-нѣжна!